Чичиков вошел в зал и на минуту зажмурил глаза. Блеск от свечей, ламп и дамских платьев — страшный. Всё залито светом. Мелькают черные фраки, носятся врознь и кучами там и там. Как мухи на рафинаде в пору жаркого июльского лета. Старая клюшница рубит и делит его на сверкающие обломки перед открытым окном. Дети глядят, собравшись вокруг. Следят любопытно за движениями жестких рук ее. Подымается молот, и воздушные эскадроны мух, поднятые легким воздухом, влетают смело, как полные хозяева. Пользуясь солнцем, беспокоящим подслеповатые глаза старухи, обсыпают лакомые куски. Где вразбитную, где густыми кучами. Они уже насыщенны богатым летом, и без того на всяком шагу расставляющим лакомые блюда. Влетают вовсе не с тем, чтобы есть. Охота показать себя. Пройтись взад и вперед по сахарной куче. Потереть одна о другую задние или передние ножки. Почесать под крылышками. Или, протянувши передние лапки, потереть ими у себя над головою. Повернуться и опять улететь. И прилететь опять с новыми докучными эскадронами.

Мужики завели лошадей во двор, сняли шапки с голов и стояли, косясь на слюдяные окошечки боярской избы, куда вело крыльцо с крутой лестницей. Красивое крыльцо резного дерева, крыша луковицей, над которой расположилась кровля — шатром, с двумя полубочками, с золоченым гребнем. Нижнее жилье избы — подклеть — из могучих бревен, изготовленное Василием Волковым, под кладовые для зимних и летних запасов — хлеба, солонины, солений, мочении разных. Мужики знали, — в кладовых у него одни мыши, а крыльцо — дай бог иному князю: крыльцо богатое…