Рустик

Р У С Т И К

Саня молча подошел к длинному ряду подставки для беретов. Это была, говоря современным языком, креативная подставка. В нее бойцы войскового спецназа «Сокол» вложили, каждый, частичку своей души. Подставка была сделана из старой оружейной пирамиды, увенчанной сверху рядом черепов, человеческих черепов. Какие-то из них уже пожелтели от старости и сырости и прелого запаха, частого спутника армейских палаток. Какие-то еще светились белизной и радовали глаз, насколько могут радовать глаз одного человека останки другого. Но все они были отполированы, отполированы настолько, что за неимением зеркала в них можно было смотреть, если ты брился. Отполированы они были беретами. Краповыми беретами.

************

Рустам с детства был непоседливым ребенком. Бывало, когда к нему приезжала с дальнего аула бабушка и мать оставляла ее с ним на целый день, уходя на работу, бабушка настолько уставала от возни, что под вечер, когда мать приходила с работы, валилась на кровать и засыпала. На целый день хватало его энергии бегать, прыгать и скакать по всей квартире, по улице, по магазину. Переставлять вещи из одного места в другое, виснуть на занавесках, периодически отрывая их от карниза. Разбрасывать игрушки из ящика и книги из шкафа, при всем при этом напевая детскую песенку, выученную с мамой за ужином. Отца своего он не знал. Тот бросил мать, когда та еще не знала, что внутри у нее Рустам. Вернее, она сама от него ушла. Она сама не знала, что свело ее с этим человеком, который все время их знакомства называл ее шлюхой, проституткой и дрянью. Просматривал ее телефон, заглядывая в контакты и сообщения. Называя всех ее подруг суками, а друзей кобелями. Почему так было, объяснить трудно. Он у нее был второй и возможно последний, первую интрижку можно вообще было не считать. Но в тот момент, когда ей надоели такие отношения, она, несмотря на то, что жили они в квартире отца Рустика, а она сама была из аула и совершенно не была избалована, несмотря на это, решилась взять у него из заначки сумму денег, купила на нее билет и уехала в другой город. Возможно, она не повела бы себя так, если б знала, что у нее под сердцем уже живет Рустик, но все произошло именно так, а не иначе.

*************

Краповый берет Саня носил недавно. Он не мечтал о нем с детства, как любят подчеркивать в своих статьях о «краповиках» журналисты, корреспонденты и прочие военные эксперты. Скорее он хотел быть доктором, потому что в поселке, где он жил, не хватало фельдшера и приходилось ездить за 30 км к доктору в город. А когда мама заболела, отец возил ее туда, и Саня бывало по нескольку дней был один. И от этого он скучал. Или художником, потому что поселок их располагался в живописном месте, на излучине реки. И встав на край обрыва можно было долго стоять, наблюдая, как Волга течет, набирая силу. А на той стороне ее заливные луга, куда по осени он ходил с отцом на охоту на уток. И стоя на краю обрыва он мечтал, все время мечтал о том, что, когда вырастет, поступит в художественное училище, выучиться на художника и будет приезжать на Родину для того, чтоб запечатлеть ее родные просторы, пейзажи, людские портреты, не меняющиеся столетиями. С такими мыслями Саня учился и все не мог выбрать, какая же профессия лучше? Фельдшер или художник? Но пришла весенняя пора и выбор профессии за Саню решил Военком.

*************

В тот год в их поселке был жуткий недобор призывников, не могли досчитаться призывников и десятки военкоматов по всей России. Еще свежа была в памяти людей первая и вторая Чеченские кампании, новогодний штурм Грозного, штурм Бамута, Самашек, Шали Аргуна и других городов, и поселков. Многочисленные людские и материальные потери, молодые и не совсем, разновозрастные, побывавшие в этой мясорубке люди — одни — инвалиды, обивавшие пороги военкоматов в очередях за боевыми и путевками на лечение и протезы, вторые — здоровые, но очерствевшие душой и телом, и все эти люди, оказавшиеся вдруг никому не нужными, хотели понять одно — «За что?».

В их поселке тоже была пара таких людей. Один вернулся здоровый, вроде бы все в порядке и не прикладывался к бутылке лишний раз, устроился в милицию, как пришел. Но вот первое время, как приложится, беда. В беспамятстве бегал голый по всему поселку, орал что-то охрипшим от сигарет и спирта голосом. И все рвался кого-то вытащить из-под обстрела. Про Миху Сане рассказывали, что попала его рота нет, не в засаду, а оставлена была для обороны, только, когда обороняться уже было некому, когда замолк последний ПК с правого фланга и духи начали уже рядом, где-то метрах в двухстах, орать: «Аллах Акбар», Миха, несмотря на то, что у него были перебиты обе ноги, взвалил на себя ротного,, который еще подавал признаки жизни, предварительно переложив к себе его весь БК и пару «эфок» и пополз прочь в ближайшую зеленку, откуда его и вытащила десантура, прилетевшая на подмогу. За это получил он от Родины орден Мужества и путевку на лечение под Москву в санаторий.

Второй, Кузьмич, был человек в годах, уже далеко за сорок и подался туда за рублем. Работы в поселке в то время не было, а семью кормить надо было как-то. Собрался он и подписал контракт в артиллерийскую часть, на САУ. Особо какой-то жути не видел, да и не стремился к ней. Был он заряжающим. И видимо берегла его судьба, потому как за год войны в их батарее, как он рассказывал: «Всех молодых снайперы повыбивали, а мне хоть бы что…». Вернулся он в поселок с медалью, обустроился как-то нашел работу, и стал как все опять жить поживать, только медаль доставал на праздники и ходил с ней пьяный, да на рынке рвался отоварить местных продавцов восточной национальности.

Но на Саню все их рассказы, в отличие от его друзей, не прельщали, не производило на него впечатления вся эта геройская удаль и бесшабашная отвага. С детства он хотел только одного, выучиться, получить профессию, устроиться на денежную работу и вытащить мамку с отцом из этой, отживающей свой век дыры. Переехать поближе к Ростову, перевезти их всех с собой. И жить семьей.