Нет, — думал Андрей, чувствуя неприятный холодок, ползущий по рукам, по спине, оседающий комом в горле. — Нет, только не это, пожалуйста, только не это.
Неужели все, кого я знал. Все, кого любил…
Мой город стоит пустым…
— Кто-нибудь из моих… — он запнулся, не договорив. Пришлось сделать отчаянное усилие над собой, чтобы выдавить: — Моей семьи, друзей..?
«Это всё твоя мать», — сказал Вельн тогда, раньше. Когда говорил о проклятии. За эти слова Андрей сейчас цеплялся, как утопающий — за соломинку.
Ну, чужую вину на себя брать не стоит, я бы сказал так…
Нет, видишь, «зная Яра» — это одно, а вот какие обязанности его, возможно, в нашем Мире держат — это другое. Не зря ведь у него пять лет отпуска не было.)
Да, насчёт «объяснят понятно и доходчиво» согласен. В моём (то есть Андрея) положении это явный плюс.
«Там»-то у моего чара Яр есть, но вот потащится ли он в чужой Звёздный мир — это ещё под ой каким вопросом… А в Звёздном и на мой век (то есть на век Айдера) захватчиков и интриганов должно хватить. Я так подозреваю.
Я как читатель кстати ничего не имею против повестей. И мне тоже любопытно, почему сейчас каждому автору (утрирую, конечно) подавай свой роман. Так что я в общем солидарен с вопросом рецензента. )
Вот где-то здесь и началась его новая история — история уже не Айдера Гелдауга, но безымянного (и беспамятного) парня, впоследствии выбравшего себе имя Андрей. Где-то здесь, в тот момент, когда ученик мага наложил заклятие, погнавшее его прочь из родного Мира, куда глаза глядят.
А на самом ученике мага было заклятие везения, и, наверное, поэтому понесло Айдера чёрт знает куда. По всей видимости — гораздо дальше, чем Вельн сам был в состоянии предположить.
И, наверно, это был наилучший расклад из всех возможных, потому что иначе — даже если бы Вельн и не убил его своими руками — до него непременно добрались бы сами эти придворные маги и прочие вершители политики в стране. А так… свидетель исчез, руки у всех чисты… Только кто-то потерял память, дом и всю свою жизнь, а родители потеряли сына. Да и то — если никто не видел их сына мёртвым, надежда всегда остаётся. Лучший вариант для всех. Куда уж лучше.
Да, теперь Андрей мог сказать, что так могло бы быть. Вести через Границу людей, у которых ничего нет и им отчаянно нужно перейти — такой дурости от него вполне можно было ожидать. Он не чувствовал эту историю как свою, но, зная себя, понимал, что это могло быть про него.
Безоружный… обезвредил… что было бы, будь у него оружие? И что это за оружие? Вельн тогда не смог убить, а он? если бы оружие было? И мерзкие же вопросы ставит перед людьми война. Да, такое впечатление, что как будто какая-то тихая война. «Див против мага всегда проигрывает»…
Посмотрим, — сказал он себе. Конечно, больше оттого, что быть разом записанным в вечные проигравшие было в общем-то унизительно, даже если это была правда. Посмотрим ещё, кто кого и чья возьмёт. Хотя… с кем, как, а главное — зачем ты вознамерился воевать, живописец? Тебя не убили в тот раз и ты чудом спасся в этот; чего же тебе ещё?
— И таким образом, — сказал он вслух, — Талисман был пойман и перешёл во владение… Шуали.
Уже давно рассвело, лес и скалы скрыли замок, когда внимание Родрика привлекли конское ржание, плач и чья-то ругань. Сойдя с дороги, он подполз к краю обрыва и, схоронившись в густых зарослях боярышника, принялся внимательно разглядывать открывшуюся глазам картину.
<Горы справа, горы слева. Зелёные и крутые: ежели не знать, что где-то здесь есть тропка, так и вовек не догадаешься.> Внизу, <почти на берегу сверкавшего на солнце ручья,> окружённый со всех сторон орешником и дубом, в небольшой долине стоял дом, вернее, самая обычная бедняцкая хижина: с низкими глинобитными стенами без окон, крытой соломой и тростником двускатной крышей, и дырой в ней, откуда вился тоненький дымок от топившегося по-чёрному очага. Хижину окружал кособокий плетень; во дворе, <забыв про растущую на грядках капусту,> жалко блеяла тощая коза; ещё более тощая псина с торчащими рёбрами заливалась хриплым лаем, скача вокруг непрошеных гостей.
Перед распахнутой дверью стоял возок; запряжённая в него кобыла взбрыкивала и возмущённо ржала: один мужчина, тщедушный, в залатанной рубахе и таких же штанах, тянул её за повод, другой пытался его оттолкнуть. У телеги на коленях выла женщина, заламывая руки перед высоким и худым человеком в чёрном, который держал свёрток. Родрик прислушался: сквозь всю эту какофонию почти отчётливо доносился детский плач, слабый и прерывистый, какой обычно бывает у новорождённых.
Родрик показалась неуловимо знакомой эта плешивая лысина с редкими клочками волос, а когда человек, досадливо отмахнувшись от женщины, повернулся, сомнений не осталось. Хевин. «Хевин-богомол». У Родрика даже сердце ёкнуло: не иначе, монахи собирают дань для своих дьявольских опытов. <И, небось, опять толкуют беднягам-вилланам об особой защите от дьявольских сил. Перед его глазами вновь встала картина, как то чудище насаживает ребёнка-не ребёнка на свои когти-ножи и… в груди у него образовался комок. Бедняга Эйри. Какими ж скотами надо быть, чтоб отобрать дитя у матери? «Разумеется, матолух мне в глотку… ради спасения мира». И бедняга Овайн тоже сдох ради спасения мира, как иначе. Или не сдох, но то, что с ним сделали, ничем не лучше.> Прав там его святейшество Кор или нет, но эти монахи – точно мертвецы, не снаружи, так внутри.
Женщина, продолжая завывать, вцепилась Хевину в ногу. Тот свободной рукой схватил её за волосы, дёрнул, отшвырнул в сторону. <«Видать, не особо убедительно вещал-то», — с глухой яростью подумал Родрик.>
Вельн, потирая руки, как будто тянул время, чтобы собраться с мыслями. И всё равно запнулся, что-то недосказав. Способ избавиться от проклятия? или от самой матери Андрея, то есть Айдера? Или, может, они не хотели наследить?
Андрей мельком подумал, что в этой истории кое-что пока остаётся неясным. Его мать, известная художница — и вдруг накладывает на Вельна проклятие, как какая-нибудь ведьма. Хотя что он на самом деле знал о проклятиях…
— Как мог вывести? через Границу...
Опять что-то такое, о чём он не знал. Граница — где она? Проходит через все Миры — где? Повсюду, в каждой точке? Или нужно знать место? И что за Магины, и что за Закон? хаос Сил?..
Во всяком случае, ясности ответ Вельна точно не прибавил, поскольку Граница — это, как ни крути, препятствие, а не способ. И даже если адаптив может приспособиться к Границе, убивающей людей без защиты, то как, в первую очередь, на эту Границу попасть?
… И снова последние слова красноволосого перевернули все его представления о себе самом.
Проводил нелегально контрабандистов через Границу? а в свободное время — рисовал??
Андрей несколько секунд смотрел на Вельна, не зная — то ли ему сейчас просто рассмеяться, то ли… Да и что это за ненормальный мир, в котором сын архитектора и художницы помогает контрабандистам — что ему, заняться больше нечем было бы? Склонности ввязываться в криминальные истории он вроде бы за собой не замечал…
— Ничему больше не буду удивляться, — подвёл он итог своим размышлениям после паузы. — Ничему. И что было дальше? Талисман встретил меня, и..?
Хорошо, что Ярослав сейчас здесь. Хоть у кого-то трезвая голова и он может здраво мыслить. Не то что сам Андрей.
Андрею не было нужды лишний раз перебирать в памяти события первых недель своей жизни в этом городе. Всё то, что произошло в первые недели и месяцы после того, как он открыл глаза в больнице, он вспоминал множество раз. Сперва — стараясь найти ключи к своему прошлому. Потом, по новому кругу — когда начал постепенно понимать, что непохож на других людей.
Он знал, что были некоторые странные вещи в том, как он осваивался, приспосабливался к непривычному окружению. Если подумать, то получалось, что описание Вельна к его ситуации во многом подходило: единственное, с чем бы Андрей не вполне согласился, было упоминание, что адаптивы всё очень быстро усваивают. Нет, на самом деле не всё. И насчёт внешнего преобразования… тут ему, конечно, сказать было нечего. Сколько он себя помнил, он был таким, как был.
Да что за чушь, сказал он сам себе. Неужели это всё может быть правдой?!
Он балансировал сейчас где-то посередине между верой и неверием. Готовностью допустить невозможное — и знанием, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда». Хотя, с другой стороны, всего того, что с ним произошло в последние полчаса-час, тоже не могло быть никогда. И, тем не менее, всё это было.
— Ладно, — медленно сказал он, пытаясь сложить в уме все известные ему кусочки мозаики. — Вельн, откуда ты всё это знаешь — я имею в виду, про особенности адаптивов? И как я мог вывести Талисман из Мира?
Для кошек территория не делится «по комнатам», только жилище целиком.
Если не видели серию передач «Адская кошка», посмотрите — может, пригодится что-нибудь. Хотя, по-хорошему, если питомцев не удается примирить, лучше бы отселить одного. Иначе для кошки это концлагерь.
Андрей сидел, растерянный и притихший, слушая странное многозвучное эхо, тончайший серебряный перезвон, которым отдались в его голове эти незнакомые имена.
Что за бред, сказал бы он Вельну. Какой ещё Айдер Гелдауг.
Ты, брат, ври, да не завирайся.
У меня, конечно, потеря памяти, но это ещё не повод мне тут втирать. Потеря памяти — не потеря мозгов.
Я здесь живу, я здесь родился — ладно, может, не прямо здесь, в этом городе, но уж точно где-то в этой стране.
Где-то здесь мой дом, я просто его ещё не нашёл, не смог найти.
И не надо врать, не надо тут запутывать — меня; Ярослава, который тебя, можно сказать, за руку схватил, когда ты припёрся сюда обделывать какие-то свои тёмные делишки.
Тебе вообще верить нельзя.
… Всё это он мог бы высказать Вельну, и, пожалуй, много чего ещё. Мог бы, если бы не имел привычки быть честным с самим собой. Потому что переливчатое серебряное гудение в его голове, сознании, памяти — не утихало, но только росло. Потому что никогда, никакое имя не вызывало в нём этого отзвука, отклика. Потому что казалось — ещё секунда, и он наконец вспомнит, и тайное станет явным, и прошлое оживёт.
Это было как выстрел. Выстрел в упор.
Нет, — думал Андрей, чувствуя неприятный холодок, ползущий по рукам, по спине, оседающий комом в горле. — Нет, только не это, пожалуйста, только не это.
Неужели все, кого я знал. Все, кого любил…
Мой город стоит пустым…
— Кто-нибудь из моих… — он запнулся, не договорив. Пришлось сделать отчаянное усилие над собой, чтобы выдавить: — Моей семьи, друзей..?
«Это всё твоя мать», — сказал Вельн тогда, раньше. Когда говорил о проклятии. За эти слова Андрей сейчас цеплялся, как утопающий — за соломинку.
Ну, чужую вину на себя брать не стоит, я бы сказал так…
Нет, видишь, «зная Яра» — это одно, а вот какие обязанности его, возможно, в нашем Мире держат — это другое. Не зря ведь у него пять лет отпуска не было.)
Да, насчёт «объяснят понятно и доходчиво» согласен. В моём (то есть Андрея) положении это явный плюс.
«Там»-то у моего чара Яр есть, но вот потащится ли он в чужой Звёздный мир — это ещё под ой каким вопросом…
А в Звёздном и на мой век (то есть на век Айдера) захватчиков и интриганов должно хватить. Я так подозреваю.
Ура!
Спасибо.
Семь. Но про бонусный уровень я вообще не понял, что это было.
Славная байка, спасибо.
Да, вкусы дело такое.
Я как читатель кстати ничего не имею против повестей. И мне тоже любопытно, почему сейчас каждому автору (утрирую, конечно) подавай свой роман. Так что я в общем солидарен с вопросом рецензента. )
Вот где-то здесь и началась его новая история — история уже не Айдера Гелдауга, но безымянного (и беспамятного) парня, впоследствии выбравшего себе имя Андрей. Где-то здесь, в тот момент, когда ученик мага наложил заклятие, погнавшее его прочь из родного Мира, куда глаза глядят.
А на самом ученике мага было заклятие везения, и, наверное, поэтому понесло Айдера чёрт знает куда. По всей видимости — гораздо дальше, чем Вельн сам был в состоянии предположить.
И, наверно, это был наилучший расклад из всех возможных, потому что иначе — даже если бы Вельн и не убил его своими руками — до него непременно добрались бы сами эти придворные маги и прочие вершители политики в стране. А так… свидетель исчез, руки у всех чисты… Только кто-то потерял память, дом и всю свою жизнь, а родители потеряли сына. Да и то — если никто не видел их сына мёртвым, надежда всегда остаётся. Лучший вариант для всех. Куда уж лучше.
«Хромой Пёс», звенела колокольчиками потревоженная память.
Учитель, открыватель дара, наставник.
Да, теперь Андрей мог сказать, что так могло бы быть. Вести через Границу людей, у которых ничего нет и им отчаянно нужно перейти — такой дурости от него вполне можно было ожидать. Он не чувствовал эту историю как свою, но, зная себя, понимал, что это могло быть про него.
Безоружный… обезвредил… что было бы, будь у него оружие? И что это за оружие? Вельн тогда не смог убить, а он? если бы оружие было? И мерзкие же вопросы ставит перед людьми война. Да, такое впечатление, что как будто какая-то тихая война. «Див против мага всегда проигрывает»…
Посмотрим, — сказал он себе. Конечно, больше оттого, что быть разом записанным в вечные проигравшие было в общем-то унизительно, даже если это была правда. Посмотрим ещё, кто кого и чья возьмёт. Хотя… с кем, как, а главное — зачем ты вознамерился воевать, живописец? Тебя не убили в тот раз и ты чудом спасся в этот; чего же тебе ещё?
— И таким образом, — сказал он вслух, — Талисман был пойман и перешёл во владение… Шуали.
Так хватает там антуража, хватает. Впрочем, я ведь и говорю — имхо.
Ну, вот примерно:
Уже давно рассвело, лес и скалы скрыли замок, когда внимание Родрика привлекли конское ржание, плач и чья-то ругань. Сойдя с дороги, он подполз к краю обрыва и, схоронившись в густых зарослях боярышника, принялся внимательно разглядывать открывшуюся глазам картину.
<Горы справа, горы слева. Зелёные и крутые: ежели не знать, что где-то здесь есть тропка, так и вовек не догадаешься.> Внизу, <почти на берегу сверкавшего на солнце ручья,> окружённый со всех сторон орешником и дубом, в небольшой долине стоял дом, вернее, самая обычная бедняцкая хижина: с низкими глинобитными стенами без окон, крытой соломой и тростником двускатной крышей, и дырой в ней, откуда вился тоненький дымок от топившегося по-чёрному очага. Хижину окружал кособокий плетень; во дворе, <забыв про растущую на грядках капусту,> жалко блеяла тощая коза; ещё более тощая псина с торчащими рёбрами заливалась хриплым лаем, скача вокруг непрошеных гостей.
Перед распахнутой дверью стоял возок; запряжённая в него кобыла взбрыкивала и возмущённо ржала: один мужчина, тщедушный, в залатанной рубахе и таких же штанах, тянул её за повод, другой пытался его оттолкнуть. У телеги на коленях выла женщина, заламывая руки перед высоким и худым человеком в чёрном, который держал свёрток. Родрик прислушался: сквозь всю эту какофонию почти отчётливо доносился детский плач, слабый и прерывистый, какой обычно бывает у новорождённых.
Родрик показалась неуловимо знакомой эта плешивая лысина с редкими клочками волос, а когда человек, досадливо отмахнувшись от женщины, повернулся, сомнений не осталось. Хевин. «Хевин-богомол». У Родрика даже сердце ёкнуло: не иначе, монахи собирают дань для своих дьявольских опытов. <И, небось, опять толкуют беднягам-вилланам об особой защите от дьявольских сил. Перед его глазами вновь встала картина, как то чудище насаживает ребёнка-не ребёнка на свои когти-ножи и… в груди у него образовался комок. Бедняга Эйри. Какими ж скотами надо быть, чтоб отобрать дитя у матери? «Разумеется, матолух мне в глотку… ради спасения мира». И бедняга Овайн тоже сдох ради спасения мира, как иначе. Или не сдох, но то, что с ним сделали, ничем не лучше.> Прав там его святейшество Кор или нет, но эти монахи – точно мертвецы, не снаружи, так внутри.
Женщина, продолжая завывать, вцепилась Хевину в ногу. Тот свободной рукой схватил её за волосы, дёрнул, отшвырнул в сторону. <«Видать, не особо убедительно вещал-то», — с глухой яростью подумал Родрик.>
Первый лучше, имхо. Все, что нужно, сказано.
Спасибо!
Я тут надеялся, надеялся, что успею написать ответ до отъезда. Не успел.
Завтра уезжаю и через две недели вернусь. И тогда уже буду думать. ) ОК?
Удачи всем!