Ну, вот тут, мне кажется, да и другие говорили. Я чуток потом работала над ним еще… но в целом пишу примерно так — детали вставлять себя просто заставляю. Часто уже после написания отрывка.
Оффтопик
Оффтопик
Операция шла почти десять часов. Карл сосредоточенно хмурил брови. Каждое его движение было отточенным и уверенным, и только мелкие капельки пота, выступившие на высоком лбу, выдавали неимоверное напряжение ума и воли, которые он испытывал. Это был не первый случай за долгую практику, когда приходилось импровизировать чуть ли не на каждом этапе, но сегодня было особенно тяжело – пациента он знал давно и очень уважал: старый профессор лично просил возглавлять операцию, хотя, как опытный хирург понимал, что шансов на успех мало даже у Карла.
«Постарайся, сынок, может и поживу еще» — сказал он в их последней беседе. Эти слова звучали теперь отовсюду, будто их шептали стены. Они заглушали даже поступь смерти, упорно маячившей за стеклянными дверьми операционной.
И Карл старался. Отгоняя ненужные мысли, он почти неслышно, одними губами, комментировал каждое свое движение миллиметр за миллиметром отменяя смертельный приговор человеку, пятьдесят лет делавшего тоже самое для других. Скольких профессор сумел вытащить с того света, знал разве что Бог.
Время остановилось. Уже не чувствуя ног, Карл еще раз перепроверил все показатели и лишь затем, отступив на шаг, кивнул своему ассистенту:
-Заканчивай, — коротко сказал он ему, а затем, подняв взгляд, кивнул анестезиологу. – Позвоните мне потом, номер я оставил.
Часы, отведенные на отдых перед долгой дорогой, почти истекли, и заехать домой Карл уже не успевал. Впервые за день в душе всколыхнулось раздражение. Он предполагал, что обстоятельства могут измениться, но все же рассчитывал, что успеет дать брату последние указания: там, где дело касалось их сестры, на Кристиана он предпочитал не полагаться — близнец был слишком невнимательным и беспечным.
На улице было жарко и душно. Расстегнув ворот рубашки, Карл пригладил растрепавшиеся волосы и бросил задумчивый взгляд на белеющие неподалеку купола храма. На душе вновь стало тяжело: то, что ему вскоре предстояло совершить, пятнало и честь, и совесть. Тем не менее, другого выхода за все эти годы он так и не нашел.
Смеркалось. Пустые улицы постепенно становились все оживленнее, то тут, то там звучала музыка. Поймав такси, Карл быстро сел на заднее сиденье и впервые за день позволил себе закрыть глаза. Перед мысленным взором тут же стали мелькать запечатленные в памяти этапы операции. Вздохнув, он нахмурился, и, с трудом разлепив веки, устало взглянул в окно. Думать сейчас о сестре было нельзя – тревога за нее за прошедшие годы изъела душу настолько, что уже мешала мыслить рационально.
Ну, вот тут, мне кажется, да и другие говорили. Я чуток потом работала над ним еще… но в целом пишу примерно так — детали вставлять себя просто заставляю. Часто уже после написания отрывка.
Операция шла почти десять часов. Карл сосредоточенно хмурил брови. Каждое его движение было отточенным и уверенным, и только мелкие капельки пота, выступившие на высоком лбу, выдавали неимоверное напряжение ума и воли, которые он испытывал. Это был не первый случай за долгую практику, когда приходилось импровизировать чуть ли не на каждом этапе, но сегодня было особенно тяжело – пациента он знал давно и очень уважал: старый профессор лично просил возглавлять операцию, хотя, как опытный хирург понимал, что шансов на успех мало даже у Карла.
«Постарайся, сынок, может и поживу еще» — сказал он в их последней беседе. Эти слова звучали теперь отовсюду, будто их шептали стены. Они заглушали даже поступь смерти, упорно маячившей за стеклянными дверьми операционной.
И Карл старался. Отгоняя ненужные мысли, он почти неслышно, одними губами, комментировал каждое свое движение миллиметр за миллиметром отменяя смертельный приговор человеку, пятьдесят лет делавшего тоже самое для других. Скольких профессор сумел вытащить с того света, знал разве что Бог.
Время остановилось. Уже не чувствуя ног, Карл еще раз перепроверил все показатели и лишь затем, отступив на шаг, кивнул своему ассистенту:
-Заканчивай, — коротко сказал он ему, а затем, подняв взгляд, кивнул анестезиологу. – Позвоните мне потом, номер я оставил.
Часы, отведенные на отдых перед долгой дорогой, почти истекли, и заехать домой Карл уже не успевал. Впервые за день в душе всколыхнулось раздражение. Он предполагал, что обстоятельства могут измениться, но все же рассчитывал, что успеет дать брату последние указания: там, где дело касалось их сестры, на Кристиана он предпочитал не полагаться — близнец был слишком невнимательным и беспечным.
На улице было жарко и душно. Расстегнув ворот рубашки, Карл пригладил растрепавшиеся волосы и бросил задумчивый взгляд на белеющие неподалеку купола храма. На душе вновь стало тяжело: то, что ему вскоре предстояло совершить, пятнало и честь, и совесть. Тем не менее, другого выхода за все эти годы он так и не нашел.
Смеркалось. Пустые улицы постепенно становились все оживленнее, то тут, то там звучала музыка. Поймав такси, Карл быстро сел на заднее сиденье и впервые за день позволил себе закрыть глаза. Перед мысленным взором тут же стали мелькать запечатленные в памяти этапы операции. Вздохнув, он нахмурился, и, с трудом разлепив веки, устало взглянул в окно. Думать сейчас о сестре было нельзя – тревога за нее за прошедшие годы изъела душу настолько, что уже мешала мыслить рационально.