Игра "Эскизы" № 97 Ждём работы!

… ближе к осени к нам присоединилась комната, которая называла себя Спальней – она не поверила в нашу легенду о Доме, но присоединилась к нам – просто потому, что больше ей некуда было идти. Когда листья окончательно пожелтели, на одном из привалов мы встретили Чердак – он признался, что слышал что-то о Доме, вроде бы Дом стоял дальше на краю леса недалеко от реки. Столовая презрительно заметила, что эти легенды и байки мы слышали уже сто миллионов раз, и черта с два мы что-то найдем. Но все-таки Кабинет – почему-то он считался главным – решил все-таки наведаться к краю леса, посмотреть, не найдется ли там хоть не дома, но легенд о доме или следов ушедшего дома. Дома мы и правда не нашли, зато увидели множества расходящихся следов, как будто дом ушел сразу во всех направлениях. Один из балконов решил исследовать их все, но мы понимали, что это нереально.

Остановились на ночлег там, где когда-то был дом, толком не выспались, в сны лезли какие-то непонятные видения. На   рассвете отправились дальше по одной из дорог, но с тех пор к нам стали приходить странные сны, в снах мы возвращались к тому месту, где стоял дом, там нужно было что-то сделать, но мы не знали, что именно...

Дом вздрогнул. Тяжёлый, густой, каменный звук шагов гулом поднимался с самого низа, от входа в подъезд, наполнял пространство, расходился дальше и дальше.

Я уронила книгу, пролила чай на скатерть. Ждала, замерев. Стук по железной дверной коробке. Ещё раз, ещё…

Он уже приходил — Командор, Стучал каменной перчаткой так, что — как и сейчас — вибрировали стены, а мелкие стеклянные безделушки дребезжали, ударяясь друг о друга.

Я не видела Каменного гостя, но знала, что тёмный воздух вокруг него свивается небольшими смерчами, предвестниками вселенских бурь; что незнакомый, нездешний звук, похожий на низкое гудение труб, всегда сопровождает Командора; что в нарастающем, усиливающемся ветре летят осколки комет и брызги огненных вспышек; что плащ моего незваного гостя со всеми своими неподвижными складками летит в этом потоке, пропадая в бесконечной, всеобъемлющей ночи с редкими звёздами и щербатой луной.

Там нет ничего. Нет моей жизни, всего вот этого — ковра, синей с золотым чашки, часов в виде домика с черепитчатой крышей.

Туман медленно надвигался на город. Но не тот туман, что ввечеру лёгким покрывалом ложится на травы, а густой, плотный, и даже трава пригнулась под его тяжёлыми седыми космами.

Подполз к воротам — и не выдержали старые ворота его натиска. распахнулись. Потонул город в тумане, лишь колокольня не поддалась — торчит поверх белых волн. Пополз туман по улицам, прилип к окнам, спрятавшимся за тяжёлыми ставнями, гладит их, будто щёлочку ищет.

И маленький домик на окраине, пусть и на пригорке стоит, а весь утонул по самую крышу. В доме темно, как и во всех домах в эту ночь.

Молодая женщина, сидя у детской кроватки, с ужасом посматривала на окно. Глаза привыкли к темноте, а потому она хорошо видела сквозь щели рассохшихся ставен белёсую стену.

— Мама… мне страшно… — вывел её из оцепенения детский голосок, — зажги лампу…

— Тссс… — испуганно прошептала женщина, — ты лучше спи, сынок. Разве можно зажигать свет? Туман сразу его увидит сквозь щёлки, вползёт в дом и выпьет нас. Втянет в себя, и станем мы его частичкой.

Гмырр разглядывал дракончика, и если сначала он показался ему крохотным, то сейчас, а времени-то прошло всего ничего, недоумевал, как тот мог поместиться в яйце. А вообще-то дракончик не выглядел особо привлекательным. Шарообразное тельце было покрыто мягкой бледно-бледно жёлтой кожицей или чешуей? Но смотрелось как голая и морщинистая шкурка. Складочки обвисали с тельца, словно то долго голодало и находилось на последней стадии истощения. Тоненький хвостик вообще смотрелся ниткой, привязанной сзади. Длинная, почти такая же по размеру как тело, шея была худой и непонятно как удерживала голову. Лапки тело не держали, и дракончик лежал на пузике, растопырив ненужные пока конечности. На крылья даже и намека не было. В общем, чудо оказалось тощенькое, костлявое и совсем не то, что рисовало воображение по ночам. Попал, называется.

— Пых! — сказало создание и закашлялось, поперхнувшись своим же то ли дымом, то ли каким-то паром.

— Привет! — радостно поздоровался Гмырр, и озаботился — ты чего это кашляешь? Простудился что ли?

— Пых! Пых! — вновь повторил попытку что-то сказать только что родившийся дракончик.

— А, тебя так зовут — Пых! — догадался Гмырр, — ну не кипятись, я же не против, и представился, — А я — Гмырр.

Белёсая, лупоглазая, маленькая ящерка, сидящая в осколках скорлупы, казалось, сейчас взорвётся. Она надулась, превратившись в шарик, даже тоненькая длинная шеёнка куда-то делась, а пыхтение стало одним длинным шипящим выдохом.

— Пшшы — ыыххх!

Гмырр испугался, что его мечта о драконе сейчас лопнет вместе с этим самым пыжащимся драконьим детёнышем. Он осторожно погладил лапкой его спинку, уговаривая не переживать и успокоиться, что всё будет хорошо и замечательно, что бояться нечего, и он Гмырр торжественно обещает хранить и защищать своего дракона всегда, везде и ото всех. Может, подействовала ласка, может, успокаивающие слова и мягкое звучание голоса, а Гмырр постарался говорить самым мурчательным тоном, но маленький драконыш утих. Только и глядел несоразмерно большущими глазами на Гмырра, рассматривал. Гмырру даже стало немножко не по себе, его словно изучали, запоминая каждую черточку, каждый волосок шкурки, и не только внешний облик, но словно ветерок прошёлся, где-то там глубоко внутри, в душе. А потом, видно удовлетворившись осмотром, дракончик зевнул, широко открывая пасть и показывая полный набор крохотных, но острейших зубов, похлопал ресничками и мягко вздохнув, улёгся спать.

Солнце только-только встало, еще не откинуло с реки легкого туманного покрывала, еще не умылось прохладной водой.

«Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп» — далеко разносится над сонным омутом удары по воде, чуть замолкнут и снова: «Шлеп-шлеп, шлеп-шлеп».

— Да что это ты, кума, мне всю округу взбаламутила?! — вдруг раздался недовольный возглас, и у самого берега вынырнул из воды дородный мужчина зеленоватого цвета, — делать что ли нечего, как соседей беспокоить? Чего пришла-то, а?

— И ты будь здрав, Мокрень! — стучащая по воде палкой лешачиха, усмехнулась и попросила, — хозяйку свою позови, надобна она мне…

— Ишь ты, Мокрень, на себя-то посмотри, — водяной был явно обижен, — грачиное гнездо бы сняла с головы прежде чем к приличной нечисти в гости идти… Мокрень, ишь ты… обзывается…

Водяной может быть и дольше возмущался, но лешачиха его оборвала:

— Ты, давай, не булькай тут понапрасну, дело у меня до твоей половины, — собеседница глянула на надувшегося водяного и продолжила уже более миролюбиво, — а кто ты есть-то на самом деле? Всей водой заведуешь, влагой, мокростью в округе повелеваешь — вот как есть главный Мокрень!

И смотрела с усмешкой, как тот пытается вникнуть в ее речи и решить: продолжить обижаться или заважничать от похвалы. Не очень преуспев, водяной все же спросил:

— А чего понадобилась-то? Занята она, мальков на зиму в омуте устраивает.

— Да то наши дела, бабские, тебе не интересно будет, — отвечала лешачиха, а потом добавила — а ты знаешь, чем кум-то твой занят? Я намедни мухоморовку сделала, ядреная получилась! Так он ту бутыль у меня разбил…

При этом известии внимательно слушающий куму водяной аж застонал от разочарования.

— Да, соврал он, чудо мохнатое… — продолжила лешачиха после небольшой паузы, — стащил и в овраге под старой сосной спрятал, а осколки от старой молочной подсунул… что говорить, простота лесная…

Лешачиха с улыбкой смотрела на мнущегося водяного, что разрывался между желанием побыстрее сбежать в овраг к другу и правилами приличия, нужно же и вид достойный соблюсти.

— Ты, кум, позови мне куму-то, — собеседница была настойчива, — а мой-то давно в овраг сбег, а бутылка-то не сильно большая… да ты рыбки, рыбки с собой прихвати…

Последнюю фразу про рыбку услышал только хвост исчезающего в глубинах омута водяного.

… часовой мастер предпочитал, чтобы его называли часовыми часами – потому что он и был часами, которые неустанно чинили часы, приносимые ему со всего города. Он брался за действительно безнадежные случаи и мог собрать часы из чего угодно, буквально – из чего угодно, из опавших листьев, из относившихся снов, из ненаписанных стихов и неспетых песен. Когда мы спрашивали, кто собрал его самого – случались такие разговоры за чашкой чая – он или отмалчивался, или рассказывал про какого-нибудь старенького часового мастера, но мы понимали, что это не более чем выдумка.

Впрочем мне удалось немного приблизиться к разгадке, когда ровно в полночь часовые часы, уверенные, что их никто не видит, стремительно завертели время назад, на года, на века, как мне показалось – на тысячу лет. Уютный дом на окраине города исчез, оставив бескрайнюю пустыню, где на руинах какого-то бесконечно древнего царства часы начали собирать из обломков свою точную копию – и я уже понял, что случится дальше…

Я ушел, чтобы не мешать часам, и не увидел самого главного, как часовые часы вложили в руку своей копии свернутый листок, на котором было написано… а об этом знали только сами часы, и больше никто...

Правила

1. Игра проходит анонимно.

2. Количество работ от одного участника: не более трех на конкурс (если открыты две номинации, то принимается не более трёх работ в каждую из номинаций), для внеконкурса количество работ не ограничено.

3. Допустимые техники для традиционных живописи и графики: любые (масло, акрил, акварель, акварельные карандаши, гуашь, тушь, простой карандаш, цветные карандаши, пастель сухая, пастельные карандаши, пастель масляная и т.п.). Компьютерная графика и обработка недопустимы для работы в номинации «Традиционная живопись» (разрешена только корректировка дефектов, возникших при сканировании или фотографировании).

4. Цифровая живопись: Corel Painter, Art Rage, Photoshop и другие графические редакторы. Работа должна представлять собой либо созданное с нуля цифровое изображение, либо цифровой коллаж, либо 3D-модель. Фотография как вид искусства и фотография прочих видов искусства в понятие «Цифровая живопись» не входит. Работы, выполненные в традиционной и цифровой технике одновременно принимаются в номинацию «Цифровая живопись».

5. Кворум для традиционной и цифровой живописи: пять работ от трёх участников (если двое из них прислали по две работы) или четыре работы от четырёх участников. Если кворум на цифровые работы набран, голосование идёт по двум номинациям: «традиционная» живопись и «цифровая». Если кворум не набран, цифровые работы переносятся во внеконкурс. Голосование допустимо только тогда, когда набран кворум для традиционной живописи. Кворум для цифровой живописи влияет только на открытие второй номинации.

6. Ведущий может участвовать только во внеконкурсе. Во внеконкурс также принимаются работы по желанию авторов.

7. Голосование осуществляется путём выбора трех лучших работ. При открытии двух номинаций выбираются три лучшие работы в каждой из номинаций в отдельности. Участники обязательно должны проголосовать, за себя голосовать нельзя. При желании участника, он может отправить свой топ в личную почту ведущего.

8. Победитель становится ведущим следующих «Эскизов». При открытии двух номинаций ведущим следующего тура становится по согласию сторон победитель одной из конкурсных номинаций. Если ни один из победителей не может провести игру, то ведущим назначается участник, занявший второе место (ему присуждается плюшка — см. топик).