Корни огнецвета

— Ну что ты творишь, остолоп этакий! — негодовал мастер, разглядывая зелёную кашицу сквозь тонкое стекло реторты. — Тебе кто разрешил смешивать зверобой и корни золотистого огнецвета? Сколько раз можно повторять — никакой самодеятельности! И ладно бы это был подорожник какой-нибудь, так нет: в твою светлую голову пришла поистине гениальная идея — извести последние запасы огнецвета. Где теперь прикажешь его на ночь глядя искать?

— Но мастер Эйвур, если позволите, я поутру отправлюсь в приречные курганы и… — попытался возразить ему я, мысленно проклиная пройдоху Альведа, продавшего мне "секрет", на поверку оказавшийся всего лишь досужей выдумкой старого травника.

— Нет, до рассвета ждать нельзя. Мне нужна эссенция огненного сока уже к середине ночи! У нас тут, если ты ещё не забыл, роженица в соседней комнате лежит. Ей лекарство, главным компонентом которого является как раз этот цветок, принимать нужно строго согласуясь с небесным циклом...

— Но мастер, ночью на курганах небезопасно. Всякие слухи недобрые по селу ходят...

— Слухи! — негодующе взревел Эйвур, отвесив мне хорошую затрещину. — Я тебе сейчас такие слухи покажу, что до конца дней своих помнить будешь, каково портить мне ингредиенты! А теперь пшёл отсюда!

С этими словами мастер травник захлопнул за моей спиной тяжёлую дубовую дверь и, судя по скрипам доносившемся с другой стороны, пытался сейчас закрыть её на старый, кое-где уже покрывшийся толстым слоем ржавчины дверной засов...

Ярко-оранжевое солнце медленно катилось по темнеющему небосводу, периодически цепляя своим огненным брюхом крыши низеньких бревенчатых домиков. По улице бегало несколько припозднившихся детишек, да на крылечке соседнего дома примостился Адмор — средних лет мужичок, потехи ради вытачивавший из полена фигурку медведя. Он много ещё чего делал от скуки, а по весне, когда у нас в деревне проходил праздник последнего снега, раздаривал всё ребятне, которая была в восторге от его поделок. Эх-х, хороший мужик, жаль, что с женой ему не свезло...

Я медленно брёл по опустевшей улице, тоскливо поглядывая на редкие лучики оранжевого тёплого света, пробивавшегося из-за неплотно прикрытых ставен некоторых домов.

Эх-х, и угораздило же меня в подмастерья к травнику попасть. Мало того, что живу впроголодь, тогда как буквально в соседнем дворе крестьяне чуть ли не пирушки каждый день закатывают, так ведь ещё и приходится выполнять разные глупые поручения по одной лишь прихоти старого мастера. Неужели эта баба никак не могла до утра с эссенцией подождать?

Ну да, ничего, вот создам свой секрет, получу звание мастера травника, и тогда уже мне никто указывать не будет, что смешивать, как и в каких пропорциях.

Подумав так, я дрожащими от волнения руками достал из кармана своей накидки небольшой кожаный мешочек, повертел его в руках, лишний раз проверяя, достаточно ли надёжно он закрыт, и бережно положил его обратно. Там, внутри небольшой колбы, у меня содержалась заготовка будущего секрета — жидкость, способная с помощью одной лишь капли воспламенить мокрый трухлявый пень. А уж если взять и весь флакон оземь разбить… Тогда, наверное, она сможет даже камень расплавить!

Жаль только, что не поможет она найти мне эти проклятые корни, Дагор их проглоти...

Дом Альведа можно было разглядеть издалека. Прочные каменные стены с маленькими прорезями окошечек, новенькая черепичная крыша, выкрашенная каким-то умельцем, толстая дубовая дверь и небольшой медный колокольчик над ней, слегка поблескивающий в лучах заходящего солнца — всё это сильно выделяло его на фоне простых, но добротных крестьянских изб.

Что уж там говорить, жалование у старшего мастера, пусть и слегка выжившего из ума на старости лет, было немаленьким, раз уж смог такую домину себе позволить...

— Ну, кого там ещё принесло на ночь глядя?

— Мастер Альвед, впустите. Это я, Эльмин.

— А, прости меня, старого дурака, — добродушно рассмеялся травник, открывая дверь. — Туговат я на ухо что-то стал, вот и не признал сразу, кто это в гости ко мне забрёл. Ты как, по делу или просто от Эйвура, наконец, удрал?

— Да вот, это… — я запнулся, так и не определившись, с чего же стоит начать, — Рецепт ваш...

— Ты не бойся, — подбодрил меня мастер. — Если есть, что сказать — говори прямо!

— В общем, он не работает...

— Хм-м, странно, — задумчиво протянул старик, заложив за спину сморщенные желтоватые руки. — Должно быть, напутал что-то… Секрет-то сейчас при тебе?

— Да, конечно, — ещё больше смутившись, ответил я, доставая из старой потёртой сумки небольшой кусочек писчей кожи. — Вот.

Старик одним ловким движением выхватил его, поднёс к глазам и принялся читать, подслеповато сощурившись. Он ещё постоял минут пять, вертя кусочек так и эдак, будто бы это могло хоть как-то поменять смысл написанного...

— Прости старого дуралея ещё раз, — горько вздохнул мастер, возвращая мне свой 'секрет'. — Видимо, совсем ослаб мой разум под натиском старческой хвори… Это ж надо — перепутать пыльцу серного тысячелистника с листьями оранжевого подкаменника. Сильно ты там успел ингредиенты попортить?

— Да не то, чтобы очень… — задумчиво протянул я. — Хотя, не найдётся ли у вас корней огнецвета?

В ответ, старик лишь виновато развёл руками: мол, откуда у меня может быть этот редкий, но не очень-то ценный ингредиент.

Жаль, конечно… Видать, на роду мне было написано — тащиться в эти проклятые курганы.

— До свидания, мастер, — упавшим голосом произнёс я, поворачиваясь обратно к двери.

— И тебе удачно провести вечер — подмигнул старик, поплотнее закутываясь в просторный тёплый домашний халат, доходивший ему чуть ли не до пят.

Тихо поскрипывая слегка проржавевшими петлями, закрылась тяжёлая дубовая дверь...

Ленивое солнце уже успело укатиться за крыши неказистых низеньких домиков, и теперь лишь редкие лучи, старательно разливающие по вечернему небосводу свой мягкий оранжевый свет, напоминали о его существовании. Свежий воздух, подгоняемый осенним ветерком, шелестел что-то на своём загадочном наречии. Тишина лёгким прозрачным одеялом укутывала мир, погружая его в приятную дрёму. День медленно, неохотно покидал свой пост, уступая место серым промозглым сумеркам...

'Левой-правой-левой-правой'. — Окрики доносились со дворика небольшой избы, расположившейся неподалёку от низеньких покосившихся деревенских ворот.

Видать, Бъярн — капитан местной стражи — всё ещё возится с ребятнёй в свободное от службы время. Мальчишки охотно каждый вечер бегают к его избе, деревянными мечами помахать, а он учит их помаленьку всяческим боевым ухваткам. Смену себе готовит.

— Ау, больно! — раздался чей-то звонкий голосок, заглушив ритмичный перестук деревянного оружия. — Дядя Бъярн, зачем Воли так сильно бьёт?

— Не скули, Альби. В настоящей схватке враг приложил бы тебя куда крепче, — отозвался грубый мужской бас. — А ты, Воли, впредь рассчитывай силу удара. Только так ты научишься отражать ответные выпады. Ладно, ребятишки, время уже позднее, так что пора вам по домам.

— Ну, дядя Бъярн, можно ещё немного… — принялся причитать целый хор детских голосов.

— Так, это приказ, а кто не умеет их исполнять — тех в стражники не берут!

Впрочем, последнего пояснения уже и не требовалось. Ребятня, лишь только заслышав первые слова старого капитана, с визгом и воплями высыпала из тесного дворика на просторное полотно главной улицы. Следом за ними показался и сам Бъярн — крупный широкоплечий мужик среднего роста, одетый в простую домотканую одежду. По его грубому обветренному лицу бледной змеёй протянулась полоса старого шрама, рассекающая подёрнувшуюся сединой бороду. В своих, поистине огромных ручищах он тащил целую охапку побитых, местами треснувших, но всё ещё пригодных для тренировки деревянных мечей.

Увидев меня, капитан нахмурил свои кустистые брови и с притворной строгостью в голосе спросил: "Эльмин, тебя-то куда понесло, на ночь глядя?"

— Да вот, за травами мастер отправил, — ответил я, поправляя лекарскую сумку. — Корень огнецвета ему понадобился.

— Это ещё что такое? — удивился Бъярн. — Опять эти ваши гильдейские шуточки?

— Да нет, цветок такой. У него бутон ещё в темноте испускает лёгкое золотистое свечение. По-простому он называется… — тут я слегка замялся, напряжённо пытаясь вспомнить, как именует это растение простой люд, — солнечник.

— Так ведь он только на курганах местных растёт. Эйвур что, тебя по темникам в могильник отправил? — спросил капитан с неподдельным изумлением в голосе. — Во даёт, изверг!

— Моей вины в том больше, чем чьей-либо, — ответил я, накидывая на голову капюшон из плотной грубой ткани. — Нечаянно испортил последние запасы этого цветка, а он, как назло, понадобился мастеру для приготовления зелья...

— До утра подождать у него терпенья не хватило? — поинтересовался Бъярн, аккуратно раскладывая свой драгоценный арсенал на старом, поскрипывающем под тяжестью шагов, крыльцо.

— Так ведь Эйвур не для себя собрался его делать. Слыхал, небось, как Вельну то хворь прихватила. Вот мастер и пытается её с шести небес вытащить.

— Да, дела… — задумчиво протянул капитан. — Эх, говорил я тебе: бросай свои склянки да поступай к нам на службу. Платят неплохо, кормёжка отличная, скучать не приходится, ну и, в конце концов, станешь хоть на мужчину похож, — при этих словах он небрежно погладил серую нитку своего шрама.

— Королевству нужны всякие подданные: и воины, и пахари, и лекари. Будет лучше, если все станут заниматься тем делом, для которого созданы, презрев преграды, лежащие у них на пути.

— И то верно, — вымолвил Бъярн, почёсывая затылок. — Слушай, может тебе моих ребят в сопровожденье выделить?

Спасибо, — коротко ответил я, — но вряд ли им это придётся по душе.

Ответил и нырнул в серую пелену промозглых сумерек...

***

Тяжёлый диск луны медленно плыл по бескрайним просторам ночного неба, периодически цепляя своим жёлтым брюхом пепельно-чёрные верхушки вековых сосен.

Песчаная дорожка, залитая бледным призрачным светом, тоненькой серебряной ниточкой рассекала густые заросли молодого подлеска… Вечерний туман, приютившись в небольших овражках, ткал молочно-белое покрывало.

Тихо прострекотал свою песню припозднившийся кузнечик. Сорвавшись с густой еловой ветки, глухо заухал голодный филин, предвкушая богатую ночную охоту. Панически прошелестела сухими кожистыми крыльями удирающая летучая мышь.

Лес жил своей таинственной ночной жизнью, не обращая внимания на чужака, вторгнувшегося в неё...

Я медленно брёл по шуршащему песку тропы, держа пузырёк с заветным снадобьем наготове — мало ли какому зверю вздумается прогуляться ночью, в поисках свежей добычи. Говорят, что помимо чёрных медведей, силой уступающих разве что каменным троллям, бурых волков, способных в одно мгновение разорвать зазевавшегося путника на части, тут ещё можно и оборотня повстречать.

Такой зверь если на человека нападёт, то убивать не станет. Покусает и скроется в густом сумраке глухой лесной чащи. После этого несчастному остаётся только удавиться, ну или самому превратиться в коварное, обезумевшее от собственной силы чудище.

Пока что, хвала шести богам, самым крупным хищником, встретившимся на моём пути, оказался проголодавшийся филин, присмотревший себе на завтрак небольшую летучую мышь...

Далеко впереди, меж деревьями, появились первые просветы, возвещающие о приближении к древним курганам. Сквозь них робко проникали серебристо-белёсые лучики, создавая причудливую картину игры света и тени на сером лесном покрывале.

Я непроизвольно ускорил шаг.

Вход на территорию могильника гарантирует путнику относительную безопасность — большинство зверей старается держаться от них подальше. Видать, слухи, уже который год бродящие по деревне, отчасти правдивы. Любой житель леса, будь то огромный чёрный медведь или маленькая серая мышь, за лигу чует недобрый запах, исходящий из подобных мест. Впрочем, мне это только на пользу — не придётся хоть оборачиваться на каждый случайный шорох.

Курганы встретили меня вязкой тишиной, прорезаемой лишь заунывным завыванием ветра, мечущегося в лабиринте холмов. Не было слышно ни пения ночных птиц, ни стрекотания насекомых. Даже трава тут шелестела как-то по-особенному тихо, лишь дополняя своим сухим шуршанием толстое покрывало безмолвия, годами ткавшееся над этим странным местом.

Было в этих холмах что-то странное. Оно, словно древний дух, бродящий по чердаку старого, давно покинутого дома, пугало холодной неизвестностью и в то же время, манило пыльным запахом всеми забытых тайн...

Я медленно брёл по этому загадочному лабиринту, тщетно пытаясь углядеть слабенький отблеск, неосторожно брошенный тонким золотистым лепестком, случайно выглянувшим из-под мертвенно-серого травяного ковра.

Рассчитывать на то, что наружу покажется весь венчик, не приходилось. Солнечник, несмотря на своё название, не слишком-то любит своего небесного собрата и поэтому растёт в укромных местах, куда дневной свет ещё не пробил себе дорожку...

Глухой каменный скрежет тяжким стоном прокатился над серыми верхушками безмолвных курганов. Это ещё что такое, Дагор меня сожри? Неужто кому-то из селян хватило глупости тревожить покой усопших родичей да ещё среди ночи.

Но нет, такого просто-напросто быть не может. Усыпальницы открываются только во время похорон, да и внутрь селяне не решаются заходить без отряда воинов. Слишком уж молоды ещё предания о мертвецах, бродивших среди живых.

Может статься и так, что какой-нибудь мародёр рискнул нарушить покой усопших в надежде разжиться фамильным клинком, горстью монет или старинным украшением, некогда принадлежавшим богатой семье. Конечно, в последнее время, воришек, промышляющих такими кражами, сильно поубавилось — всё-же королевский закон достаточно строг, да и недобрая слава подобных мест отпугивает многих искателей лёгкой наживы. Однако, нет-нет — найдётся сорвиголова, позарившийся на сокровища мертвецов.

Я остановился и задумался, уперев взор в тёмный купол ночного неба, усыпанный мириадами сверкающих в лунном свете алмазов. С одной стороны: мне следует уйти отсюда подобру-поздорову. Ведь если внутрь каменной усыпальницы вошёл человек, то это отнюдь не означает, что обратно из могильного сумрака не выползет нечто такое, от чего даже у закалённых в боях воинов волосы встанут дыбом.

С другой стороны — за поимку бандита, позарившегося на вещи усопших, полагается ни много ни мало, а пятьдесят серебряных эльдингов. Да на такие деньги я могу не только полностью содержать себя, забыв про скупую руку мастера Эйвура, но и купить редкие ингредиенты, необходимые для дальнейших экспериментов над секретом!

Ну, уж нет, такой шанс упускать — глупость несусветная. Если грабитель один и находится внутри гробницы, то достаточно просто навалиться всем весом на рычаг, запирающий дверь, а поутру привести сюда толпу селян, которые извлекут бедолагу на белый свет и поступят с ним по всей строгости королевского закона. Если вдруг бандитов окажется двое или даже больше, то просто улизну в деревню и расскажу всё капитану Бъярну, а уж он точно пустит собак по следу мародёров.

Не медля ни мгновения, я огляделся по сторонам и осторожно двинулся в ту сторону, откуда буквально несколько минут назад донёсся скрежет. Трава тихо шуршала под мягкими сапогами, сшитыми из оленьей шкуры, ветер, нечасто заглядывающий в эти места, шелестел мертвенно-серыми стеблями, услужливо скрывая любые звуки, которые могли бы выдать моё присутствие.

Однако чем ближе я подходил к тому месту, где располагался отрытый курган, тем сильнее росло в груди тёмное, гнетущее беспокойство. Каждый шаг давался всё тяжелее, на лбу выступила испарина, по спине текли крупные капли липкого холодного пота.

Страх… Он, будто яд, капля за каплей расползался по моему телу, делая его вялым и непослушным. Но стоило только мне вспомнить о мешочке звонких монет, о секрете и звании мастера травника, как все тревоги, сомнения и страхи, казалось бы, прочно угнездившиеся в моей душе, развеивались, словно утренний туман, потревоженный легким прохладным ветерком...

Ну, вот, наконец, и курган. Жадной густой темнотой зияет пасть открытого входа. Рядом никого — видать, ночной гость копошится внутри. Остаётся только молиться шестерым, чтоб ему не вздумалось выйти подышать свежим воздухом.

Так, спокойно. Если вор сидит сейчас у входа, то он вполне может заметить темную фигурку, со всех ног бегущую к запирающему рычагу, и попытаться выскочить наружу. Если же ночной гость, в поисках богатой добычи решил забраться поглубже, то, скорее всего, он всполошится только тогда, когда тяжёлая каменная плита сдвинется с места. Ну что ж, теперь всё зависит от того, насколько бесшумно и быстро я бегаю...

Грубая каменная кладка неприятно холодила спину, глаза заливал липкий пот, а сердце бешено колотилось, вот-вот норовя выпрыгнуть из груди. И, всё-таки, я успел. Тот, кто копошился в кургане, не заметил серую тень, бесшумно скользнувшую мимо открытой двери древней усыпальницы.

Осталось только навалиться на ручку рычага, чёрным древком исполинской стрелы, торчащую из каменной плоти...

***

Небольшая фигурка, с головы до пят укутанная в серый балахон, деловито сопя, возилась с рычагом, тщетно пытаясь хоть на палец сдвинуть его вниз. Она была настолько поглощена своим занятием, что не заметила, как от плотной, казалось бы живой черноты входа, отделился густой комок, смутно напоминающий верхнюю половину человеческого тела, и, слегка покачиваясь, завис над серой, влажной от ранней росы, травой.

Немного поболтавшись в воздухе, порождение могильного сумрака неспешно поплыло к фигурке ночного гостя, полностью поглощённого своим бессмысленным занятием.

Внезапно человек, повисший на рычаге, с глухим стуком упал на землю и забился в конвульсиях. На губах у него выступила кровавая пена, сведённые судорогой пальцы скребли по холодной влажной земле, глаза с ужасом наблюдали за плотным комком первозданной тьмы, тянущим свои мерзкие руки-щупальца к его лицу.

Вдруг тварь начала бледнеть, словно бы истаивая под серебристыми лучами заходящей луны. От неё во все стороны повалили клубы густого пара. Мгновение, и тёмный комок, выползший из недр кургана, исчез, оставив после себя лишь небольшое серое облачко, медленно опускающееся на землю.

То, что несколько секунд назад было человеком, встало, и, пошатываясь, словно забулдыга, вусмерть упившийся брагой, побрело в сторону людского жилья. В кулаке оно сжимало крохотный бутылёк, внутри которого перекатывалась крупная капля мутной ядовито-оранжевой жидкости.

А где-то за тёмной полоской леса мирно дремала небольшая деревушка, ничего не подозревая о безмолвной угрозе, огненным маревом нависшей над ней...

***

Ярко-рыжее солнце медленно поднималось над верхушками тёмных деревьев. Его свет живительными лучами разливался по окрестностям старого могильника. Стрекотали кузнечики, распевали свои утренние песни беззаботные пичужки. Казалось, природа забыла о безмолвном ужасе, творившемся тут буквально полторы тени назад. Вот только над кромкой дальнего леса застыли чёрные столбы дыма...