В миньках ошибок меньше и должно быть. Их легче вычитать.) А бета-учитель-критик — редкий зверь. Пока пробуйте учиться на разборах. И самой делать их. Это реально помогает!
Переходный период. Потом станет меньше. Значит, стали задумываться, как и что пишете. А когда сороконожка думает, с какой ноги пойти… В общем, пройдет!
writercenter.ru/project/dikaja-ohota/ Воть! Не передать, как меня умилило в аннотации словосочетание "Первый фанфик на..." Как маслом по сердцу.))))) Это на мою «Долгую ночь Самайна». Кстати, я с непреходящей нежностью вспоминаю разбор «Колыбели чумы» про того же героя… так что если вдруг чудовищу захочется поточить когти-зубы...
Посмотрим.))) Вот я тоже обычно милая и пушистая, честно-честно! Это одна из аксиом Мастерской. Спросите кого хотите: Твил — добрая.)))) Ног иногда зубы прорезаются. так и вы научитесь критиковать со временем. А критика полезна тем, что найдя ошибку у другого, сам ее больше не допустишь. Вот я упомянула про курточку персонажа, а примерно год назад Мааэринн ухохатывался над тем, что у меня крутой тип ходит в сапожках.))) Все взаимосвязано!)))
ОффтопикНа диванчике я буду спать, а не… хм… скрипеть им. Хозяйку приручим, воспитаем, уластим. Чашку принесу свою, в крайнем случае, а цветы — это здорово! Значит, в доме тепло и уютно всем. Цветы — это показатель…
ОффтопикОно маленькое, вот…
Вступивший в игру соаффтор выражает глубокую признательность выдающимся писателям современности в жанре фэнтези, трехдневной температуре и анаферону, менестрелям, как классу, а также отдельным пользователям портала «Fentasy worlds», позволившим творчески переосмыслить тему попаданства.
— Ты, я… и тромбон…
Жаркий шепот духовика Петровича резонирует под сводом Большого театра.
— Затейник, — игриво шепчет в ответ Зинаида и кокетливыми прыжками несется на авансцену. Декорации, приготовленные к спектаклю «Аида», жалобно потрескивают, а в душе примы играют скрипки. И литавры. Ну, еще, может быть, где-нибудь, совсем так фоном, рояль «August Forster», инвентарный номер «У — 248».
Петрович, тихо матерясь и поминая грудную жабу, трусит следом. Черные фалды красиво развеваются за спиной, монисты на руках Зинаиды побрякивают до-бемолями, а египетские глаза выразительно поблескивают с перемазанного гримом смуглого лица.
— Зина, — натужно сипит Петрович, и прима, сжалившись, притормаживает и, развернувшись, раскрывает объятия. Тромбонист, не рассчитав, что кокетка сдастся вот так вот сразу, с разбегу утыкается носом в пышную грудь и восторженно ахает:
— Амнерис!
— Иуэомиэленей… — отзывается чувственное меццо, а Петрович подымает волоокий взгляд и завороженно спрашивает:
— Че?
— Не обращай внимания, — прима упирается спиной в рояль и восторженно запрокидывает голову к зениту и заинтересованно следящим за действом осветителям, — люби меня!
(Сейчас уже неважно, каким образом пресловутый инструмент под номером «У — 248» затесался в декорации царского дворца Мемфиса. Как всякий уважающий себя рояль, он просто обязан был попасться на пути лирической героини и сыграть сюжетообразующую роль.)
Петрович, откинув дрожащей рукой крышку, с залихватским гиком водружает Зинаиду на клавиатуру, родив в недрах театра потрясающий по своей мощи диссонирующий аккорд диапазоном октавы в три. Прима восторженно ахает, рвет бабочку на груди музыканта, а коварные колесики, не выдержав страсти и веса прелестницы, внезапно оживают.
— Зин, ты куда? — обалдело спрашивает Петрович, глядя, как удаляется, набирая скорость, рояль с распластавшейся на нем примой.
— Я лечу-у-у! — последний раз вибрирует в главной люстре восторженное меццо, и «August forster» с грохотом рушится в оркестровую яму…
ОффтопикДа если что — пусть.) Мне не жалко. Вон, у Тигры на «Время лилий» на одном форуме пародию стебнейшую написали. Так Тигра же громче всех и ржала, аплодируя.)))
приручим, воспитаем,уластим. Чашку принесу свою, в крайнем случае, а цветы — это здорово! Значит, в доме тепло и уютно всем. Цветы — это показатель…Вступивший в игру соаффтор выражает глубокую признательность выдающимся писателям современности в жанре фэнтези, трехдневной температуре и анаферону, менестрелям, как классу, а также отдельным пользователям портала «Fentasy worlds», позволившим творчески переосмыслить тему попаданства.
Эпиграф:
Была я баба нежная, а стала баба снежная… © Вероника Долина
Где — то в Иномирье
— Ты, я… и тромбон…
Жаркий шепот духовика Петровича резонирует под сводом Большого театра.
— Затейник, — игриво шепчет в ответ Зинаида и кокетливыми прыжками несется на авансцену. Декорации, приготовленные к спектаклю «Аида», жалобно потрескивают, а в душе примы играют скрипки. И литавры. Ну, еще, может быть, где-нибудь, совсем так фоном, рояль «August Forster», инвентарный номер «У — 248».
Петрович, тихо матерясь и поминая грудную жабу, трусит следом. Черные фалды красиво развеваются за спиной, монисты на руках Зинаиды побрякивают до-бемолями, а египетские глаза выразительно поблескивают с перемазанного гримом смуглого лица.
— Зина, — натужно сипит Петрович, и прима, сжалившись, притормаживает и, развернувшись, раскрывает объятия. Тромбонист, не рассчитав, что кокетка сдастся вот так вот сразу, с разбегу утыкается носом в пышную грудь и восторженно ахает:
— Амнерис!
— Иуэомиэленей… — отзывается чувственное меццо, а Петрович подымает волоокий взгляд и завороженно спрашивает:
— Че?
— Не обращай внимания, — прима упирается спиной в рояль и восторженно запрокидывает голову к зениту и заинтересованно следящим за действом осветителям, — люби меня!
(Сейчас уже неважно, каким образом пресловутый инструмент под номером «У — 248» затесался в декорации царского дворца Мемфиса. Как всякий уважающий себя рояль, он просто обязан был попасться на пути лирической героини и сыграть сюжетообразующую роль.)
Петрович, откинув дрожащей рукой крышку, с залихватским гиком водружает Зинаиду на клавиатуру, родив в недрах театра потрясающий по своей мощи диссонирующий аккорд диапазоном октавы в три. Прима восторженно ахает, рвет бабочку на груди музыканта, а коварные колесики, не выдержав страсти и веса прелестницы, внезапно оживают.
— Зин, ты куда? — обалдело спрашивает Петрович, глядя, как удаляется, набирая скорость, рояль с распластавшейся на нем примой.
— Я лечу-у-у! — последний раз вибрирует в главной люстре восторженное меццо, и «August forster» с грохотом рушится в оркестровую яму…