Пришла! Ой, кисонька моя, ты тоже на сухом пайке сидела? Где ж брюшко твое? А это кто пищит в большом пакете с рюшечками? Ах ты, Святая Котородица! Окотилась! Покажи хоть, говорят, первый помет не очень удачный… Хотя нет, ничего, вон, даже глазки уже открыл, розовенький, молочком пахнет… А чего, и правда один? Эх, Василий, Василий, халтурщик ты все же!

Я даже чувствую себя виноватым: простите, девочки, пострадавшие от моей страсти. Честное слово, если б раньше знал, какие мы, мужики, вам приносим мучения, я бы согласился на кастрацию (уф, как же хорошо, что все-таки не знал!).

Мне бы по нужде сходить — а она в уборной запрется, и терпи, как хочешь, словно у меня не пузырь мочевой, а воздушный шарик, раздувается по мере необходимости. Был бы Василий противным, я бы в ботинки пару раз сходил, чтоб не запиралась. Но — мужская солидарность, мррр, мать ее…

Прогулялся, навестил подружку, проверил на всякий случай, не поправилась ли она в талии…

Да, мужику полезно характер проявлять иногда, хозяйка как шелковая стала, даже тошнота прошла. И Василий теперь носки запасные в кармане таскает, так, на всякий случай.

Как-то ночью я подпрыгнул от крика. Хозяйка! Мышку, что ли увидала? Сейчас пойду, разберусь…
— Ай, Васечка, ай-я-яй! — неужели такая мышка страшная? Вася подскочил, свет зажег, побледнел весь.