Часть 1

А ночью по лесу идет Сатана

И собирает свежие души,

Новую кровь получил Зима

И тебя она получит.

(Агата Кристи)

1. Шатун

Медведь объявился на исходе декабря.

Два охотника промысловика возвращались на гусеничном тракторе ДТ на основную базу, расположенную в одном из таежных уголков, на обрывистом берегу горной реки. Они отсутствовали три дня – проверяли капканы на соболей на окраинах своих охотничьих угодий, там, где массивный, горный хребет преграждал путь ветрам, взгорбив свою могучую, изрезанную глубокими распадками и провалами спину до самых облаков.

Еще издали, Туманов, ведущий машину, заметил, что на базе что-то не ладно: вешала с мороженной рыбой натянутые между деревьями были оборваны, остатки рыбы разбросаны на снегу. Летний столик, стоящий возле высокой березы, раздроблен в щепки, даже огромная поленница дров, сложенная под навесом, завалена и раскидана по сторонам как груда щепок.

Машина подкатила к избушке, сложенной из огромных, в обхват толщиной, ошкуренных бревен и они увидели зияющий черный проем, там, где еще три дня назад была дверь. Охотники переглянулись.

— Кажется, у нас побывали гости. – Проронил Сергей Котов, молодой напарник бывалого промысловика Виктора Николаевича Туманова, не один десяток лет промышлявшего в этих краях.

Туманов открыв кабину, спрыгнул на утоптанный снег. Из за обтрепанного, замасленного сиденья извлек свой карабин «Медведь», передернул затвор и не спеша подошел ко входу в зимовье. С опаской заглянул вовнутрь, но ничего не смог разглядеть. Охотник подал знак напарнику, что бы тот заглушил машину. ДэТэшка взревела, набирая обороты, пару раз фыркнула и затихла. Сразу наступила звенящая, зловещая тишина. Лишь скрип снега под валенками охотника, переминающегося с ноги на ногу у черного проема, доносился до Сергея, замершего в кабине. Отточенным движением, переломив стволы своей двустволки, он заменил патроны с дробью на пули, выбрался из машины, быстро (насколько позволяла зимняя одежда: валенки, ватные штаны и полушубок) скользнул на другую сторону дверного проема.

— Николаич, вроде тихо. – Проговорил он, приподнимая лисью шапку и прислушиваясь — не исходят ли посторонние звуки из избушки.

— Серега, не дергайся, будь на чеку, зверюга может затаиться, поджидая кто первый сунется внутрь. У меня уже был случай, еле живой остался… Вломился в зимовье, прямо в лапы к зверю.

— Что будем делать, темнеет?

— Нужен факел. И свет и защита, зверье боится огня.

— Сейчас…

Сергей топором срубил ветку, намотал на нее кусок промасленной тряпки из кабины трактора. Отвинтил горловину топливного бака, окунул туда палку. Чиркнул толстой охотничьей спичкой и поджег свое «сооружение». Тряпка вспыхнула желтым, пламенем, с большим количеством копоти. Держа в одной руке ружье, в другой факел он шагнул к дверному проему.

— Дай мне! – Туманов не глядя на напарника, протянул руку.

— Николаич, подожди… — Сергей поставил ружье на снег, оперев стволами о стену. – Я захожу, ты меня прикрываешь.

— В боевика решил поиграть? Жить надоело? – голос спокойный, но твердый, вместе с паром исходил из заиндевелой бороды охотника.

— Не, пожить мне еще очень хочется, просто ты не сможешь прицельно выстрелить, держа одной рукой ружье, а другой факел.

— Так вот, держи винтовку, а факел дай мне, едрен-батон!

— Туман, ты стреляешь лучше меня, ты это знаешь. Да и, не смотря на твои годы, — с этими словами Сергей усмехнулся, уверенный, что напарник мысленно обложил его «ласковыми выражениями», – реакция у тебя получше.

— Вот стервец, – сердито, но не злобно процедил Виктор, – я тебе припомню «твои годы». Давай, заходи! – резким движением он вскинул карабин.

Сделав глубокий вздох, Сергей, словно в глубокий омут нырнул в дверной проем. Факел разорвал темноту, загоняя ее по дальним углам. Размахивая огнем, охотник выгонял тьму из всех потаенных уголков где мог затаиться зверь. Сергей почувствовал за спиной тяжелое, возбужденное дыхание напарника.

— Вроде чисто! – Выдохнул он.

— Николаич, ты гляди, че эта тварюка наделала! – Сергей осветил факелом избу. Их глазам предстала ужасная картина погрома, словно внутрь кинули ручную гранату. Все что могло быть сломано и разбито, было сломано и разбито. Матрацы и одеяла разорваны, металлическая печь, вмонтированная в каменную кладку, вывернута и лежит на боку. То, что некогда было столом, теперь представляло собой груду переломанных досок и щепок. Но самое ужасное было не это: Сергей опустил факел, освещая пол, и сердце его вздрогнуло от боли – на полу лежала оторванная, окровавленная голова Верки.

Верка ощенилась три недели назад, и охотники оставили ее в избушке с тремя пузатыми щенками и запасом пищи на несколько дней. Все что теперь осталось от белогрудой лайки, любимицы охотников, это изуродованная голова, с оскалившейся пастью и клоком бурой шерсти в зубах. Видно было, что собака до последнего вздоха защищала свою жизнь, и жизнь своих барбосов. Пол вокруг был заляпан застывшей кровью.

— Сука, он сожрал Верку! – Зло процедил Николаич.

— И щенков похоже тоже, — вздохнул Сергей.

— Серега, это шатун, все нормальные медведи спят в своих берлогах до весны, едрен-батон!

— Шатун… мать его.

— Да, и судя по отметкам когтей довольно крупный. И почему он не в спячке? Лето в этом году было урожайное, недостатка в пище не было. Все нормальные медведи нагуляли жир и спокойно спять в своих берлогах посасывая лапу.

— Черт!

— Этот зверь серьезно болен или ранен. Такие медведи очень опасны, они не могут самостоятельно добывать дикую пищу, и в большинстве своем становятся людоедами.

— Час от часу не легче, людоеда нам еще не хватало под боком!

Туманов подобрал с пола, рядом с головой Верки, разбитую лампу «летучая мышь». Вытряхнул остатки стекла и поджег фитиль.

— Убери эту коптильню, дышать нечем, – кивнул он на факел.

Сергей вышел наружу, ткнул горящий факел в снег. На берег наползала ранняя, зимняя, морозная ночь. Смазанное движение привлекло его внимание в просвете между деревьями, со стороны реки. Охотник напрягся, сердце бешено застучало в груди, отдавая в ребра. Он подобрал ружье, стоящее у входа, снял с предохранителя. В этот момент из зимовья вывалился Туманов, задев его плечом. Сергей вздрогнул, непроизвольно отпрянул.

— Тфу, черт, Николаич, ты напугал меня!

— Тише, тише, не застрели меня. Теперь нам нужно быть в двойне осторожными. Эта тварь далеко не уйдет, едрен-батон. Он знает, что тут есть доступная пища, и она ему нужна. Слей воду из радиатора, пока совсем не стемнело, ато движок заморозим.

Несколько часов наводили порядок в разгромленной избушке. Первым делом установили на место и разожгли помятую печь. Кое как починили дверь и восстановили стол. Сложили вещи. Сергей бережно вынес голову Верки на улицу, и положил на крышу бани.

По зимовью, от развороченной печи, исходили волны тепла. Туманов занес ружья внутрь, хотя раньше всегда охотники вешали их снаружи у входа, для предотвращения коррозии. Охотники продрогли и проголодались. На скорую руку сварганили ужин, и прихлебывая обжигающий чай обсудили создавшееся положение:

На участке объявился медведь-шатун, который возможно не прочь полакомиться человечиной. Половина съестных припасов уничтожена. И самое главное: они лишились собаки – надежного и верного сторожа, который не даст застать их врасплох.

Положение оказалось крайне паскудным. Зимовье теперь нельзя оставлять без присмотра, кто-то должен оставаться и стеречь оставшееся добро, другой должен ежедневно проверять расставленные капканы, опять же без прикрытия. Поодиночке являясь наиболее уязвимой мишенью для зверя. Без оружия теперь было даже опасно выйти к реке за водой, а в темноте покидать пределы избушки было бы подобно самоубийству.

— Блин, теперь поссать страшно выйти! – Ругнулся Сергей.

Туманов кивнул, попыхивая папиросой:

— Как на войне: ты ссыш, я тебя прикрываю, я ссу ты меня. По большому только днем, едрен-батон.

— Весело мля! – Сергей отхлебнул остывающий чай из алюминиевой кружки.

До его ушей донесся шорох, исходивший из под нар, на которых они сидели. Охотники переглянулись. Туманов метнулся к винтовке, висящей на стене. Сергей медленно поставил кружку на стол.

— Кот, замри! – Прошипел Виктор. Он присел, заглядывая под нары.

И тут на свет, щуря подслеповатые глаза, выполз полуживой щенок. Сергей подхватил его на руки.

— Господи, как ты выжил!?

Щенок дрожал от холода, голода и страха. Он жалобно заскулил.

— Вот это да! – Туманов погладил пушистый комочек. – Молодчага! Ты обманул эту зверюгу!

Охотники принялись нянчиться с едва живой собакой: укутали в одеяло, развели в теплой воде сухого молока и накормили измученное животное. Щенок радостно поскуливал. Тыкался мокрым носом в ладони. Наевшись и согревшись заснул под теплым боком Котова.

2. Осадное положение

На следующий день охотники устроили «субботник»: усилили входную дверь, сложили разбросанные дрова, оставшиеся съестные припасы уложили в мешки и подвесили на дерево, как можно выше. В общем, перешли на осадное положение.

Туманов внимательно изучил следы вокруг базы и сделал два открытия; первое: медведь ушел в низ по реке, но мог в любой момент вернуться, и второе: животное оказалось женского пола. Что заставило медведицу подняться в зимнее время из берлоги и заняться разбоем, так и оставалось загадкой.

Прошла неделя. Охотники по очереди ходили проверять капканы расположенные недалеко от базы, так что бы за светло можно было вернуться в зимовье. Но зимний день короток, как заячий хвост, и ближайшие капканы оставались пусты – соболь ушел к дальним кордонам.

Очередным долгим, зимним вечером, обсудив создавшееся положение, Туманов, на правах старшего, решил на следующий день отправиться к дальним распадкам на несколько дней.

— Серега, ты уж будь тут поаккуратнее, — давал он наставления напарнику, — в потемках из избушке не суйся. Днем без ружья тоже не шастай, за водой там, или дровишек принести…

— Ладно, Николаич, все будет нормально, ты сам будь аккуратнее, тебе одному придется шнырять по дебрям, без собаки.

— Ниче, не в первой. Может удастся лося завалить, у нас продуктов в обрез до Нового Года осталось, мясо нам сейчас будет очень кстати.

— Тяжело тебе будет одному, может вместе махнем?

Туманов отрицательно покачал головой.

— Управлюсь. Нельзя вдвоем. Базу нужно стеречь, иначе мы с тобой останемся без пищи и крова. До весны хрен протянем.

— А лося завалишь, как дотянешь такую махину?

— Если повезет с сохатым, мясо спрячу, потом на ДэТешке прикатим, заберем…

— Может сразу на тракторе поедешь?

— Не, этой железякой распугаю всю живность на десяток километров, соболь совсем уйдет за хребет. Лучше я на лыжах… потихоньку, оно вернее.

— Ночевать под открытым небом будишь?

— Не хотелось бы. Думаю засветло успею до рыбацкой хижины, вниз по реке, в двадцати километрах. Там заночую.

— Ага, до нашей хижины у перевала еще больше тридцатника.

— Ниче, успею. В молодости для меня тридцать км было тфу, раз плюнуть.

— Все молодишься, Николаич, вон голова уже седая. Говорю, давай я пойду.

— Не спорь, едрен-батон! У тебя конечно силенок побольше, зато у меня опыта — вагон и малая тележка. Да и места я эти как свои пять пальцев знаю. Ты же второй сезон только промышляешь. Не обижайся, сопляк ты еще Кот против меня. Горяч и тороплив. Поэтому невнимателен. В раз в лапы косолапому угодишь. Твоя Танька меня со свету сживет.

Сергей посмотрел на напарника, неторопливо попивающего чай, вприкуску с сухарями.

— Сдаюсь дед, твоя взяла.

— Я те дам дед! – Пригрозил Виктор кулаком. – Вот вернусь, еще поборемся. Посмотрим кто кого, враз на лопатки уложу. Забьемся?

Котов засмеялся.

— Давай. Если выиграю, по весне бороду сбреешь.

— Ишь че захотел. А я с тебя чего возьму?

— Если твоя возьмет, я до весны посуду буду мыть.

— Хорошо, уговор. – Туманов протянул руку. Сергей хлопнул по его ладони в знак закрепления сделки.

— Очень мне охота посмотреть на твое безбородое лицо.

— Как кажуть у меня на родине, на Украине: не кажи гоп, доки не перестрибнеш.

— Не тянет на родину?

— Тянет. Вот в этом году, сдадим нашу пушнину, на деньги рвану до дому. Охота по местам из детства побродить, корешей юности повидать.

— Да чего-то сезон у нас в этом году не заладился блин, сплошные проблемы… — вздохнул Котов.

— Все наладиться, добудем собольков еще, вернемся домой с бабками. Женим тебя на твоей Танюхе. Подарок ей пару чернобурок на воротник а? Ни одна баба не устоит.

— Ладно тебе. – Махнул Сергей рукой, пряча улыбку в жиденькой бородке, еще не успевшей отрасти с начала охотничьего промысла. В отличие от Туманова, по окончании сезона бороду он сбривал, Татьяне не нравилось его лохматая внешность. Обзывала его дикарем лесным, лешим и медведем. Ей и невдомек было, что все ее слова он воспринимал как комплемент.

— Ну все, давай ложиться спать. Завтра вставать рано. Жалко эта лохматая бестия приемник укокошила. Так хорошо просыпаться под музычку, едрен-батон…

3. Кот

Утром, лишь солнце показалось над застывшей рекой, Сергей проводил напарника в дальнюю дорогу и остались они вдвоем со щенком на хозяйстве.

Короткий зимний день в заботах пролетел незаметно. Вечером Сергей попытался починить разбитый приемник, но у него ничего не вышло.

— Да, прав Николаич, плохо без музыки…скучно. – Сказал он щенку, пригревшемуся у печки.

Ночь прошла спокойно.

Наутро Сергей решил устроить банно-прачечный день. Затопил баньку, расположенную на краю обрыва в реку. Натаскал воды из проруби. Перестирал вещи, постельное белье. Сам вдоволь напарился. После баньки, подумал о том, что сейчас бы не помешал большой бокал холодного, пенного пива.

После ужина, коротал вечер с потрепанной книжкой. Щенок суетился под ногами, трепал старые кроссовки, служащие Туманову домашними тапочками. Вдруг он заскулил и забился под нары в дальний угол. Сергей насторожился: до его ушей донесся скрип снега за бревенчатой стеной избы. Отбросив книгу, он схватил ружье, с заряженными пулями. Страх скользкой, липкой дрянью, стекал с лопаток, по позвоночнику, в низ, до самых пяток. Предательски задрожали ноги. Котов отчетливо слышал, как кто-то ходил вокруг избушки.

Зверь вернулся. Он знал, что охотник остался один, и теперь он более уязвим.

Парень подкинул дров в печь. Хорошо, что он сделал большой запас, и до утра дровишек ему должно хватить. Не придется выходить в ночь, во тьму, туда, где затаился зверь. Подпер дверь толстым поленом. Забаррикадировал деревянными ящиками, хотя понимал, что эта защита призрачна. В небольшие, (сейчас он как никогда был рад, что Туманов, когда строил зимовье, оба окна сделал маленькими, пол на пол метра) замороженные окошки попытался разглядеть, того, кто нарушил его покой. Но ничего не увидел, кроме тьмы, наползающей на тайгу. Но зато отчетливо слышал, как скрипит снег в морозном воздухе, под массивными лапами не прошеного гостя.

Эта ночь показалась ему длинной в жизнь. Сергей держал в руках ружье, полусидел, полулежал на нарах, подложив под спину подушку, уставившись на входную дверь. На стене тикали старые часы, в форме совы, гулкими ударами отдаваясь в ушах. Глаза совы вращались влево – вправо повторяя отсчет времени. Секунды, как тягучая, вязкая, липкая древесная смола перетекали в минуты. Те в свою очередь, словно нудная, противная зубная боль, превращались в часы. Ну а час, словно сама бесконечность, не спешил сменяться на новый.

Тик — одна секунда, так — вторая секунда…

Рука, держащее ружье занемела.

Тик — секунда, так — еще секунда …

Переложил в другую руку.

Тик-так, тик-так…

Тело затекло в неудобной позе.

Тик-так, тик-так, тик-так…

Положил под спину второю подушку.

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Веки смыкаются… Проклятые часы убаюкивают…

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Ружье стало невесомым, слилось с руками, растаяло в воздухе…

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Пелена перед глазами…. Дверь плохо видно… Она растворяется как утренний туман на солнце… Если дверь исчезнет зверь ворвется во внутрь…

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Как медленно течет время… Проклятые часы, нужно их разбить, время ускориться…

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Где ружье?.. Я ничего не чувствую…

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Отчетливый скрип снега за стеной.

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Протер глаза — пустой дверной проем снова обрел дверь.

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

За окном мелькнула неясная тень.

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Только не спать, не спать….

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Кажется дверь шевельнулась, поддалась…

Тик-так, тик-так, тик-так, тик-так…

Это конец, нужно проснуться…

Тик… часы остановились…

стрелки замерли…

пластмассовые глаза уставились на охотника…

ЧАС «Ч»…

Дверь с треском взорвалась, в зимовье ворвался ужасный, лохматый зверь. Медведя он мало напоминал, скорее демона из ада. Его глаза полыхали желтым, ядовитым, демоническим огнем. Оскаленная пасть сверкнула желчной слюной покрывающей желтые, неимоверно огромные, загнутые во внутрь клыки.

Сергей попытался вскинуть ружье, но увидел, что руки его пусты. Чудище разъяренной фурией ринулся на него. Последнее что успел подумать Котов, «где же я оставил ружье?», и огромная пасть поглотила его…

Сергей вскочил на нарах. Ружье выпало из рук, глухо ударившись о деревянный пол. Он тяжело дышал. Схватился за горло, уверенный, что почувствует, как липкая кровь пульсирует из разорванной артерии. Взглянул на дверь – та, как ни в чем небывало стояла на своем месте. Сергей перевел дух.

— Сон… это все сон…

С невообразимым облегчением, что все ему приснилось, он опустился на нары, но в этот миг, окно расположенное на противоположной стене, взорвалось тысячами осколков, и огромная голова, с оскаленной, влажной, розовой пастью, издавая оглушительный рев, проникла в оконный проем. Сергей машинально вскинул ружье, нажал на курок и оглушенный выстрелом проснулся…

Вскочил на нарах, весь мокрый от пота, возбужденный. Частое дыхание со свистом вырывалось из легких. Взгляд метнулся к двери – дверь на месте, к окну – стекло целое и невредимое.

— Господи, это был сон! – выдохнул он.

Взглянул на часы – те все так же монотонно отсчитывали секунды, а до утра оставалась совсем немного – вечность. Сергей встал, покачнувшись – в голове еще мелькали обрывки кошмара: сломанная дверь, разбитое окно, разъяренный зверь, оскаленная пасть. Печь прогорала, в зимовье потянуло холодом. Котов открыл топку и закинул последнюю партию дров.

— До утра я, пожалуй, и околею. – Сказал он печке, словно убеждая экономно расходовать последний запас дров.

Из под нар донеслось жалобное поскуливание щенка.

— Что бедолага, замерз? Иди ко мне, вдвоем будим греться.

Сергей наклонился к нарам, намериваясь достать замерзшую собаку.

— Барбос, иди сюда. – Сказал он в темноту, заполняющую промежуток между полом и нарами. Но темнота вдруг ожила, заклубилась и рванулась к нему трансформируясь в огромную пасть зверя. Обдала его слюной и смрадным, гнилостным зловонием.

«Не может быт!» – Удивленно подумал парень, когда услышал, как хрустнули его шейные позвонки.

Он подпрыгнул так резко, что свалился с нар на пол. Взгляд его вперился в густую темноту под нарами. Машинально попятился к противоположной стене, ожидая, что сейчас его ночной кошмар превратиться в реальность. Глаза метались по темной избушке – фитиль керосиновой лампы почти прогорел, мерцал далекой звездой, в ночном небе где-то под потолком. Тьма окружала его плотными, бархатными кольцами. И в этой тьме блуждали остатки его кошмара.

— Я сойду с ума, – сказал он, поднимаясь на ноги, — веселая ночка.

Сергей подкрутил фитиль, язычок пламени взметнулся вверх, освещая зимовье, разгоняя тьму и ночной кошмар. Он осмотрелся: все на месте, все целое, все происходящее было не больше чем игра его возбужденного сознания. Только он так подумал, как в этом момент услышал поскребывание в дверь. Такой звук могли издавать огромные, острые когти, скребущиеся по дереву. Затем дверь сотряс легкий толчок, словно пробуя ее на прочность. Котов схватил ружье, лежащее на нарах, снял с предохранителя.

— Вали отсюда! – заорал он, истерическим голосом. Он уже не мог отличить реальный мир от мира снов, но был уверен – зверь находиться за дверью, пытается ворваться, что бы растерзать его.

Мощный удар обрушился на дверь, так что доски прогнулись. Снова удар – только щепки полетели. Еще один удар и дверь не выдержит.

— Хрен тебе! – завопил Сергей, разряжая оба ствола в проломленные доски. Приклад больно ударил в плече, едкие пороховые газы наполнили избушку. После оглушительного выстрела воцарилось полная тишина. Снаружи все стихло.

— Ушел, гад. – Сказал Сергей, но голоса своего не услышал. Понял, что оглушен. Шестым чувством почувствовал движение за спиной, там, где была глухая стена, и ничего не могло было находиться, но ОНО БЫЛО ТАМ! И когда огромная, лохматая лапа, с острыми, как бритва когтями сгребла его поперек туловища, ломая кости, словно спички, он лишь устало подумал: «Твоя взяла».

Тело занемело от холода. Печь давно прогорела и зимовье стремительно остывало. Охотник взглянул на часы над головой: восемь часов утра. До рассвета еще больше часа. Он поднялся, размял затекшие, задубевшие конечности. Заторопился к печке. Положил ладони на железные бока, покрытые ржавчиной, впитывая последние крохи живительного тепла, но печь почти остыла. Открыл дверцу, кочергой поворошил угли, подул в топку пытаясь извлечь остатки тепла, но лишь закашлялся от едкого пепла. Из-под нар, дрожа от холода, выполз щенок. Жалобно заскулил.

— Иди сюда Барбос, иди, будим греться. – Он взял щенка на руки, прижимая его к груди. – Ну и ночка, чуть крыша не поехала. – Пожаловался он собаке, уткнувшейся влажным носиком в теплое тело человека.

— Ну ничего, через час начнет светать, притяну дровишек, растопим печку, согреемся. – Котов прикрыл глаза, блаженно представляя как натужно гудит печь, мерцая красными боками.

— Как там интересно Туман? Ему труднее. Ниче, прорвемся, едрен-батон. — Добавил он, невольно копируя напарника.

Через полчаса, Сергей заметил, как изо рта идет пар, а воду в ведре затянуло коркой льда. Охотник ходил, укутавшись в ватник взад и вперед по избушке. Под ватником копошился щенок – ему было немного теплее.

— Мне тепло, тепло, тепло. – Приговаривал он как заклинание.

Выглянул в окно, выходящее на реку. На кромке горизонта появился отблеск зари, предвещающий скорое появление солнца.

— Ну вот, еще минут десять… еще немного.

Десять минут не прошло, Котов не выдержал. Закутав щенка в одеяло, разбарикадировал дверь и накинув шапку вышел наружу. Обжигающий ледяной ветер ударил в лицо. Он задохнулся, прикрыл рот меховой рукавицей.

«Погода ухудшается, это плохо…».

Сергей осмотрелся: в утренних сумерках видимость составляла не более десяти метров. Зверь мог затаиться за ближайшими деревьями.

«Одна охапка дров, только одна!» — с этой мыслью он рванулся к поленнице. В горячке схватил слишком много поленьев, по пути в избушку половину растерял, но все же оставшихся хватило растопить печь, закипятить чайник, согреть дрожащее тело обжигающим, терпким чифиром.

С восходом солнца, погода не наладилась. Ледяные, как сама смерть, порывы ветра налетали с реки, и тайга стонала как умирающий старец. Сергей осмотрел местность вокруг базы, и убедился, что медведь был здесь прошлой ночью. Подходил очень близко.

Зимний день таял, словно сосулька на солнце. Охотник запасся дровами с избытком – ему предстояла очередная, кошмарная ночь. На исходе дня направился к реке за водой. Ветер выдул снег, и гнал поземку по бирюзовому зеркалу льда.

«Не хватало еще пурги, ненастье задержит Тумана…» — думал он, возвращаясь с ведром в одной руке, ружьем в другой. У входа в зимовье, охотник занятый своими мыслями не заметил распахнутой двери, по инерции сунулся в избушку и нос к носу столкнулся с медведем.

4. Туман

Туманов размашистым уверенным шагом скользил на широких лыжах по припорошенной лыжне. За плечами объемный рюкзак, на плече винтовка. В руках длинная палка — кухоль, служащая балансиром, шестом для сбивания густой шапки снега с деревьев, плотно подступающих к лыжне, а также щупом, для прощупывания снежного покрова.

Лыжня змеилась вдоль реки, иногда отдаляясь на значительное расстояние, особенно в тех местах, где в реку вливались многочисленные ручьи. Чтобы обогнуть устья, приходилось забирать в лес, а здесь на ветках лежал слой снега, готовый вмиг засыпать охотника с головой. Ловким движением, Туманов освобождал ветки от массивного груза, расчищая себе проход.

В местах, где обрывистые скалы прижимались к руслу, лыжня круто спускалась вниз, к реке, универсальная палка служила балансиром для равновесия. Дальше путь лежал по льду, покрытому метровым слоем снега, вот в таких местах палка нужна была для прощупывания снега, иначе легко можно было угодить в пропарину – места, где вода размыла лед, выбравшись на волю. Впрочем, за более чем тридцатилетние скитания по тайге, Туманов научился вычислять эту «верную погибель охотника» из далека: по легкой дымке клубящейся над пропариной, по снегу осевшему от воды, по едва уловимому шуму реки, журчащей под слоем рыхлого снега, и держался подальше от этих ловушек.

У поваленной сосны сделал небольшой привал: разжег костерок, поджарил сало, вскипятил чай. Зимнее солнце достигло своей высшей точки положения на небе, задержалось немного и стремительно покатило к горизонту. Не теряя времени, Туманов, став на лыжи двинулся в путь. До рыбацкой хижины оставалось еще несколько часов ходу.

Хижина рыбаков, расположенная на пологом берегу, на слиянии двух рек, встретила охотника уже в сумерках заколоченными окнами и выбитой дверью. Лыжей, раскопав вход, охотник через сени, проник внутрь строения, сколоченного из досок и обшитого рубероидом. В хижине отсутствовала печь, лишь очаг, обложенный камнем. Над очагом в крыше зияло отверстие, для дыма. Скинув рюкзак, охотник принялся обустраивать ночлег: натаскал дров, разжег огонь, подвесил чайник. Прислонил выбитую дверь, обложил ее старыми матрацами, что бы хоть как то сохранить драгоценное тепло. Уже час горел огонь, а тепла в этом сооружении как не было, так и нет. Пар клубился изо рта.

— Да, что бы обогреть эту халабуду, нужно пол тайги сжечь. – Проговорил Туманов, примостившись у очага, поближе к огню и прихлебывая горячий чай. Через тонкую стенку, он услышал волчий вой, тоскливо прокатившийся над долиной.

— Что, холодно, серое братство? – сказал он, подкидывая дров в очаг. – Мне тоже, но у меня есть огонь, и я в лучшем положении.

Привычка разговаривать вслух, с любым существом или предметом в тайге, будь-то мышь-полевка, птичка, пчела, дерево или огонь выработалась у Туманова где-то лет после десяти таежной жизни. Он и сам не заметил, как это вошло в обычное дело. Иной раз, на промысле по нескольку месяцев не повстречаешь ни одной человеческой души, с кем бы можно было перекинуться словечком. Поначалу это было тяжело, вызывало дискомфорт. И в определенные моменты ловил себя на том, что разговаривает сам с собой. Мог даже ожесточенно спорить о чем-то громко вслух. Это пугало тогда еще молодого охотника, наводило на мысль о помешательстве или раздвоении личности. Вот тогда он научился общаться с окружающим его миром, как делают это коренные жители севера: чукчи, эвенки, якуты. Благо мир этот был богатым, насыщенным, разносторонним. Ведь основную часть, своей охотничьей, бродячей жизни он провел один. Ни семьи, ни детей. Он и напарником обзавелся лишь в позапрошлом году, после того как летом сломал ногу, в буреломе, и едва не погиб от потери крови. Практически ползком выбирался к людям через тайгу. Тогда и решил: полтинник не за горами, хватит молодиться и искушать судьбу.

Тяжело было первый сезон свыкнуться с молодым напарником. Привык все делать сам, а тут это сопляк, сунул везде свой нос, да к тому же неумело. Вообще трудно находиться девять месяцев в году, вместе, с посторонним человеком, со своими привычками, вкусами – совершено отличными от твоих. То кружку не там поставил, то не ополоснул, то чай не так заварил, то еще сотни других «не так», «не туда», «не там», «не то». К новому году дал себе зарок: больше в паре в тайгу ни ногой! Но к исходу сезона, пообтесались, притерлись друг к другу. Серега оказался смышленым пареньком, хоть и норовистым. Да и Туманов пересмотрел свои взгляды и привычки, особенно после того, как с приходом весны, угодили они однажды в берлогу только что проснувшегося медведя. Голодного, исхудалого. Медведь ринулся на Туманова, вот тогда его старая ТОЗочка дала первую осечку. А Серега молодец, не сплоховал, не впал в ступор как некоторые при первой встречи с хозяином тайги, уложил зверя почти в упор.

Поэтому в новый сезон  Туманов сменил винтовку  и снова взял Котова с собой.

Время было позднее. Виктор подтянул деревянный стол к очагу, устроил на нем постель.

— Ниче, перезимуем. – Сказал он огню, зимней порой, чаще всего основному собеседнику охотника. – Интересно, как там Серега, чет я за него волнуюсь. Прям близкий стал он мне, чертяка. Не спокойно на душе. Парень молодой, горячий, но опыта с мышиный хвост. Как бы беды не вышло.

Туманов улегся на стол, укутался телогрейкой. Под голову положил рюкзак. Закурил папиросу, выпуская дым в потолок, туда, где чернела дыра. Сквозь дым, видел, как высоко в морозном небе замерцали зимние звезды.

Пока папироса догорела, к уставшему Туманову пришла дрема. Засыпая, он кинул окурок в очаг, и забылся, блаженным, но чутким сном. И в эту зимнюю, морозную ночь, в холодном, продуваемом сквозняками балагане, ему приснился сон. Теплый летний сон.

Туманов вернулся на родину, где когда-то давно появился на свет, и провел свое беззаботное детство. Он стоял на пригорке, обдуваемый теплым ветром, откуда открывался чудесный вид на бескрайние донецкие степи, выжженные летним солнцем. Внизу змеилась небольшая речка, берега которой поросли раскидистыми ивами. На пологом склоне угадывалась небольшая деревенька, и где-то там стоял и его отчий дом – дом детства. Он стоял, вдыхая полной грудью ветер, настоянный на полыни. Вдовья трава – ковыль, волнами гуляла по холмам. Безмерное счастье наполняло грудь. Он словно вернулся в то далекое, недостижимое, беззаботное детство.

— Привет, Витек! – услышал он за спиной. Обернулся и не поверил: перед ним стояли друзья его детства.

— Юрка, Димон, Кирюха – это вы!?

— Как видишь. – Дима ощерился улыбкой.

— Здарова, пацаны! Тыщю лет вас не видел!

— Где пропадал, Туман? – Кирилл держал руки в карманах своих застиранных шорт.

— Эх, парни, где меня только не носило, расскажу, не поверите!

— А ты попробуй, – усмехнулся Юра, — ты всегда был горазд прибрехать.

Друзья дружно засмеялись. Вместе с ними засмеялся и Туманов. Но, что-то не давало ему покоя. Возможно, это были облака, которые появились на линии горизонта. Облака стремительно приближались, росли, клубились наливались чернилами. На степь легла тень. Повеяло холодом. Тень легла и на лица его друзей.

— Ну как вы тут поживаете?

— А ты разве не видишь? – Юра кивнул на потемневшую степь.

Черные, грозовые тучи закручивались над их головами в спираль. Ледяные порывы ветра трепали скудные одежды товарищей. И только тут Туманов обратил внимание, что он в зимней одежде, охотничьей одежде.

— Но это не всегда так. – Возразил он.

— Для нас всегда. – Как то обреченно, опустошено обронил Кирилл.

И тут Туманов сделал еще одно открытие, которое его удивило, даже испугало.

— Парни, а вы ведь совсем не изменились! Вам, как и прежде одиннадцать лет! – он посмотрел на свои морщинистые, жилистые руки, с желтыми никотиновыми пятнами на пальцах.

Друзья дружно повернули головы в сторону надвигающейся бури. Словно не могли смотреть в глаза своему постаревшему товарищу.

— Что случилось, как?

— Помнишь Гремучую балку?

— Помню. Мы еще там копались, оружие хотели найти, военное.

— Мы нашли… — вздохнул Дима. С его словами черное небо разрезала огромная, зигзагообразная молния, и оглушительный гром сотряс степь.

— Авиационная бомба, слыхал про такие?

— Не может быть… — проронил Туманов.

— Пошли, мы тебе покажем. – Друзья протянули ему руки. Он словно опасаясь обжечься, заключил их детские ладошки в свою мозолистую ладонь. И в этот миг молния, ударившая сверху, пронзила его, и хлынул ливень.

Он стоял на поляне, на дне Гремучей балки. Деревья окружали поляну. Они подсвечивались неизвестным источником света, отбрасывали корявые, уродливые тени. Тени змеились, шептались, извивались. Упругие струи дождя хлестали лицо. Потоки воды стекали по заросшим щекам, по подбородку, заливали глаза. Посреди поляны зияла огромная воронка: вывороченные корни, черная земля вперемешку с глиной, обожженная трава. Туманов пригляделся, смахивая воду с глаз, и ноги подкосились от ужаса: вокруг воронки валялись то тут, то там останки тел! Оторванные конечности, развороченные кишки, обезображенные головы. Они были везде, даже на уродливых ветках деревьев. Но и это было не самое ужасное: по поляне двигались серые тени. Смачно хрустели костями и сухожилиями. Это были волки. И они пожирали останки его друзей! Это был адский пир!

— Как же так… — ошеломленно проговорил Виктор, невольно делая шаг назад.

Самый крупный волк, видимо вожак стаи, поднял голову. Шерсть вокруг пасти была вся в крови, на клыках прилипли куски мяса. Волк закашлялся, словно пытаясь отхаркнуть только что проглоченный кусок. Но в этом кашле, охотник отчетливо услышал:

— С-м-е-р-т-ь т-в-о-я з-а с-п-и-н-о-й.

Туманов обернулся, и огромная тень заслонила собой хмурое небо. Тень встала на дыбы, и медвежьи когти обрушились на человека.

Туманов проснулся. Очаг почти прогорел. Он чиркнул спичкой и закурил папиросу.

— Плохой сон, очень плохой. – Сказал он углям, мерцающим во тьме.

Больше заснуть не смог. Разжег огонь. Поставил чайник. И постоянно в голове пульсировала одна мысль:

«Дурной сон, очень дурной».

Когда солнце появилось над рекой, он уже стоял на лыжах, готовый двинуться в путь. Последний раз обернулся на рыбацкую хижину, и заскользил по своей вчерашней лыжне. Ему нужно было вернуться с полкилометра назад, а затем свернуть в распадок, уходящий от реки, к дальним гольцам.

Он размеренно шел на лыжах, снег скрипел под ногами, и с этим скрипом в голове звучало:

«Сон, плохой сон. Не к добру».

Занятый своими мыслями, он сразу и не заметил, как его вчерашнюю лыжню нарушил след. И это был медвежий след.

— Вот черт, эта сволочь шла за мной. Но погоди, у хижины следов не было, я бы заметил. – Разговаривал охотник вслух.

Он снова развернулся в сторону ночевья, и направился по следу. Не доходя до хижины буквально сотню метров, медвежий след круто свернул на девяносто градусов, и направился к противоположной стороне реки.

— Куда ты идешь? – Туманов присел, снял рукавицу, подлел медвежий след. На ладонь легла корка, с отпечатками когтей. – Ты прошел здесь вечером. Ко мне ты не решился сунуться, ведь я был готов к встрече. Стоп! – неожиданная догадка прожгла мозг.- По ту сторону реки угодья Бичугина! Ай, беда, беда!

Не раздумывая, Туманов направился по медвежьему следу.

Торопился, двигался без привалов. Предчувствовал непоправимую беду. Проклятый ночной кошмар не отпускал.

База соседа находилась на склоне небольшой пологой сопки. К обеду он был возле этой сопки. Вот здесь медвежий след уходил в сторону, огибая ее. Все еще надеясь предотвратить беду, пошел напрямик. С вершины заметил зимовье Бичугина. Стремительно покатил в низ. Через десять минут выкатился на просторную поляну, где находилась база охотника. Здесь его встретила тишина. Мертвая тишина. И он понял – не успел. Зверь обошел сопку, зашел с подветренной стороны. Собаки его не услышали. Они спали. Он напал на них сонных и в мгновение разорвал в клочья. Вытоптанный снег вокруг был густо обагрен кровью. Охотник, пытаясь унять тяжелое дыхание, скинул лыжи, снял с плеча карабин.

— Беда, беда… — непроизвольно шептал он, приближаясь к избушке, с высокой, двухскатной крышей. Дверь в жилище была сорвана.

— Ой беда. Ну беда… Саныч! – крикнул он в дверной проем, но ответом ему была тишина. Зловещая, звенящая тишина.

— Ах ты черт… — только и смог он выговорить, когда набравшись смелости, скользнул внутрь зимовья и глазам его открылась страшная картина: то, что некогда было охотником Игорем Бичугиным, теперь могло поместиться в небольшое ведро. Вокруг кровь и человеческие останки. Туманову стало плохо. Он выскочил на улицу, и опорожнил желудок на снег.

Превозмогая тошноту, охотник собрал останки соседа в капроновый мешок и положил на чердак избушки, чтобы звери не растащили оставшееся. Обследовал местность, определил, куда направился зверь после кровавой бойни и с нехорошим предчувствием (след уверенно тянулся на восток, в сторону их базы) отправился в погоню.

За оставшуюся половину дня отмахал добрых два десятка километров, но до зимовья оставалось еще почти в два раза больше. Ломиться в ночь через тайгу, где возможно его поджидает медведь-людоед, было бы самоубийством. Пришлось устраиваться на ночлег под открытым небом.

Голодный, уставший охотник, лыжей вырыл яму в снегу полтора на два метра. Снег сложил на края ямы плотно его утрамбовывая, и туда же потыкал кедровые лапы. Получилось наподобие снежной хижины, с кедровой крышей. На промерзшую землю так же постелил толстый слой кедровника. Разжег огонь. Кашляя от дыма, попадающего в глаза, приготовил ужин, вскипятил чайник. Заготовил толстые полутораметровые бревна для костра нодьи. Два бревна положил вдоль дальней стены импровизированного жилища. По всей длине разложил тонко наструганных щепок – растопку. Сверху положил третье бревно. Запалил щепки. Верхнее бревно вскоре разгорелось жарким пламенем по всей длине. Нижнии два – тлели не спеша, давая продолжительный, устойчивый жар. Нодья позволяла охотнику не беспокоиться о тепле два – два с половиной часа, равномерно согревая все тело.

Туманов лежал на пружинистых кедровых лапах, укутанный в телогрейку. В прореху между не сомкнувшимися ветками кедра смотрел на черное, беззвездное небо, и думал о Сергее. На сердце было беспокойно. Еще проклятый сон, крепко засевший в голове, будоражил душу. Винтовка лежала рядом. Медведь был хитер и беспощаден, а в этом жилище он был совершенно беззащитен.

Несмотря на усталость, к тому времени, как прогорела первая нодья, он так и не сомкнул глаз. Положил новую партию бревен. И лишь на третей нодье, к исходу ночи, забылся беспокойным, тревожным сном.

Утро встретило его резким, порывистым ветром, обжигающим лицо. Не мешкая, на скорую руку приготовил завтрак, выпил две кружки чая, и не гася костер, двинулся в путь.

В десятке километрах от своей ночевки, возле самой реки, под вывороченной корягой, Туманов обнаружил лежбище зверя, с остатками бурой шерсти, вмерзшей в подтаявший снег. Следы вели по реке, в сторону базы охотников. Туманов ускорил шаг.

В русле реки, как в трубе, дул устойчивый, встречный ветер, который сильно затруднял продвижение. Ветер задувал следы, но Туманов и так знал, куда направляется зверь. Он торопился, боялся опоздать. На ходу хватал снег, кидал его в рот, обжигая слизистую.

К концу дня, показался знакомый поворот, за которым находился их стан, и вот тут до его ушей донеслось два выстрела, приглушенные морозным воздухом. Мозг пронзила мысль:

«Неужели опоздал!!!».

Мобилизуя остатки сил, ринулся вперед.

5. Схватка

Огромный зверь стоял в дверном проеме, и в истекающей слюной пасти держала мертвого щенка. Котов выронил ведро, которое плюхнулось под ноги. Глаза человека и зверя встретились, и охотник увидел в них лютую ненависть, желание убивать и крушить. Что-то еще было в этом взгляде, что-то, что испугало его даже больше чем звериная ярость. Медведь заревел, выпуская добычу и обдавая его зловонием гниющего мяса. Единственное, что мог успеть Сергей, это скользнуть в сторону, пытаясь уйти от огромной лапы, с огромными когтями, несущейся к нему с немыслимой скоростью. Попытка удалась только отчасти. Лапа, которая, несомненно, размозжила бы ему голову, лишь скользнула по лопатке, вспарывая, словно бритвой телогрейку, свитер, рубашку и кожу. Боли Сергей не почувствовал — в крови бушевал адреналин. Мог лишь догадываться о размере раны, нанесенной ему. Но все же толчок был сильный. Он не удержался на ногах и полетел лицом в снег. Лицо обожгло холодом. От удара хрустнули кости носа. На мгновение голову затуманило.

«Не вздумай потерять сознание!» — мелькнула мысль, словно не его, словно постороннего человека, наблюдающего за происходящим со стороны.

Время замедлилось. Охотник приподнял голову, и увидел, как на снег течет кровь с разбитого носа. В руках он все еще сжимал ружье.

«Ты должен повернуться на спину!» — твердил посторонний наблюдатель, «если ты не сделаешь это в ближайшую секунду, ты умрешь» — спокойно, даже как-то хладнокровно добавил он. Отдаленно, словно с другой планеты, до его ушей доносился дикий рев зверя, готовый разорвать его в клочья. Подобравшись, словно пружина, он сделал разворот на спину, одновременно снимая ружье с предохранителя, его глаза увидели огромную тушу, нависшую над ним. Закрыв глаза от страха, не целясь, нажал оба курка, зная, что это его единственный шанс, второй раз ружье ему уже не перезарядить. Оба выстрела грохнули с задержкой в пол секунды. От дикого рева зверя задрожала земля. Медведь волчком, адским смерчем закружился на месте. Охотник вскочил на ноги. У него был секунда, чтобы перезарядить оружие, и он ей воспользовался. Пустые гильзы, источающие дымок выпали на снег. Онемевшие пальцы лихорадочно вгоняли в ствол новые. Зверь замер, уставившись на обидчика, от добычи его отделяло два прыжка, но он видел, что гильзы уже в стволах, и зверь понял – ему не успеть. Человек оказался проворнее, чем он ожидал. Глаза зверя и человека снова встретились, и человек прочитал в них лишь одно «месть!». Шатун потянул носом воздух, словно запоминая запах двуного существа, посмевшего нанести ему обиду, рыкнул и ринулся в чащу, поднимая облако снежной пыли. Щелкнули курки, Сергей вскинул ружье, но тут подвело раненое плечё: спину и лопатку прожгла острая боль, он вскрикнул, одновременно нажимая на курок, пуля ушла в сторону, просвистев между деревьями. Котов устало прислонился к стволу кедра, пытаясь унять учащенное дыхание. Опустил стволы. Из разорванного рукава стекала кровь. В голове шумело, клокотало. В глазах мелькали мухи. Охотник стиснул зубы от боли. В этот момент, на поляну с карабином наперевес выскочил Туманов. Он кинулся к напарнику.

— Серега, что случилось!? Ты ранен!?

— Медведь, сука… Я, кажется, подстрелил его…

Туманов помог ему подняться.

— Все, все нормально, пошли в избу, ато околеем… сейчас тебя подлечим.

В зимовье Туманов осмотрел рану напарника. Две глубокие борозды вспороли мышцы от лопатки до позвоночника.

— Ну че там, Николаич, жить буду? – сквозь зубы процедил Сергей, пока напарник обрабатывал рану перекисью водорода.

— Хреново дело, жить будишь, но нужно наложить швы.

— Ну мля, может так сойдет?

— Боишься? Придется потерпеть. Раны глубокие, мясо до кости вскрыто. Без швов будет долго заживать, много крови потеряешь.

— Вот черт, а ты сможешь?

— Лет пять назад, я сам себя штопал, пришлось однажды…

— Ну давай тогда, Николаич, буду терпеть, палку только в зубы дашь?

— Терпи казак. Я тебе сейчас спиртику налью, анастезия, едрен-батон!

— Давай доктор. – Сергей криво усмехнулся.

Из аптечки Виктор достал нитки и загнутую иглу, специально припасенную для такого случая. Из литровой фляги налил в рюмку немного спирта. Бросил туда нитки и иглу. Вымыл руки с мылом. В алюминиевую кружку щедро налил спирта, разбавил водой. Получилась почти полная кружка.

— Пей! – Протянул он кружку.

— Хух, вот это щедрость!

— Давай, давай, мне тут часа полтора возиться.

— Плесни чайку, запить…

Котов выцедил спирт, запил теплым чаем.

— Ух, хорошо пошла!

— Ложись на нары.

Туманов долил керосина в лампу, подкрутил фитиль, добавляя света. Зажег пару свечей, из неприкосновенного запаса поставил их на стол. На голову нацепил фонарик, так же из НЗ запаса. Сел на нары рядом с парнем.

— Ну как, спирт действует?

— Еще как! На голодный желудок повело меня здорово!

— Это хорошо, тогда приступим. Ты только не дергайся, потерпи уж…

— Давай садист, начинай…

Туманов пальцами свел края раны, загнутой иглой проткнул кожу, протянул нить. Чувствовал, как напрягается тело парня. Заскрипели зубы. Пальцы вцепились в края нар.

— Вот так, так, спокойно… первый шовчик готов. – Приговаривал он, завязывая узел.

Спина Сергея покрылась потом от перенапряжения.

— Ты как?

— Да нормально, мля. – Сквозь зубы процедил Котов.

— Поехали дальше?

— Ты только разговаривай, не молчи, отвлекает немного. Расскажи, чего это ты надумал вернуться?

— Хреновы наши дела, Серега, очень хреновы… Я первую ночь переночевал в сарае рыбаков, все шло за планом… — Туманов натянул кожу, протыкая ее иглой. Мышцы дрогнули, — утром наткнулся на следы медведя, которые вели в сторону нашего соседа Игорька Бичугина, и чего то прям кольнуло в груди, думаю не к добру, а тут еще сон приснился ночью…

— Рассказывай… – выдохнул парень расслабляясь.

Туманов рассказывал, продолжая штопать напарника. Когда дошел к тому месту, где он нашел растерзанного охотника, первая рана была зашита.

— Передохни немного, осталось еще одна пробоина.

— Плесни чего ни будь попить, во рту пересохло.

— Как, спирт еще действует? Может добавки?

— Нормально, голова кругом… если еще хряпну, начну песни петь.

— На, держи чай.

— Николаич, ну и что делать будем?

— Ты говоришь, ранил шатуна?

— Да, сто процентов, правда я не заметил куда попал, может здохнет, сука, скоро.

— Может и здохнет, а может и нет, они падла живучие. Раненный шатун в двойне опасен. Он может податься в населенный пункт, где таких делов натворит…

— И что делать?

— Придется Серега, нам с тобой завтра отправляться в погоню. Нужно эту сволочь достать, или убедиться, что он скопытился. Это медведь-людоед, в наших местах опаснее нет ничего. Это хитрая, коварная, безжалостная машина убийств.

— Да, ты прав. Я до сих пор не могу забыть этот взгляд, в нем столько ненависти было. Если бы я не успел перезарядиться, он бы меня в клочья растерзал, как обезьяна газету…

— Тебе повезло. Ты уж извини, лопух ты Кот, сам в лапы к зверю сунулся.

— Давай, ругай меня. Че там: сопляк молодой, балбес…

— Ну ты сам все знаешь, – Туманов улыбнулся. – Лягай, продолжим экзекуцию.

Котов вздохнул.

— Тут немного, три шва…

За окном давно стемнело. Охотники сидели за столом, уплетали поздний ужин. Котов сидел с голым торсом, перевязанный поперек бинтом, через который проступили пятна крови и йода. Туманов то и дело кидал косые взгляды на лицо напарника.

— Чего смотришь?

— Ну и рожа у тебя Шарапов… – они засмеялись известной фразе из кинофильма.

Сергей осторожно потрогал опухший нос.

— Кажись сломан.

Туманов встал из-за стола. Вытер руки об футболку.

— А ну, дай я гляну.

— Так, так, Николаич, прекращай, хорош издеваться! – отклонился к стене Сергей.

— Не дергайся, ты че хочешь вернуться к Танюхе таким красавцем, синяки ладно, сойдут через неделю, а вот нос сам не выпрямиться.

— О мля, ты добить меня хочешь… ты заодно с медведем?

— Дай я только посмотрю, пощупаю. Ничего делать не буду. Если надумаю вправлять, я тебе скажу, может еще спиртику налью…

— Неплохо бы…

Виктор обхватил голову парня одной рукой, второй осторожно прощупывал переносицу. Котов напрягся, готовый в любую секунду выдернуть голову.

— Так, так, ничего тут страшного нет. Сейчас возьму снежка, заморозим переносицу, типа местная анастезия и тогда… — Туманов почувствовал как расслабился напарник, и тогда резким движением он крутанул нос, отчетливо услышал как кость с хрустом встала на место, и сиганул на середину избы, дабы не получить в челюсть.

Котов взревел почище медведя, обхватил нос, из которого хлынула кровь

— Сука, ты Туман, с – с- у- к- а! Ну и ты сволочь! – стонал парень.

Охотник открыл дверь, зачерпнул горсть снега. Осторожно приблизился к напарнику.

— На, приложи снег, снимет боль и кровь остановит.

— Гад и сволочь ты! – Причитал Сергей, принимая снежок. Приложил к воспаленному нос, запрокидывая голову назад.

— Котик, прости. – Приторно ласковым голосом запел Виктор, — а так бы ты не дался.

— Изверг, фашист…

— Ану, дай ка я гляну… Ну вот, все как было, спасибо мне еще скажешь…

— Спасибо, садист. Давай спирту, обещал…

— Пожалуй я и сам выпью, помянем Игорька… ну и день сегодня…

6. Погоня

Чакая стальными гусеницами, подминая под себя кусты, мелкие деревца, бледно желтая ДэТэшка мелькала между деревьев, следуя за медвежьим следом. Сначала зверь уходил размашистым, сильным шагом. Затем расстояние между следами уменьшилось – шатун перешел на шаг. На коротких лежках, охотники замечали капли замерзшей крови на снегу.

— Ранен, но не сильно. – Заключил Туманов.

Медведь шел почти всю ночь. Лишь под утро сделал продолжительный привал, на котором охотники обнаружили большое кровавое пятно. К обеду, он видимо почувствовал за собой погоню, и путь его лег на север. Уходя практически по прямой, зверь старался пересечь как можно больше труднопроходимых мест: завалов, буреломов, зарослей кедрача, ручьев с обрывистыми берегами. Это затрудняло преследование, приходилось делать большие петли, на что уходило время. К тому же погода продолжала ухудшаться. Северный ветер – якут, гнал поземку, заметал след.

К вечеру охотники достигли подножья хребта, там, где заканчивались их угодья. След зверя уходил к распадку, прорезавшему хребет.

— Хочет уйти за водораздел! – прокричал на ухо Сергею, Туманов.

Тот кивнул головой, мол «понимаю».

— Но сегодня ночью он хребет врятли осилит, мы гнали его целый день, ляжет где-то – в распадке! Давай, заворачивай к нашей времянке, тут недалеко, километра три!

Избушка примостилась в распадке, наполовину вкопанная в склон наподобие землянки. Совсем рядом, выше по склону, из камней бил ключ незамерзающий даже в лютые морозы. Потоки воды, застыли горным хрусталем, свисая с карниза.

Заглушив машину, слили воду из радиатора. Накололи дров. Затопили печь. Котов набрал в железное ведро студеной воды, из ключа. Ему очень нравился вкус этой воды. Какими бы усталыми не возвращались бы они в избушку, после трудного дня на лыжах, в поисках соболя, хлебнешь водицы, и словно новые силы вливаются в тебя. Серега так и говорил – «Живая Вода». И чай из нее выходил отменный, не то, что из талого снега.

На тайгу опустилась зимняя, морозная ночь. Лишь в крохотном окошке светился огонек свечи, освещая желтым светом лица охотников. Каждый был занят своим делом: Туманов чистил винтовку, Котов латал свои меховые рукавицы.

— Если погода не подведет, завтра догоним зверя. – Обронил Туманов.

— А хребет осилим?

— Кореша рассказывали, есть здесь неподалеку один распадок, на «Буране» проходили. Может и мы проскочим…

— Снегоход не ДэТэшка, в случае чего сиганул в сторону, и жив остался, а в этой железной коробке рухнем с обрыва, и хрен нас тут найдут ближайшие сто лет.

— Рисково, конечно, но другого выхода нет, едрен-батон. Да ты не дрейф Серега, семи смертям не бывать…

— Ты хочешь обидеть меня?

— Не паря, смелости тебе не занимать, уже убедился…, я лишь подзадориваю.

— То же мне — Михаил Задорнов, мля…

— Давай ка, скидывай рубаху, перевяжу тебя, да спать будим укладываться, завтра чуть свет на ноги…

— Сейчас, только схожу отолью. – Отложив рукавицы, Котов поднялся.

— На, винтовку, – передернув затвор, протянул карабин напарнику, – только смотри, хозяйство себе не отстрели, ато нафик ты Танюхе нужен будишь, – усмехнулся Виктор.

— Шутник, ты, Николаич. На телевидении тебе работать… Народ веселить… — Котов пригнувшись, шагнул за дверь, и поразился удивительно яркой, полной луне, повисшей в черном, морозном небе. Снег искрился в ее мягком, будоражащем свете. Очертания хребта возвышались, казалось до самого неба. Деревья будто подступили ближе, раскачивая свои верхушки, под убаюкивающим ветром. Чуть в стороне журчал родник, стекая по намерзшей, ледяной бороде.

Заканчивая свое дело, Котов услышал хруст ветки в лесной чаще, ниже по склону. Охотник замер. Вскинул ружье и попятился задом к избушке. Над головой ухнул филин, парень вздрогнул и ввалился в дверной проем.

— Что такое, Серега? – Поднял голову Туманов.

— Нервы ни к черту. Вздрагиваю от малейшего шороха.

— Расслабляться нам с тобой нельзя. Давай-ка вот что, ложись спать, я пока подежурю, потом тебя разбужу. Кто знает, что у этой зверюги на уме, размажет нас во сне как мух, пикнуть не успеем. Бичугина вон, с двумя лайками порешила, а ведь он даже не проснулся… Хороший охотник был, матерый, как волк одиночка…

Виктор проснулся среди ночи от холода.

«Нужно подкинуть дров, печь прогорела Серега небось заснул» — решил он. С сонной головой, охотник поднялся с нар, направился к печи, но его внимание привлекла входная дверь, открытая настежь.

«Неудивительно что я замерз, Кот зараза, ты зачем дверь открыл?» — весь диалог происходил у него в голове, а ему казалось что говорит он в слух. Туманов обернулся, и обнаружил что в избушке он совершенно один, молодой напарник исчез в неизвестном направлении. По остывшей избе гулял ветер, врывающийся в открытую дверь. На столе трепыхала свеча, готовая вот-вот погаснуть. Дикие тени плясали на стенах, обретая причудливые формы. Страх крался из темных углов, царапая душу своими медвежьими когтями.

«Нужно найти Сергея!».

Туманов поспешил покинуть остывшую, холодную хижину. Снаружи шел дождь. Снега не было и в помине. Светила холодная луна, деревья окружали поляну, бросая на нее непомерно длинные тени.

«Где то это я уже видел…».

Посреди поляны зияла огромная воронка.

Из за деревьев вышел волк. Какой то странный: пустые, безжизненные глаза, а из головы торчит металлический прут. Волк открыл пасть, и Туманов уже знал, что произойдет дальше:

— С-м-е-р-т-ь т-в-о-я з-а с-п-и-н-о-й! – прокашлял волк, выплевывая комки ВАТЫ (?) изо рта.

Охотник обернулся, ожидая увидеть медведя, но за спиной стоял Котов, с такими же пустыми, безжизненными глазами как у волка. Охотник закричал и проснулся. Посапывая, на соседних нарах лежал Сергей. Охотник вытер мокрый лоб, лег на подушку. Кошмар стоял перед глазами.

«Еще один плохой сон, очень плохой…»

Зверь находился на вершине хребта, когда услышал надрывный гул машины, взбирающейся по крутому склону. Он издал злобный рык, в сторону преследователей, и ринулся вниз. У подножья, выбившись из сил, шатун устроил привал у основания огромного, вывороченного корня.

Машина, едва не сорвавшись с узкого карниза, на пониженной передачи, наконец, выползла на вершину. Пораженным охотникам открылся завораживающий вид. По другую сторону водораздела лежала обширная долина, простирающаяся до куда хватало глаз. Лишь у края горизонта возвышались пики гольцов. Долина была изрезана дремучими распадками, заросшими перевалами, замерзшими ручьями и реками.

Вниз было страшно глянуть — таким крутым был спуск. Туманов направил машину с уклона по диагонали. ДэТешка угрожающе накренилась, грозя перевернуться. В одном месте, уклон стал настолько крутым, что машина утратила сцепление со снежным покровом, и заскользила в низ, вместе с пластом снега. Котов с замиранием сердца вцепился в металлическую ручку на приборной панели, Туманов со всей силы потянул ручки на себя, пытаясь остановить неуправляемую машину. ДэТэшку развернуло на девяносто градусов, боком она продолжала скользить вниз, а метрах в ста ниже, неширокая терраса оканчивалась обрывом. Когда машина сползла на террасу, и по инерции двигалась дальше, к обрыву, Котов мысленно простился с жизнью. Туманов ударил по педали газа, ДэТэшка рванула по террасе, вдоль обрыва, обрушивая вниз лавину камней. Вскоре терраса перешла в пологий распадок, спустившись в который, они, наконец, смогли безопасно достигнуть подножья хребта. Остановившись перевести дух, охотники по следам обнаружили лежку шатуна под вывороченной корягой, взметнувшей свои корни – щупальца вверх. Туманов поддел рукой кровавее пятно снега, и убедился, что оно еще не застыло.

— Ушел совсем недавно. Зверь выдохся, преодолевая хребет. Он третий день без пищи, слабеет…- Заключил охотник.

Рассекая снежную целину, оставляя на ней два параллельных следа от гусениц, желтая машина продвигалась вперед, подминая под себя медвежий след. Скудное, зимнее солнце достигло зенита, когда они подъехали к обширному, густому, заснеженному ельнику, в котором скрывался след. Объехав ельник по кругу, убедились, что выходного следа нет.

— Он там! – Прокричал Туманов.

— Что будим делать? Трактором не проедем!

— Придется пешком!

Оставив машину на малых оборотах, охотники, проваливаясь в снег выше колен, двинулись по следу зверя в самую чащу.

Первый Туманов, следом Котов, прикрывая тыл. Ружья на изготовке, сняты с предохранителя. След уводил в глубину ельника. За каждым деревом или выворотнем могла таиться опасность. Глаза до рези всматривались в снежное покрывало, укрывшее все вокруг: зеленые ели, поваленные деревья, кочки, ложбины. Уши ловили малейший шорох, правда, мешал равномерный стук двигателя ДэТэшки, приглушенно тарахтевший за спиной. Мохнатые, пахнущие хвоей ветки задевали лицо, снег сыпался на голову, за шиворот, но охотники не обращали на это внимание – они играли в прятки со смертью. Мгновенный прыжок, и одному из них может крупно не повезти.

Идущий впереди Виктор заметил огромный ствол поваленного дерева, с торчащими в разные стороны сучьями. След тянулся туда, и скрывался за стволом. Там вполне мог устроить засаду зверь. Туманов жестом показал напарнику, что бы тот обходил поваленное дерево с правой стороны, сам же двинулся в обход с другой.

Котов опередил Виктора, обогнув ствол, он увидел снег, обильно забрызганный кровью, а затем разорванную тушу оленя. Обернувшись на шорох, заметил качающуюся ветку в стороне от туши.

— Туман, он уходит!!! – закричал охотник, бросаясь в погоню.

— Кот, стой! – закричал Виктор, но тот уже не слышал его. Колюче ветки хлестали по лицу, лавины снега обрушивались сверху.

Котов продолжал погоню, а в голове, в такт шагу, пульсировала мысль: «Что я делаю!? Ломлюсь как дурак напролом… зверюге только этого и надо, сейчас выскочит из за дерева, и поминай как звали…».

Неожиданно деревья расступились, ельник кончился, и Сергей увидел бурую точку, рвущуюся на вершину плоской сопки. Охотник вскинул ружье, руки предательски дрожали. Зверь словно почувствовал, что он на мушке, обернулся к своему преследователю и по тайге прокатился дикий рев, полный ненависти и злобы. Котов понял, что на таком расстояние ему зверя с гладкоствола не достать. «Где же Туман, со своей винтовкой?!». Он опустил ружье. За спиной трещали ветки – это спешил Виктор. Зверь не стал дожидаться своей смерти, и заторопился по ту сторону вершины. Из ельника выскочил запыхавшийся Туманов.

— Серега, бля, ты че творишь едрен-батон?!

— Ушел, сволочь, за сопку, чуть – чуть не успел. Мне бы твой карабин, я бы его снял.

— Ты меня в гроб загонишь! Ты знаешь, что это за коварная тварюка? Он мог затаиться за любым деревом, и ты бы сам к нему в лапы прискакал!

— Да знаю я. – устало проронил Сергей. – Не кричи, Николаич.

Туманов унял дыхание.

— Мы не дали ему пожрать, давай в машину, достанем его…

Пришлось обогнуть сопку, что бы выйти на след шатуна. По дороге наткнулись на обрывистый ручей, пока объезжали его, начало смеркаться. Да и погода назло охотникам, и на радость медведю портилась прямо на глазах – пошел крупный, плотный снег. Видимость упала до нескольких десятков метров. Но усталый след (медведь едва держался на ногах), еще пока отчетливо ложился под замасленное брюхо трактора.

Темнело. Котов включил фары, в свете которых заблестели хлопья снега. Охотники не ели почти целый день, но чувство голода и усталости не ощущалось – они были поглощены погоней. Снег усилился. Поднялся ветер.

— Если мы сейчас его упустим, два дня погони хорю под хвост! – Прокричал возбужденно Туманов.

— Не уйдет, добавь газку, Николаич!

Туманов вдавил педаль газа до пола. Он забыл о всякой осторожности. Машина шла на пределе возможности. И вот между деревьями, в свете фар замелькала бурая спина медведя.

— Вон он! – радостно закричал Сергей. Зверь на секунду замер, устало обернулся, оскалил желтые клыки и ринулся вперед, расходуя остатки сил. Охотники поймали его в круг света, и гнались по пятам. Шатун проявлял чудеса выносливости: мчался со скоростью 50 километров в час, иногда уходя в отрыв от преследователей. Туманов передал рычаги управления напарнику. Снял винтовку с предохранителя, распахнул дверцу кабины.

— Серега, поднажми, попробую снять его!

— Спокойно, Николаич, он наш, не суетись!

Зверь начал сбиваться с шага, замедлять ход. Язык вывалился наружу, из пасти валил пар. Задние лапы вскидывались в десяти метрах от гусениц трактора. Туманов вскинул ружье.

Но тут…

В последнюю секунду, Виктор увидел как в свете фар мелькнул обрыв. Зверь кубарем покатился вниз. Котов ничего не успел сделать, машина полетела следом. Сильнейший удар подбросил охотников до кабины. Причем Туманов едва не вывалился в открытую дверь. Сергей больно ударился раненным плечом, и на некоторое время потерял сознание. Он не слышал треска ломающегося льда, не видел, как машина завалилась набок, погружаясь в воду, фара разбилась, а через секунду заглох двигатель. Он очнулся через несколько секунд, сначала ничего не понял, лишь услышал хлюпающую воду под ногами и увидел как вторая уцелевшая фара высвечивает текущую мимо трактора воду вперемешку со льдом, и густой падающий снег.

— Что случилось? – проронил он.

— Все, приехали…