Именно это и имела в виду Агата — уместность. Никто не против прекрасно написанных миниатюр с описательными вставками — это даже супер и лишний бонус автору. Но пропорция между сюжетом и описанием должна быть в данном случае несколько иной, не находите?
На моей памяти даже до возрождения «Властелина» высшим пилотажем считалось умение автора сделать описание, пустив по его краю намёк на сюжет (то, о чём чуть ниже говорит Грай). Собственно, в рекомендациях Бунингит, которые кочуют из топика в топик (Бунингит — это одна из организаторов Властелина) об этом и говорится.
Я только надеюсь, что авторы остынут немного после тура, выдохнут. Откинут эмоции и запомнят, чего не должно быть ни в миниатюрах, ни в описаниях, ни в зарисовках
Конечно, остынут и всему научатся. Я читал Ваши комментарии в прошедшем туре. Многое Вы подметили верно, но Нора Галь — это ещё не весь луч света в тёмном царстве. «Слово живое и мёртвое» изначально было ориентировано на переводчиков, и только потом оно было взято на вооружение авторами-носителями русского языка. Но у каждого автора — свой язык и свои цели, которые он преследует, и как-то странновато подгонять его под единые нормы и решения, которые предлагаются в «Слове». Если мне, например, нужно использовать звукопись, я буду её использовать, даже если для этого мне придётся перенасытить своё описание «щами» и «вшами» (кстати, вопрос на засыпку: что больше утяжеляет восприятие предложения — его придаточная часть со словами «который» и т.д. или причастия-деепричастия?). Если нужен пассивный оборот для усиления чего-либо — он будет стоять именно в том месте, где он нужен. Нужны повторы — отлично, они будут. Жаль, что Сэм отключил свой профиль — я бы порекомендовал почитать его «Сад земных наслаждений» и посмотреть, как он использует повторы. Они там хорошо работают.
Хотя, конечно, злоупотреблять этим не следует, тут Вы правы. Но в литературе всему можно найти применение, даже тому, что кажется словесным мусором. Всё дело заключается в умении, мере и уместности.
И я ещё больше уточню. Не подумайте, что я против Норы Галь или как-то ставлю её опыт и советы под сомнение — отнюдь. Я с огромным уважением отношусь и к ней, и к её работам, и к её книге и действительно ценным рекомендациям из неё. Я просто против крайностей, которые, к сожалению, свойственны людям. Кстати, может, Вам будет интересно: не так давно мне в сети попался один материал по поводу новых переводов Сэлинджера Максимом Немцовым. Они сами по себе вызвали бурю споров, но главным образом эти споры касались этичности новых переводов после того, что сделала Райт-Ковалёва. И в этом материале, где цитировалось много интервью с переводчиками, проскочил интересный момент. Оказывается, в советскую эпоху тенденция переводов была такова, что они не знакомили читателей с зарубежными произведениями, а подменяли собой оригинал. Чувствуете разницу? Поэтому и «Ловец на хлебном поле» стал тем самым «Над пропастью во ржи», который мы все так хорошо знаем и любим. Смею думать, что создание «Слова живого и мёртвого» имело под собой похожую подоплёку.
Дискуссия оказалась достаточно заразительной, так что и я не смог пройти мимо неё.
Если Вы придёте на выставку пейзажей и увидите там картину, предположим, Сальватора Дали — какая будет первая Ваша реакция? Даже при условии, что Вы не знаете о его авторстве? Лично у меня бы она выражалась примерно в таком духе: «Эм-м-м… простите, а что она тут делает?» И лишь потом я начну определять для себя, что это — хорошая вещь либо нетонущий конечный продукт пищеварения ©. В этот исходник можно подставить любые компоненты — результат будет тот же самый.Именно это и имела в виду Агата — уместность. Никто не против прекрасно написанных миниатюр с описательными вставками — это даже супер и лишний бонус автору. Но пропорция между сюжетом и описанием должна быть в данном случае несколько иной, не находите?
На моей памяти даже до возрождения «Властелина» высшим пилотажем считалось умение автора сделать описание, пустив по его краю намёк на сюжет (то, о чём чуть ниже говорит Грай). Собственно, в рекомендациях Бунингит, которые кочуют из топика в топик (Бунингит — это одна из организаторов Властелина) об этом и говорится.
Конечно, остынут и всему научатся. Я читал Ваши комментарии в прошедшем туре. Многое Вы подметили верно, но Нора Галь — это ещё не весь луч света в тёмном царстве. «Слово живое и мёртвое» изначально было ориентировано на переводчиков, и только потом оно было взято на вооружение авторами-носителями русского языка. Но у каждого автора — свой язык и свои цели, которые он преследует, и как-то странновато подгонять его под единые нормы и решения, которые предлагаются в «Слове». Если мне, например, нужно использовать звукопись, я буду её использовать, даже если для этого мне придётся перенасытить своё описание «щами» и «вшами» (кстати, вопрос на засыпку: что больше утяжеляет восприятие предложения — его придаточная часть со словами «который» и т.д. или причастия-деепричастия?). Если нужен пассивный оборот для усиления чего-либо — он будет стоять именно в том месте, где он нужен. Нужны повторы — отлично, они будут. Жаль, что Сэм отключил свой профиль — я бы порекомендовал почитать его «Сад земных наслаждений» и посмотреть, как он использует повторы. Они там хорошо работают.Хотя, конечно, злоупотреблять этим не следует, тут Вы правы. Но в литературе всему можно найти применение, даже тому, что кажется словесным мусором. Всё дело заключается в умении, мере и уместности.
И я ещё больше уточню. Не подумайте, что я против Норы Галь или как-то ставлю её опыт и советы под сомнение — отнюдь. Я с огромным уважением отношусь и к ней, и к её работам, и к её книге и действительно ценным рекомендациям из неё. Я просто против крайностей, которые, к сожалению, свойственны людям. Кстати, может, Вам будет интересно: не так давно мне в сети попался один материал по поводу новых переводов Сэлинджера Максимом Немцовым. Они сами по себе вызвали бурю споров, но главным образом эти споры касались этичности новых переводов после того, что сделала Райт-Ковалёва. И в этом материале, где цитировалось много интервью с переводчиками, проскочил интересный момент. Оказывается, в советскую эпоху тенденция переводов была такова, что они не знакомили читателей с зарубежными произведениями, а подменяли собой оригинал. Чувствуете разницу? Поэтому и «Ловец на хлебном поле» стал тем самым «Над пропастью во ржи», который мы все так хорошо знаем и любим. Смею думать, что создание «Слова живого и мёртвого» имело под собой похожую подоплёку.