Хм…Буду пытаться, но то, что узрю в корень, не обещаю.
Стиль. В принципе, не так уж и тяжёл. Но немного искусственен. Как будто тот самый писатель Александр рассказывает сам о себе. Писательским языком, местами даже поэтичным. В общем, как бы он писал, но не говорил. О войне так не вспоминают, как мне кажется. О ней так не думают, с таким внутренним светом. Да, я понимаю, рассказ о друге, но друге военном, а стиль такой, словно о лете в усадьбе дядюшки-помещика говорится. Проще, проще нужно, не вырисовывать финтифлюшечки из слов. И дело-то даже не в том, что фокальный персонаж – мужчина, а в том, что мы в своей голове так не «разговариваем», даже если кого-то вспоминаем.
Речь героев тоже очень неестественна. Они очень часто сообщают друг другу очевидные для них же самих вещи. Как, например, тут:
Скрытый текст
Раны-то у нас зажили почти.
А то у нас там, на передовой, есть нечего, ребята голодные сидят.
наши-то ведь устали очень сильно.
И ещё вопрос: на протяжении всего текста ГГ обращается к своему другу «ты». А потом вдруг начинает говорить о нём в третьем лице. Потом снова всё возвращается к изначальному варианту. Вот как-то это покоробило. То ли автор не уследил, то ли в том была какая-то задумка, которой я не поняла, но я запнулась.
Вот в этом моменте:
Скрытый текст
Одно меня удивляет до сих пор. Все его звали именно Александром. Не помню такого случая, чтобы его Сашкой просто назвали или Шуриком, к примеру.
Пусть автор смотрит сам, но я считаю, нужно поправить.
Дальше по стилю. Очень, просто до ужаса много местоимений. Приведу пример нескольких абзацев:
Скрытый текст
Я временами засыпал. Не мог отличить реальность и сон, путая все на свете. Даже не могу припомнить, во сколько примерно часов меня понесли в госпиталь. Помню только, как покачивало меня и трясло постоянно, как матерились санитары. Я лежал на носилках, постоянно вздрагивая, и думал: «А вернусь ли я? Рана не смертельно страшна пока что, ведь гноиться она еще не начала. Потеря крови мне не грозит. Но хватит ли санитарам выдержки и желания донести меня до госпиталя?» Это был главный вопрос. В душе я уже смирился с тем, что меня могут бросить в этом глухом лесу. Но вера в лучшее не покидала моего сердца ни на одну минуту. Мне казалось, что не такие ведь он и звери, эти санитары. Не могут же они так поступить с человеком? Надеюсь, что не могут. Надеюсь, что сами они еще не потеряли человечность.
Я смотрел в небо, не замечая ничего вокруг. Лишь к середине пути я вдруг заметил Александра рядом с собой. Мои глаза округлились, он посмотрел на меня и улыбнулся. Я все никак не мог понять: как он оказался рядом со мной? Ведь не мог же взводный его отправить в эту дорогу, чтобы только проводить меня. На то было как минимум две причины: здоровые и крепкие солдаты нужны в бою, и то, что взводный просто не мог пойти на такую милость по отношению к Александру.
Половину местоимений можно выкосить. Текст будет восприниматься проще и приятнее.
Композиционных составляющих я не уследила. Нет ни завязки, ни кульминации. Да и развязки-то, как таковой нет. Просто отрывок воспоминаний человека. Ровный, без эмоциональных всплесков, на одном уровне. А для малой формы должны быть эти составляющие, и они должны прослеживаться очень хорошо. Кульминация – точно. Должен быть пик, после которого можно выдохнуть. А тут ничего такого нет.
Сюжет. Так как нет композиции, то и сюжета тоже, можно сказать, нет. Потому как при такой подаче его, в общем-то и не может быть. Показана то одна ситуация, то другая. Скачок от того, что было раньше к тому что было позже – и обратно. Поэтому цельного сюжета, который развивался бы и куда-то двигался, я не увидела. Тут даже не над чем подумать, нечего ждать. Есть факт – друг погиб на войне. Остальное – только кружение вокруг этого факта. Всё.
Герои. Тут было написано очень много слов об Александре. Как он помогал своему другу, какой он отзывчивый и внимательный. И да, он писатель, у него есть семья. Больше мы ничего о нём так и не узнали. А о том, кто рассказывал мы знаем и того меньше. Да, его родные погибли, но хоть что-то ещё можно было о нём сказать, хоть как-то раскрыть его, помимо того, что он не очень удачливый человек и постоянно попадал в те ситуации, из которых его надо вытаскивать. Но, в общем-то, на войне это неудивительно. Но герои не вызывают как такового сострадания, потому как мы не знаем, кому нужно сострадать. Нет чётких образов.
Идея. Спору нет, тема дружбы, именно как дара, раскрыта тут довольно неплохо. Но автор не позволяет в полной мере проникнуться ей, ощутить всю боль и ужас войны, весь свет дружбы в такое страшное время. Да, взаимовыручка показана, да признательность. Но за этим ничего не стоит, не стоит истории двух людей, а лишь перечисление ситуаций, в которые они попали. Нет яркой картинки.
В общем, хоть и тема такая лично для меня глубокая и незаживающая, так скажем – Великая отечественная война. Но она не чувствовалась. Не чувствовалось этого ужаса, который пережили люди в то время. Осталось ощущение того, что это какая-то отвлечённая история, засунутая в нужное окружение, чтобы надавить на жалость. Но вот как-то не получилось.
меняи трясло постоянно, как матерились санитары. Я лежал на носилках, постоянно вздрагивая, и думал: «А вернусь лия? Рана не смертельно страшна пока что, ведь гноитьсяонаеще не начала. Потеря кровимнене грозит. Но хватит ли санитарам выдержки и желания донести меня до госпиталя?» Это был главный вопрос. В душе я уже смирился с тем, что меня могут бросить в этом глухом лесу. Но вера в лучшее не покидаламоегосердца ни на одну минуту.Мнеказалось, что не такие ведь он и звери, эти санитары. Не могут же они так поступить с человеком? Надеюсь, что не могут. Надеюсь, что сами они еще не потеряли человечность.Я смотрел в небо, не замечая ничего вокруг. Лишь к середине пути
явдруг заметил Александра рядомс собой. Мои глаза округлились, он посмотрел на меня и улыбнулся. Я все никак не мог понять: как он оказался рядомсо мной? Ведь не мог же взводный его отправить в эту дорогу, чтобы только проводить меня. На то было как минимум две причины: здоровые и крепкие солдаты нужны в бою, и то, что взводный просто не мог пойти на такую милость по отношению к Александру.