Первый раз прочитал неделю назад, второй- только что.
После первого раза помнил только оргию.
Теперь разглядел вроде как Снежную Королеву. Волка. Двоих людей в машине и колодец.
Но запомнил все равно только оргию.
Стихи хороши, но хлюпанье чужой спермы, так скать, затмевает.
Стилистически интересно, но моментами спорно. Нуу, например, в интимной сцене было «язык влажно исследовал медную монету соска, то и дело вновь передавая инициативу губам». Ну какого чорта тут инициатива? Поддержите инициативу колхоза «Первое мая». Верховная Рада одобрила инициативу Кабмина.
Или вот этот момент
Удар скручивает воздух в венозный жгут, пытаясь остановить упрямую жидкость в жилах. Хрупкая кость ловит его на излёте, разливает тонким звоном в лабиринтах внутреннего уха и оставляет блуждать в поисках выхода.
Воронка колодца глотком затягивает в суфийский танец падения. Вместо банок с вареньем мимо проплывают экспонаты абсурдного анатомического театра: сквозь пелену формалина мёртвыми глазами смотрят неузнаваемые лица, важничают в богатых рамах гротескные клятвы, кривятся на обложках самодельные пророчества, пересчитывая страницы напрасно истраченных дней. Пальцы провожают пыльные корешки воспоминаний, отчуждая бесполезное имущество былого.
— красотища сплошняком. Венозный жгут, хрупкая кость, тонким звоном, воронка колодца, суфийский танец падения… Но все же происходит в настоящем времени. Героиню бьют в настоящем времени. Бьют жестоко. А она думает о венозных жгутах, о тонком звоне и суфийском танце падения? Само по себе, отдельно от событий — клево, замороченно, впечатляет. Но собственно побои не отражает. Я, дурной читатель, гадаю, что ж такое суфийский танец падения, а что героиня прямо сейчас получила нехилый удар — я даже не особо-то понимаю. Она скорее какую-нибудь художественную галерею описывает, судя по стилистике.
И поэтому то, что ниже сказано — оказывается, так больно быть живой — меня уже не трогает. Ниче ей не больно, раз она в состоянии любоваться окружающим и подбирать навороченные сравнения.
Так что я честно нипонял.
И запомнил только оргию.
А! Еще момент! Там, где
Язык коснулся привычной асимметрии малых губ, нашёл шрам на левой; впился в глубину, расплескав чистый молочный запах.
— я решил было, что текст — фантастика. Потому что откуда там чистый молочный запах, если там за ночь десяток, а может и другой, побывали.
Текст впечатляет. Но ничто не мешало этому тексту быть понятней.
Да, еще. Если в итоге выяснится, что текст — просто некое «порнопутешествие Алисы» без четких логических связей, а патамушта Алиса в очередной стране чудес — то я буду совершенно разочарован.
Воронка колодца глотком затягивает в суфийский танец падения. Вместо банок с вареньем мимо проплывают экспонаты абсурдного анатомического театра: сквозь пелену формалина мёртвыми глазами смотрят неузнаваемые лица, важничают в богатых рамах гротескные клятвы, кривятся на обложках самодельные пророчества, пересчитывая страницы напрасно истраченных дней. Пальцы провожают пыльные корешки воспоминаний, отчуждая бесполезное имущество былого.