Сабаар сделал круг, другой, марево света рассеялось, и солнце раздробилось на кольца и линии, на отдельные капли сияния, словно густая паутина, сплошь унизанная росой. Следующий вираж разбил паутину на отдельные огни. Они выстраивались в цепи, в гроздья, дробились яркой драгоценной россыпью и снова собирались вместе. Сабаар был поражен размахом древних: слева, справа и вперед чуть не до самого горизонта под ним сияли огни столицы златокудрых.

Я слышу твою боль, но это не важно. Боль кричит о болезни, болезнь надо лечить.

Жадиталь? — переспросил Шахул. — Женщина? И молоденькая — ни мужа, ни детей. Нет, ее не возьму. От такого заявления Кайле даже бояться забыла — резко подалась вперед, косы скользнули по камням, поднимая клубы пыли. — И что? Женщина, и мужа нет — и что? — зашипела она возмущенно. — Этот старый пень считает, что женщина хуже мужчины?! Это потому что в ордене нет ни одной женщины-даахи? — Да тише ты! — одернул ее Адалан и, наклонившись к самому уху, прошептал. — Женщины не хуже. Просто это не их дело. Дело мужчины — служить, дело женщины — рожать детей. Не дергайся, молчи и слушай.

Я — не ты. Это же тебе все равно: не она бы позвала, так другая. Ты у нас всех любишь. Не оттого ли, что не слышишь ничего, кроме собственных песен? — А ты, наверное, меня уже до дна прослушал, до самой последней тайны? — Рахун повернулся и посмотрел прямо в глаза, как будто специально открываясь. — Только я ведь ничего и не прячу — нечего мне. А вот ты прячешь, от самого себя скрываешь, что не Хафиса тебе нужна, а боль. Вечная боль и вечная сила.

Мы зависим от тех, кого любим, и отвечаем за тех, кто любит нас.

Каждым своим шагом, каждым поступком, меняющим нашу жизнь, мы меняем и их жизнь тоже, а от каждого их шага меняемся сами.

И значит, этот даахи перед ним — убийца? Его неугомонный братишка, его верный защитник и лучший друг — убил человека. Умер от своей руки. И все — из-за него, ради него, потому что он — чудовище.

Ты никому ничего не должен. Ты не Нарайн, не Гайяри, не Геленн и не Озавир, ты не обязан на них походить и платить за их ошибки. Ты можешь жить по-своему и быть кем захочешь.

Убил-убил… заладил. Убил. И сто раз убью, если нужно, и тысячу. Но тебя, дурня маленького, не оставлю. Ты — моя жизнь, как не понимаешь? Моя сила, мой смысл. Я перед богами за тебя отвечаю.

Люди всегда отвергают своих спасителей

Но женщины!.. кто знает, как и почему они делают свой выбор? Уж точно не Фасхил. Ему было известно лишь то, что, в конце концов, все зависит только от них.

Страсть нарастала как волна, переполняла, выплескивалась с поцелуем, чтобы подхватить его и ее и вынести обоих в мир, где нет ни комнаты, ни сада, ни летней ночи — и есть все. Все сразу — от начала и до конца. В мир, еще не сотворенный, но творимый ими, сейчас, в этот самый миг, каждым движением, каждым вздохом и ударом, током единой крови, единой мысли. Единой жаждой творения!..

Она уже все решила, обдумала заранее и повторила про себя столько раз, сколько понадобилось, чтобы бесповоротно увериться: все правильно.

хранителя, идущего убивать, остановят только боги, хранителя, идущего умирать, не остановит никто.