Сидя в темноте, я ждала, когда он вернётся в третий раз. От безнадёжности я ещё раз обшарила склад, все полки, куда могла дотянуться. Ничего особенного не обнаружила, только кровавую цифру три на дальней стене — добраться до неё мне не позволяла цепь, — несколько лоскутков, воткнутую в них ржавую даже не ощупь иголку, запчасти от каких-то механизмов, шестерёнки вроде тех, что бывают в часах, напильник. Бесполезный хлам, который и выбрасывать-то лень.

Почему-то я постоянно спотыкалась и возвращалась в начало пути. Я не понимала смысла испытаний, я делала точно противоположные вещи, чем те, которые хотел от меня Совет. Мой тип мышления не годился здесь. Я не могла выбраться со второго уровня, а сколько их здесь — пять, десять, двадцать?

Значит, чтобы пройти лабиринт до конца, я должна была измениться. Что-то пришить, что-то заштопать, что-то — наоборот — искромсать на лоскутки. Перекроить.

Знаете, откуда берётся университетская одежда? Она, конечно, есть на складах — серая униформа с синими отворотами и гербом университета слева на груди, ещё белые и чёрные халаты да немного стерильных костюмов для преподавательского состава. Но откуда тогда возникают филологические девы в кружевных платьях до земли? И откуда берутся географы в камуфляже с разноцветными нашивками и значками? Откуда берутся чёрные статусные ленты на одежде юристов?

Мы перекраиваем этот мир под себя. Значит, если очень нужно, то можно и себя перекроить под мир.

Я торопилась. В пустынных галереях мне чудились шаги Шефа. Я отчаянно требовала помощи у университета. Даже не у самого университета, а у того пыльного обрубка, присвоенного Советом. Эта часть университета настолько же живая, насколько живая оторванная лапка насекомого — подёргивается рефлекторно и шевелит коготками в слепой попытке ухватить тебя.

Я торопилась, а потому резала и шила наживую. Морщилась от боли, роняла кровавые сгустки на пол. Плакала от того, что ржавая иголка выскальзывала из пальцев и завалилась между половицами. В темноте слёзы превращались в стеклянные шарики и раскатывались по углам секции бытовых приборов.

В полночь склад принялся обрастать мхом. Тонкие ризоиды оплетали стеллажи, спорофоры неслись вверх, с тихими хлопками раскрывались коробочки и рассыпали вокруг себя облачка душного тумана. Я нервно зачесалась: показалось вдруг, что я сама порастаю мхом, превращаюсь в мох, и уже почти теряю разум. Но вместе с ужасом пришло радостное понимание: я делаю, и у меня получается.

Мох исчез также быстро, как и появился. Он разом истлел, только пыль осталась танцевать в воздухе. Я выцарапывала на стенах склада заклинания, которые придумывала тут же, и через секунду забывала. Я потеряла в темноте примерно две трети от себя и не искала: боялась, что потрачу слишком много времени.

Стеклянные шарики хрустели под ногами. Нет, не шарики. Это была скорлупа от птичьих яиц — птенцы уже вылупились и носились под потолком склада. Деревья протянули корявые ветки. Я пощупала одно — необычное ощущение — набухшая почка, влажная, нежная, доверчивая. В лужах кишели существа — длинные хвостатые тени.

Я услышала, как река вырывается из труб под потолком и падает на пол. Гнилые доски тут же уходят под воду. На них прилепятся моллюски, они обрастут бентосом, позеленеют от водорослей. Вертикальные стойки стеллажей подгнивали у основания и обрушивались в воду. Университет сопротивлялся изменению, в истерике смывал мои заклинания со стен, я писала заново.

Я отступала и отступала, пока не осталась на островке высокого порога. В середине секции пол проломился, и вода хлынула в провал. Водоворот засосал обломки стеллажей и доски настилов, и трубную ржавчину, и даже кожистых личинок, которые успели вырасти внутри.

Я спустилась с порога и обнаружила, что цепи тоже нет. Цепь проржавела и утекла вместе с подземной рекой. У меня на щиколотке болталась проржавевшее кольцо. Я могла бы убежать, но вместо этого обернулась лицом к двери. Теперь я готова была встретиться с Шефом.

Его шаги в коридоре. Янтарный отблеск его очков.

— Туман.

То существо, которое смотрело на него моими глазами, больше не было Туман. Шеф снял очки, оглядел стены склада, исписанные заклинаниями. Он замер, ошарашенный. У меня давило в груди. Я не знала, как дышать воздухом, я только что выбралась из первичного бульона. Наконец дыхальца раскрылись, и дышать стало легче. Только чересчур давила сила притяжения, заставляла согнуться и залечь в траву.

Папоротники покачивали надо мной резными листьями. Я побежала в сторону фанерофитов. Споткнулась, упала. Пока поднималась на ноги, обнаружила, что конечностей у меня больше, чем было раньше и сгибаются они как-то не так. Пришлось зарываться в листья и дожидаться, пока пройдёт это пакостное ощущение.

Я полежала в лесном опаде и подождала, когда доэволюционирую до крыльев. Мне бы хотелось перепончатые, как у пчелы. Самые красивые — удлинённые и перламутровые — у приводных мух, но с ними нужно много открытого пространства и труднее маневрировать между стеллажами склада. Но с крыльями не вышло. Трава зашуршала под ногами Шефа. Я обернулась — наши взгляды встретились.

Выражение его лица было незнакомым, из силуэта утекла вся краска. Я думала, он скривится от ужаса или ударит это мерзкое существо — которое он только что увидел. Что, интересно знать, он всё-таки увидел? Но Шеф покачал головой и отступил на шаг.

Я чувствовала, как через меня столетними шагами топает эволюция. Вот-вот затопчет, и распадусь я не отдельные признаки — ни один энтомолог потом не соберёт. Потому я выкопалась из гниющих листьев, прыгнула. Перебрала крыльями, как ножницами, отстригая от себя старое пространство.

Цифра три уже маячила за переплетением ветвей. Алая цифра три, я не помнила, зачем она мне, но знала, что очень нужна. Вслед мне Шеф сказал:

— И ты говорила мне, что не можешь? Ты утверждала, что не можешь. Ты притворялась, что не можешь.

В темноте и тишине на холодном полу, я дрожала от боли вместе с вымирающими видами и задыхалась от гордости, когда взбиралась на вершину эволюционного древа. Они неслись мимо меня нескончаемой чередой. Ели друг друга, убегали и прятались, танцевали брачные танцы и подставлялись хищникам, защищая потомство.

Усталость навалилась и отключила меня, как лампу. Не было сил даже выяснять, кто я и где.