ОффтопикНа самом деле, эта история началась задолго до Нью-Йорка с его бешеным ритмом и захватывающими дух небоскребами. Просто древние тайны мёртвыми свитками пылились в заброшенных библиотеках. Просто камни молчали под грузом вины. Правда томилась в клетке, ее кормили забвением. А вдруг знания, прошедшие через века, однажды забудут? А что если камни никто не захочет слушать? Да и кто распознает слова правды, если клетка — золотая?
Этим летом небывалая, даже для середины июля, жара сводила всех с ума, плавила сознание.
Поэтому Эрик облегченно вздохнул, когда тоскливая осень завладела городом. Появилось хоть какое-то объяснение беспричинной разбитости, непримиримой печали. Дышать стало легче. Нью-Йорк — город выхлопных газов, совсем лишенный свежего воздуха.
Солнышко, лениво поблескивая из-за туч, приветливо играло на стеклах домов, а плиты, укрытые ковром из разноцветной опавшей листвы, ждали первых дворников.
Манхэттенская мостовая остывала под прохладным ветерком, настраиваясь на ежеутренний час пик. С утра по ней еще пробегутся сотни тысяч башмаков и простучат не меньше шпилек-каблучков.
***
Вдоль витрин магазинов, в переулках и на оживленных улицах гудел, кричал и суетился народ, кипел разношерстный людской муравейник.
Уверенно и плавно, будто акульи плавники океанскую гладь, эту толпу рассекали юноша и женщина, чьи весьма оригинальные наряды — синие плащи с серебряными застежками, украшенные расшитыми шелком чужеземными гербами, — никого не смущали в повседневной суете. За ними следом могучей тенью летела огромная воронья стая, скрытая чарами от простых смертных.
Среди серой массы парочка заметно выделялась, прежде всего он, Эрик Корвик. Темно-карие глаза с вызовом во взгляде, брови вразлет, нежные губы и болезненно бледная кожа. Темные, почти черные волосы небрежно собранные в хвост, разбросаны по плечам. Густая челка вечно лезла в глаза, две-три пряди касались распахнутого воротника и шеи. Как в одежде, так и в манерах чувствовалось некое благородство и отстраненность, где-то на уровне энергетики. Эрик был даже более женственен и хрупок, нежели его светловолосая спутница, Лира.
Немолодая, крестьянского вида блондинка не обращала внимание на то, что возраст взял ее раньше отмеренного. Всю дорогу она улыбалась и кокетничала с ним. Пусть морщинки расплылись под глазами, появились мешки от ночных дежурств. В каждом угловатом движении Лиры Сафрон — достоинство, прямо королевская гордость. А как же, она — старший лейтенант тинерской группы захвата, вторая после командира Эрика Корвика.
Так они и продвигались: стремительно, но изящной походкой, он, и грузно шагающим «слоновьим» маршем блондинка, то и дело высоко задирая свой длинный и крупный от природы нос.
Вот такие у меня впечатления вызывают персы — как бы первые впечатления.
Как убить — запоминающиеся, жутко — чтобы читатель зарыдал. Вот мне понравилось, даже очень, убивать второстепенную героиню, влюбленную в ГГ, пожертвовавшую ради него своей жизнью. Ну, прикол, что он ее и убил, она зачарованная была.
ОффтопикКалитка у его дома оказалась открытой…
Мальчишка в спешке бросил портфель в коридоре. Пройдя немного вглубь комнаты, увидел темно-бардовую лужу. Он крикнул: «Мама, папа!», но никто не откликнулся. Дверь на кухню – также открыта… На плите варилась праздничная стряпня, выкипая на нагревательную поверхность. Вокруг витал пар и аромат обеда.
Больше не слышно ни звука: они все были мертвы. Маму мальчик нашел первой. Красный фартук, окаймленный алыми от крови кружевами, еще красовался на ней.
Мамина кожа была еще теплая, на ее щеке краснела кровавая ссадина, глаза безжизненно смотрели куда-то вдаль, теплые руки были нежно прижаты к груди… Из пореза на шее струилась теплая кровь… Рядышком лежала маленькая сестричка с закрытыми глазками во все том же нарядном платьице, побагровевшем от крови. Их разъединили даже в смерти, видно, Нина до самого последнего мига своей жизни защищала Азаличку…
Мальчик целовал нежные, милые, любимые личика сестрички и мамы, обнимал Азаличку, слезы катились одна за другой. Сам того не замечая, он вымазался весь в крови, предчувствуя, что это еще не все, бережно положил тельце сестры на пол и решительно вошел в столовую, вытерев слезы, стиснув зубы и кулаки. Отец в кресле, казалось, заснул… навечно… На его лице застыла маска, выражая ужас, страх за жену, детей. Их зарезали, а стену зловеще украшала кровавая змея, нанизанная на палку. Больше никаких следов в доме, не было и орудия убийства…
Наверное, что-то в душе Эрика умерло вместе с ними. И родилось чувство вины, желание расправиться с убийцами-невидимками. Невидимое зло, оно повсюду…
Этим летом небывалая, даже для середины июля, жара сводила всех с ума, плавила сознание.
Поэтому Эрик облегченно вздохнул, когда тоскливая осень завладела городом. Появилось хоть какое-то объяснение беспричинной разбитости, непримиримой печали. Дышать стало легче. Нью-Йорк — город выхлопных газов, совсем лишенный свежего воздуха.
Солнышко, лениво поблескивая из-за туч, приветливо играло на стеклах домов, а плиты, укрытые ковром из разноцветной опавшей листвы, ждали первых дворников.
Манхэттенская мостовая остывала под прохладным ветерком, настраиваясь на ежеутренний час пик. С утра по ней еще пробегутся сотни тысяч башмаков и простучат не меньше шпилек-каблучков.
***
Вдоль витрин магазинов, в переулках и на оживленных улицах гудел, кричал и суетился народ, кипел разношерстный людской муравейник.
Уверенно и плавно, будто акульи плавники океанскую гладь, эту толпу рассекали юноша и женщина, чьи весьма оригинальные наряды — синие плащи с серебряными застежками, украшенные расшитыми шелком чужеземными гербами, — никого не смущали в повседневной суете. За ними следом могучей тенью летела огромная воронья стая, скрытая чарами от простых смертных.
Среди серой массы парочка заметно выделялась, прежде всего он, Эрик Корвик. Темно-карие глаза с вызовом во взгляде, брови вразлет, нежные губы и болезненно бледная кожа. Темные, почти черные волосы небрежно собранные в хвост, разбросаны по плечам. Густая челка вечно лезла в глаза, две-три пряди касались распахнутого воротника и шеи. Как в одежде, так и в манерах чувствовалось некое благородство и отстраненность, где-то на уровне энергетики. Эрик был даже более женственен и хрупок, нежели его светловолосая спутница, Лира.
Немолодая, крестьянского вида блондинка не обращала внимание на то, что возраст взял ее раньше отмеренного. Всю дорогу она улыбалась и кокетничала с ним. Пусть морщинки расплылись под глазами, появились мешки от ночных дежурств. В каждом угловатом движении Лиры Сафрон — достоинство, прямо королевская гордость. А как же, она — старший лейтенант тинерской группы захвата, вторая после командира Эрика Корвика.
Так они и продвигались: стремительно, но изящной походкой, он, и грузно шагающим «слоновьим» маршем блондинка, то и дело высоко задирая свой длинный и крупный от природы нос.
Мальчишка в спешке бросил портфель в коридоре. Пройдя немного вглубь комнаты, увидел темно-бардовую лужу. Он крикнул: «Мама, папа!», но никто не откликнулся. Дверь на кухню – также открыта… На плите варилась праздничная стряпня, выкипая на нагревательную поверхность. Вокруг витал пар и аромат обеда.
Больше не слышно ни звука: они все были мертвы. Маму мальчик нашел первой. Красный фартук, окаймленный алыми от крови кружевами, еще красовался на ней.
Мамина кожа была еще теплая, на ее щеке краснела кровавая ссадина, глаза безжизненно смотрели куда-то вдаль, теплые руки были нежно прижаты к груди… Из пореза на шее струилась теплая кровь… Рядышком лежала маленькая сестричка с закрытыми глазками во все том же нарядном платьице, побагровевшем от крови. Их разъединили даже в смерти, видно, Нина до самого последнего мига своей жизни защищала Азаличку…
Мальчик целовал нежные, милые, любимые личика сестрички и мамы, обнимал Азаличку, слезы катились одна за другой. Сам того не замечая, он вымазался весь в крови, предчувствуя, что это еще не все, бережно положил тельце сестры на пол и решительно вошел в столовую, вытерев слезы, стиснув зубы и кулаки. Отец в кресле, казалось, заснул… навечно… На его лице застыла маска, выражая ужас, страх за жену, детей. Их зарезали, а стену зловеще украшала кровавая змея, нанизанная на палку. Больше никаких следов в доме, не было и орудия убийства…
Наверное, что-то в душе Эрика умерло вместе с ними. И родилось чувство вины, желание расправиться с убийцами-невидимками. Невидимое зло, оно повсюду…