Памяти Брэдбери

— Сегодня умер Брэдбери, — сказал Даня.

— Да, — вода омывала Ленкины босые ноги. Солнечное море одуванчиков волновалось на ветру. Оно сияло до самого леса на далёком горизонте, покрывая равнину по обе стороны прудов. Запоздавшее подмосковное лето веяло сонным и жарким дыханием. — Ты когда-нибудь пробовал вино из одуванчиков?

— Даже не видел. А что?

— Вот и я. Жалко…

Парень взглянул на сестру. Ленка сидела на песке, обняв руками колени: веснушчатые щёки горят первым загаром, волосы сияют в густом золотом свете вечернего солнца. Серые глаза смотрят на воду, и в них плещется отражённая печаль.

Она сама чем-то походила на свои любимые одуванчики. Наверное, этой своей кудрявой копной.

Они давно не виделись так, по-настоящему. Гуляя, разговаривая.

Наверное, поэтому он только сейчас вдруг по-настоящему осознал, что Ленке сегодня исполнилось семнадцать.

— Ты чего такая кислая? День рождения же!

— Он всегда был. Мне казалось, что я его знаю. Когда столько всего прочитаешь у автора, всегда думаешь, что его знаешь. Он казался… каким-то… незыблемым? — Ленка машинально чертила что-то на песке. — А теперь его не стало.

— Так убиваешься, будто он дед твой…

— Да! Дед! Он мне сказки на ночь рассказывал! — она вскочила. — Он был каким-то… столпом, понимаешь? На нём мир держался! Он писал о том, как мы в космос полетим, как на Марсе жить будем — а теперь его нет, и он увидел только, как люди себя за плазменными панелями хоронят, и делают всё, о чём он предупреждал ещё до того, как эти панели появились… Тупые животные!

— Лен…

— Никогда мы на Марс не полетим, никогда, никогда!

— Ленка!

Но она уже бежала через поле к посёлку, и одуванчики укоризненно шуршали ей вслед. Вот дурная! Хотя ладно, в конце концов, ей только семнадцать. Как там её любимый Брэдбери писал? «Когда человеку семнадцать, он знает всё, а если ему двадцать семь и он по-прежнему знает всё — значит, ему всё ещё семнадцать»?

Вот привязалась к этим панелям! Почти как к его ноуту. Комп, мол, ему дороже семьи, возвращается из универа — и сразу в интернет, компьютерный наркоман…

Хм…

Ну, может, в чём-то она и права…

Он вздохнул. Посмотрел на блеклое вечернее небо, заходящееся в сизый. Оглядел поле одуванчиков.

И улыбнулся своим мыслям.

— Андрей, только недалеко! Чтоб я тебя видела! — Ленка беспокойно следила за сыном.

— Что ты над ним трясёшься, как кура? Сам разберётся, не маленький!

— Хорошо вам, мужикам, — страдальчески вздохнула сестра. — Как там твои?

— Нормально. С погодой повезло. Через неделю вернутся наплававшиеся и загоревшие, — Даня сел на берегу пруда. — Ну что, ты уже в курсе, что наши сегодня высадились на Марс?

— Ага, — она счастливо улыбнулась. — Как подгадали!

— Тебе, видать, подарочек делали, — Даня скинул рюкзак с плеча. Вытянул длинный сверток. — С Днём Рождения.

— Ой, спасибо! — он следил, как сестра разворачивает пёструю обёртку. Где-то на даче ждали родители с шашлыками — но ничего, подождут. — О, вино! Без этикетки? Домашнее, что ли?

— Домашнее, — подтвердил он. — Десятилетней выдержки. Сам делал.

— Сам? Да не смеши мои тапочки!

— Сам. И угадай, из чего.

Она подняла бутыль на уровень глаз. Вгляделась в золотистую жидкость, походящую на жидкие солнечные лучи — и глаза её расширились.

— Дань, это…

— Одуванчики. С этого самого поля. Твои закупоренные семнадцать лет, — широко улыбаясь, он извлёк из рюкзака припрятанные бокалы. — Ну что, выпьем? Я десять лет ждал этого момента, в конце концов.

Вино мерцало мягким и тёплым светом.

— За Марс, — сказал Данька.

— За Брэдбери, — сказала Ленка.

— За нас.

И дуэт родных голосов слился в хрустальном звоне бокалов, полных вина из одуванчиков.