Граница буриНастил сразу заплясал под ногами. Пальцы впились в трос, чертова рабица, никак не удается прочно опереться, шаг, еще шаг, еще… Медленно-медленно, спиной к провалу, только не смотреть вниз, только не смотреть, только не смо…
Ветер рвет куртку, полощет волосы на голове, ревет в ушах. Наотмашь толкает в грудь.
Далеко внизу, вспениваясь гривастыми волнами, бушует бездна.
Тяжело дыша, Солло вывалился на уцелевший настил. Он весь взмок, сердце колотилось где-то в горле и ноги стали как ватные, он чуть не ополз по сетке. Опомнясь, крепче перехватился руками, отступил на несколько шагов от края. Подождал, пока Мелек тоже одолеет провал, и тогда, не оглядываясь, двинулся дальше.
Они шли и шли, а мост под ними колыхался, а они шли, и мост раскачивался, и Солло казалось, что они залипли в каком-то дурном безвременье, и этой дороге никогда не будет конца, разве только небо поменяется местами с океаном, и облака будут мчаться внизу, под мостом, где сейчас вскипают валы.
Холодно было — жуть. И что-то склизкое и упругое ворочалось в животе, будто целый клубок сплетенных червей, они вспучивали плоские блестящие ленты своих тел, вытягивали сплющенные головки, стремились вверх, к пищеводу. Еще немного, и он выблюет их прямо на ржавые полотнища настила.
Отчего-то вспомнилась задачка, про мост и роту полицейских, будто те маршировали строем, ритмично чеканя шаг, и мост под ними обрушился, не выдержав этого ритма. Резонанс, вспомнил Солло, все дело в резонансе.
Интересно, а как идем мы?
Рабица с одной стороны обвалилась, с другой, — полуоторванная, билась на ветру верхним краем — неровно и быстро, точно птица машет раненым крылом. Они достигли середины пролета.
Только тут Солло обернулся к Мелеку.
Мелек, бледный даже сквозь загар, смотрел с напряженной, неестественной, кривой улыбкой, приклеенной к его роже полоской серого пластыря. Ветер лохматил ему волосы, швырял вихры прямо на глаза. Под ветхой тканью футболки вздымалась и опадала грудная клетка.
А ведь он без куртки даже. Совсем, должно быть, продрог.
Солло отвернулся, и тут его нога соскользнула и куда-то поехала, он не удержал равновесия, грохнулся на колени. Сердце снова затрепыхалось как бешеное. Он выругался и начал вставать, и в этот момент нечеткая тень метнулась мимо. Мелек.
Взял и обогнул Солло — миг, и вырвался вперед. Да, просто взял и обогнул. По стороне, не защищенной сеткой.
— Двигаем?
Солло подумал, что они оба идиоты. Устроили дурацкое соревнование, гонку за право быть первым, когда мост вот-вот не выдержит и рухнет. Кто первым пойдет ко дну?
А ведь как-то раньше ходили здесь люди — те, что жили в заброшенном поселке. Они, должно быть, работали на том острове, где станция и нефтяные платформы, и каждый день, утром и вечером, пешком пересекали пролив. Тогда проще было, конечно, прочный настил без дыр и заколдобин, и рабица тоже — прочная, новенькая, одно загляденье. Но все-таки оставалась высота, и мост так же раскачивало ветром… хотя ветер в те годы, разумеется, дул не так сильно. Это теперь, когда Завеса придвинулась ближе к берегу, здесь постоянно штормит, и наверху шквал следует за шквалом — атмосферная аномалия, он сам читал в учебнике.
Сколько еще идти?
Мелек неожиданно ускорился, так и припустил — поди, догони. Солло едва поспевал за ним, вот ненормальный, стыдится, наверное, что медлил тогда, в начале. И я не лучше.
Горстка скал впереди росла и ширилась, и башня пилона — близнец башни, оставшейся на той стороне, — прежде маленькая, как спичка, тоже вымахала ржавой громадиной. Еще несколько метров, и внизу, в реве и пене вечного шторма, замелькают прибрежные камни.
Тень накрыла их внезапно. Только что сквозь облачную вату лился серый пасмурный свет, и вдруг потемнело, не как от облака, а так словно они выбрели к огромной стене, плотно загородившей солнце.
Мелек остановился, и Солло, выглядывая из-за его плеча, вдруг увидел ее, эту стену.
Она вздымалась ввысь на несколько десятков метров, огромная лиловато-свинцовая масса воды, цунами, нависшее над побережьем. Ее верхний край постоянно колебался, то низко оседая, то снова взлетая к темному небу, и Солло понял, что это ураганные валы несутся один за другим, озаряемые сполохами молний, и упираются в невидимую преграду, и усмиряют свой порыв, не в силах обрушиться на материк.
Солло поежился — не от холода, а от какого-то нового, странного и щемящего чувства. Он ничего не значил перед этой стихией, все они, все люди на земле, не значили перед ней ничего, она смела бы их в миг, и деревья, и города, — так ливень сметает поселение незадачливых муравьев. И однако чужая враждебная мощь не могла прорваться сквозь тонкую ткань Завесы, сквозь прозрачную кисею, сотканную из невидимых магических нитей. Сквозь границу, поставленную человеком.
Мелек посторонился, и Солло стал с ним вплотную. Ветер, ослабленный Завесой, но еще сильный, продолжал раскачивать мост, но теперь это не имело значения.
А потом все кончилось. Только что они стояли перед сплошной громадой взбаламученной воды, и вот нет ее, этой стены, есть только ширма, иллюзорная обманка, а на ней — неспокойный океан до самой кромки неба. Штормит, но не слишком, и волны в пенных гривах не стремятся захлестнуть весь мир. И солнце блеснуло сквозь облака.
— Круто, — восхищенно сказал Мелек и рассмеялся. — Зашибись!
Солло тоже улыбнулся.
— А мало кто еще так близко подходил к Завесе. Мы первые.
Ветер рвет куртку, полощет волосы на голове, ревет в ушах. Наотмашь толкает в грудь.
Далеко внизу, вспениваясь гривастыми волнами, бушует бездна.
Тяжело дыша, Солло вывалился на уцелевший настил. Он весь взмок, сердце колотилось где-то в горле и ноги стали как ватные, он чуть не ополз по сетке. Опомнясь, крепче перехватился руками, отступил на несколько шагов от края. Подождал, пока Мелек тоже одолеет провал, и тогда, не оглядываясь, двинулся дальше.
Они шли и шли, а мост под ними колыхался, а они шли, и мост раскачивался, и Солло казалось, что они залипли в каком-то дурном безвременье, и этой дороге никогда не будет конца, разве только небо поменяется местами с океаном, и облака будут мчаться внизу, под мостом, где сейчас вскипают валы.
Холодно было — жуть. И что-то склизкое и упругое ворочалось в животе, будто целый клубок сплетенных червей, они вспучивали плоские блестящие ленты своих тел, вытягивали сплющенные головки, стремились вверх, к пищеводу. Еще немного, и он выблюет их прямо на ржавые полотнища настила.
Отчего-то вспомнилась задачка, про мост и роту полицейских, будто те маршировали строем, ритмично чеканя шаг, и мост под ними обрушился, не выдержав этого ритма. Резонанс, вспомнил Солло, все дело в резонансе.
Интересно, а как идем мы?
Рабица с одной стороны обвалилась, с другой, — полуоторванная, билась на ветру верхним краем — неровно и быстро, точно птица машет раненым крылом. Они достигли середины пролета.
Только тут Солло обернулся к Мелеку.
Мелек, бледный даже сквозь загар, смотрел с напряженной, неестественной, кривой улыбкой, приклеенной к его роже полоской серого пластыря. Ветер лохматил ему волосы, швырял вихры прямо на глаза. Под ветхой тканью футболки вздымалась и опадала грудная клетка.
А ведь он без куртки даже. Совсем, должно быть, продрог.
Солло отвернулся, и тут его нога соскользнула и куда-то поехала, он не удержал равновесия, грохнулся на колени. Сердце снова затрепыхалось как бешеное. Он выругался и начал вставать, и в этот момент нечеткая тень метнулась мимо. Мелек.
Взял и обогнул Солло — миг, и вырвался вперед. Да, просто взял и обогнул. По стороне, не защищенной сеткой.
— Двигаем?
Солло подумал, что они оба идиоты. Устроили дурацкое соревнование, гонку за право быть первым, когда мост вот-вот не выдержит и рухнет. Кто первым пойдет ко дну?
А ведь как-то раньше ходили здесь люди — те, что жили в заброшенном поселке. Они, должно быть, работали на том острове, где станция и нефтяные платформы, и каждый день, утром и вечером, пешком пересекали пролив. Тогда проще было, конечно, прочный настил без дыр и заколдобин, и рабица тоже — прочная, новенькая, одно загляденье. Но все-таки оставалась высота, и мост так же раскачивало ветром… хотя ветер в те годы, разумеется, дул не так сильно. Это теперь, когда Завеса придвинулась ближе к берегу, здесь постоянно штормит, и наверху шквал следует за шквалом — атмосферная аномалия, он сам читал в учебнике.
Сколько еще идти?
Мелек неожиданно ускорился, так и припустил — поди, догони. Солло едва поспевал за ним, вот ненормальный, стыдится, наверное, что медлил тогда, в начале. И я не лучше.
Горстка скал впереди росла и ширилась, и башня пилона — близнец башни, оставшейся на той стороне, — прежде маленькая, как спичка, тоже вымахала ржавой громадиной. Еще несколько метров, и внизу, в реве и пене вечного шторма, замелькают прибрежные камни.
Тень накрыла их внезапно. Только что сквозь облачную вату лился серый пасмурный свет, и вдруг потемнело, не как от облака, а так словно они выбрели к огромной стене, плотно загородившей солнце.
Мелек остановился, и Солло, выглядывая из-за его плеча, вдруг увидел ее, эту стену.
Она вздымалась ввысь на несколько десятков метров, огромная лиловато-свинцовая масса воды, цунами, нависшее над побережьем. Ее верхний край постоянно колебался, то низко оседая, то снова взлетая к темному небу, и Солло понял, что это ураганные валы несутся один за другим, озаряемые сполохами молний, и упираются в невидимую преграду, и усмиряют свой порыв, не в силах обрушиться на материк.
Солло поежился — не от холода, а от какого-то нового, странного и щемящего чувства. Он ничего не значил перед этой стихией, все они, все люди на земле, не значили перед ней ничего, она смела бы их в миг, и деревья, и города, — так ливень сметает поселение незадачливых муравьев. И однако чужая враждебная мощь не могла прорваться сквозь тонкую ткань Завесы, сквозь прозрачную кисею, сотканную из невидимых магических нитей. Сквозь границу, поставленную человеком.
Мелек посторонился, и Солло стал с ним вплотную. Ветер, ослабленный Завесой, но еще сильный, продолжал раскачивать мост, но теперь это не имело значения.
А потом все кончилось. Только что они стояли перед сплошной громадой взбаламученной воды, и вот нет ее, этой стены, есть только ширма, иллюзорная обманка, а на ней — неспокойный океан до самой кромки неба. Штормит, но не слишком, и волны в пенных гривах не стремятся захлестнуть весь мир. И солнце блеснуло сквозь облака.
— Круто, — восхищенно сказал Мелек и рассмеялся. — Зашибись!
Солло тоже улыбнулся.
— А мало кто еще так близко подходил к Завесе. Мы первые.