— Ужинать будете? — спрашиваю я у человека без лица.
Человек без лица отвечает, что ужинать он, пожалуй, не хочет, а вот кофе с удовольствием выпьет. Мы пьем кофе, и я думаю, как человек без лица ухитряется говорить и уж тем более пить кофе. Хотя иногда кажется, что внизу лица есть какая-то щель, чтобы глотать, но вот именно что только кажется, — это я сам домысливаю, мое воображение отказывается представлять, что у кого-то нет лица.
Я убиваю человека без лица в половине шестого вечера — я всегда убиваю его в это время. Потом я кропотливо рисую пентаграммы — мне не сказали, что именно рисовать, и я домысливаю на вершинах пентаграммы алхимические знаки или зодиакальные символы. Я воскрешаю человека без лица как всегда ровно в шесть — он сдержано благодарит меня за спасение жизни, хотя не должен этого делать.
Я ничего про него не знаю. Вернее, знаю только одно — он мой враг. Почему он мой враг, за что я убил его, где получил способности воскрешать умерших — об этом я ничего не знаю.
Самое страшное — я не знаю, кто я такой.
Богатый дом.
Я.
Мой враг, которого я убиваю в половине шестого.
И кофе.
По крайней мере, у нас есть кофе.
ВТОРОЙ МЕРТВЫЙ
Иногда я утешаю себя тем, что я — правитель целой страны. Утешение получается слабое, потому что здесь все — правители целой страны, правда, ни один из нас не знает, какой страной управляет. Впрочем, где-то есть и официанты, и уборщики, но про них настолько ничего не известно, что мы не можем уловить не только их лица, но и силуэты — лишь размытые, расплывчатые тени где-то в стороне. У нас у самих нет лиц, — почти нет, иногда удается увидеть чьи-то глаза или изгиб рта — но не более того.
За нашим отелем расстилается пустой город, в котором никто не живет. Иногда мы развлекаем себя тем, что гуляем по пустому городу и даже заходим в дома. А больше, собственно, развлечений нет.
Когда мне совсем тоскливо, я утешаю себя тем, что я живой и настоящий — в отличие от них ото всех, порожденных неким темным властителем мира. Утешение опять же получается слабое, потому что еще неизвестно, кем здесь выгоднее быть. Остальные не знают, что я живой, вернее, делают вид, что не знают, — моя тайна раскроется в финале, когда я не смогу сделать чего-то, что для них очень просто, например, расправить перепончатые крылья и полететь.
Официанты, которых нет, приносят вино, которое есть — мы пьем за что-то, сами не знаем, за что, и чем дальше, тем больше мне кажется, что все должно быть совсем, совсем не так…
ТРЕТИЙ МЕРТВЫЙ
Хань, Цзинь, Чжоу, ацтеки, майя…
…я все думаю, какой империей я был в прошлой жизни — и все не могу вспомнить. Помню одно — был. А вон тот, другой (или та, другая) был какой-то другой империей, тоже не знаю, какой, и он не знает, какой, но какой-то был.
Иногда мы замечаем друг друга в толпе, и не знаем, кивнуть друг другу или нет. Иногда мы встречаемся, сами не знаем, зачем, говорим, сами не знаем, про что, тут бы поговорить о прошлом, только мы не знаем, какое у нас должно быть прошлое. Мы не любим встречаться в более поздние времена — когда каждый из нас соберет вокруг себя толпы единомышленников, подчинит своей воле полмира, чтобы сразиться друг с другом — и стать единоличным властителем земного шара. Эти времена кажутся нам… неуютными, что ли, и непонятными, что там вообще должно происходить. Вот посидеть где-нибудь в кафе или в парке, поговорить о чем-то ни о чем, это да, это даже приятно, в такие минуты даже не хочется докапываться до правды, кто мы, и что мы…
МАЛЕНЬКИЙ КНИЖОНОК
…маленький книжонок бежит по лестнице, бегом-бегом, не оборачиваться, главное, не оборачиваться, если обернется, точно схватит это… это… которое там, за окнами… Книжонок-то совсем маленький, двадцать страничек всего, где ж ему совладать с тем, страшным, что за окнами, с… с… даже подумать страшно, что там было, не то, что сказать.
Вот маленький книжонок и бежит по лестнице, чуть подсвеченной тусклыми фонарями, скорей-скорей, на второй этаж, где спят старшие…
— Там… там!
— Да что такое, я тебя убью щас, будешь мне спать мешать!
— Да там… там же…
Старшие книги недовольно смотрят на маленького книжонка, вот ведь, обоих перебудил, а еще чего доброго наверх кинется, где комната самого старшего книга, а дальше святая святых, спальня самого…
— Спать иди, кому говорят! — шипит старший книг.
— Да там же…
— Послушай… тебе приснился кошмар, — средний книг садится на корточки перед маленьким книжонком, — это бывает… нам снится то, чего нет на самом деле…
— А не, а там по правде-е-е!
— Да тихо ты! Ну вот, старшего разбудил…
Поздно, маленький книжонок уже бежит по лестнице еще выше, раз они глупые не понимают ничего, ну вон пусть то страшное их и съест, а книжонок выше побежит, спрятаться под защиту…
Самый старший выходит из комнаты, перехватывает книжонка, тащит к себе, а давай я тебе сказку расскажу. Книжонок боится, а то страшное к нам не заберется — а не бойся, не заберется, а мы птицу-оберегу на дверь повесим, и сон-траву…
И маленький книжонок успокаивается, хотя и нет-нет тревожно смотрит то на дверь, то на окно, а вдруг проберется сюда это… это… страшное… даже не сказать, что…
ПЕРВЫЙ ЖИВОЙ
По вечерам все дома забывают, как ни на жизнь, а на смерть сражались за право обладать человеком — и собираются к вечернему чаю. Председательствует почтенный Смокинг-Холл, Крикет-Холл разливает чай, и все даже ненадолго забывают, что он преступник в этом детективе. Мэджик-Холл старается держаться особняком, но его усаживают на почетное место — ненадолго забывают, что он не старинный особняк, а всего лишь самозванец, который косит под особняк. И даже про Памкин-Холл забывают, что он убил какую-то там тетушку, да никого он не убивал, вот она сидит живая и здоровая…
ВТОРОЙ ЖИВОЙ
По вечерам затихают все войны — с самого сотворения мира и до самого Армагеддона — чтобы безвестный композитор в каком-то там веке смог сыграть свою лучшую мелодию — чтобы ни вздох, ни шорох, ни дуновение ветерка не нарушили чарующую гармонию нот. И кто-то бесконечно далеко в будущем подхватывает мелодию — чтобы она звучала через века.
ТРЕТИЙ ЖИВОЙ
Сегодня сын в кои-то веки убрал свалку в своей комнате, открыл какую-то научную статью — и властелин Марса понял, что это уже не его сын, и вообще это все не их дети, это вернулись те, первые, которые строили здесь город, которые пали замертво в песках, которые погребены в пустыне. И нужно взять дробовик, и застрелить сына, потому что — не сын, и нет сил взять дробовик и застрелить сына, потому что — сын. И надо бы радоваться, что в кои-то веки за ум взялся, и не получается радоваться, потому что как бы это не кончилось тем, что сын возьмет дробовик…
МАЛЕНЬКИЙ КНИЖОНОК
Сиводни я апять видил етих трех каторыи ни живыи и ни настоящии а старшии книшки мине ни паверили и сказали што я фсе предумываю и ничево такова не было а мине абидна што мине ни верят.
САМ
Он оторопело смотрит на старшего книга, который про живые дома, он не понимает, почему старший книг пришел сюда, в святую святых, в неурочное время, стоит на пороге, переминается с ноги на ногу, не знает, как начать разговор.
— Ну что… что такое?
— Господин автор… мы все-таки просим за младшего.
— В смысле?
— Мы знаем… вы не собираетесь его дописывать…
— Ну не собираюсь, и…
— …мы просим за младшего.
— Что… да что вы просите?
— Допишите его… пожалуйста…
Автор даже вздрагивает от неожиданности:
— А вам-то… какое…
— Ну как — какое, он же наш брат все-таки!
— Ничего себе…
— А разве нет?
— Да-то да, только… только… слушайте, чего-то я не ожидал даже, что вы так… ну… молодцы… Ладно, ступайте…
— Так вы… допишете нашего братика?
— Слушайте, это я решаю, а не вы…
— …мы вас очень просим, уважаемый автор… даже нет, не так, мы настаиваем…
— Все, все, свободны! — автор хлопает в ладоши, — ну-ка, все по местам!
— А может… а может, его спрятать как-нибудь? — спрашивает младший книг. Нет, не маленький книжонок, а младший книг, который про Марс.
— Да, пожалуй, это единственное, что нам остается, — соглашается старший книг, — автор забудет… не сожжет рукопись…
— …не сотрет, а не не сожжет, знаток вы наш, — смеется средний книг, который про музыку через столетия.
— Друг мой, ну что вы хотите, меня писали, когда еще не было всех этих… этих всех… не было… что же, давайте ближе к делу, у меня на примете есть комнатка в башне…
— Тише, тише, автор услышит… Ну что ты, в самом деле, такой большой, и плачет…
— Ма-а-а-ленький…
— Тише, тише… ну что там такого в этой башне, ты сам-то посмотри, как здорово тут!
— А они… а эти… а придут…
Средний книг садится на корточки перед маленьким книжонком:
— Послушай… нет никаких тех… тебе что-то приснилось, что-то привиделось, кто-то тебя напугал… ветка в окне… тень от облака… блик луны… на самом деле ничего не было…
Маленький книжонок хочет возразить, что было, было, еще как было — не говорит, сам не знает, почему — не говорит, ну а как тут скажешь, когда большие книги, важные такие, говорят, что не было ничего такого, и маленький книжонок все выдумывает, и вообще.
Маленький книжонок ложится спать, и так непривычно тут, на диванчике в комнате, и так хочется назад, в свою кроватку, а нельзя, а то автор заметит. И надо укрыться пледом, вот так, и спать, если вообще можно заснуть тут, когда окно так близко, ну и что, что зарешечено и занавешено, и дверь так близко, а совсем рядом прихожая, и входная дверь, а за ней то, страшное, что приходит по ночам, скрипит половицами…
Скрип.
Показалось.
Нет, не показалось, снова скрипят половицы, кто-то проник в дом, кто-то здесь, совсем рядом, и надо спрятаться под пледом, и затаиться, и лежать тихо-тихо, не шевелиться, стараться не дышать, может, это за дверью не заметит маленького книжонка. Книжонок-то маленький совсем, всего-то двадцать страничек…
Но все-таки, все-таки, книжонок-то маленький еще, книжонку-то все интересно, а что там за дверью, что такое…
…маленький книжонок выглядывает.
Смотрит на то, что в холле, вот они, совсем рядом, и надо закричать громко-громко, и нельзя…
Старший книг оглядывается, нет ли автора.
Тихонько идет по лестнице, несет горячий шоколад и ванильный пирог для маленького книжонка. Осторожно, шепотом-шепотом стучит в дверь, толкает дверь на себя, оглядывает комнатку в башне, не понимает…
…а где книжонок?
А книжонка и нет.
Старший книг оглядывает комнату, смотрит под диванчик, под плед, в шкаф, под стол — нет книжонка, как испарился.
Старший книг бросается наверх, где на втором этаже средний книг и младший книг, вот как назло с автором что-то обсуждают, старший книг знаками-знаками показывает, что с книжонком беда случилась, надо что-то делать, да что тут делать, непонятно, где его вообще искать…
— …а вы… а вы давно здесь? — спрашивает маленький книжонок.
Старший черновик начинает припоминать, да вроде год с небольшим, с две тысячи пятого…
Маленький книжонок спохватывается:
— Так сейчас ведь уже двадцать первый год, это значит, вы уже…
И старые черновики перепугано хлопают страницами, да как так, да быть не может, ничего себе время летит…
Сидят в старой беседке, невесомые, призрачные, с остатками подгоревших страниц, недосожженных в пламени очага.
Светит луна.
— …ну и вот… — говорит младший черновик, — а потом они каждый собрали вокруг себя единомышленников… каждый объединил полмира… планета разделилась на две величайшие империи… и каждый хотел быть единоличным властителем земли, и никто не хотел уступать, и мир был на грани войны, из которой никто бы не вышел победителем… а вот чем кончилось, я не знаю…
Ночь молчит.
Слышно, как в зарослях ночи поет луна.
— А давайте я вас допишу, — говорит маленький книжонок.
Старший черновик изумляется:
— Давай ты… что?
— А вы вот недописаны…
— …малыш, это невежливо, напоминать про такие вещи, в конце-то концов…
— Так давайте я вам помогу, вот допишу вас…
— Да ты… да ты что?
— Я, правда, не умею… но я постараюсь… обязательно…
— Малыш, предоставь это мне… — говорит средний черновик, — у меня побольше опыта… побольше знаний…
Младший книг прислушивается, настораживается, — что-то померещилось в тишине ночи, нет, не померещилось, и правда шорох там, внизу, на первом этаже, где холл и кухня. Младший книг настораживается, осторожно выбирается из своей спальни, прислушивается…
Так и есть.
Кто-то внизу.
Даже подрагивает огонек фонаря.
Младший книг бросается в комнату среднего, вставай, вставай, ну просыпайся же скорее, там кто-то… кто-то…
Младший книг и средний книг спускаются вниз, смотрят на…
…на…
— Книжонок!
И видят позади книжонка этих трех, каких трех, да не пойми каких трех, размытые, расплывчатые, призрачные, не то сожженные дотла, не то нет…
Средний книг хватает удачно подвернувшуюся кочергу:
— А ну… а ну отойдите от него! Немедленно!
И книжонок вперед выбегает, кричит, что вы, что вы, это мои друзья, они знаете, какие хорошие, это вот про властелинов мира, которые на самом деле порождения дьявола, а этот вот про некроманта, который врага своего оживил, а этот…
— …да что здесь такое?
Распахивается дверь где-то наверху, выглядывает автор, заспанный, в халате, ругается, да что такое, да что у вас там случилось-то вообще…
Смотрит.
Не верит своим глазам.
Как такое может быть, что происходит вообще… он же их сжигал, он же точно помнит — сжигал, а они вот они, все трое, что за черт…
…телефонный звонок прерывает уютную семейную трапезу, старший черновик (теперь даже язык не поворачивается назвать его черновиком) встает из-за стола, вопросительно смотрит на автора:
— Разрешите, я отвечу на звонок? Должно быть, это из издательства…
— Из издательства?
— Ну да… — кивает средний черновик, — они подписали с нами договор на публикацию.
— Неужели? Поверить не могу…
— …но вы не беспокойтесь, — добавляет младший черновик, берет себе вторую порцию тостов с джемом, — мы укажем вас, как соавтора…
МАЛЕНЬКИЙ КНИЖОНОК
ПЕРВЫЙ МЕРТВЫЙ
— Ужинать будете? — спрашиваю я у человека без лица.
Человек без лица отвечает, что ужинать он, пожалуй, не хочет, а вот кофе с удовольствием выпьет. Мы пьем кофе, и я думаю, как человек без лица ухитряется говорить и уж тем более пить кофе. Хотя иногда кажется, что внизу лица есть какая-то щель, чтобы глотать, но вот именно что только кажется, — это я сам домысливаю, мое воображение отказывается представлять, что у кого-то нет лица.
Я убиваю человека без лица в половине шестого вечера — я всегда убиваю его в это время. Потом я кропотливо рисую пентаграммы — мне не сказали, что именно рисовать, и я домысливаю на вершинах пентаграммы алхимические знаки или зодиакальные символы. Я воскрешаю человека без лица как всегда ровно в шесть — он сдержано благодарит меня за спасение жизни, хотя не должен этого делать.
Я ничего про него не знаю. Вернее, знаю только одно — он мой враг. Почему он мой враг, за что я убил его, где получил способности воскрешать умерших — об этом я ничего не знаю.
Самое страшное — я не знаю, кто я такой.
Богатый дом.
Я.
Мой враг, которого я убиваю в половине шестого.
И кофе.
По крайней мере, у нас есть кофе.
ВТОРОЙ МЕРТВЫЙ
Иногда я утешаю себя тем, что я — правитель целой страны. Утешение получается слабое, потому что здесь все — правители целой страны, правда, ни один из нас не знает, какой страной управляет. Впрочем, где-то есть и официанты, и уборщики, но про них настолько ничего не известно, что мы не можем уловить не только их лица, но и силуэты — лишь размытые, расплывчатые тени где-то в стороне. У нас у самих нет лиц, — почти нет, иногда удается увидеть чьи-то глаза или изгиб рта — но не более того.
За нашим отелем расстилается пустой город, в котором никто не живет. Иногда мы развлекаем себя тем, что гуляем по пустому городу и даже заходим в дома. А больше, собственно, развлечений нет.
Когда мне совсем тоскливо, я утешаю себя тем, что я живой и настоящий — в отличие от них ото всех, порожденных неким темным властителем мира. Утешение опять же получается слабое, потому что еще неизвестно, кем здесь выгоднее быть. Остальные не знают, что я живой, вернее, делают вид, что не знают, — моя тайна раскроется в финале, когда я не смогу сделать чего-то, что для них очень просто, например, расправить перепончатые крылья и полететь.
Официанты, которых нет, приносят вино, которое есть — мы пьем за что-то, сами не знаем, за что, и чем дальше, тем больше мне кажется, что все должно быть совсем, совсем не так…
ТРЕТИЙ МЕРТВЫЙ
Хань, Цзинь, Чжоу, ацтеки, майя…
…я все думаю, какой империей я был в прошлой жизни — и все не могу вспомнить. Помню одно — был. А вон тот, другой (или та, другая) был какой-то другой империей, тоже не знаю, какой, и он не знает, какой, но какой-то был.
Иногда мы замечаем друг друга в толпе, и не знаем, кивнуть друг другу или нет. Иногда мы встречаемся, сами не знаем, зачем, говорим, сами не знаем, про что, тут бы поговорить о прошлом, только мы не знаем, какое у нас должно быть прошлое. Мы не любим встречаться в более поздние времена — когда каждый из нас соберет вокруг себя толпы единомышленников, подчинит своей воле полмира, чтобы сразиться друг с другом — и стать единоличным властителем земного шара. Эти времена кажутся нам… неуютными, что ли, и непонятными, что там вообще должно происходить. Вот посидеть где-нибудь в кафе или в парке, поговорить о чем-то ни о чем, это да, это даже приятно, в такие минуты даже не хочется докапываться до правды, кто мы, и что мы…
МАЛЕНЬКИЙ КНИЖОНОК
…маленький книжонок бежит по лестнице, бегом-бегом, не оборачиваться, главное, не оборачиваться, если обернется, точно схватит это… это… которое там, за окнами… Книжонок-то совсем маленький, двадцать страничек всего, где ж ему совладать с тем, страшным, что за окнами, с… с… даже подумать страшно, что там было, не то, что сказать.
Вот маленький книжонок и бежит по лестнице, чуть подсвеченной тусклыми фонарями, скорей-скорей, на второй этаж, где спят старшие…
— Там… там!
— Да что такое, я тебя убью щас, будешь мне спать мешать!
— Да там… там же…
Старшие книги недовольно смотрят на маленького книжонка, вот ведь, обоих перебудил, а еще чего доброго наверх кинется, где комната самого старшего книга, а дальше святая святых, спальня самого…
— Спать иди, кому говорят! — шипит старший книг.
— Да там же…
— Послушай… тебе приснился кошмар, — средний книг садится на корточки перед маленьким книжонком, — это бывает… нам снится то, чего нет на самом деле…
— А не, а там по правде-е-е!
— Да тихо ты! Ну вот, старшего разбудил…
Поздно, маленький книжонок уже бежит по лестнице еще выше, раз они глупые не понимают ничего, ну вон пусть то страшное их и съест, а книжонок выше побежит, спрятаться под защиту…
Самый старший выходит из комнаты, перехватывает книжонка, тащит к себе, а давай я тебе сказку расскажу. Книжонок боится, а то страшное к нам не заберется — а не бойся, не заберется, а мы птицу-оберегу на дверь повесим, и сон-траву…
И маленький книжонок успокаивается, хотя и нет-нет тревожно смотрит то на дверь, то на окно, а вдруг проберется сюда это… это… страшное… даже не сказать, что…
ПЕРВЫЙ ЖИВОЙ
По вечерам все дома забывают, как ни на жизнь, а на смерть сражались за право обладать человеком — и собираются к вечернему чаю. Председательствует почтенный Смокинг-Холл, Крикет-Холл разливает чай, и все даже ненадолго забывают, что он преступник в этом детективе. Мэджик-Холл старается держаться особняком, но его усаживают на почетное место — ненадолго забывают, что он не старинный особняк, а всего лишь самозванец, который косит под особняк. И даже про Памкин-Холл забывают, что он убил какую-то там тетушку, да никого он не убивал, вот она сидит живая и здоровая…
ВТОРОЙ ЖИВОЙ
По вечерам затихают все войны — с самого сотворения мира и до самого Армагеддона — чтобы безвестный композитор в каком-то там веке смог сыграть свою лучшую мелодию — чтобы ни вздох, ни шорох, ни дуновение ветерка не нарушили чарующую гармонию нот. И кто-то бесконечно далеко в будущем подхватывает мелодию — чтобы она звучала через века.
ТРЕТИЙ ЖИВОЙ
Сегодня сын в кои-то веки убрал свалку в своей комнате, открыл какую-то научную статью — и властелин Марса понял, что это уже не его сын, и вообще это все не их дети, это вернулись те, первые, которые строили здесь город, которые пали замертво в песках, которые погребены в пустыне. И нужно взять дробовик, и застрелить сына, потому что — не сын, и нет сил взять дробовик и застрелить сына, потому что — сын. И надо бы радоваться, что в кои-то веки за ум взялся, и не получается радоваться, потому что как бы это не кончилось тем, что сын возьмет дробовик…
МАЛЕНЬКИЙ КНИЖОНОК
Сиводни я апять видил етих трех каторыи ни живыи и ни настоящии а старшии книшки мине ни паверили и сказали што я фсе предумываю и ничево такова не было а мине абидна што мине ни верят.
САМ
Он оторопело смотрит на старшего книга, который про живые дома, он не понимает, почему старший книг пришел сюда, в святую святых, в неурочное время, стоит на пороге, переминается с ноги на ногу, не знает, как начать разговор.
— Ну что… что такое?
— Господин автор… мы все-таки просим за младшего.
— В смысле?
— Мы знаем… вы не собираетесь его дописывать…
— Ну не собираюсь, и…
— …мы просим за младшего.
— Что… да что вы просите?
— Допишите его… пожалуйста…
Автор даже вздрагивает от неожиданности:
— А вам-то… какое…
— Ну как — какое, он же наш брат все-таки!
— Ничего себе…
— А разве нет?
— Да-то да, только… только… слушайте, чего-то я не ожидал даже, что вы так… ну… молодцы… Ладно, ступайте…
— Так вы… допишете нашего братика?
— Слушайте, это я решаю, а не вы…
— …мы вас очень просим, уважаемый автор… даже нет, не так, мы настаиваем…
— Все, все, свободны! — автор хлопает в ладоши, — ну-ка, все по местам!
— А может… а может, его спрятать как-нибудь? — спрашивает младший книг. Нет, не маленький книжонок, а младший книг, который про Марс.
— Да, пожалуй, это единственное, что нам остается, — соглашается старший книг, — автор забудет… не сожжет рукопись…
— …не сотрет, а не не сожжет, знаток вы наш, — смеется средний книг, который про музыку через столетия.
— Друг мой, ну что вы хотите, меня писали, когда еще не было всех этих… этих всех… не было… что же, давайте ближе к делу, у меня на примете есть комнатка в башне…
Маленький книжонок заливается слезами:
— А-а-а-а-не-хо-чу-у-у-у-в-ба-а-а-а-ш-н-ю-ю-ю-ю-ю-ю!
— Тише, тише, автор услышит… Ну что ты, в самом деле, такой большой, и плачет…
— Ма-а-а-ленький…
— Тише, тише… ну что там такого в этой башне, ты сам-то посмотри, как здорово тут!
— А они… а эти… а придут…
Средний книг садится на корточки перед маленьким книжонком:
— Послушай… нет никаких тех… тебе что-то приснилось, что-то привиделось, кто-то тебя напугал… ветка в окне… тень от облака… блик луны… на самом деле ничего не было…
Маленький книжонок хочет возразить, что было, было, еще как было — не говорит, сам не знает, почему — не говорит, ну а как тут скажешь, когда большие книги, важные такие, говорят, что не было ничего такого, и маленький книжонок все выдумывает, и вообще.
Маленький книжонок ложится спать, и так непривычно тут, на диванчике в комнате, и так хочется назад, в свою кроватку, а нельзя, а то автор заметит. И надо укрыться пледом, вот так, и спать, если вообще можно заснуть тут, когда окно так близко, ну и что, что зарешечено и занавешено, и дверь так близко, а совсем рядом прихожая, и входная дверь, а за ней то, страшное, что приходит по ночам, скрипит половицами…
Скрип.
Показалось.
Нет, не показалось, снова скрипят половицы, кто-то проник в дом, кто-то здесь, совсем рядом, и надо спрятаться под пледом, и затаиться, и лежать тихо-тихо, не шевелиться, стараться не дышать, может, это за дверью не заметит маленького книжонка. Книжонок-то маленький совсем, всего-то двадцать страничек…
Но все-таки, все-таки, книжонок-то маленький еще, книжонку-то все интересно, а что там за дверью, что такое…
…маленький книжонок выглядывает.
Смотрит на то, что в холле, вот они, совсем рядом, и надо закричать громко-громко, и нельзя…
Старший книг оглядывается, нет ли автора.
Тихонько идет по лестнице, несет горячий шоколад и ванильный пирог для маленького книжонка. Осторожно, шепотом-шепотом стучит в дверь, толкает дверь на себя, оглядывает комнатку в башне, не понимает…
…а где книжонок?
А книжонка и нет.
Старший книг оглядывает комнату, смотрит под диванчик, под плед, в шкаф, под стол — нет книжонка, как испарился.
Старший книг бросается наверх, где на втором этаже средний книг и младший книг, вот как назло с автором что-то обсуждают, старший книг знаками-знаками показывает, что с книжонком беда случилась, надо что-то делать, да что тут делать, непонятно, где его вообще искать…
— …а вы… а вы давно здесь? — спрашивает маленький книжонок.
Старший черновик начинает припоминать, да вроде год с небольшим, с две тысячи пятого…
Маленький книжонок спохватывается:
— Так сейчас ведь уже двадцать первый год, это значит, вы уже…
И старые черновики перепугано хлопают страницами, да как так, да быть не может, ничего себе время летит…
Сидят в старой беседке, невесомые, призрачные, с остатками подгоревших страниц, недосожженных в пламени очага.
Светит луна.
— …ну и вот… — говорит младший черновик, — а потом они каждый собрали вокруг себя единомышленников… каждый объединил полмира… планета разделилась на две величайшие империи… и каждый хотел быть единоличным властителем земли, и никто не хотел уступать, и мир был на грани войны, из которой никто бы не вышел победителем… а вот чем кончилось, я не знаю…
Ночь молчит.
Слышно, как в зарослях ночи поет луна.
— А давайте я вас допишу, — говорит маленький книжонок.
Старший черновик изумляется:
— Давай ты… что?
— А вы вот недописаны…
— …малыш, это невежливо, напоминать про такие вещи, в конце-то концов…
— Так давайте я вам помогу, вот допишу вас…
— Да ты… да ты что?
— Я, правда, не умею… но я постараюсь… обязательно…
— Малыш, предоставь это мне… — говорит средний черновик, — у меня побольше опыта… побольше знаний…
Младший книг прислушивается, настораживается, — что-то померещилось в тишине ночи, нет, не померещилось, и правда шорох там, внизу, на первом этаже, где холл и кухня. Младший книг настораживается, осторожно выбирается из своей спальни, прислушивается…
Так и есть.
Кто-то внизу.
Даже подрагивает огонек фонаря.
Младший книг бросается в комнату среднего, вставай, вставай, ну просыпайся же скорее, там кто-то… кто-то…
Младший книг и средний книг спускаются вниз, смотрят на…
…на…
— Книжонок!
И видят позади книжонка этих трех, каких трех, да не пойми каких трех, размытые, расплывчатые, призрачные, не то сожженные дотла, не то нет…
Средний книг хватает удачно подвернувшуюся кочергу:
— А ну… а ну отойдите от него! Немедленно!
И книжонок вперед выбегает, кричит, что вы, что вы, это мои друзья, они знаете, какие хорошие, это вот про властелинов мира, которые на самом деле порождения дьявола, а этот вот про некроманта, который врага своего оживил, а этот…
— …да что здесь такое?
Распахивается дверь где-то наверху, выглядывает автор, заспанный, в халате, ругается, да что такое, да что у вас там случилось-то вообще…
Смотрит.
Не верит своим глазам.
Как такое может быть, что происходит вообще… он же их сжигал, он же точно помнит — сжигал, а они вот они, все трое, что за черт…
…телефонный звонок прерывает уютную семейную трапезу, старший черновик (теперь даже язык не поворачивается назвать его черновиком) встает из-за стола, вопросительно смотрит на автора:
— Разрешите, я отвечу на звонок? Должно быть, это из издательства…
— Из издательства?
— Ну да… — кивает средний черновик, — они подписали с нами договор на публикацию.
— Неужели? Поверить не могу…
— …но вы не беспокойтесь, — добавляет младший черновик, берет себе вторую порцию тостов с джемом, — мы укажем вас, как соавтора…