Блиц Министров №4 Голосуем за миниатюры.

Ревнуй меня нежно, как солнце ревнует жизнь к воде: заботливо и бесхитростно.

Но первая любовь породила первую ревность, а она в свою очередь – первое злое сердце. Вот как это было.

Влюбленная Весна, как-то прогуливаясь по земле, касаясь своим теплом дрожащие на ветру листья, будила после зимнего сна фейнелин и любовалась принцессой, печально смотрящей вдаль из окна своего замка. Принцесса так понравилась Весне, ее так тронула печаль на милом лице, что она подарила ей Первую Любовь и свой волшебный поцелуй. В этот же день принцесса встретила своего принца, и они сыграли свадьбу на все королевство. Но старая ведунья предрекла им несчастную супружескую жизнь. И хотя все так прекрасно начиналось, люди стали замечать неладное: и принц и принцесса оставались все молодыми, как и в день свадьбы, хоть их старики уж давно померли. Но принц стал беспокоиться первым: когда он уходил в поход, то заметно старился, но, возвращаясь к своей возлюбленной, вновь обретал молодость. Больше он один никуда не выезжал. Старая ведунья открыла принцессе, что дело в ней: ее поцелуи обладают чудодейственной силой, возвращая жизнь. И принцесса, втайне от мужа, стала лечить безнадежно больных единственным возможным ей способом – целуя их.

Принц узнал. Он был вне себя от ярости, он запер жену в спальне и не выпускал: «Ты – моя жена, ты должна дарить свои поцелуи только мне, своему мужу, но ты раздаешь их кому попало – грязным нищим и дохлым старикам. Какая разница, умрут они на час позже или раньше?!» «Час жизни, данный кому-то моим волшебством,- ответила принцесса,- прибавляет мне столько счастья, сколько ты не мог дать мне за всю нашу совместную жизнь. Чувствовать свою необходимость…» «Ты нужна мне!» — молил принц. «Нужна для успокоения твоего страха перед старостью». И она отказала ему в любви, чем обрекла его на скорую кончину, а сама продолжала дарить людям свою жизнь, оставаясь в сердцах пламенным цветком Весны.

— Так-с, ну и кем мы сегодня проснулись?

Вопрос был риторическим, поскольку и так было ясно. Возле кровати стояло милейшее создание с большущими раскосыми, синими, как летнее небо, очами. Заостренное ушко кокетливо выглядывало из пышной массы золотистых волос, что прикрывали спину шелковым плащом. Эльфа похлопала длиннющими ресницами и застенчиво улыбнулась: «Вот я и вернулась, нравлюсь?»

— Красавица, — подтвердил внутренний голос, — Надолго к нам? Поработать-то успеем?

Эльфа смущенно поковыряла пол носочком изящной туфельки и, в очередной раз похлопав ресницами, тихо пробормотала: «Я не знаю». Красавица была давно знакома, и ее скромность в общении, даже можно сказать, робость тоже были известны. Очень уж быстро она исчезала, чуть отвлечешься, и все — упорхнула. А потому была лелеема и оберегаема сверх меры, предсказать следующий визит было затруднительно. За окном истошно взвыл кот, громкие вопли отвлекли внимание, и прекрасное создание, задрожав, растаяло.

— Ты, мохнатый мешок с костями, — выглянув с балкона, проорал уже реально в голос, — я сейчас тебя в торбу превращу! Развопился тут, ночи мало. Совсем страх и стыд потерял!

Последняя фраза относилась уже к конкретному типу в рыжей полосатой шкуре. Соседский Тимоха, повернул морду на крик и, нагло улыбнувшись во все свои 29, один клык был утерян при приземлении с родного третьего этажа еще год назад, басовито проорал: «Привет, сосед!»

— Ну, привет, — ответил со вздохом, что уж делать, эльфу не вернуть, а этот рядом, поговорить можно. Рыжий довольно жмурился и прямо-таки излучал удовлетворение.

— Чему радуешься-то, жизнь хороша?

— Мрруум, хорррассшаааа! — потянувшись, кот подошел поближе, устроился под балконом и, решил привести себя в порядок, одновременно рассказывая о своей окончательной победе в битве за благосклонность Степы. Степа была местная беспризорная знаменитость. Когда она прибилась к дому, здешние кошколюбы нарекли ее Степаном, но котенок вырос в нелепую тощую, непонятной окраски Степаниду, что каждый год одаривала дом выводком рыжих или черно-белых котят. За любовь Степы боролись наш Тим и Мейсон из соседнего подъезда.

Бухх! Бам-с! Что-то загрохотало в квартире, беседу пришлось прервать и вернуться в комнату. Первое, на что наткнулся взгляд, был огромный топор, торчащий в столешнице.

Ни фига себе заявочки! Это кто же тут объявился? Имущество портит.

А топор был классным! На нем не было всех этих накладочек, загогулинок, финтифлюшечек и прочих украшательств, что так любят последователи и фанаты Властелина. Топор был прекрасен своей простотой и мощью, ничего лишнего: чуть изогнутое отполированное древко плавно, органически переходило в металл. Единое существо, чуть поблескивающее тонкими серо-сизыми узорами стали. Вещь. Сейчас такие не делают. Хотелось взять в руки, оценить силу. И рука уже потянулась было это и сделать. Но тут включились другие органы чувств, а именно слух. У топора был хозяин. И он сейчас с криками исполнял боевой танец вокруг меня, стола и вообще прыгал по комнате, пытаясь обратить на себя внимание. Обратил. Ну, он, конечно, мог бы сойти за гнома, борода, маленький рост и что-то наподобие колпака на голове имелись. Но вот эти суетливые метания вокруг и около портили всю картину. И топору он совсем не соответствовал. Такому оружию серьезный владелец нужен. А тут хлюпик какой-то. Я даже в коридор выглянул, может там еще кто-то есть. Никого. А гномик совсем разошелся. Что-то бухтел про кровную месть, несмываемую обиду и красные розы. Про розы я ничего не понял и решил уточнить. От кого, кому и зачем. Такие простые и естественные вопросы взволновали гнома до крайности. Он подскочил к топору и попытался его выдернуть из столешницы. Ну да, хотел. Топор даже не пошевелился. Стол мне достался от дальних родственников, увидев его однажды на даче, я был очарован и не отстал от хозяев, пока это чудо не переехало ко мне домой и теперь занимало почти треть комнаты. Но зато на нем и в нем умещалась вся та неисчислимая гора набросков, записей и заметок, книг и справочников, которые необходимы при моем ремесле. И еще он был настоящим, деревянным, а не из опилок, что современные шедевры мебельного производства. И теперь этот монстр крепко держал топор в своих объятиях.

Описывать, как мы вместе уже боролись за освобождение оружия, я не буду. В процессе борьбы и было выяснено, что гномик, питая нежные и очень серьезные чувства к соседке этажом выше, ко мне попал по ошибке. И что они даже вместе участвовали несколько раз в играх: прекрасной девой и темным магом. Но с магом не сложилось, решил сменить роль на более мужественную. И был приобретен по случаю этот топор. На барахолке. А еще выяснилось, что деве был презентован букет алых роз эльфом из команды противника, и, причем, по словам всезнающих бабок у подъезда, принятый очень благосклонно. Ну, вот он, горя возмущением, и пришел выяснять отношения. На законный вопрос, почему с топором, а не с букетом, девы же к цветам больше склонны, был получен ответ, что хотелось нечто небанального, сразу поражающего воображение. На это точно не возразишь ничего, мое воображение было поражено. А сейчас еще более того. Древко лежало в руке как влитое. Тяжесть оружия не мешала, а подтверждала серьезность намерений. Взгляд скользил по плавным линиям узора на лезвии и очаровывался мастерством и красотой, что ожили в этой вещи. Мысли бежали дальше, я уже представлял кто, когда и где владел этим оружием. Что с ними происходило, в каких битвах и за что участвовали. Я так замечтался, что забыл про гостя. А тот успокоившись, поразмыслив, решил все же внять совету и пойти банальным путем, с букетом. Все же проверенный веками метод. А топор просил немного подержать у меня. Ну до того времени, когда понадобится. А я что, я разве против? Такую вещь хранить – награда! Ожившая легенда все-таки.

И да, мы договорились в следующий раз идти на ту барахолку вместе.

Конюхов сидел ошарашенный и болезненно трезвый. Все выпитое им сегодня, улетучилось, как и не было. Правильно говорили – «За руль пьяным садиться не надо, себе дороже!

Вечер начинался хорошо…

Перед самым «отплытием» — окончанием рабочего дня позвонил Конюхову шеф. «Мчись, — говорит – В N-ск. Там в филиале без тебя работа стоит». Командировка, значит. Нет, ну а че? В N-ске пиво хорошее и девочки. Сам он рядом – четыре часа туда, четыре обратно. Да и старая подруга там живет. Совсем одна. Ну, наверное, дальше понятно…

В общем, отзвонившись жене, и, не заезжая домой, Конюхов «отчалил». Полпути промелькнули как калейдоскоп – также красочно и пусто. Потом было придорожное кафе. И тут Конюхов совершил ошибку. Встретился ему там, в кафе, собутыльник. И попутчик. Молодой еще парень. Вроде как знакомый. Не раз, во всяком случае, его Конюхов видел где-то. Журналист, тоже в N-ск по работе.

И выпили они с ним прилично. За знакомство. Говорили обо всем, как оно и бывает со случайным собутыльником. И попутчиком.

Имя его Конюхов специально спрашивать не стал. Незачем. Обменялись визитками, поговорили за жизнь, о погоде, а там и о бабах. В общем, типичный треп, стандартная пьянка.

На посошок, по последней, Конюхов заказал свой коронный «Граненый». Ровно стакан, тот самый – двести пятьдесят водки. Собутыльник, не моргнув глазом, тоже. Конюхов удивился. Стакан водки зараз не каждый может. Закусили. Конюхов невозмутимо повторил. «По — русски.» -То есть, еще двести пятьдесят грамм.

Собутыльник, не моргнув глазом, тоже. Снова опрокинули. Закусили. Помолчали.

— Ну, ты Супермен! – Конюхов одобрительно хлопнул собутыльника по плечу. – Поехали!..

И они поехали.

Состояние было самое хорошее. Настроение легкое. Рулится легко, и весь мир вокруг такой легкий, воздушный. И, конечно же, море по колено.

И железнодорожный переезд с закрытым шлагбаумом. Панибратски подмигивая семафором и треща тревожным звонком, он ломал всю легкость бытия. Конюхов ему такого отношения к себе не простил.

— На таран! –весело заорал он. И, вдавив педаль газа, боднул шлагбаум машиной.

Хряснуло, стекло пошло трещинами, что-то проскрежетало по днищу, и машина, взвыв, заглохла. На путях. Конюхов, удивленно, словно только проснулся, заозирался. И тут раздался приближающийся гудок – к переезду летел товарняк.

Конюхов взвизгнул, забился не сиденье, пытаясь отстегнуть ремень безопасности. Пальцы не слушались, и ремень все никак не отстегивался.

Тут попутчик и недавний собутыльник досадливо крякнул, и со словами «Эх! А день так хорошо начинался…», вылез из машины.

Вдруг Конюхов почувствовал, как машину что-то приподняло и отбросило. Он взвизгнул очень громко и тонко. Поезд!

Но нет – поезд уже грохотал мимо, а Конюхов был все еще жив.

Вдруг дверь с его стороны резко открылась. На него смотрели серые, смеющиеся глаза его попутчика.

— Ты как? – бодрым голосом спросил тот. – Нормально все?

Конюхов осознал, что он сидит так сцепив пальцы на баранке, что та уже хрустит. А машина стоит в трех метрах от путей. И Конюхов абсолютно трезв.

— А-гха-аа… — выдохнул он, — н-норм-мально, жив. А… а… Т-ты-т-то… Как это?.. Как ты… Мы…. Тут?..

-О! – попутчик поднял указательный палец вверх, — видал как тя разобрало?.. Говорил же я, ты в суперменах не рубишь! Не пей больше.

И, развернувшись, прогулочным шагом человека свободного от всяких проблем и с легкой душой. Зашагал по дороге в направлении города N.

Проводив его очумелым взглядом, Конюхов проговорил словно заклинание:

— Не пью. Супермен не велел!

И продолжал это повторять, пока ему не вкололи противошоковое врачи подъехавшей скорой помощи.

У лесного племени дремляков сохранилось предание о птице Любви. Кто встретит её, не сможет ночами спокойно спать, в груди ощутит небывалый огонь. А днём будет разыскивать ту, что сумеет утолить немыслимый голод.

Многие дремляки считали, что это предание — лишь сказка.

Охотник Бачыр проверял в лесу капканы, собирал попавшуюся дичь. Около самого дальнего капкана трепыхался белоснежный заяц. Бачыр такого красавца ни разу не встречал. Зайцы меняют цвет шкуры к зиме, но никак не летом. А глаза у зайца сияли небесными яхонтами.

— Диво-дивное! — изумился охотник, а сердце сдавило. Жаль стало невиданного зверя. Освободил Бачыр из капкана зайца да отпустил его. На прощание заяц загадочно сверкнул чудными глазами и убежал.

Вздрогнул охотник. Вдруг это зло тёмное ворожит? А тут ещё ветка на старой берёзе заскрипела.

Глянул Бачыр, а там птица. Сова, но не простая — совсем маленькая и белая. А на лапке поблёскивал браслет из алых каменьев. Посмотрела на охотника птица, ухнула несколько раз и исчезла, будто и не было.

Испугался Бачыр, поспешил обратно в селение. Решил рассказать о случившимся, испросить совета у Наимудрейшего.

Седой старец проживал на окраине селения. Вся изгородь вокруг его жилища была увешена черепами зверей, пучками вонючих трав, высушенными хвостами и лапами.

— Ярык, мне помощь нужна, можно зайти к тебе? — крикнул охотник.

— Входи, коли нужно что, — хриплым голосом велел старец.

Жилище Ярыки оказалось скромным — две деревянные лавки, стол и печь. Повсюду свисали сушёные травы. Пахло горьким и дурманящим.

Поведал Бачыр о белом зайце и сове. Задумался Наимудрейший, растёр скрюченными пальцами сухую веточку полыни. Крошево посыпалось на дырявые половицы.

— Это была птица Любви, — изрёк он. — Ты подарил свободу зачарованному зайцу, а он в ответ явил тебе дар птицы Любви.

Ахнул охотник, почувствовал как быстро забилось сердце, как рванула по венам горячая кровь.

— Рано мне ещё о девках думать. Я хотел бы стать лучшим охотником, получить из рук вождя волчий пояс.

Усмехнулся Ярык:

— От судьбы не уйдёшь. Прощай. Бачыр. Прими с благодарностью этот дар, всей душой.

Не стал более старца охотник томить, поблагодарил и поплёлся, огорчённый, в свой дом. Никому больше о полученном даре не рассказывал.

Не врало предание, все ночи сделались сплошным кошмаром. Лежал Бачыр с открытыми глазами и томлением в груди, глядел в окошко на далёкие звёзды, мечтал о запретном и постыдном. Днём всеми силами боролся с коварным недугом, боялся показать соплеменникам свою слабость. Ещё немного удали и отваги, и вождь должен был подарить заветный пояс.

Девок пришлось стеречься, словно дурной хвори. Как пройдёт какая, как зыркнет своими прекрасными глазищами, так охотник готов был пасть перед ней на колени, просить благосклонности и ответного чувства.

И попал-таки Бачыр впросак, не уберёгся. Проходил мимо колодца, а там девка тихонько плакала, прикрыв ладонями лицо. Видать, верёвка с ведром оборвалась. Строгие родители в покое не оставят, ещё и тумаками наградят.

— Помочь тебе, девица? — вздохнул охотник. Не мог он мимо чужой беды пройти.

Опустила дева руки, уставилась на нежданного помощника и улыбнулась. А Бачыр едва не упал. Сразила милая краса девки прямо в сердце. Русые косы, глаза цвета весенних листьев, обрамлённые длинными пушистыми ресницами, вздёрнутый носик. И вроде, ничего такого особенного, но сердце так и шарахнулось, пыталось выскочить наружу, будто птица из запертой клетки.

Так охотник Бачыр нашёл свою судьбу. Ведь от неё не уйдёшь. И каждому воздаётся по заслугам.

Толпа ликовала. Вчерашние мальчишки смотрели на рыцарей Ордена. Приближался турнир Чёрной Луны, когда семь воителей Света сражались с посланцами Тьмы за контроль над планетой. Через несколько дней, а пока паладины проедут по всем городам, награждая достойных, выявляя еретиков, а ещё они прибыли понаблюдать за экзаменами. Дже был уверен, зло всегда возвращается, и потому без паладинов не выжить.

Паладины благославили народ, Джек с волнением глядел на сиящих рыцарей на трибуне. В белоснежных доспехах, всё равно Джек узнал всех кумиров, хоть их лица и были закрыты зеркальными шлемами. Паладин граф Энгор, Первый Тактик, триста лет направляющий Орден. Преподобный Кантор заклинанием мог победить и дракона. Оружейник-гном Наг Агтор в основном поставлял вооружение воинам Ордена. И не каждый король мог позволить себе меч из кузни Агтора. А ещё на помосте стояли Убийца, Стрелок, Маг и Сказитель. Толпа знала своих иерархов, уже пятьсот лет Командоры с Хранителями защищали от сил Тьмы половину планеты.

Говорят, Командоры бессмертны и способны воскреснуть после самых серьёзных ранений. А другие считают, у них Дар менять внешность. И всегда, даже в виде солдата, врача и учёного Командор будет там, где он нужен. Только сами Хранители не любили таких разговоров. Для народной любви и служили фигуры Хранителей. Все их крутые мечи, дорогие плащи и доспехи… А зеркальные шлемы Командор носили, что бы в них не развилось тщеславие.

Каждый Хранитель произнёс свою речь, а толпа бесновалась, почти каждый хотел походить на кумиров. После так много пойдут по стопам покровителя в стрелки, в маги, в священники. Ну а затем вперёд вышел Великий Магистр. В отличие от бессмертных Хранителей был публичной фигурой. Он не прятал лицо, но и часто сменялся, ведь его выбирали раз в десять лет среди высших воителей. Как и в прошлом году, он сказал, что всем людям придётся сплотиться перед угрозой вторжения, ведь зло вечно не дремлет, потому каждый раз возвращается. Но не дремлет Добро, каждый раз создаёт что-то новое ради пользы всех жителей. Веря в миссию Ордена, много новых людей хотят стать паладинами. Отбирают достойных, для того и проводят экзамены.

Объявили экзамены. Впереди ждало много вопросов, проверок и испытаний. Джек сражался с инструктором, чистил оружие, разбирался с лекарствами и играл в шахматы, и пытался посеять траву, отвечал по истории. Смысл некоторых заданий вообще ускользал от напарника. Том не знал, как вписать круг в пентаграмму, но быстрее чем Джек собрал стену из камня. Джек подсказывал другу, но Том вылетел ещё в первом круге экзаменов…

Впереди ждало десять дней испытаний, Джек остался в числе самых лучших, и прошёл на финальный экзамен. Паладин Наг Агтор привёл юношей в комнату, полную разных диковинок:

— Можно взять что угодно из комнаты, лишь в одном экземпляре.

Кто потянулся к дорогому мечу, Джек к книгам, а кто к статуэтке паучьего шёлка, или к мешку с золотом. Джек б всегда б выбрал книги. Так, какую же взять для экзамена? “Тактика водного флота при войне с нагами”? “Превращения и заботы об оборотне”? “Испытания клириков”? “Об истории войн и сражении” или “Мечты и фантазии”?

Джек выбрал последнюю, пролистнул страницы, и удивился, ведь казалось, что здесь было всё, о чём человечество только мечтало. Начиналось с металлургии и технологии в каменном веке. Тогда кузнецы приносили людей в жертву мечам, и считалось, что меч получился, когда духам пришлось по душе подношение. А теперь доказали, что дело здесь только в закалке. Современные технологии. Претендент разглядел схему станка, в котором оправка вращалась снаружи детали, заодно намагничивая заготовку. И будущее, в статье говорилось о дальних мирах, и о потребных для путешествия к ним междузвёздных ковчегов. То, что было, что есть, и что будет. А ещё даже то, что вообще не случилось в реальности. Претендент ощутил взгляд паладина сквозь маску.

— Ну и что ты считаешь? Можешь сказать, что написано в книге?

— Здесь о том, к чему люди стремились всем сердцем.

— Так было, так будет, так есть, — произнёс паладин ритуальную фразу, — что ж, пойдём-ка со мною.

— В каждое время могут быть люди, что несут перемены для общества. Наша задача отделить тех, кто несёт перемены для Зла от тех, кто несёт перемены для лучшего, и сделать так, что бы их мечты осуществлялись. На турнире мы сражаемся с тёмными вовсе не от того, что Зло всегда возвращается. Мы придумали Зло и Турнир, что б держать под контролем всю ненависть к пришлому.

И лишь в глубине дальних залов Хранитель снял шлем, — ты подходишь для Ордена. Пойдёшь мне в ученики, и если сумеешь, то сменишь меня на посту предводителя Ордена, ибо мы не хотим плести Зло, что всегда возвращается…

Спят и хранят молчание древние пирамиды, таинственно застыли великие сфинксы, и лишь поют о чём-то пески. Только никто не слышит этой песни. О чём они поют? О давно ушедшем прошлом. Но куда уходит прошлое и уходит ли оно? Кто знает… может, существует за тонкой гранью и ныне, и ждёт того часа, когда опомнятся люди и поймут, что хранятся в нём истинные знания. И тогда воззовут к ушедшим богам и попросят у них мудрости. И вернутся древние боги. И вновь откроются тайны бытия.

И богиня Баст тоже вернётся — войдёт однажды в дом, принеся с собой уют и тепло. И котята, играющие у её ног, устанут, свернутся у очага и запоют свои песни, поведав о свете, притаившемся в их глазах – о том свете, что во тьме светит. Священный этот свет – солнечный, свет самого бога солнца.

…

Городок был небольшой, зелёный и уютный. На извилистых улочках редко встретится прохожий, но несмотря на это, город не казался мёртвым. Скорее, сонным. Да и как не уснуть под ласковыми лучами солнца, под жужжание тяжёлых шмелей и под мурчание кошек.

Кого-кого – а кошек в городке было много. Достаточно было прогуляться по узким улочкам. Рыжие, белые, чёрные, полосатые… и если они собирались в компанию, то были похожи на пёстрые пушистые коврики.

Жители города давно уже к ним привыкли. Иногда и подкармливали, если слышали жалобное «мяу», а Марии поблизости не было.

Марию знали все, да и как не знать? В этом городке все знали друг друга.

Ещё совсем не старая женщина, да и внешностью Бог не обидел, но одинокая. Старые кумушки не раз и сватать её пытались, однако Мария лишь улыбалась и качала головой. Её любили дети и кошки. Едва завидев, сразу бежали навстречу. Может, потому она так и любила кошек, что у самой детей не было?

А ещё заметили жители и давно, что если Мария улыбнётся женщине, что ждёт прибавления в семействе и поговорит с ней, то и роды пройдут, как нельзя лучше. И в гости её любили приглашать. Придёт, посидит немного, и в семье мир и покой воцаряются. Потому и шептались иногда: «Лада нет? А ты пригласи Марию на чашечку чая».

Не удивительно, что горожане её любили, пусть она и казалась им странной, Мария давно стала их местной достопримечательностью, как и кошки. Что ж поделать, если она их так любит.

Конечно, иногда они и приносили неудобства, начиная петь по весне на разные голоса. А порой и веселили, когда, издавая своё «мяу», бежали навстречу Марии.

По этому «мяу» все и знали, что она вышла из дома.

Люди не понимают кошачьего языка — иначе бы услышали совсем другое: «Богиня! Богиня!»

Кошки умеют хранить тайны и память.

Приглядись? Видишь во тьме огоньки? Это светят частички самого бога Ра.

У следователя Колыванова голова после бессонной ночи не соображала совершенно. Ночью в отделение привезли трех молодых парней спортивного вида, и тщедушного «ботаника». Пострадавшими были как ни странно трое молодцов. И один из них — Вован, — сын главы района. По их заявлению, на них «ботаник» напал. Синяки и ссадины у них были такие, что дежурный отправил их на рентген. Ботаника же оставили в обезьяннике до утра.

Колыванов его видел. На нем не было ни царапины. Следователь даже подумал, что ППСники взяли не того. Ну, передрались парни между собой, а этот задохлик просто мимо проходил.

Задохликом оказался некто Дымов И. Н., учитель русского языка и литературы, работающий в гимназии. Пострадавшие были все на голову выше тщедушного учителя.

Мутная история. По показаниям Дымова, парни хотели у него телефон отобрать. Он от них побежал, а что было дальше – не помнит. Пришлось утром ехать, искать свидетелей, брать показания.

Колыванов включил чайник и сел за стол. Еще раз просмотрел протокол. Из него следовало, что трое парней пристали во дворе дома к Дымову, с просьбами дать позвонить по его телефону. Просьбы становились все настойчивей и агрессивнее. В конце-концов, Дымов побежал. Парни с криками кинулись за ним. Кто-то из них засвистел. Перебежав детскую площадку, Дымов резко остановился, выдернул из земли торчащий между скамеек столбик, и повернулся к преследователям.

Дальше было дурное кино. Легко помахивая импровизированной дубиной, учитель разметал нападавших по двору. Потом, воткнул столбик в землю, и опершись о него, стал им что-то говорить. Парни реагировали слабыми стонами. А тут и наряд подоспел. По словам ППСников, задержанный сдался без боя, и с места преступления скрыться не пытался.

Получалось, что ботан побил бревном троих качков.

Чайник закипел. Колыванов сделал кружку крепкого кофе.

Он видел то бревно. В кустах. Полтора метра в длину и сантиметров двадцать в диаметре. Тяжелое — еле поднял.

Задержанный ничего не помнил. Услышал только, как засвистели и подумал: «Вот и на тебя, Илюша, свои соловьи-разбойники нашлись!». А дальше сознание померкло. В себя начал приходить, когда ему наручники одевали. Нормально соображать — только в отделении.

Следователь вздохнул. Ситуация вроде бы простая. Парни хотели отжать телефон, но немного с клиентом ошиблись. Получили по мордасам вполне заслуженно.

И все бы ничего. Но один из них — сын главы района. А это предвещало. Сынуля этот, Вованчик, уже не раз был папой отмазан от некрасивых историй. И уверился, что ему все можно. Сейчас такую обиду, как битие собственной морды – не простит. А папаша поддержит. Тем более — кто побил?.. Колыванов отхлебнул остывший кофе и поморщился. Тяжело встал, добавил в кофе сахара, долил кипятка. Выпил сразу полкружки и вернулся к столу.

«Так. Расклад такой. С одной стороны – попытка ограбления. Причем свидетели есть. И показания задержанного подтверждаются.

С другой стороны — увечий нет. Можно, не заводя дела, предложить сторонам мировую. Но…

Глава района, мужик не глупый, но упрямый. Если ему вожжа под хвост попадет, то ни экспертиза, ни показания не помогут. А свидетелей… убедить. И все!.. Загремит тогда гражданин Дымов на… надолго загремит. Особенно, если адвокаты красочно что-нибудь приплетут.»

Следователь допил кофе и подошел к окну. Закурил, глядя на задний двор отдела.

«Как же он ничего не помнит? Это же надо – бревном побить. М-да… а руки как у музыканта. И как это он? Может, в состоянии аффекта? Это мысль. А ведь спасать учителя придется. Побыстрее мировую организовать.»

Следователь выбросил окурок в форточку и поднял трубку телефона.

— Иванов? Еще не сменился? Давай ко мне этого «Илью Муромца». Да-да, его.

— Присаживайтесь, — следователь указал задержанному на стул.

Тот сел, и ссутулившись, спрятал руки между колен. Выглядел он помятым и уставшим.

— Я арестован? – тихо спросил Дымов.

-Нет, что вы, – бодро ответил Колыванов. – Вы пока только задержаны. Никаких обвинений против вас не выдвигается.

— Это надолго? Видите ли, мне надо на работу сообщить. Сегодня у меня уроков нет, но завтра…

— Подождите, Илья Николаевич. Может, и сообщать не придется. У меня нет оснований дальше вас задерживать. Ваши показания подтверждены свидетелями. В отношении вас была совершена попытка ограбления. Но! Ваши действия могут быть расценены, как превышение необходимой самообороны. По показаниям свидетеля, вы отбивались от нападавших полутораметровым бревном, вы это помните?

Дымов ошарашенно смотрел на следователя:

— Я?.. Бревном?.. Не помню…

Колыванов кивнул:

-Значит, действовали в состоянии аффекта. Тогда выход, Илья Николаевич, только один, -Мировая. Пишите отказ от претензий и идите домой.

-А как же… эти? Они согласятся?

— Я постараюсь что бы согласились, – пообещал следователь.

Тут раздался звонок. Колыванов снял трубку, и сказав: «Пусть заходят», повернулся к Дымову:

— А вот и они. Сейчас решим.

Дверь резко распахнулась. В комнату вошел Вован с дружками. Он сразу взял стул, и устроился напротив Дымова. Двое дружков встали у него за спиной.

— Здравствуйте, – вежливо обратился он к следователю. – Нам бы хотелось вопрос обсудить вот с этим – он кивнул на учителя.

— Какой? – следователь пока не стал парня одергивать. Пусть попонтуется.

— А такой! – В голосе Вована появились блатные интонации. – Мне это чмо деньги должно.

И парень назвал сумму. Дымов растерялся, и умоляюще посмотрел на следователя.

— Да у меня нет таких… Да и за что? – начал он.

— А за то, что ты, чмо болотное, не с тем связался. В следующий раз думать будешь, понял?

-Простите – Дымов обращался к следователю – но вы же говорили, что мы не будем иметь претензий.

— Это ты с ним договаривался, каззел – оборвал его парень. — А у меня к тебе претензии есть, и ты за них ответишь, понял? Даю три дня сроку!

— На что? – не понял учитель.

— На бабло! – Или будет плохо. Я законы знаю. Не боись, не угрожаю. Информирую. Мои адвокаты тебя надолго закроют. Это я обещаю.

— Да вы что, где же я такие деньги возьму?

— А ты квартиру продай! Можешь даже мне. – парень хохотнул, и глянул на следователя.– Правильно я говорю?

Колыванов молчал. «О показаниях свидетелей Вован еще не знает. Думает, что может диктовать условия. Один приперся, без адвоката. Решил, что уже большой и сам справиться. Учителя только жалко. Зря на понт повелся.

— Так что, цени мою доброту – продолжал тем временем Вован. – Мне тут с тобой перетирать западло. Другой бы на моем месте… сам понимаешь, а я по-хорошему хочу. Цени, лох!

Учитель вдруг резко выпрямился и гордо вскинул голову:

— Я попросил бы, молодой человек… – начал он.

Кто-то из дружков насмешливо присвистнул.

Дымов дернулся. В нем что-то изменилось. Он словно стал выше и раздался в плечах.

Он вдруг резко встал, и нависнув над Вованом, проревел парню в лицо:

И кому грозишь, ты, собачий сын?

Ты же мне грозишь, Илье Муромцу!

Али в разуме у тебя помутнение

или в глазоньках потемнение!

Голос Дымова гремел, звенели стекла.

— Чё?.. выпучил глаза Вован.

Вижу силушкой ты не обиженный,

да умом видать ты не радостен.

Коль не знаешь что, — доброй силушке

не на Русский люд переть надобно,

а защитой быть, доброй помощью!

Рокочущему голосу Дымова было тесно в кабинете.

— Да пошел ты! Вован пытался отползти вместе со стулом.

— Не дойдет до тебя слово доброе –

Во грехах своих ты не каешься.

Значит, встретимся на честном суде.

А пока рекУ- Пшел отсюда вон!

Ты, собачий сын, семя подлое!

Дымов резко выбросил руку вперед, указывая на дверь. Вован от испуга взвизгнул, завалился на стуле. Перекувыркнувшись, как был, на карачках, ускакал из кабинета вместе с дружками.

Колыванову захотелось спрятаться.

Но Учитель, тяжело повернулся к нему и пригвоздил того взглядом:

— Ты, муж честной, коль поставлен здесь

для защиты вдов, сиротинушек,

Свое дело знай, не отлынивай!

– Колыванов неуверенно кивнул

– И запомни ты раз и навсегда,

Илья Муромец не скрывается

От людской молвы, от честна суда!

А как татей бил, так и будет впредь,

пусть и будет их тьма несметная.

И на договор с подлым семенем

Да не буду я соглашатися!

Если погань та басурманская

будет в облике славна молодца

Все одно: должна быть наказана!

Или мне, Илье, будет совестно!

И Дымов, повернувшись к двери, гордо вышел.

Следователь проводил его взглядом и вздохнул. Ему было отчего-то грустно. И, кажется, немного стыдно…