1. прикрепленный топик в блоге финала, в котором можно попросить. и я это пишу, как доп возможность в рамках конкурса.
2. все же работа в режиме «иллюстрации» — когда есть настроение/время выбираешь одного участника, приходишь к нему и предлагаешь, общаешься и в случае согласия — даришь.
оба варианта с условием, что это как-то еще и публикуется, хотя бы комментарием в теме произведения. или тоже топиком отдельным — посмотрим. это еще решим.
Солло поежился — не от холода, а от какого-то нового, странного и щемящего чувства. Он ничего не значил перед этой стихией, все они, все люди на земле, не значили перед ней ничего, она смела бы их в миг, и деревья, и города, — так ливень сметает поселение незадачливых муравьев. И однако чужая враждебная мощь не могла прорваться сквозь тонкую ткань Завесы, сквозь прозрачную кисею, сотканную из невидимых магических нитей. Сквозь границу, поставленную человеком.
Яблоко выпало из руки. Покатилось по бетонному полу, на глазах покрываясь пятнами; сморщенным комком гнили замерло у девочкиной ноги.
— Это морок, — сказал Эйнтарме, не то самому себе, не то серьезной девочке без имени. — Это морок! — крикнул он, на самой высокой ноте сорвавшись на взвизг. В углах кафельной тюрьмы, дразня, заметалось эхо: …ок…ок…ок…
Девочка печально качала головой. Эйнтарме кинулся к ней, он готов был трясти ее, дух вышибить, если не сознается, что творится; но в последний момент он вспомнил вдруг, кто она такая.
Солло засмеялся. Он несся с ураганом, он сам был — ураган, рушащий все на своем пути. Стекло всхлипнуло и разлетелось прозрачными брызгами, толпа ворвалась внутрь, смела охрану. Перескакивая через поваленную стойку администратора, он видел съежившегося на полу человека с окровавленной головой. Останавливаться не стал.
О черная гора, завывала эта пьяная идиотка, затмившая — весь свет! Пора — пора — пора Творцу вернуть билет! Ее голос сверлом ввинчивался прямо в мозг — изощренная пытка. Отказываюсь — быть, почти кричала женщина. — В Бедламе нелюдей отказываюсь — жить. А ведь хороший стих, вдруг решил Солло.
«Мне нет дела до их жизни и смерти, их бога и их чумы. Они не заслужили ни прощения, ни пощады! Но он был моим учеником и хотел спасти их. Выполнить его желание — все, что я могу теперь сделать. Резкий порыв ветра кружит пепел, приносит печальный звон колоколов мертвого собора… Ни их Бог, ни моя Тьма не могут решить за меня.»
— Ты не понимаешь, — звучит неожиданно глухо и тоскливо. — Это вы отдали свою землю чужакам. Я посылал силу воинам и волю жрецам. В мою честь рождались дети и падал зверь под ножом охотников. Я кутал землю в снега и орошал ее своей кровью, чтобы трава росла гуще. Но нашим законом были сила, справедливость и возмездие. А люди выбрали милосердие и слабость. «Преступи закон — понесешь кару», — говорили мы. «Покайся — и будешь прощен», — сказал он. И ваши сердца уступили, потому что быть слабыми легче.
«Женевьева на подгибающихся ногах подошла к столу. Положила ладонь на холодную железную поверхность, робко посмотрела на людей перед собой. Облизнула пересохшие губы.
— Клянусь. Клянусь, что смерть барона Бринара, моего мужа перед лицом Света Истинного, моя вина и ничья больше. Клянусь, что убила его из страха и ненависти, но не ради корысти. Клянусь, что сама слышала, как он сговаривался с отцом Ансилием провести колдовской обряд и отдать в жертву Проклятому моих детей, рожденных не от него. Клянусь, что сбежала из замка от страха и пришла сюда, в монастырь, чтобы покаяться и попросить помощи. Светом Истинным клянусь и его карающей благодатью…»
Чуть-чуть холода, немного угроз, капелька давления и предложение от которого сложно отказаться. И вот он в смятении и предпочитает исчезнуть и не продолжать отношения.
— Мне редко встречались такие как ты — ненавидящие ложь и мучающиеся от необходимости прибегать к ней. Как ты выжил?
— Если честно, мне все равно, правда или ложь, если это не касается значимых для меня людей. Если нужно будет соврать, чтобы прикрыть Карен, я, не задумываясь, сделаю это, но когда я вынужден даже не лгать а просто скрывать от нее правду, мне становится очень больно…
— Да, я хейдаганец, но я не могу стать человеком… вернее могу, но это уже буду не я. Ты уверена, что действительно хочешь подобной метаморфозы со мной?.. Подвох в том, что я не уверен, каким в итоге буду человеком — это займет время, придется основательно перекраивать свою систему ценностей, вернуть все назад, скорее всего уже будет нельзя, но если…
Елена не дала ему договорить, приложив палец к губам. Виновато уткнувшись ему в плечо, она едва слышно пробормотала:
— Прости.
Меня спросили, какой из эпизодов своей жизни я изменил бы, если бы имел такую возможность. Но я не хотел бы ничего менять, потому что все, что я совершил в прошлом, правильное или неправильное, сделало меня мной, таким, какой я есть. И если я изменю свое прошлое, я стану кем-то другим, не тем, кем я являюсь сейчас…
— Настоящее признание по хейдагански, в моем исполнении звучит так: я никогда не сделаю ничего, что тебе прямо или косвенно навредит, чтобы я ни делал, даже если мои действия говорят об обратном.
Карен сердито сощурилась:
— Я не пойму, вы правда думаете, что готовность систем корабля это моя личная прихоть? Что это, ваше банальное разгильдяйство, или вы до сих пор не в курсе, что это условие вашего выживания?! Да, лейтенант, лично вашего! Именно от вас сейчас зависело то, как быстро мы отразим атаку, и вернетесь ли вы домой своими ногами или вас вернут в виде урны с прахом. Не от меня зависело и не от Адамса, от вас! Свободны! — рявкнула она.
Что она может сказать такого что заставит Елену, если она ее вообще слышит, выйти из того состояния, в которое она сама себя и загнала? Да ничего! Единственное, что она может, это повторить слова Ветра о том, что думать о проблемах надо по мере их поступления. Вот когда они разделятся, тогда и пусть страдает о тщетности и бесперспективности своего жизненного пути, а сейчас ей очень даже есть чем заняться!
Как ты думаешь, каким даром нас наделит Богиня? – неожиданно добавила Элиния, отдавая альбом. Потом обхватила себя за плечи и мечтательно прищурилась: – Я б хотела видеть будущее, как Матушка…
— А я нет! – Анела поёжилась от этой мысли. – Знать, что будет, и не иметь возможности этого изменить… Это страшно.
— А что обо мне рассказывать? — беспечно ухмыльнулся парень. Обижаться видимо перестал. – Я весь на виду, как белый свет.
А вот на лице мелькнула тревога. Не думала Анела, что этот добродушный парень может что-то скрывать.
— И в самый солнечный день есть места, где царствует тень, — задумчиво проронила она.
Не понимает… А много ли есть из людей тех, кто бы их понимал? Жрицы – таинственные, непонятные, обладающие силой и обреченные на одиночество. Их боятся, сторонятся и надеются на их помощь. Так всегда было. А понять… Зачем? Если колесо телеги крутится и не собирается отлетать, то зачем разбираться в его механизме? Тем более если колесо и само не желает, чтобы вмешивались в его работу…
Звёзды ничуть не изменились. Остались такими, как и были. На тех же самых местах, также холодно сияя. Им безразлично, что происходит на земле. Их ничего не беспокоит, они не знают боли и они никого не потеряют. Они были, есть и будут. Всегда… Хочу стать одной из них! Наблюдать за всеми с недосягаемой вершины, светить холодным светом и знать: никто и никогда не сможет ко мне приблизиться и навредить. И никому из родных… Некому будет. Постоянство – вот, что я хочу!
Говорят, что каждая звёздочка, смотрящая с небес, — это частичка души человека, оставившего добрый след в сердцах людей. И пока про них помнят, передавая память из поколения в поколение, они освещают наш путь. Но стоит о них забыть, звёзды летят к земле, желая напомнить о себе, и исчезают.
— Если не хочешь подчиняться, стань тем, кто приказы отдаёт. Ну и всю ответственность также бери на себя.
Лёгкое общение, ничего не обязывающие улыбки, танцы, музыка. Амбранийцы веселилась и ни о чём не думали. Их не тяготили неотвеченные вопросы, ни тайны, которые могли бы разрушить всю известную историю, ни непонятное происхождение. Война далеко и навряд ли затронет этих детей богатых торговцев, ремесленников и благородных. Они были сами собой и просто общались, танцевали и веселились. Не обращая внимания ни на звания, ни на происхождение.
А захотела бы она навсегда здесь остаться? Присоединиться к ним? Глупо даже думать об этом. Есть только этот миг, а завтра она вернётся в свой мир и попробует защитить этих ребят и эти танцевальные вечера. Вместе попробуют. Она, генерал и Китан.
Люси на миг замерла совсем рядом с костром, склонив голову. Красное платья на фоне пламени казалось его продолжением. Ещё одним замершим огоньком. Чёрные распущенные волосы развевались на ветру, длинные серьги сверкали. Вдруг ведьма резко повернулась, глаза сверкнули янтарным огнём, руки взметнулись, словно крылья птицы.
Танец. Ведьма танцевала. Каждое движение, каждый поворот завораживал. Она была даже не частью мелодии, она была этой мелодией. То быстрой, словно яростный ветер, то тихим ласковым ветерком, предвещающим бурю.
Как же давно она не оставалась одна. Сама с собой. Матушка называла такие мгновения – созерцанием. Созерцанием себя, окружающего мира, своих и чужих мыслей. Иногда нужно сесть и просто ни о чём не думать. Позволить мыслям касаться всего и… ничего. Именно тогда придёт понимание истины.
Истина… а нужна ли она кому? Не проще бы было, чтобы обман никогда не раскрывался? Всё текло так, как до этого? Было бы спокойно на душе, ничего не тревожило и ничего бы не пришлось скрывать…
Как же всё-таки быстро восхищение сменяется ненавистью. Для этого достаточно одного лишь слова.
— Это морок, — сказал Эйнтарме, не то самому себе, не то серьезной девочке без имени. — Это морок! — крикнул он, на самой высокой ноте сорвавшись на взвизг. В углах кафельной тюрьмы, дразня, заметалось эхо: …ок…ок…ок…
Девочка печально качала головой. Эйнтарме кинулся к ней, он готов был трясти ее, дух вышибить, если не сознается, что творится; но в последний момент он вспомнил вдруг, кто она такая.
— Клянусь. Клянусь, что смерть барона Бринара, моего мужа перед лицом Света Истинного, моя вина и ничья больше. Клянусь, что убила его из страха и ненависти, но не ради корысти. Клянусь, что сама слышала, как он сговаривался с отцом Ансилием провести колдовской обряд и отдать в жертву Проклятому моих детей, рожденных не от него. Клянусь, что сбежала из замка от страха и пришла сюда, в монастырь, чтобы покаяться и попросить помощи. Светом Истинным клянусь и его карающей благодатью…»
— Если честно, мне все равно, правда или ложь, если это не касается значимых для меня людей. Если нужно будет соврать, чтобы прикрыть Карен, я, не задумываясь, сделаю это, но когда я вынужден даже не лгать а просто скрывать от нее правду, мне становится очень больно…
Елена не дала ему договорить, приложив палец к губам. Виновато уткнувшись ему в плечо, она едва слышно пробормотала:
— Прости.
— Я не пойму, вы правда думаете, что готовность систем корабля это моя личная прихоть? Что это, ваше банальное разгильдяйство, или вы до сих пор не в курсе, что это условие вашего выживания?! Да, лейтенант, лично вашего! Именно от вас сейчас зависело то, как быстро мы отразим атаку, и вернетесь ли вы домой своими ногами или вас вернут в виде урны с прахом. Не от меня зависело и не от Адамса, от вас! Свободны! — рявкнула она.
— А я нет! – Анела поёжилась от этой мысли. – Знать, что будет, и не иметь возможности этого изменить… Это страшно.
А вот на лице мелькнула тревога. Не думала Анела, что этот добродушный парень может что-то скрывать.
— И в самый солнечный день есть места, где царствует тень, — задумчиво проронила она.
А захотела бы она навсегда здесь остаться? Присоединиться к ним? Глупо даже думать об этом. Есть только этот миг, а завтра она вернётся в свой мир и попробует защитить этих ребят и эти танцевальные вечера. Вместе попробуют. Она, генерал и Китан.
Танец. Ведьма танцевала. Каждое движение, каждый поворот завораживал. Она была даже не частью мелодии, она была этой мелодией. То быстрой, словно яростный ветер, то тихим ласковым ветерком, предвещающим бурю.
Истина… а нужна ли она кому? Не проще бы было, чтобы обман никогда не раскрывался? Всё текло так, как до этого? Было бы спокойно на душе, ничего не тревожило и ничего бы не пришлось скрывать…