Как Дима-дурак картошку садил

Дима-дурак себя вовсе дураком не считал, напротив — дураками были все вокруг: жена, дети, даже внуки. А, дернув самогону, он проявлял даже «творческую» сторону своей натуры, которая несомненно у него была — да не просто «была», а имела больший «размах», чем у Моцарта, Пикассо и Микеланджело. Еще имел Дима-дурень храбрость и отвагу, примерно, как у Николая Гастелло, а может и больше. Ему даже голодные 90-е были пустяком, ибо вовсе они были не голодными для него, поскольку работать он умел и даже любил.

Помимо всего выше перечисленного, имелся у Димы дом в деревне, самый лучший, по его мнению. А кроме дома — почти гектар земли. Именно последние два обстоятельства заставили Марию направить на него все свои женские чары и женить на себе. Позарившись на «богатство» неимоверное, она своего добилась, выйдя за него замуж в середине 50х, поскольку род его был знатным и богатым, по деревенским меркам. А то, что там все пили самогон, как воду, она по молодости не просекла. А может и не хотела «просекать». Парень с гектаром земли… Да пей он хоть топливо ракетное, все равно — почет и зависть односельчан. «Продуманная» она была женщина, со взглядом в будущее и амбициями неимоверными.

В 90-е Дима не голодал, а объедался. Гектар земли он засеивал овощами и фруктами. Особенно картошкой. Нет лучшей закуски к самогону, чем жареная картошка, да огурец соленый. Был у него и сад фруктовый. Яблонь у Димы было море. В основном — антоновки, поскольку лучшее вино получается именно из них. Дима был еще и талантливым сомелье. Так он считал, по крайней мере, и все опасались перечить. И правильно делали.

Сложно обработать целый гектар земли в одиночку, а точнее, невозможно. Дима с гордостью нанимал рабочих, как зажиточный фермер где-нибудь в Европе. Что может быть приятнее, чем, когда жители твоей деревни идут работать на тебя? Ничего. Так и Дима считал, и был в деревне знатной и уважаемой персоной.

Шел месяц апрель, земля прогрелась достаточно, чтобы Дима задумался о посевной. Коня у него не было. А как держать коня в городской квартире? Дима, как истинный граф или герцог, жил в шумном городе, а в деревню приезжал лишь «по делам», как Пушкин. Хотя куда уж Пушкину до Димы-дурака?

Надо было ему поле картошкой засеять, а значит самое время нанимать работников, или «батраков», как он их называл. Какая гордость нанять «прислугу» в «голодные» 90! Дима обильно заливал эту гордость самогоном, ибо гордость — один из семи смертных грехов.

Однажды Сеньке — крепкому деревенскому мужику лет 50, посчастливилось сотрудничать с Дмитрием Александровичем. Но это Сенька так считал. Дима то знал, что Сенька идет работать на него, а точнее — «батрачить». Ибо никогда Дима за всю жизнь свою ни с кем не сотрудничал, потому что знал — помощь и совет ему не нужны. Он все знал лучше и работать умел лучше. О каком сотрудничестве могла идти речь? Сотрудничество с Димой надо было заслужить, вероятность чего была приблизительна вероятности того, что Земля сойдет с орбиты. Хотя нет, ниже.

Веселый, краснощекий Сенька имел коня. Именно поэтому Дима позвал его к себе, чтобы землю под картошку подготовить, особо не перебирая кандидатов, даже на столь большую честь. Ниже его достоинства было сравнивать людей друг с другом, поскольку все они «ничего не умеют». А Сенька рад был очень, потому что Дима платил хорошо, да еще и самогону давал с собой щедро. А самогон для деревенского мужика после дня усердной работы — как красочный оазис посреди пустыни для арабского бедуина с вереницей верблюдов.

«Дернув» с самого утра самогону, иначе работа не заладится, пошли Сенька и Дима в поле. Простор для работы был невероятный. А для приключений — еще больший. Но Дима и Сенька еще не знали об этом. И не хотели знать, ибо самогон души их прогрел и ход их мыслей пустил в «нужное русло». Мужикам искренне захотелось работать. Не было у них в деревне советских плакатов — красочных, красивых, типа «Мир. Труд. Май.» И не нужны они были. Сто грамм самогона с утра — тогда будет труд. А плакаты размалеванные — для слабых людей, коими Дима и Сеня не являлись. Особенно Дима.

Выгнав жеребца не поле и привязав к нему плуг, Сенька управлял конем своим, чтобы тот прошелся вдоль Диминых угодий, взрыхлив землю. Дима стоял рядом и наблюдал за работой, чтобы все шло как надо, ибо если за человеком не следить, делать он будет Бог весть что. Так Дима считал, и повезло Сеньке, что он был всего лишь его работником. Когда Мария делала в огороде, да и не только в огороде, что-то не так, Дима знатно ее поколачивал, дабы выбить дурь из бабы. «Если бабу не бьешь, толку с нее не будет», — говорил он друзьям за рюмкой.

Но в этот раз именно Сенька делал что-то не так, однако бить его Дима не стал, потому что собутыльников он своих уважал. А вот, обложить Сеньку трехэтажным матом он мог вполне, не было у него пут не на языке, не в голове. Диме-то и помощь Сенькина особо была не нужна. Ничто, по сути, не мешало Диме привязать плуг к самому себе и пройти с ним вдоль своих угодий. Да хоть вдоль всей деревни! Сил у него было ровно столько же, сколько у коня, а вот прыти — куда больше. Но любил Дима уважение и почет, поэтому и понадобился ему Сенька, чтобы потом всем в деревне рассказывать: «Я, вон, Сеньку работать нанял». Это было очень великодушно — дать человеку работу в 90е, а значит, Дима был альтруистом. Но не хотел Дима перебирать у себя в голове философские понятия, ибо, закончив пять классов школы в войну, имел очень смутные представления о том, что такого — философия. Работящих он любил людей и умных, а вот глупую бабу или пса шелудивого, он просто поколотил бы, с целью воспитания.

«Блядь, что ты делаешь?! Надо не так! Давай глубже его!» — говорил Дима, поскольку считал, что сошники плуга входят в землю на недостаточную глубину, а, следовательно, не будет почва мягкой и податливой; да еще и сорняков море нарастёт потом, ибо корни растений, уже тронувшихся в рост, не будут перерезаны.

Сенька, знав, что делает, или, по крайней мере знав, что делает, ибо вспахал со своим конем не одно поле, не понимал причину недовольства Дмитрия Саныча. А последний, свою очередь, не мог допустить, того, чтобы картошка выросла плохая, поскольку если что-то делал, то делал лучше всех.

Не выдержав «безобразия», Дима метнулся к коню, дабы научить парнокопытное, а заодно — и Сеньку нерадивого, как землю рыхлить. Он трехэтажным матом обложил животное и изо всех сих потянул за вожжи.

Конь, оказавшись в ситуации, которую не то что людской, даже конский мозг не может оценить рационально, дал прыти и поскакал через все поле. Может, испугался Димы лихого… Никто уже точно не узнает, о чем тогда подумало несчастное животное.

Но была здесь одна проблема. А именно — плуг. Не мог Дима плуг свой просто так коню отдать. И не столько плуга ему было жалко. Именно характер не позволял Диме отпустить непослушного жеребца. Да еще и люди смотрели на данную картину. Все Диму слушались, а значить и конь, пусть чужой — должен.

«Стой, блядь, стой!» — орал Дима. Но эти крики, проносящиеся по всей округе, не напугали гнедого, а только подзадорили. И вот, он уже мчался не как обычный конь, а как конь степного казака откуда-то из Кубани.

Впереди — забор деревянный, который Дима поставил, дабы воры и проходимцы не украли часть урожая. Человеком-то он был нежадным и всех своих «собутыльников» кормил, говоря — «Вот, моя жена приготовила». Особенно, соленьями, в частности — огурцами и помидорами маринованными, которые он раздавал направо и налево. Вся округа собиралась у Диминого гаража. Марии он каждый раз говорил, что идет «машину делать». А она даже не начинала разговор с ним, о том куда пропадают все соления. Потому что знала, чем подобные разговоры для нее закончатся. Но, вот воровства Дима не потерпел бы. Никто не смел обокрасть Диму!

Гнедой, увидев забор, понял, что пути дальше нет. Но картофельные угодья большими были, поскольку Дима любил, чтобы картошки было много. И принялся конь скакать по всему полю. А Дима за плуг держался, матом крича на всю округу. Соседи вышли из домов, поскольку перепугал он людей трусливых не на шутку. Димины маты, возможно, и в соседней деревне тогда слышны были. Однако, не можем мы этого знать точно.

Обскакав все поле вдоль и поперек, животное поняло, что мчаться дальше некуда. Не имея другого решения, конь через забор перепрыгнул, а Дима, вместе с плугом, за который неизменно держался обеими руками, вынес кусок ограды, мчась головой вперёд. Доски разлетелись во все стороны, а конь, с Димой и плугом позади, умчался в даль светлую. Маты и крики постепенно утихали где-то вдалеке.

Остановили коня только, когда он забежал на соседний хутор за несколько верст от деревни. Дима, когда домой пришел, был покрыт кровью, как после артиллерийского обстрела, но плуг свой не отдал. Все молчали. И только Мария тихо сказала: "Ой, дети, как мне этот дурак надоел, лучше б он сдох уже".