Блиц Министров №10. Голосование.

Как рождаются сказки

Весело потрескивает костёр, отвоёвывая у тьмы фигуры четырёх мужчин, сидящих вкруг него, погасший мангал и чёрный мешок с мусором. Идиллия!

Шашлык уже съеден, пиво выпито, и по всем правилам этой самой идиллии неплохо было бы начать разговор, но… все лишь томно вздыхают и время от времени тишина нарушается лишь шлепками – расслабиться мешают комары.

Наконец, один из мужчин в красной спортивной шапке не выдерживает сонной тишины:

— Чего молчим-то?

— А что говорить? – лениво протянул второй в зелёном свитере. – Мы на прошлые выходные тоже ездили на шашлык, брали в универсаме, что на углу. Был хуже.

— А это уж как приготовить, — очнулся третий в синей толстовке, — главное – не пересушить…

— Да, что ж это такое! – сердито перебил их «красная шапка». – Не наелись, что ли? Будто и поговорить не о чем. Вон, сын у меня сейчас в школе историю Древней Греции проходит – так греки в плане застолий были асы! Во время пира да разговоров у них и рождались разные идеи…

— Так то во время пира, — засмеялся «зелёный свитер», — а не после него. После него и им было бы не до умных разговоров. А сам-то что молчал?

— А он действовал не по-греческому, а по-русскому методу, — очнулся последний, — когда я ем – то глух и нем. Да и какие разговоры, когда и комары зажрали и вставать надо пораньше, чтобы к обеду с грибами вернуться…

И вновь повисла тишина…

И никто из них не знал, что они не одни, что в кустах неподалёку спрятался очень интересный слушатель – не кто иной, как сам хозяин леса.

Очень уж Леший любил подслушивать человеческие разговоры. Столько всего из них узнал! Но больше всего любил страшные сказки – на них особо горазда была молодёжь. Иногда и о себе слыхал истории, неправильные, конечно, но Леший не обижался. Напротив, доволен был – ишь, значит, не забыли, помнят, да и слава, пусть и такая, а грела душу. Скучно Лешему в лесу-то, разве что Кикимора иногда в гости заглянет, но сегодня занята – уборку генеральную на болоте проводит. Обещалась позже зайти.

А эти… никак уж спать собрались? И это в благодарность за то, что он позволил им и есть, и бражничать, да ещё и костёр развести?!

Осерчал Леший, быстро с помощниками связался. И заухала страшно сова, заскрипели деревья – особенно старался старый дуб, а с болота донеслись жуткие крики выпи…

Четверо мужчин сразу очнулись и закрутили головами.

— Что это было? – испуганно спросил «синяя толстовка». – Звуки какие-то странные, на вой похоже… птица какая, что ли?

— Это не птица, Холмс, — нервно хихикнул «красная шапка», — говорят, что так воет собака Баскервилей.

— Да, пошёл ты! – махнул рукой «толстовка».

Но звук повторился, и был он ещё страшнее предыдущего. А тут ещё и сам Леший захохотал.

А дальше произошло то, чего Леший никак не ожидал. Мужчины повскакивали с мест, подхватили вещички, запихнули их в машину, запихнулись туда и сами и… укатили!

Ошарашенный Леший открыл рот, развёл руками, крякнул… потом подошёл к костру и присел. Большая сова слетела с дерева и устроилась рядом с ним.

— Да… огорчённо протянул Леший, — никак, перестарался, — и он пригорюнился.

Но тут раздались чьи-то шаги, и на поляне появилась Кикимора.

— А где же люди? Ты ведь меня позвал: «Приходи, сказки послушаем…»

— Уехали люди, — вздохнул Леший, — а хочешь, я сам тебе сказку расскажу?

— Хочу! – обрадовалась Кикимора.

— Ну, так слушай.

Приехали однажды четверо людей в лес по грибы. Наелись, напились, как и полагается делать у людей, а потом… напала на них лень да дрёма. Сидят, молчат, лишь комаров щёлкают. А в этом лесу жил-был один Леший, вот, такой же, как я. И рассердился он на них! Он им и грибочков вырастил, что поутру собирать будут, и не мешал, и с пути не сбивал, а они ни одной сказки ему не подарили, ни одной истории. И решил Леший их проучить. Как заухает лес кругом, как застонет, да как заскрипит! Леший-то думал, что люди сразу очнуться, вспоминать будут – кому что в детстве бабки да деды рассказывали. Ведь не раз такие уловки проходили. Но… слишком уж пугливые мужички попались. Похватали вещички, сели в свою телегу на колёсах – и поминай, как звали!

— Эх… — вздохнула Кикимора, — жалость-то какая.

— Да ты не горюй, усмехнулся Леший, — услышим мы с тобой сказки, — глянь-ка, за деревьями – не свет ли? Дорожку-то назад им ещё отыскать нужно, а для этого и позволение быть должно. Так что, пойдём-ка мы с тобой, спрячемся. Наслушаемся ещё вдоволь и сказок и прибауток…

Тот вечер был последним островком детства для ребят, что забыв о собственном счастье, отправились выполнить долг. И самое печальное во всем этом, было то, что они уже знали, что больше с детством им не встретиться никогда. Тяжелые времена рождают тяжелую судьбу.

— Давай разожжем костер, — тихо прошептала девочка с рыжими волосами, вглядываясь в голубые глаза брата. – Но пока ты не ответил мне отказом и пока в разговор не встрял Собак, послушай, … — она смотрела на него с такой серьезностью, которая, казалось, вовсе не вязалась с возрастом четырнадцатилетней девочки. Но тяжелые времена – рождают раннее взросление. – Птера, — прошептала она имя брата, — Давай разведем костер и вспомним детство. В последний раз…

Брат грустно посмотрел на. Она же отвернулась, чтобы стряхнуть непрошеную слезинку. Как трудно жить в мире, где правит Зло…

А силы Зла уже успели захватить почти весь мир, последней надеждой оставались Спасатели планет, по сути, легенда, что дала людям надежду на спасение. В тот день, ребята шли больше суток, хотя точно сказать уже было нельзя. Солнце не всходило несколько лун и путь освещал только оловянный диск луны. Иногда казалось, что время остановилось в час или два после полуночи и дети идут уже в мире тех страшных сказок, что Луиза, заменившая детям мать, рассказывала им когда-то в минуты покоя и тишины. Тяжелые времена – рождают темные сказки.

— Данки, — проговорил Птера, и девочка встрепенулась, словно пришла в себя после долгого сна, — Разводить костры теперь опасно, ты же знаешь,… мы не можем рисковать.

— О чем вы там шепчетесь?! – раздался раздраженный голос третьего мальчика, с пепельными волосами.

Данки вздрогнула и посмотрела на него. Временами ей не верилось, что все они кровные родственники: Собак и Птера не были похожи друг на друга, и даже не то слово «не были похожи», точнее сказать, они были полной противоположностью друг другу. Спокойный и тихий Птера был темноволосым и голубоглазым мальчиком четырнадцати лет. Он никогда не перечил взрослым, всегда отличался добротой и любовью ко всему живому, что нельзя было сказать о его брате – погодке Собаке, который напротив, на все всегда имел свое мнение, и злился из-за каждой мелочи. Светловолосый и зеленоглазый Собак, совсем не походил на брата с сестрой.

— Я устал, давайте спать, — выгибая спину, добавил он.

Данки вздохнула и побрела на полянку среди деревьев, которую ребята уже облюбовали для сна. Хотя можно ли назвать полноценным сном – три часа, что дети могли выделить себе перед последним боем со Злом? Тяжелые времена – рождают короткий сон.

— Если мы не можем разжечь костер, давайте просто представим, что он есть, — тихо проговорила Данки, и Птера снисходительно посмотрел на сестру.

***

Ребята сидели по кругу от имитирующих свет огня тряпочек. Данки оторвала кусочек от подола платья, Птера пожертвовал рукав рубахи, а Собак кинул в общую кучу свой красный платок. Дети привязали ткань к низкому кусту и теперь, когда дул ветер, создавалось впечатление, что это реальный костер.

— Когда-то давным-давно, — начала свою историю Данки, — Луиза рассказала мне историю, которую я теперь поведаю вам, братишки… По легендам, в этом Дремучем лесу, живет невиданное чудо, что заманивает своим дивным пением детей в самые заросли, а после утаскивает в болото. – Девочка понизила голос, словно боясь, что ее разговор услышат ненужные уши, — А там на дне этого болота, через несколько веков, … все погибшие от лап этого «чуда» превращаются в подобие монстров, что утащили их на дно.

— Чушь это все, — громко прервал сестру Собак, и девочка обиженно фыркнула. – Луиза и мне рассказывала эту историю… И все-то ты переврала. Это не какое-то там «чудо», а серены, и не детей они утаскивают, а мужчин… И вот еще… — он ехидно улыбнулся и искоса посмотрел на Птеру, который уже ожидал подколки брата, — Они не убивают мужчин, а вот девчонок не любят… Вроде вас двоих.

Птера зло посмотрел на брата, но промолчал.

— Ничего ты не знаешь, — вскрикнула вечно спокойная Данки, — Все не так. Это «чудо-чудное», которое появилось невесть откуда, а не твои русалки…

— Серены, — поправил ее Птера.

— Да, серены, — спохватилась девочка, — И это «чудо» явилось в этот лес, еще до нашего рождения. Оно утаскивает детей и топит в болоте, поскольку… — девочка замолчала и улыбнулась. Братья последовали ее примеру. – Всегда бы так сидела и болтала, — вдруг выпалила Данки и оглядела братьев. Постепенно ее взгляд начал мрачнеть, реальность вновь вторгалась в ее детскую душу. Девочка огляделась вокруг и, словно очнулась от радостной дремы, она вновь заметила, что мир в целом и этот лес – в частности, погружен в темноту. К ней вновь вернулось осознание, того, что она и ее братья последняя преграда на пути Зла. И она вновь вспомнила, что живет в тяжелые времена.

— Ну, что… — прошептал Птера, — Пора идти.

Данки и Собак только кивнули. Тяжелые времена могут разрушить все и переродить в искаженном виде. Но им никогда не сломать детские мечты и радости. Только детство, которое мы сохраняем внутри, заставляет нас бороться в тяжелые времена.

Папоротникова гора

— Смотри, в огне танцует дева!

— Ишь ты! И правда!

— Это берегиня Папортниковой горы.

— Стережёт?

— Проверяет нас. Не пускает туда кого попало.

— А чего это?

— Дело было так…

В одной деревне на мельнице жила сирота Ярослава. Красивая девка. И был у неё дар в целительстве ведать. Чтобы раскрыть свой дар, ушла дева в лес и поселилась в заброшенной избе. Травы собирала, варила отвары, помогала отвадить недуги пришедшим на поклон.

Заглянул как-то к ней сын кузнеца Петро, просил снадобье для хворой матери и с первого взгляда влюбился в Ярославу. Но она неприступной была, не хотела сердца своего отдавать, отказываться от силы дара. Тогда парень пообещал, что останется лишь другом. Иногда захаживал, ладил хозяйство — то молока приносил, то избу латал.

Однажды в тех местах объявился молодой барин Фёдор, охотником слыл заядлым, рыскал по лесам.

Поехал за дичью один, заплутал и встретил у подножия горы девушку, которая сразу запала ему в душу. Это была Ярослава, собирала цветы и ягоды. Напросился Фёдор переночевать у неё в избе. Та согласилась. Смеркалось уже.

Разговорились, пили чай с мёдом. И так люба дева Фёдору стала, что поутру хотел силой забрать, в поместье батюшкино увезти.

Но Ярослава разгневалась и прогнала барина, обещая немедленно проклясть.

Прознал про ту встречу Петро через два дня, поспешил к любимой, надеялся уберечь, оградить от беды. Но не успел.

Фёдор устроил для Ярославы засаду в папоротниках у горы. Увидела дева, что бежать ей некуда, схватит барин, и кинулась карабкаться на гору. А Фёдор за ней.

Чтоб не достаться ему, прыгнула с обрыва вниз. Гордая была…

А Петро потом сиганул с того же места вслед за возлюбленной, не хотел оставлять её.

Но дух Ярославы не успокоился. С тех пор жаждет отмщения, переродилась дева в горную берегиню. Караулит теперь на подступах путников. И если кто зло чёрное в сердце затаил, не отпустит того гора.

— А молодой барин как же?

— Уехал восвояси и больше не возвращался.

— Жутко всё это…

— Не страшнее тех людей, которые злобу в сердцах копят…

— Защити от таких, берегиня!

История для Ивашки.

Ивашка сидел у костра, прижавшись к отцу. Очень хотелось домой, но пришлось остаться на покосе с ночевкой. Раньше отец косил с дядей Юрой, и так бы оно и было, если б дядя Юра не был в отъезде. Да и Ивашке шел уже одиннадцатый год, пора было приучаться к мужской работе. С утра он помогал отцу косить, нет, он пробовал и раньше, но в этот раз косить пришлось больше и аккуратнее. Ивашка очень старался, даже несмотря на то, что быстро устал. Устал, но не сдавался. Хотя и очень хотел домой: поиграть с пацанами в догонялки, поесть черемухи, искупаться. Все это отец прекрасно понимал, и когда Ивашка все-таки начал халтурить, отпустил сына на речку, благо та была рядом.

Вода была уже холодной, но мальчонку это не пугало. Папа шутил, что на Ильин день «медведь жопу в речке моет» и купаться нельзя, но что Ивашке эти помывки. Как будто в другие дни медведь речку стороной обходит. Искупавшись, он выбрал место получше, достал удочку и червей, и сел рыбачить. С удочкой мальчик справлялся в разы лучше, чем с косой, да и речка была щедра на рыбу. Час времени — и на уху хватит. Пара ельцов, три красноперки и два окуня, которых Ивашка зажарит на рожне.

Но это было днем, а сейчас окуней уже съели, пора было спать, а мальцу, как назло, не спалось. Городские часто восхищаются природой, речкой, небом, полным звезд, а Ивашка смотрел на все это с унынием. Он хотел домой. Что ему эта природа? Как будто он ее не видел? Выйди за деревню, и вот она. Любуйся сколько хочешь, никуда она не денется. А ребятня без него столько всего интересного может натворить, пока он на покосе вкалывает. Тоска…

— Пап, а ты маленький тоже деду помогал?

— А то! — папа улыбнулся, — как с косой научился управляться, так и помогал.

— И неужели ты не хотел поиграть вместо этого?

— Хотел, конечно, — отец потрепал Ивашку по голове и продолжил, — Знаешь, давай я расскажу тебе одну сказку. Мне ее еще дед рассказывал. Как раз на покосе.

— Давай, — мальчонка оживился, — Всяко веселее будет.

Отец подбросил деревяшку в огонь, приобнял сына и начал:

«Это было давно. В далекой земле Башарак, раскинувшейся посреди пустыни. Место это было удивительным. Вокруг — пески на несколько дней пути со всех сторон, только пустошь и зной, а в Башараке — белокаменный город, окруженный плодородными землями и озерами. А какие фрукты там выращивали и специи. Множество торговцев приходили с караванами, чтобы поторговать с местными купцами. И у одного из богатейших купцов Башарака, Махмуридина, работал на полях крестьянин Аркеши. Хорошо работал, но хотел всегда большего. И Махмуридин хотел большего, а потому регулярно находил повод платить меньше своим работникам, и Аркеши в том числе. Пока живы были родители Аркеши, он старался работать прилежно, потому что знал, что без него они не выживут, а как мать с отцом умерли, загоревал Аркеши и возненавидел бедняцкую жизнь. «Почему, — думал он, — почему одним – все, а другим – ничего? Почему я не могу жить, как Махмуридин? Есть на золоте и купаться в роскоши. Я тоже хочу набивать живот на чужом труде,» — думал Аркеши, работая в поле.

Солнце палило его. Он смотрел вдаль, и видел бескрайние просторы пустыни. Там. Где-то там, за горизонтом он мог бы стать купцом. Достаточно было обокрасть Махмуридина и бежать, а там бы он смог уже зажить, как богач. Всего одного мешка сокровищ Махмуридина хватило бы на долгую и безбедную жизнь. И бежать. Туда, где за желтым песком его никто не знает.»

Ивашка слушал историю, разинув рот. Глядя на языки пламени костра, он представлял пески пустыни, сокровища и лихого Аркеши. Сознание его перенеслось вместе с рассказом в далекий Башарак к несметным сокровищам и настоящим приключениям.

«Аркеши долго вынашивал план. Он разведал, где Махмуридин хранит сокровища, купил на скопленные монеты верблюда, приготовил запасы в дорогу и отправился на дело. Словно тень он проскочил мимо охраны купца и пробрался в сокровищницу. Увиденное поразило Аркеши. Никогда в своей жизни он и представить не мог себе столько золота. Столько украшений и камней, что не всякий царь мог себе позволить. Очнувшись от удивления, Аркеши достал из-за пазухи мешок и стал быстро сгребать в него сокровища. На звон золота сбежались стражники, и скоро Аркеши сидел на коленях связанный перед самим Махмуридином.

— Так значит, ты настолько смел и глуп, что не побоялся обокрасть меня? – с ухмылкой спросил купец.

Аркеши молчал, но стражник ударом хлыста напомнил, что за совершенное преступление его скоро забьют плетьми до смерти.

— Отвечай, мерзавец! – рассердился Махмуридин.

— Я смел, но не глуп. Глупостью было работать на тебя столько времени, — дерзко ответил крестьянин, и новый удар лег на его спину.

— И поэтому ты решил, что лучше украсть? Так ты считаешь, что твоя работа ценнее, чем работа остальных крестьян? И ты готов умереть за свою дерзость?

— Оно того стоило. Ты ничем не лучше тех, что работают в поле. Так почему ты живешь в золоте? – очередной удар хлыста остудил пыл Аркеши, и он упал, закорчившись от боли.

Махмуридин нахмурился и знаком руки велел стражнику сдержать свои старания. Купец склонился над Аркеши:

— Каждый получает ровно столько, сколько работает. Если ты действительно смел и ловок, я могу предложить тебе работу, за которую ты сможешь получить половину того, что пытался у меня украсть.

Аркеши не поверил своему счастью и, все еще корчась от боли, прошептал:

— Я готов на все!

Довольный купец велел стражникам поднять Аркеши и рассказал ему о предстоящем задании. А задание заключалось вот в чем: на юге от Башарака в смертельных песках пустыни Ршах скрыт дворец Обишада, могущественного колдуна, жившего больше ста лет назад. Дворец этот полон невообразимых сокровищ и знаний. Все, что требовалось от Аркеши – найти дворец, вернуться и привести Махмуридина с дружиной ко дворцу. Пытаться взять сокровища самому было бессмысленно, поскольку дворец не открыть без тайных слов, известных одному Махмуридину. Никто из прежних искателей, а их было больше десятка не вернулся похода, и только отчаянный человек сможет справится с этим заданием. Аркеши терять было нечего и он согласился. Махмуридин снабдил его всем необходимым и предостерег от глупостей. Если Аркеши решит его обмануть и сбежать, его будет ждать кара в любой ближайшей земле.

Долго странствовал на верблюде Аркеши по южным пескам, кожа его высохла и совсем огрубела, верблюд выбивался из сил, запасы подходили к концу, а ведь надо было еще вернуться назад. Он совсем потерял надежду, но не сдавался, и его настойчивость все-таки была вознаграждена. Вдалеке между дюнами он увидел оазис, над которым возвышался купол дворца. Теперь Аркеши мог вернуться к Махмуридину, но он так нуждался в отдыхе, что первым делом устремил верблюда к оазису.

Вода. Вода, прохлада и свежие фрукты на деревьях. Вынужденный беречь запасы Аркеши кинулся утолить свои голод и жажду и отдохнуть от беспрерывной качки. Он закрыл глаза и хотел уснуть перед тем, как возвращаться, но прикосновение руки вырвало его из сна. Аркеши открыл глаза, перед ним стоял его умерший отец. Аркеши вскочил от испуга, а отец заговорил:

— Посмотри на мои руки, сын! Видишь, они все в мозолях. Всю свою жизнь я трудился и тебя приучал к труду, и как ты отплатил мне за это? Ты сделал меня отцом вора. Разве этому я тебя учил?

Аркеши закрыл глаза руками, а его отец продолжал:

— Ты хочешь легкой жизни, считая свою слишком тяжелой. А как же мы с матерью? Мы столько сил вложили в тебя, радовались, пока ты рос, но ты решил предать наши надежды и стать таким же, как Махмуридин. Разве я учил тебя воровать?

Аркеши стало стыдно и страшно, и он заплакал:

— Что мне делать, отец? Я не могу вернуться и не привести сюда Махмуридина. Меня забьют плетьми.

— Дворец не так пуст, как ты думаешь. Ты можешь пойти внутрь и предложить свою помощь взамен на убежище.

Глаза Ивашки закрылись, и он погрузился в сон. А когда мальчик проснулся было уже утро. Он выскочил из спальника, куда его бережно положил отец, и бросился из палатки к костру, на котором закипал котелок для чая.

— Как же так! Я все проспал… А история? Как же история?

Отец повернулся к Ивашке и подмигнул:

— Не переживай, сынок! Будет новый вечер, и история продолжится. А сейчас мы с тобой выпьем чая и пойдем работать.

— Работать? – грустно пробормотал Ивашка, а потом задумался и бодро повторил, — Работать! А знаешь что, папка? Ты мне вечером лучше другую историю расскажи. С этой мне уже все понятно.

Белая Монахиня

Когда мы были маленькими, мы проводили своё лето в деревне. В шумной компании ребят постарше и помладше дни пролетали. Мы ходили купаться на пруд, гуляли в лесу, собирали землянику. Иногда, по вечерам, старший брат разжигал костерок, и мы на нем жарили хлеб. Дело было, конечно, не в горелых кусочках батона. Больше всего я любила смотреть на лица друзей, плавными линиями освещаемых пламенем огня. Если нам удавалось упросить родителей позволить нам не идти рано спать, то наши посиделки продолжались и за полночь. Именно тогда мы начинали рассказывать друг другу страшные истории. Часто их приходилось выдумывать на ходу, потому что про жёлтое пятно и черный патефон все уже давно слышали. Однажды, я услышала рассказ про Белую Монахиню…

Олег наклонил лицо поближе к костру и осмотрел всех нас, как будто оценивая:

— Вы знаете, что у церкви, которая стоит недалёко от нашего посёлка, есть своя загадочная история? Вначале двадцатого века многие церкви разрушали. Из каких-то устраивали склады, какие-то подлежали сносу, где-то устраивали клубы для танцев. Нашу церковь должны были снести. Уже было получено уведомление о сносе. Деревенские жители очень волновались. Кто-то надеялся утащить к себе оставшиеся после сноса кирпичи, кто-то жалел о сносе добротного здания, а кто-то и вовсе не хотел его сносить. Жила в селе тогда одна одинокая женщина. Часто она ходила в ту церковь. Набожная была. И добрая, всегда можно было у неё попросить продуктов в долг, сметану, молоко, зерно. Фотиния её звали. Когда приехали трактора для сноса креста, Фотиния выбежала из своего дома, чтобы попробовать их уговорить храм оставить в покое. Утро было раннее, морозное. Трактористы специально приехали до рассвета, чтобы начать снос до появления жителей. Фотиния толком не успела одеться, выбежала в ночной рубашке, и платке, наскоро накинутом на плечи. Ещё несколько жителей поднялись на холм, подошли к бригадиру, начали просить снос остановить. Разумеется, он и не мог, и не собирался их слушать. Подходили ещё люди, не мешали, просто смотрели, как мужики обвязывали крест на куполе канатом и привязывали к трактору. Трактор начал двигаться. Немного забуксовал, но потом поехал. Вначале натягивался трос, затем поддался и крест… Фотиния запричитала: «Что же вы делаете, люди, Бога побойтеся!» Бросилась к водителю трактора. То ли он её тогда испугался, то ли нажал что-то у себя в кабине, но трактор поехал ещё быстрее под гору, а за ним крест. С высоты, да с разгону, влепился крест прямо в кабину трактора. Водитель жив остался, почти не пострадал, но очень сильно перепугался. Снос приостановили. А Фотинию за то, что мешала, в город повезли, на разборки. Двое суток она не возвращалась. А когда вернулась, так же, в чем и была, в рубашке ночной, да в платке, сразу и слегла, простудилась сильно. Соседка одна ходила к ней, ухаживала, но ничего не помогало, больная угасала. В последнюю ночь свою она пошла в храм. В беспамятстве уже была. Возле дверей её утром нашли. Через три дня схоронили. Прошёл месяц, и снова приехали церковь сносить. Креста уже не было. Бригада с динамитом работала. Может, заложили его неправильно, а может динамит бракованный, да только во время закладки взрыв произошёл. Два человека погибло, ещё два уцелели. Один из уцелевших рассказывал всем, что видел белую женщину, которая свечу поднесла к взрывчатке. Все думали, что бедняге померещилось. Да только храм тот сносить больше не приезжали, хотя и постановление не отзывали. Так и осталось все до наших дней. Никто помещением церкви не пользовался. Народ поговаривал, что часто образ женщины в белом видели рядом. Прозвали её Белая Монахиня. Мне это бабушка прочла, её мама была женой старосты, и заметки вела.

Тут Олег сделал страшные глаза:

— Один мальчик себя плохо вёл, и ему приснилась Белая женщина, сказала: «Заберу тебя в царство несчастных детей, если будешь маму расстраивать!»

Сказал он это так страшно, что самая маленькая из нас, Маша, заныла. Остальные молчали. Понравилась история.

Через пятнадцать лет после того вечера, храм восстановили. Крест сверкал на новом куполе. На входе висела табличка о том, что церковь является памятником архитектуры и была построена в восемнадцатом веке. А при входе на прицерковное кладбище установили маленький мемориальный камень, на котором было написано: «В память о местных жителях деревни Васькино, которые не допустили разрушение храма в 1919 году». Стало быть, жила такая женщина в белом, по имени Фотиния.

История у Ночного костра

На горы опускалась ночь. Одна за другой загорались звезды. Небольшую поляну на склоне хребта окружал темный лес. Слышался шум водопада.

На поляне уютно горел костер. Вокруг него, сидела молодежь – человек десять. И двое мужчин постарше. Один – высокий, широкоплечий, жилистый. Лет сорока. Другой, – пониже ростом и покруглее.

Высокий тихонько наигрывал на гитаре, пока паренек напротив что-то рассказывал. Судя по испуганным лицам, это были страшилки. Девчонки жались друг к другу, и оглядывались на лес.

— И все-таки такие страшилки, Серега, это детский сад! – сказал высокий, откладывая гитару. – Ночь и так сама по себе опасна. Так что напугать чем-то человека ночью — много ума не надо.

Серега усмехнулся, но спорить не стал. Только подбросил в костёр пару веток.

За него вступилась Ленка:

— Гарри, ты не прав. Когда ещё человеку боятся, как не ночью? Днем так не напугаешься, если явной опасности нет. А ночью все жутко, непонятно.

Высокий покачал головой:

— Ты права, Лена, но не совсем. Иногда и при свете дня можно здорово напугаться. Причем без видимых причин.

— Ну, если что-то показалось… — протянул Тёма.

— Нет – покачал головой Гарри – ничего не показалось. Просто навалился дикий ужас и все.

— Расскажите – тихо попросила Оленька.

А толстячок, сидевший радом с Гарри, посмотрел удивленно:

— Это что за история?

— Ты ее еще не слышал, Миха. – усмехнулся Гарри.

— Было это в прошлом году. Я привел группу сюда, на Радужный водопад. У них была трехдневка. Мы за день должны были подняться к водопаду, отдохнуть там часа три, и в тот же день спуститься.

Группа подобралась не очень сильная, — новичков больше половины. Когда мы сюда дошли, и я предложил желающим подняться на гребень, вызвались только трое парней. И девчонка из новичков. Вся такая — крутая туристка. Но, вроде крепкая, спортивная. В общем, повел я их на гребень. Велел им рюкзаки на стоянке оставить. Сам, только аптечку, попить взял, да куртку прихватил. На стоянке костровых и кашеваров назначил, инструкции всем «внушил», и мы пошли.

Залезли наверх. Тут тропа есть, я вам завтра покажу. Крутая, но подняться можно.

Парни вроде ничего, а девчонка улыбаться перестала. Решил, что возвращаться с ней этой тропой опасно будет – на крутом спуске ноги переломает. Постояли мы на гребне, на другую сторону заглянули. Полюбовались. Там действительно очень красиво. Захотите – потом сходим.

Мы прошли по гребню дальше на север. Там пологая тропа к водопаду начиналась.

На спуске девчонка хромала все сильнее. Сказала — нога болит. Сняли кроссовок, а там мозоль кровавая. Девчонка в слезы.

Я туда-сюда, а воды нет ногу промыть, только сладкий чай в термосе. Парни девчонку под руки, и потащили вниз.

За кустами, недалеко от тропы, я увидел ложбинку возле стенки. Травой заросшую, из под камней ручей бежит. Командую туда заворачивать. Парни девчонку на траву сгрузили, сами рядом упали. Я рюкзак скинул, за аптечкой полез. И чувствую – страх накатывает. Сверху солнышко. Травка зеленая, ручеек журчит. Кусты по краю ложбинки шелестят. Но чую я, — надо нам валить отсюда. И быстро! А страх нарастает. Я, девчонку в охапку, и потащил. Она в ступоре была. Парни-то уже ноги сделали.

Как мы до водопада бежали – век не забуду. Нас гнал такой животный ужас…

В общем, стоим у водопада, дышим, переглядываемся. Один из парней говорит:

— Давайте никому ни слова. И все согласились. И, действительно, никто про это не болтал, даже девчонка та. Не помню, как зовут.

Гарри поднял гитару и спросил:

— Тём, а где чехол? Ты на нем сидишь?

— Нет, Ленка забрала. Ей на бревне холодно.

Ленка фыркнула и протянула чехол Гарри. Тот засунул в него гитару и убрал от костра.

— А что дальше-то было? – спросил кто-то.

— Дальше? – Гарри обвел всех насмешливым взглядом. — Спустились мы тогда с водопада нормально. Даже эта… со стертой ногой, сама дошла.

Я начал выяснять, что за ложбина этакая. Поначалу все молчали. Но потом я узнал, что найти ее трудно. Иной раз, как глаза кто отводит. И страх там не все испытывают, а только где-то в половине случаев.

Один местный охотник рассказал, что слышал о горном человеке, который страхом людей отгоняет. Сам ходит прямо, высокий и волосатый весь.

В общем, до конца лета я прожил здесь, возле водопада. Площадку вот эту расчищал, навесы сделал, переправу через водопад наладил. Короче, облагораживал территорию.

И каждое утро ходил к той ложбинке, сидел на краю. Волны страха, иной раз накатывали. Но я знал, что страх наведенный. Поэтому справлялся.

Через три недели я его мельком увидел. Стал тогда ништяки приносить. Он еще месяц меня пугал. Потом привык, заинтересовался кто я, да почему такой упрямый. Так и начали потихоньку общаться. Он говорить не умел. Только картинки показывал телепатически и эмоции транслировал.

Контакт потихоньку налаживался. Я этого, горного, говорить учил. Но голосом у него не получилось. Зато мысленно он стал разговаривать ясно и отчетливо.

Я в эту зиму специально на базе остался, горнолыжников принимал, туристов всяких. И к нему раз в неделю ходил. А потом и он начал выходить ко мне навстречу. Он очень любознательный, ему с людьми интересно.

— Слушай, Серега, поставь чай. У меня в горле уже пересохло – неожиданно закончил Гарри.

Народ словно очнувшись, зашевелился. История была интересная, но чаю захотелось всем.

— А где эта ложбина? – спросила Оленька.

— За водопадом, еще метров триста. – Гарри махнул рукой в темноту.

Чайник закипел. Серёга возился с заваркой.

Ночной лес тихо шумел. Оленька вспомнила о конфетах в рюкзаке. Тёма пошел проводить девушку до палатки, взяв большой фонарь у Михи.

А Миха смотрел на Гарри в скептической задумчивости:

— Что-то я раньше, Гарри, за тобой любви к мистике не замечал. Прикольная история, только мрачноватая и неоконченная.

Гарри глянул на напарника остро и насмешливо:

— Миха, я когда-нибудь врал?

— В том-то и дело, что нет – пожал плечами тот. — Я прямо не знаю. С чего тебя сейчас на выдумки потянуло.

— А кто тебе сказал, что это выдумка? – весело улыбнулся Гарри.

Миха раздраженно фыркнул:

— Ну, уж мне-то баки не заливай, я не новичок, и тебя пятнадцать лет знаю.

Пока они препирались, вернулась Оля с кульком конфет. Сергей взялся разливать чай по кружкам.

Когда все кружки были розданы, разговор вернулся к рассказанной истории.

— А здорово вы придумали, Гарри.

— Интересно, а этот горный человек, наверное, родственник снежного?

— А почему он народ из той ложбины гонял? У него там что, пещера была?

— А все-таки интересно. Он разумный или нет?

— Конечно, разумный, если говорить научился.

Гарри смотрел на ребят, тихо посмеиваясь. Наконец, обратились к нему:

— Гарри, а вы это сами придумали, или где-то прочитали?

— Я это не придумал, – негромко сказал он.

Повисла недоуменная тишина. Кто-то нервно хихикнул.

— Сережа – попросил Гарри, — налей еще кружку чая и положи три ложки сахара. Он любит сладкое.

Серега, неуверенно улыбаясь, налил чай и подал его Гарри. Все переглядывались и шушукались.

Гарри повернулся к деревьям за спиной и крикнул:

— Орн!

Из темноты к костру вышел некто в джинсах и клетчатой рубахе. Подошел, пожал руку Гарри. Гарри кивнул на место рядом с собой:

— Садись.

И гость сел.

Вокруг костра повисла гробовая тишина. Все оцепенели.

Рядом с Гарри сидел не человек.

Это было человекоподобное существо, оно производило странное впечатление. Не карикатурности, а инаковости: скрытое одеждой тело явно заросло черным волосом, кисти рук и стопы удлинены, лоб низковат, черные волосы до плеч, нижняя челюсть чуть выдается вперед. А янтарные, почти желтые глаза глядели на всех с бесстрастной проницательностью.

— На, держи — и Гарри протянул существу кружку с чаем.

Потом повернулся к ребятам у костра:

— Вот познакомьтесь. Это тот, кто гонял людей с той ложбины. Там вода в ручье сладкая. Орни она нравилась, вот он и пытался всех отвадить.

Существо неожиданно для всех закивало. Кто-то из девчонок тихо ойкнул.

— Орни хочет познакомиться еще с кем-нибудь кроме меня. С ним можно разговаривать. Отвечать он будет мысленно. Но вы не пугайтесь, читать мысли он не может.

Застенчивая Оленька тихо сказала:

— Мамочки…

Гарри посмотрел на нее понимающе:

— Оля. Ты привыкнешь. Не бойся, страшна только неизвестность. А с остальным можно познакомиться и договориться.