Атомоход в трале рыболовного судна

А дело было так.

ПЛА готовилась к очередной боевой службе, но по ряду причин, от нас не зависящих, ПЛА не прошла подводную мерную линию. Все решили сделать, вопреки традициям, в предпраздничный день 30 апреля. В этот день в море была одна наша ПЛА. Сделали мерную линию, стали выходить из района, но вокруг нашего района в нарушение всех запретов скопилось более сорока рыбацких судов. Обойти их было невозможно. Решил в подводном положении с повышенными мерами предосторожности выходить на маршрут перехода в базу, но не прошло и 15 минут, как вахтенный офицер капитан 3-го ранга Соколов В.С., доложил: «Товарищ командир, лодка не слушается горизонтальных рулей, диферентуется на корму, скорость по лагу упала до 3 узлов».

Психологически я был готов к тому, что произошло, я понял, что мы попали в трал, это случилось в 20 часов 15 минут. В центральном посту об этом пока не знали. Дал команду увеличить число оборотов и осматриваться в отсеках, — увеличили, еще увеличили, еще увеличили, скорость начала незначительно расти, дифферент стал отходить. Возникла опасность перевернуть судно, это я понял, надо было искать выход, но вдруг раздался неимоверный грохот по корпусу, который быстро бежал из носа в корму. Мне было ясно, что по корпусу бьет стальной трос трала. Когда грохот прекратился, еще раз осмотрелись в отсеках. Замечаний нет. ПЛА стала набирать скорость и стала управляться. Было не ясно, что с рыболовецким судном. Решили всплыть под перископ со всеми включенными огнями, ночью световое пятно хорошо видно с глубины 30 метров. В перископ увидел, что масса огней судов быстро уходит от нас, но одно судно идет на нас и подает сигнал прожектором. Было ясно, что это «наше» судно, значит с ним все в порядке. Погрузились, начали переход в базу, уже без помех. Из-за неполадок на обеспечивающем судне у нас ушло много времени на мерную линию, и в связи с малой скоростью прохода района промысла рыболовными судами я решил на переходе в базу периодически увеличивать скорость до 30 узлов. При этом мне не хотелось, чтобы в эту ночь были разборки по случаю с тралом, тем более, что все закончилось благополучно. Я был уверен, что на судне не скоро опомнятся и донесут об инциденте, вероятнее всего через час-полтора позже фактического времени. Мы в это время пройдя более 50 миль и будем у приемного буя. Так и вышло. Судно донесло в 22.20. ПЛА всплыла у приемного буя в 22.45. Когда стали запрашивать у оперативного дежурного камчатской флотилии «добро» следовать в базу, там долго разбирались и перезапрашивали наше место в координатах. Убедившись, что мы все-таки у приемного буя, дали «добро» на вход.

С приходом в базу меня через командира дивизии вызвал командующий флотилии Б.И.Громов. Комдив спросил: «У тебя все в порядке?». Я ответил, что все в порядке. На вопрос: «В море никаких замечаний не было?», я ответил, что нет. Командующий задал мне те же вопросы. Ему я то же ответил, что все в порядке и замечаний нет. Тогда он сказал: «Командир, по донесению капитана рыболовецкого судна к нему в трал попала подводная лодка. Это не ты?». Я ответил, что нет. Командующий засомневался и сказал: «Да, по времени все не сходится, когда это произошло, ты уже был у приемного буя, но, командир, если это не ты, тогда это иностранная ПЛ и в этом случае все поисковые силы выйдут на поиск иностранной ПЛ» и посмотрел на меня выжидательно. Он неспроста это делал. Борис Иванович Громов хорошо знал своих командиров, знал, кто на что способен. Мне он дал лестную для меня характеристику в газете «Красная Звезда» от 13.04.76 г.: «Макаренко из тех командиров, от которых так и жди подвоха в бою». Откровенно скажу, мне было очень приятно это читать.

Я признался командующему, что в трал попала моя лодка. Он спросил, есть ли какие повреждения. Я доложил, что срезало радиосигнальное устройство (РСУ) на носовом аварийном буе, погнуты леера, незначительно посечена резина на рубке и кормовом стабилизаторе. На вопрос командующего, почему такая разница по времени, я доложил все, как было. Он вызвал начальника штаба и дал ему указание доложить на флот, что в трале была наша ПЛА, а как лодка оказалась у приемного буя, он сам доложит. Попытку начальника штаба предложить, чтобы рыбаки возместили ущерб за РСУ, командующий с возмущением отверг. Он сказал: «О чем Вы говорите, капитан в донесении беспокоится, что стало с подводной лодкой, а Вы с него хотите требовать РСУ. Все, на этом и закончим». Так и было. На этом и закончили.

К этой боевой службе мы подготовились неплохо, но входе несения БС у нас случилось еще происшествие, и, несмотря на то, что все обошлось без последствий, оно запомнилось мне особо. А суть вот в чем. Будучи командиром ПЛА для меня было незыблемым правилом при плавании в подводном положении всегда находиться в центральном посту (ЦП). Один единственный раз я отступил от этого, о чем потом очень сожалел. Я не оставлял ЦП даже на короткое время, в том числе и на боевой службе находился в центральном посту круглосуточно. Здесь же отдыхал и принимал пищу. Это позволяло мне постоянно владеть текущей обстановкой и быть готовым к немедленным действиям при неожиданных ситуациях. К этому можно относиться по-разному, но я поступал только так. На этой боевой службе, по настоятельной просьбе оперуполномоченного ОО КГБ, я все-таки ушел из ЦП во второй отсек, чтобы принять его информацию. Обстановка была спокойной, целей не было. Во втором отсеке замполит, капитан 3-го ранга С.Захарченко приготовил для личного состава кинофильм и запросил разрешения на демонстрацию. В каюте мы пробыли не более трех минут, как вдруг раздался сигнал аварийной тревоги и по громкой связи объявили о пожаре в трюме ЦП. Естественно, я бросился в центральный пост. Замполит скомандовал отдраить переборочную дверь, кремальера которой уже стояла на болте. Задымленность третьего отсека была очень сильной. Вдохнув сколько смог воздуха, я стал на ощупь подниматься на верхнюю палубу центрального поста, надеясь, что воздуха хватит до включения в ИДА. Не знаю, хватило бы, но выручил своей предусмотрительностью главный боцман Николай Иванович Соковнин. Когда из люка в ЦП появилась моя голова, он стал одевать мне маску ИДА, и вовремя. С местом возгорания определились быстро, горел масляный фильтр в трюме. Очаг локализовали, но отсек был задымлен капитально, а тут еще возникла беда — стало плохо с сердцем у капитана 3-го ранга Шалаева А. И., командира электротехнического дивизиона БЧ-5. Дышать ему стало трудно, и он начал срывать с себя маску ИДА, а это — верная гибель. Принял решение всплывать для вентиляции отсека и спасения жизни офицера. Стремясь к меньшей заметности ПЛА, сначала продули только среднюю группу цистерн главного балласта (ЦГБ), вышли с Н. Соковниным на мостик, подняли козырек, но не успели осмотреться, как лодку накрыла мощная волна и она провалилась. Пришлось захлопнуть рубочный люк. Мы оказались на мостике под водой, но когда лодка стала всплывать, уходящая волна потащила нас за собой в океан. Только благодаря тому, что боцман успел пристегнуться, он удержался сам и удержал уплывающего командира. Пришлось дать «пузыри» в концевые группы ЦГБ. На мостик был поднят капитан 3-го ранга Шалаев А.И., которому доктор оказал необходимую помощь. Отсек был провентилирован с помощью воздуха высокого давления (ВВД) через рубочный люк. Этот случай еще раз убедил меня не оставлять ЦП при плавании в подводном положении.

В этом походе задачу боевой службы экипаж выполнил в полном объеме. Обнаружение нашей ПЛА противолодочными силами вероятного противника зафиксировано не было.

* * *

Шло время, дивизия пополнялась новыми ПЛА, которые взяли на себя определенную часть нагрузки по плану боевой подготовки и боевых служб.

Однажды, после очередного выхода в море, командир дивизии контр-адмирал В. Г. Туманов предложил мне поступить в Академию ВМФ на заочное отделение. Я, конечно, с радостью согласился. Сам я не решался проситься на учебу, считая обстановку по плану использования ПЛА напряженной. Я понимал, что командиру дивизии, опытному подводнику, уделявшему много времени практической подготовке командиров в море, не так просто отпускать на учебу подготовленного командира. Но командиры соединений шли на это, потому что в то время действительно кадры решали всё, и система по подготовке кадров была отлажена и работала. Как ни странно, вступительные экзамены мне дались относительно легко, сдал всё на «отлично». От 2-й флотилии ПЛ также поступили командиры ПЛА В. Рагунов, впоследствии начальник штаба этой флотилии, контр-адмирал, Н. Алкаев, ставший командиром дивизии ПЛА, А. Шиков, от Приморской флотилии, будущий главком ВМФ В. Куроедов, с которым у нас позже сложились вполне дружеские отношения, особенно в период моей службы в Приморье. Учёба в Академии шла успешно. В нашей группе офицеры знали о моих успехах как командира ПЛА и часто заводили разговор о возможностях наших многоцелевых атомных подводных лодок, особенно об относительной оценке наших ПЛА и ПЛА ВМС США.

Повторюсь, что в то время американцы, на мой взгляд, больше с целью рекламы, много писали о высоких боевых возможностях своих ПЛА, особенно, что их лодки очень малошумны и что, якобы, имеют большое преимущество в дистанции обнаружения советских ПЛА. Об этом, почему-то, часто писала и наша пресса. В Академии среди преподавателей кафедры тактики ПЛ тоже высказывались мнения о преимуществе ПЛА ВМС США над нашими ПЛА. Эта тема очень интересовала офицеров нашей группы. Они знали о моих контактах с американскими ПЛА и хотели знать моё мнение по этому вопросу. Исходя из своего практического опыта, я был твердо убежден и убеждал своих коллег в том, что по своим тактико-техническим характеристикам наша ПЛА проекта 671 ни в чем не уступает новейшей ПЛА ВМС США типа «Стёржен», и что в поединке таких ПЛ успех будет зависеть от подготовленности командира в тактическом и психологическом плане, от профессиональной подготовки и слаженности всего экипажа. Такая моя точка зрения скоро стала известна преподавателям тактики ВМФ и, как выяснилось, не все они были согласны с моей оценкой. Это, конечно, подогревало интерес слушателей к этому вопросу. Офицеры все более настойчиво пытались выяснить у преподавателей, почему такая разница в оценке возможностей наших ПЛА и ПЛА ВМС США. Это привело к тому, что начальник кафедры, контр-адмирал Н. Ф. Ханин, предложил мне обсудить этот вопрос на встрече с преподавателями. Беседа такая состоялась, но убедить всех присутствующих мне не удалось. Об этом преподаватели высказали мне по итогам беседы и предложили продолжить обсуждение этой темы. Разговор состоялся, правда, только через год, и при очень неожиданных для меня обстоятельствах. Подошло время сдавать экзамен по тактике ПЛ ВМФ. В связи с плотным планом использования моей ПЛА на Тихоокеанском флоте, я часто прибывал в Академию позже назначенного срока, были случаи, когда меня по необходимости отзывали с сессии. Так случилось и в эту экзаменационную сессию. В Академию я прибыл в день сдачи экзамена по тактике ПЛ, экзамен заканчивался, в аудитории находилось два последних по списку офицера, после эмоциональной встречи мои товарищи высказали мнение, что мне надо сейчас сдавать экзамен вместе с группой. Я согласился. После доклада Председателю экзаменационной комиссии мне было разрешено сдавать экзамен. Вопросы билета были мне неплохо знакомы. Пока предыдущие товарищи отвечали, я успел написать на доске основные тезисы своего ответа и доложил о готовности к докладу. Председательствующий просмотрел записи на доске и, к полной моей неожиданности, предложил сдать билет и сесть за стол. Я был в растерянности, и продолжал стоять с билетом. После паузы Председатель объявил: «Вам оценка «отлично», сдайте билет, садитесь, и давайте поговорим». Беседа длилась около часа, тема была та же, о преимуществах и недостатках наших многоцелевых ПЛА и ВМС США. У меня сложилось мнение, что беседа прошла с пользой для дела. Мои товарищи по группе не знали, что так долго происходит в аудитории, и очень за меня переживали, заходить в класс никому не разрешали.