Садако Сасаки

Когда эхо войны тебя догоняет через десять спокойных лет,

А тебе двенадцать всего минуло — это очень и очень больно.

И сейчас весна, но смотри. Ты видишь? Облетает сакуры цвет,

И как будто бы саваном лепестки укрывают твой дворик школьный.

Ты и рада бы дальше, сильнее, выше, но сломалось что-то внутри,

Заржавели пружины и шестерёнки, и так медленно бьётся сердце.

Десять лет минуло. Ты слышишь? Десять. И казалось всё позади,

Но есть в мире вещи, которые, друг, не обходятся без последствий.

Дай же Боже нам — не повторить Хиросиму и Нагасаки,

Чтобы больше не видеть, как много боли и молитвы в детских глазах.

И летят твои журавли над миром, маленькая Садако,

И несут на крыльях они надежду и мольбу на всех языках.

«Всего тысяча белых бумажных птиц, и отступит болезнь навеки».

Так гласит легенда, и ты её, как спасательный ловишь круг.

Только жизнь течёт из тебя рекой, с каждым днём тяжелее веки,

И последний журавлик с одним крылом выпадает из мёртвых рук.

Может быть, «сенбазуру» всего лишь ложь, и так глупо верить в легенду.

Но полёт журавлика строг и прям над сожжённой войной землёй,

Он крыла свои простирает вдаль, укрывая детей от смерти,

И его протяжная песня-крик — всему миру укор немой.

Дай же Боже нам — не повторить Хиросиму и Нагасаки,

Чтобы больше не видеть, как много боли и молитвы в детских глазах.

И летят твои журавли над миром, маленькая Садако,

И несут на крыльях они надежду и мольбу на всех языках.