ОффтопикЛето обдает сладостью липы. Травы, высокие, по самую грудь, пахнут горечью, ягоды в тени огромные, темно-красные, плавятся на языке и оставляют во рту приторную сладость. Хорошо-то как! Привольно! И птицы щебечут, как сумасшедшие, и юбка уже тяжелая и холодная от росы, и утро травит душу свежестью!
— Беля-я-я-я-янка! – кричит Ласка, широко раскинув руки.
А подруга-то будто и не слышит, тоже мне подруга! Смотрит на усыпанную земляникой поляну как завороженная, поспешно собирает ягоды в корзину, будто боится, что исчезнут. И горько, и обидно, ведь Ласка словно истаивает… словно одна Белянка в этом лесу, и все вокруг – и щебет птиц, и шепот ветра в листве берез, и мягкость трав – все принадлежит ей! Неправда! Неправда это!
— Почему ты… — шепчет Ласка, пиная корзину с ягодами.
Белянка кусает губу от обиды, тянется к рассыпанной в траве землянике и замирает, опустив взгляд. Знает, что все напрасно. И ягоды не будут вновь такими красивыми, даже если их собрать. И поляны такой больше они сегодня не найдут, такие ведь редко бывают… да и рано еще для земляники, зеленая она еще, как тут найдешь-то? Ну зачем Ласка такая злая? Зачем?
— … Стрелок болеет, я ведь порадовать хотела… … а ты все рассыпала…
Слова рвутся с губ, но не находят выхода. На лоскутки рвет душу обида. Почему? Почему она такая? Почему она всегда такая? Даже слова не скажет, не объяснит! Не попросит прощения! Злая, злая! Бездушная!
Убегает в лес по тропинке? Пусть, пусть! Зато больше слез скрывать не надо.
Глупая, глупая Ласка!!!
А потом взошло и рассыпало вокруг золото солнце. И удлинило тени, и спряталось за деревья, а Ласки все не было. И Белянка, вздохнув, послушавшись тетушки Мухомор, свернулась клубочком на кровати, прислушиваясь к каждому шороху. А что, если пропала в том лесу? Там звери, говорят, страшные. Ну и что, что они ведуньи, что звери им не страшны… но, может, встретила кого? Или в яму звериную попала? Или бежала, не заметила обрыва? Что… если…
Перед рассветом тихонько скрипнули половицы, зашуршало снимаемое платье. И, когда скрипнула кровать, Белянка утонула в ласковой сонливости. Ласка вернулась… все хорошо… и запах спелой земляники дурманил до самого утра, кружил голову, звал и убаюкивал.
А утром, открыв глаза, Белянка ахнула – на столе стояла ее корзина, полная крупных, темно-красных ягод. А Ласка сидела на кровати и смотрела так…
Не извинится же. Не скажет, что виновата. И взгляд дерзкий, гордый. А все равно на душе так…
— Спасибо! – счастливо выдохнула Белянка и проснулась…
Детство ушло и пропало. И теперь они уже взрослые. И Стрелок спит рядом, волосы рассыпались по подушке, губы приоткрыты, на щеках – сонный румянец. И хочется прижаться к нему, целовать до одури, чтобы прогнать из души тихий отзвук обиды. Ласка, Ласка, ну почему?
А земляникой опять почему-то пахнет… И сон не отпускает, травит душу давно прошедшим счастьем. И хочется вновь соскользнуть с кровати, найти теперь уже взрослую подругу и все ей сказать! Все! И как было больно и обидно! И как плохо было! И как одиноко… Но… что было, то прошло, чего уж теперь. И теперь не ясно даже, кому хуже…
Белянка осторожно, чтобы не разбудить Стрелка, соскользнула с кровати, накинула на плечи шаль и вышла на улицу, туда, где румянилось над деревьями рассветное небо. Опять пахнет липами, как тогда. Опять золотится в разнотравии роса, опять бередит душу обидой утренняя свежесть. Плохо это, когда предают. И рана глубокая, сочится кровью и никак не затягивается, как бы не хотелось. Хотя и уладилось все. Хотя и примирились… а все равно как-то…
А земляникой-то пахнет… как же пахнет… И перед глазами плывет, и ноги отказываются держать, и взгляд, все еще не веря, цепляется за корзину на ступеньках. Ярко-алые, такие сочные ягоды… и где нашла-то? Рано ведь еще…
Когда Стрелок вышел из дома, уже давно расцвело. Белянка нашлась на крыльце. Она сидела там прямо в ночной сорочке, с растрепанной после сна косой, куталась зябко в шаль и счастливо улыбалась. Как ребенок. Да и была она похожа сейчас на ребенка – с горящими восторгом глазами, со щеками, перепачканными в красном соке.
— А со мной не поделилась, — усмехнулся отец деревни, усаживаясь рядом.
Белянка дернулась как-то странно, спрятала лицо на плече у Стрелка… и на миг показалось, что она плачет. От счастья плачет. А от счастья пусть себе поплачет, глупенькая ведунья.
— Беля-я-я-я-янка! – кричит Ласка, широко раскинув руки.
А подруга-то будто и не слышит, тоже мне подруга! Смотрит на усыпанную земляникой поляну как завороженная, поспешно собирает ягоды в корзину, будто боится, что исчезнут. И горько, и обидно, ведь Ласка словно истаивает… словно одна Белянка в этом лесу, и все вокруг – и щебет птиц, и шепот ветра в листве берез, и мягкость трав – все принадлежит ей! Неправда! Неправда это!
— Почему ты… — шепчет Ласка, пиная корзину с ягодами.
Белянка кусает губу от обиды, тянется к рассыпанной в траве землянике и замирает, опустив взгляд. Знает, что все напрасно. И ягоды не будут вновь такими красивыми, даже если их собрать. И поляны такой больше они сегодня не найдут, такие ведь редко бывают… да и рано еще для земляники, зеленая она еще, как тут найдешь-то? Ну зачем Ласка такая злая? Зачем?
— … Стрелок болеет, я ведь порадовать хотела…
… а ты все рассыпала…
Слова рвутся с губ, но не находят выхода. На лоскутки рвет душу обида. Почему? Почему она такая? Почему она всегда такая? Даже слова не скажет, не объяснит! Не попросит прощения! Злая, злая! Бездушная!
Убегает в лес по тропинке? Пусть, пусть! Зато больше слез скрывать не надо.
Глупая, глупая Ласка!!!
А потом взошло и рассыпало вокруг золото солнце. И удлинило тени, и спряталось за деревья, а Ласки все не было. И Белянка, вздохнув, послушавшись тетушки Мухомор, свернулась клубочком на кровати, прислушиваясь к каждому шороху. А что, если пропала в том лесу? Там звери, говорят, страшные. Ну и что, что они ведуньи, что звери им не страшны… но, может, встретила кого? Или в яму звериную попала? Или бежала, не заметила обрыва? Что… если…
Перед рассветом тихонько скрипнули половицы, зашуршало снимаемое платье. И, когда скрипнула кровать, Белянка утонула в ласковой сонливости. Ласка вернулась… все хорошо… и запах спелой земляники дурманил до самого утра, кружил голову, звал и убаюкивал.
А утром, открыв глаза, Белянка ахнула – на столе стояла ее корзина, полная крупных, темно-красных ягод. А Ласка сидела на кровати и смотрела так…
Не извинится же. Не скажет, что виновата. И взгляд дерзкий, гордый. А все равно на душе так…
— Спасибо! – счастливо выдохнула Белянка и проснулась…
Детство ушло и пропало. И теперь они уже взрослые. И Стрелок спит рядом, волосы рассыпались по подушке, губы приоткрыты, на щеках – сонный румянец. И хочется прижаться к нему, целовать до одури, чтобы прогнать из души тихий отзвук обиды. Ласка, Ласка, ну почему?
А земляникой опять почему-то пахнет… И сон не отпускает, травит душу давно прошедшим счастьем. И хочется вновь соскользнуть с кровати, найти теперь уже взрослую подругу и все ей сказать! Все! И как было больно и обидно! И как плохо было! И как одиноко… Но… что было, то прошло, чего уж теперь. И теперь не ясно даже, кому хуже…
Белянка осторожно, чтобы не разбудить Стрелка, соскользнула с кровати, накинула на плечи шаль и вышла на улицу, туда, где румянилось над деревьями рассветное небо. Опять пахнет липами, как тогда. Опять золотится в разнотравии роса, опять бередит душу обидой утренняя свежесть. Плохо это, когда предают. И рана глубокая, сочится кровью и никак не затягивается, как бы не хотелось. Хотя и уладилось все. Хотя и примирились… а все равно как-то…
А земляникой-то пахнет… как же пахнет… И перед глазами плывет, и ноги отказываются держать, и взгляд, все еще не веря, цепляется за корзину на ступеньках. Ярко-алые, такие сочные ягоды… и где нашла-то? Рано ведь еще…
Когда Стрелок вышел из дома, уже давно расцвело. Белянка нашлась на крыльце. Она сидела там прямо в ночной сорочке, с растрепанной после сна косой, куталась зябко в шаль и счастливо улыбалась. Как ребенок. Да и была она похожа сейчас на ребенка – с горящими восторгом глазами, со щеками, перепачканными в красном соке.
— А со мной не поделилась, — усмехнулся отец деревни, усаживаясь рядом.
Белянка дернулась как-то странно, спрятала лицо на плече у Стрелка… и на миг показалось, что она плачет. От счастья плачет. А от счастья пусть себе поплачет, глупенькая ведунья.