Как мы ждали прибавления (из мемуаров одного знакомого кота)

Ох, ну и дела! Неужели каждая кошка вот так же страдает, вынашивая котят? Мррр? Я даже чувствую себя виноватым: простите, девочки, пострадавшие от моей страсти. Честное слово, если б раньше знал, какие мы, мужики, вам приносим мучения, я бы согласился на кастрацию (уф, как же хорошо, что все-таки не знал!). Вот смотрю на хозяйку — и мне ее безумно жаль… А Василий — хоть бы хны! Даже не хочет войти в ее положение. Она стонет:

— Милый, мне б огурчик солененький, да газировкой запить, а потом бы селедкой закусить…

А он поворачивается на другой бок:

— Сдурела? Три часа ночи! Какая селедка?

Эх ты! Я тоже за селедку всеми лапами и хвостом: вот такой гурман, поглодал бы хвостик. Но в магазине котам продавать ничего не хотят, да разве ж я донесу селедку в целости? Жирненькую, серебристую, с черной спинкой… мррр…

А еще хозяйку так тошнит! По утрам, особенно. Мне бы по нужде сходить — а она в уборной запрется, и терпи, как хочешь, словно у меня не пузырь мочевой, а воздушный шарик, раздувается по мере необходимости. Был бы Василий противным, я бы в ботинки пару раз сходил, чтоб не запиралась. Но — мужская солидарность, мррр, мать ее…

Вот и сегодня, затошнило. Рванула с постели, я ей наперерез: думаю, займу местечко, а то опять под дверями стоять, сдвинув лапы в паху. Она об меня запнулась: это еще на нос пузо не вылезло, а уже перед собой ничего не видит! Мамочки мои! Говорят, такой ад длится гораздо дольше у человеков, чем у кошек…

***

Прогулялся, навестил подружку, проверил на всякий случай, не поправилась ли она в талии… Домой вернулся — хозяйка в слезах! Батюшки мои, неужто, селедки в магазине не хватило? Я готов рыдать за компанию…

— Маркизик, — бррр, не люблю я женских слез, особенно на своей шкурке, — козлы все мужики, козлы! — вот те на, опять мы ей не угодили! — Ушел наш Васечка, ушел.

Как это? Куда ушел? Кто отпустил? Чего ж ты, глупая, форточки открытыми оставляешь? Не знаешь разве, что в такую погоду ни одного здорового мужика дома не удержись: солнышко, птички поют, кошечки хвостами крутят…

— Вот, говорит, — плачет дальше, — надоели мне твои капризыыы! Пойду, говорит, лучше в подвале жить буду!

Ну еще бы, я тоже в подвале поселился, если б тебя, глупую, так не любил, там знаешь, раздолье какое: мяса свежего — ешь-не хочу, мыши прям сами в рот прыгают!

— Эх, Маркиз, почему я такая несчастная — а?

Ну не знаю, подруга, не знаю! Чем ты так должна вывести Василия из себя, что он предпочел общество крыс такой красавице — это вопрос.

— Я ж просто попросила, чтоб носки за порогом снимал, а то мутит меня от запаха…

Ясно, чистюля ты эдакая, с утонченным нюхом! А пробовала ты весь день отработать, чтоб носки не пахли? Я вот — нет, поэтому и молчу… И вообще, мужик — он мужик! Когда любишь — не пахнет!

Ну ладно, любовь, говоришь… Пойду, погляжу, где он скитается. Мне ж без него тоже тоскливо, хоть вой, как собака…

***

Нашел я Василия сразу. В подвале, точно, сидит в каморке для инвентаря. Грустный.

— Ну, брат, наливай! — а это еще кто?

Шмыгнул в каморку. Мррр, да, и правда, запашок еще тот. Вот так-так, пьем-с, значит, да еще и не один! Ну и рожа! Оказывается, носки-то — просто аромат по сравнению с тем, как человеки некоторые воняют. Это ж Саныч, Васьки-кота главнейший враг! Тоже ведь на свалке питается, этот он, как его, без квартиры который, мрррр…бомж! Ну Василий наш, ну и компания…

— И ты понимаешь ведь, — это мой Васечка жалуется, — я ж к ней всей душой, а она мне: чего-то пахнет, мол, носки снимай заранее, как домой заходишь. И как стошнит ее, представляешь? Это как я противен стал, что ее тошнит! От меня! Зачем же я теперь нужен, такой противный ей?

— Ну дык, — это Саныч, философ, говорят, бывший, — баба — она прежде всего женщина! Она ж красоту любит!

— А я что, урод совсем, да? — эх, Василий, Василий…

— Вот хочешь, брат, я тебя с женщиной познакомлю? — эй, философ, ты там потише! — С такой женщиной, она актриса. Соседка моя! Тоже красоту любила…

Нет, мррр, это так оставлять нельзя! Прыгаю прям на ящик, служащий им столом, Василий мне рад:

— Эх, Маркизыч! Ну как она там, Леночка наша?

Как, как? Домой иди, увидишь! Ревет, а ты тут… Ну почему вот человеки учат английский, немецкий, а кошачий никто не учит, а? Как же тебя домой-то прогнать?

Ну чего для счастья любимой хозяйки не сделаешь? Мрр? Тоже ведь не поймет, если приду и скажу: «В подвал иди!». Эх, надо бы учебник по кошачьему придумать…

Выбираюсь из подвала, сажусь перед собственными окнами и — ору, что есть мочи! Да знаю, что не март, чего так смотрите? А, вот и моя услыхала, вышла на балкон. Спускайся, говорю! Маааау!

Вот первый тапок в меня полетел, с третьего этажа пенсионерка бросила, не выдержали изнеженные Моцартом ушки моей арии. Так, так! Кто следующий? Мааааау! Вот так песня! А, вон еще одна бабулька вышла. Со второго. Мрррр? Ой, ну водой в меня лить не надо… Не люблю я это… Маааау!

— Чей кот? Он мне сейчас ребенка разбудит, — а это молодая мамочка: на балконе дите кто спать-то кладет?

— Безобразие! Усыпить! — послышалось с разных сторон.

Спустилась моя, пожалела, испугалась…

— Маркиз, кыс-кыс-кыс, пойдем домой, мальчик!

Эх, хозяйка, какой я тебе мальчик? Твой мальчик в подвале гадость пьет с дяденькой, плохому учится, спасать вашу любовь надо — и я прыгнул в подвал через окошечко… Тихонечко так голосок подаю, чтоб зашла, а она и не догадывается, у окошка сидит, причитает:

— Васечка бросил, ты убежал! Что делать-то?

Характер менять, характер! Спускайся в подвал, дура. Не понимает. О, а вот и Васечка! Услышал меня! Иди, иди сюда, дружочек. Мяу!

— Маркиз, а ну домой, — это мне, командует, значит. Ты б женой командовал, а то распустил совсем!

— Васечка? — о, услышала! Ну что ж, не совсем по плану, но… — Васечка, это ты? — прижалась к фундаменту.

— Леночка? Ты чего здесь делаешь? — молодец, отзывайся.

— Васечка, прости меня, я больше так не буду!

Ну все, ребята, я пошел, что в моих кошачьих силах — сделал, а дальше уж сами, на языке любви объясняйтесь, мррр!

***

Да, мужику полезно характер проявлять иногда, хозяйка как шелковая стала, даже тошнота прошла. И Василий теперь носки запасные в кармане таскает, так, на всякий случай.

Наша красавица растет вширь не по дням, а по часам, интересно, там и правда один котенок?

***

Как-то ночью я подпрыгнул от крика. Хозяйка! Мышку, что ли увидала? Сейчас пойду, разберусь…

— Ай, Васечка, ай-я-яй! — неужели такая мышка страшная? Вася подскочил, свет зажег, побледнел весь.

— Чего? Началось? — а чего ожидаем-с? Я почему не в курсе, что за начало?

Верещит наша:

— В скорую, в скорую звони!

— Так ночь ведь на дворе, спят поди, — Василий руками разводит.

— Звони, не спят, они ж врачи! — вот-те на, оказывается люди и по ночам работают, вот жадность-то, все денег мало!

Мечется Василий, чего-то в сумку кидает.

— Посуду, посуду положи, — кричит хозяйка в перерывах между «ай» и «ой», — да не кастрюлю, а тарелку со стаканом. Вася, туалетные принадлежности — это не значит, что из туалета!

Весело, конечно, суетятся, я тоже за компанию побегал, и даже на шторке повисел — все так заняты беготней, не заметили. Надо было, значит, под шумок со стола забытую от ужина колбаску стянуть… Эх, совесть моя, иногда жалею, что ты у меня есть… Все, кажется, собрались… А вот и ночные трудяги пожаловали, в белом все, прям гуси-лебеди! Забрали нашу пузатенькую. Она в дверях кричит:

— Вася, ты себя в руках держи! И Маркиза кормить не забывай! — ах ты, заботливая моя. Я даже пустил скупую кошачью слезу. Грустно стало без пузатенькой, пусто дома…

***

Вот так и живем с Василием неделю. Вернее, выживаем. Он с утра сползает с постели, завтракает рассольчиком (благо, много его осталось после увлечения хозяйки солененьким), кое-как плетется на работу. Я коротаю дни над тарелкой с сухим кормом… Вон даже пузо пропало… Эх, милая ты моя, как же я тоскую по твоим котлеткам! Где ж ты сейчас? И на кого меня кинула? Ненадежный Василий, ох ненадежный… Вечером, правда, веселый приходит, песни поет! Но мне от этого веселья рацион питательней и разнообразнее не делается!..

***

Пришла! Ой, кисонька моя, ты тоже на сухом пайке сидела? Где ж брюшко твое? А это кто пищит в большом пакете с рюшечками? Ах ты, Святая Котородица! Окотилась! Покажи хоть, говорят, первый помет не очень удачный… Хотя нет, ничего, вон, даже глазки уже открыл, розовенький, молочком пахнет… А чего, и правда один? Эх, Василий, Василий, халтурщик ты все же!

Прыгают они над дитенком своим, рта раскрыть не дают: то соску, то бутылку! Ах ты, матушка моя, да где ж ты видела, чтоб корова теленка человекам выкармливать приносила? А почему вы, человеки, чужим молоком кормите? Ну да не мое кошачье дело. Главное — мы теперь все вместе, и нас теперь даже больше…

Вот оно, кошачье счастье — это когда все дома!..