Драка — это вам не просто так, это напряженный момент! Динамика опять же! Нууу… вот вспомним да хоть любой футбольный матч. Вспомним, как он начинается. Как степенно выходят на поле футболисты, как комментатор что-нибудь шутит или еще какие байки рассказывает. Что-то вроде «Дэвид Бэкхем лениво прогуливается по краю поля, обратите внимание, он перекрасил волосы, снялся в десяти рекламных роликах нижнего белья от Армани, сделал еще одного ребенка Виктории, и вообще он в прекрасной форме, посмотрите, как он держится, красавчик, бла, бла, бла...» Но это все поначалу же. А дальше, когда начинается атака, что говорит комментатор? «Опасный момент! Точная подача! Бэкхем вырвался вперед! Удар! Гоооол!»
Это я к чему? К тому, что в мини — тоже описан опасный момент. А где динамика? Зачем все эти бесконечные деепричастия? Представьте, если комментатор будет говорить «Пе-ре-во-ра-чи-ва-е-мой» — да он забудет, че там переворачивалось!
Я покажу наглядно.
Первым в глаз получил кузнец. Он спиной скользнул по столу, смахнув по дороге кружки с пивом. Сидевшие за столом ремесленники вскочили на ноги, живо принявшись за обидчиков: и за кузнеца, который лишил их пива, и за плотника, что толкнул кузнеца на их стол. За плотника вступились его дружки – дородные, крепко сбитые носильщики из порта. Дико обиделись за кузнеца поджарые подмастерья из ткацкого квартала.
В драке досталось всем – даже миловидной, размахивающей свиным окороком служанке, и черному коту, которому отдавили все четыре лапы и хвост. К кошачьему визгу присоединился вой врущихся в драку и стук переворачиваемой мебели. Ошалели на улице, рвались на цепях псы, ревели в хлеву испуганные коровы.
Шум и гам стрелой разорвала тоненькая ниточка мелодии.
Все замерли. Застыла с окороком служанка. Подняли скамью, уселись за стол присмиревшие ремесленники. В развороченном, вывернутом наизнанку, пахнущем спиртным и кровью зале воцарилась тишина.
На широком подоконнике, прислонившись спиной к стене, сидел незнакомец. Его плащ покрывала дорожная пыль, а лицо было скрыто в тени капюшона. Тонкие пальцы его слегка касались струн лютни, осторожно пробуя их на ощупь. И вдруг осмелели, движения их стали уверенными, лаская неказистый с виду инструмент, и в зал ароматом трав ворвалась мелодия.
Он пел. Он душу изливал боявшимся пошевелиться слушателям. Он рассказывал о простых, казалось, вещах: об улыбке матери, о дыхании ветра, о запахе цветов на рассвете, об одинокой смерти, когда друзья отвернулись, а враги забыли.
Все эти так называемые вши и щи замедляют динамику и делают текст шипящим.
И… как-то не верится, что тоненькая ниточка мелодии стрелой разорвала шум и гам.
Хотя я недавно видел фильм… м… «Гадкий койот» что ли называется. Там случилось что-то подобное, в баре занималась драка, а девчонка из обслуги вскочила на барную стойку, врубила музыку и начала петь. Но. Музыка была из колонок, а у девчонки был сильный голос. То есть в принципе ситуация возможна, но акценты нужно расставить верные. Чтоб, например, не тоненькая ниточка и не «ароматов трав» (кстати, сомнительное сравнение), а чтоб звучный голос.
В драке досталось всем – даже миловидной, размахивающей свиным окороком служанке, и черному коту, которому отдавили все четыре лапы и хвост. К кошачьему визгу присоединился вой врущихся в драку и стук переворачиваемой мебели. Ошалели на улице, рвались на цепях псы, ревели в хлеву испуганные коровы.
Шум и гам стрелой разорвала тоненькая ниточка мелодии.
Все замерли. Застыла с окороком служанка. Подняли скамью, уселись за стол присмиревшие ремесленники. В развороченном, вывернутом наизнанку, пахнущем спиртным и кровью зале воцарилась тишина.
На широком подоконнике, прислонившись спиной к стене, сидел незнакомец. Его плащ покрывала дорожная пыль, а лицо было скрыто в тени капюшона. Тонкие пальцы его слегка касались струн лютни, осторожно пробуя их на ощупь. И вдруг осмелели, движения их стали уверенными, лаская неказистый с виду инструмент, и в зал ароматом трав ворвалась мелодия.
Он пел. Он душу изливал боявшимся пошевелиться слушателям. Он рассказывал о простых, казалось, вещах: об улыбке матери, о дыхании ветра, о запахе цветов на рассвете, об одинокой смерти, когда друзья отвернулись, а враги забыли.