часть 6 Не знамо што

На столе потрескивала сальная свеча, источал благоухание поросенок под хреном, в берестяном стакане сиротливо клонил голову вялый цветок — герань, заботливо выдранный из родного горшка «для красоты и гламуру». Два плечистых молодца сдвинули кружки и тот, что был в доспехе, тоскливо сказал:

— С праздничком!

Праздновали тезоименитство государя вкупе с принятием Декрета о независимости от природных катаклизмов.

Праздновали два дружка закадычных, Ванька да Мишка, Богатырь старшой да декан Народной Академии имени Дарьи — великомученицы.

Праздновали без купеческого удалого размаха, но с основательным достоинством. Отхлебнули мутного хлебного вина из кружек и к поросю приступили. Ваня жевал и обиженно гудел в столешницу, что всем людЯм — праздник, а ему, Ване — не знамо што, и судьба — поганка, и больше трех кружек — ну никаким боком перед командировкой нельзя.

Мишка слышал плохо, потому что мощные жевательные мышцы создавали в ушах писки, всхрипы, всхлипы и прочую дребедень, а проглотив тщательно, три раза по науке пережеванное, услышал только:

— Вот что есть — горизонт?

— Воображаемая линия, где небо с землей сходятся, — ответил Мишка автоматически.

— Дурак ты архангельский! Небо с землей сходятся…. Ты сам видел, чтобы они сходились?

Мишка недоуменно помолчал, округлив глаза, а потом хлопнул себя по колену:

— Нет, ядри его в корень! Нет! …А откуда же тогда? …Ну, ты даешь, Ванька! Слышь, об горизонте этом писал великий ученый Лапидаль, придумавший лакмусовую бумагу и наизусть знавший пять правил арифметики.

— Это которые «не только отнимать, но и делить паче всего» и «в стакан прибавляя — беды свои умножаешь»? Это я от Сущего языка слышал!

— А я про горизонт в Лапидалевых трудах «Горизонты науки. Том 1» и «Горизонты науки. Том 2» читал. По Лапидалю выходит, что если все факты (тут Ваня на друга глянул укоризненно) в кучу сбить, то вся наша жизнь — с подвывертом, и не сказать, что «не такая», но факты — вещь упрямая.

— Сам ты фак! — беззлобно огрызнулся Ваня, — Полюбуйся лучше, каки-таки науки Черномор честным богатырям выдает! Совсем сдурел, ясен пень! Не знамо што захотел!, — и Ваня стал совать под не совсем уже ясный Мишкин взор рисунки странной загогулины «с дырками и отверстиями».

Мишка собрал кожу на лбу в пясть, наводя резкость мутного взгляда на загогулину:

— Не знамо што! От механизма заморского, видать, штукенция, а я — то в механике — не очень. Вот хошь оду? Хошь?! В пять минут сбацаю! Или все минералы перечислю. Или по истории…. Слышь, Вань, а по истории — тоже сплошные загогулины. Вот Фоменко, ученик мой, так он считает, что в летоисчислении сбой идет, отчего и годы, и народы перемешались.

— Не пудрИ ты мне мозгу, Мишка! Хучь бы поискал в книжках своих, по какой направлении искать хренотень эту?

— Так чего бы и не поискать? Айда в библиотеку нашу академическую! Сейчас и студиоузов своих кликну, неча им по кабакам рассиживаться, ежели работа такая …государственная есть!

И получаса не прошло, как растолкали сидящих тут же в уголке Димку Менделя да Изьку Фришмана, а те уж нашли и остальных. Нашелся и сторож библиотечный с ключами. Идти, правда, по случаю взятого еще с вечера разгона на тезоименитство он не смог, но и не сопротивлялся, когда студиоузы ключи забирали.

Сидели в библиотеке до самого вечера, все книжки перелистали. Тот же Фоменко и нашел, наконец. А видать знал, паршивец! С самого начала знал, где искать, просто цену вопросу поднимал!

В одном сборнике легенд стародавних, изданных в Амстердаме, куда научное воровство со всего мира стекается, оказался обрывок из летописи города Калинина. Вот поди ж ты: и города уже такого нет, а летописи кусок остался, да песня еще про то, как Калин-царь на Русь ходил, да голову бесславно здесь положил.

Летопись мудреная была и называлась «Материалы научной конференции исторического общества города Калинина …». А дальше такой год был прописан, что его еще и не было, и быть не могло. Но если города такого нет на Руси, чего же и год несообразный не написать? Сказка, короче!

Говорилось в летописи, что некогда полюса земные в совсем иных местах находились и даже время иначе текло. Но нашлись умельцы, сумели механизмус изготовить, чтобы ось земную с места скрянуть. Зачем это нужно было — никто знал, но скрянули, какой-то коллоидный андройдер подсобил! И с тех пор пошло что-то в мире враскосяк: время стало пластами друг на друга накладываться и то убегало, то задом наперед шло, пока установилось то, что установилось.

Ага!

Стали тогда искать кто — про механизмус, кто — про полюса, кто — про город Калинин. И нашли ж таки! Оказалось, механизмус (ой, да что ж мы иностранные слова-то так любим?!) … штукенция хитрая стояла еще до недавней поры возле самого Мурома, пока русский богатырь из Карачарова на ней силу свою испытать не вздумал. Силу-то испытал, да хрястнуло в суставах у него, что и по сей день ходить не может, так и зовется Сиднем Карачаровским. Но заодно с коленками и штукенцию попортил: рычаг отломил. Известное дело, наш люд всегда сначала попортит всё, а уж только потом инструкции читает!

Когда про …хитрую штукенцию с рычагом, полюса и кандибобер временной поняли, тут совсем легко стало. Даже чертеж механ… штукенции нашли в бумагах, на выброс за непонятностью приготовленных. И Ванин чертежик к штукенции подходил точь-в-точь!

И снова — ага!

Ясно стало, что дальше помочь умельцы знакомые смогут! Поехали Ваня с Мишкой за все столично-круговые дороги в село знакомое, где три брата с батюшкой престарелым проживали. Сначала за стол, конечно, как положено! После сладкого Федор (купец который, не забыли?) заморского яства еще вынес на верхосыточку. Мороженым называется. А что, сладко! Внутри на замороженное молоко подсиропленное похоже, а поверху — глазурь шоколадная. Только много не проглотишь зараз, лизать приходится, как девкам — леденцы.

После застолья младший брат, Ванятка, чертежи разглядел хорошенько, губами пошевелил, в потолок глядя да в уме подсчитывая что-то, почеркал на штукенции…

— А и не мудрено, — говорит, — что сломалось! Железо слабое для такой геометрии. Тут либо сплав специальный нужен, либо вот так и так переделать да и удлинить рычаг заодно, чтобы не карячиться. Ну, погостите пока, а мы с братьями подумаем, как помочь.

Три дня гостили. И каждый день то мороженое, то тульские пряники, то коржи медовые. Силы-то набираться надо?!

Вот уж, честно сказать, где Федор стали булатной достал, как в простой кузне Семен по Ваняткиной задумке мудреную выковку сделал — не знаем. Однако — получилось! Ванятка еще посчитал губами, почеркал опять, говорит:

— В одиночку вам не справиться, даже вдвоем. Тут ровно три дюжины крепких мужиков нужно. Очень крепких!

Опять посидели, перекусили. Ваня, богатырь который, говорит:

— Чего думать? К Черномору поедем. Он, да Мишка, да нас тридцать три — попробовать можно, почти три дюжины и есть, одного всего и не хватает. Жалко, друг-товарищ-пес-рыцарь в свой Париж уехал!

Ну, попробовать, так попробовать! Рычаг забрали, инструкцию куда сунуть, как нажать выслушали и — в путь.

Черномор войско свое в три минуты собрал: сказались дисциплина да выучка. Пищали (или к тому времени уже и фузеи на вооружение поставили — не помнится за давностью лет!) оставили, конечно, потому что сила — она всё же иногда важнее, так чего же тяжесть лишнюю с собой волочить?!

Вышли из столицы с песней. Помните — «…капают слёзы на копьё…»? Её и пели. Народ, конечно, затолпился. Мужики плечи расправляли, бабы глаза утирали, молодухи цветы бросали, а пацанята под ноги лезли. Старики со старухами, знамо дело, крестились.

За крайним кольцом уже были — чуть конфуз не приключился. Показалась орда дикая, вопила да улюлюкала не по нашенски, а богатыри-то — безоружные! Обошлось однако. Оказалось, тунгузский царь Генрих I гарем свой привез столицу показать, по магазинам да прочим вертепам прошвырнуться. А гарем — амазонки одни! Это кому в диковинку оказалось, а Ваня-то сразу товарища своего бывшего признал, исхудал тот только сильно на царской работе. Откуда да куда? Слово за слово — и вот уже за войском пешим — войско конное: больно девки на подвиги горячи оказались, и магазины не нужны.

Так с песнями (то нашими, то тунгузскими — попеременке) и дочапали до того места, которое на старинных картах всегда крестом обозначалось. Ну, теперь понятно — почему!

Рычаг Ваняткин в нужную дырку как раз подошел, только не поворачивался, как ни нажимали на него молодцы да молодицы. Генрих подсказал! Мол, в силу своего бывшего сугубо технического образования подозревает, что все колеса зубчатые поржавели от времени и смазки требуют. Смазки-то какой? Да дегтя, естественно. На Руси испокон века смазка одна — деготь. В каждом хозяйстве крестьянском бочка — другая припрятана. Тунгузки мигом — шасть по окрестным селам! Уж к вечеру мужик местный целую телегу дегтя притарабанил, и еще рады селяне были, что татарва, неизвестно откуда без объявления ига явившаяся, дань дегтем взяла. Дураки степняки! Совсем ум от кумыса своего потеряли! И ненормальные по ориентации, видимо: губы красят, глаза подводят и косы заплетают — тьфу, да и только!

Все колеса дегтем помазали, снова на рычаг всем объединенным войском богатырским навалились, заскрипело что-то и повернулся рычаг.

И ничего не произошло!

Снова рычаг обратно повернули, и снова вперед — опять ничего.

Ясное дело — сказки это всё стародревние про полюс и время! Домой надо ехать, а не ерунду ерундить!

Столица молчанием встретила, только в тишине слышно было, как на площади Сущий язык вещает, да народ вздыхает. Девки тунгузские — они, конечно по пустым магазинам все кинулись, а Черноморово войско все равно до казармы через площадь проходить должно было. Святые утопленники, что оказалось: царь — государь утром с супругою богоданной поссорился вдрызг, да и отрекся сгоряча и от престола, и от семьи! Потом, правда, раздумал, но какие-то людишки оборотистые уже республику учредили и президента всенародного выбрали, так что запомните, власть ни на минуту из рук выпускать нельзя.

И пошло всё хоть по-старому, но по-новому.

Раньше подношения — царские служилые требовали, теперь — всенародные.

Раньше народишко — царским служилым по барабану был, нынче — всенародным.

И в Черноморовом войске нынче богатырей по штату всего семнадцать, а если по живым душам считать — то только дюжина.

И Горыныч совсем разленился, растолстел и летать не может: пробежит локтей сто — и отдыха требует.

И Ваня по выслуге лет женился на соседке Марьюшке, теперь детей ростят да внуков ждут.

И Мишка Ломонос в академии теперь обучает всех подряд, но за деньги, хозрасчетно, потому ничего путевого академия изобрести не может.

А от пса-рыцаря, Д`Артаньяна, вестей нет. То ли не помнит ничего, то ли Русь нынче никому не интересна.

А вот про остальных — и не знаем ничего.

И Сущий язык скотчем заклеен уже почти с год так, что, наверное, и вещать толком разучился.