автор Пападжо-бабай - Если это не реальность

Сказка, фэнтази

Загремело где-то в одиннадцатом часу вечера. На балконе. Зашебуршилось, стукнуло в балконную дверь пару раз.

Чёрт, опять сосед Андрюха «штопорит», наверное. Выпивка у него закончилась, теперь зовёт поговорить на сто рублей. Причём, в дверь не звонит — время позднее. Скромный, сволочь, стесняется беспокоить. Потому шваброй с балкона на балкон шерудит — «выходи», мол. Все стёкла мне побьёт когда-нибудь, зараза.

Приглушил телик, кряхтя, слез с дивана. Не глядя, рванул балконную дверь («Да чтоб тебя, алкаша…»), только ногу за порог и замер — как параличом шибануло.

На балконе стояла лошадь.

Обычная лошадь белой раскраски, на обычном балконе обычного панельного дома. На восьмом этаже. Нормально, чего.

— Здравствуйте, — сказала Лошадь и кивнула головой.

Я тоже кивнул, и тут меня сильно шатнуло назад в комнату. Однако удержался, не рухнул, схватился руками за шкаф.

Лошадь, видно, подумала, что я её так приглашаю, и робко ступила через порог.

— А мне бы Степан Николаича, — она с интересом крутила головой, разглядывая мой домашний антураж.

— Чего? — хрипло спросил я.

— Рысак Степан Николаич. Мне сказали, он здесь…

— Нету, — выдохнул я. — Рысаки не проживают.

Лошадь нахмурилась, в её руках (ногах? лапах?) возник маленький блокнотик:

— Позвольте. Проспект Мира одиннадцать, квартира пятьдесят четыре?

— Угу.

— Значит, всё правильно. Рысак Степан…

— Нету, — перебил я. — Никогда не было.

Она пару мгновений смотрела на меня с недоверием, потом вдруг как-то вся сникла, опустила голову.

— Что же это…

— Бывает, — посочувствовал я несколько нервно. — Случаются ошибочки. Житейское дело.

— Ошибочка, — задумчиво сказала она. — Это верно. Ещё какая ошибочка.

Лошадь с минуту молчала, глядя в пол, потом вдруг вскинула голову, тряхнув волосами.

— Извините ради бога, что побеспокоила, я пойду, — она порывисто развернулась, делая шаг к балкону — бац! Её сумочка (сумочка? у лошади?) взвилась на отлёте, смахнув с подоконника горшок с кактусом. Мой старина Демосфен, колючий пофигист и созерцатель, полетел на пол, разбрасывая перегной и катышки керамзита. Вслед посыпалось разноцветное изобилие из распахнувшейся сумочки.

— Да что ж сегодня такое! — воскликнула Лошадь. Чуть не плача воскликнула.

— Ерунда, не стоит беспокоиться, — я встал на четвереньки, принялся выуживать из комков грунта разные лошадиные мелочи. Лошадь ползала рядом.

Платок. Ключи. Телефон. Ну да, чтоб звонить. Почему бы и нет. Пузырёк лака для ногтей. Объяснимо. Дезодорант. Вполне возможно. Расчёска. Само собой — «скребницей чистил он коня…». Губная помада. И это тоже… Что тоже? Кого я обманываю? Зачем лошади помада? На фига волку жилетка, по кустам её трепать? Что происходит вообще? Это такой глюк или разновидность озарения? Не пора ли звонить санитарам с просьбой о посильной помощи?

— Давайте, — она протягивала открытую сумочку.

— Нате, — я очнулся от ступора, передал ей помадный цилиндрик, сдув соринки.

— Ну и что вы смотрите? Веник есть?

— Не беспокойтесь, я сам.

Ха! Да я просто сплю. Что-то не то съел, уснул и теперь вот такое. В виде лошади. Игра подсознания. Что сказал бы старина Фрейд? Старина Фрейд бы сказал, что в детстве я хотел стать Будённым. Но не стал. Даже усы не отрастил. Хотя, усы — это не проблема. Даже борода не проблема. А вот кудри до плеч — проблема, да. Уже не отрастишь. Будённый не одобрил бы. А у него были кудри до плеч?

— Жалко ваш кактус. Он теперь засохнет?

— Нет, что вы, не беспокойтесь. Он привычный. Ему не впервой.

Лошадь вздохнула, поправила сумочку на плече.

— Ну, я пойду. Извините ещё раз.

Она сейчас уйдёт. Моё подсознание тряхнёт гривой и пропадёт в ночь, в темноту — растворится, ступив на балкон. А я проснусь и забуду. Я не узнаю, что было дальше. Нет, Будённый мне этого не простил бы.

— Подождите! Куда же вы, на ночь глядя. Да и транспорт не ходит уже.

— Ничего, я на такси. А можно от вас вызвать машину?

Машину? А запросто. Грузтакси — «Нам бы машинку. Что повезём? Лошадь. Куда поедем? Сейчас, я ей трубку передам, она сама скажет…»

— Нет, — мягко возразил я, — такси лучше не надо. Почему-то я сейчас не доверяю такси. В конце концов… (я собрался с духом) почему бы вам не остаться?

Она изумлённо приподняла брови, склонила голову набок и хитровато прищурилась.

— Я похожа на ту, которая в ознаменование первого знакомства остаётся на ночь?

— Я не то вообще имел в виду! — меня аж в жар бросило. — Даже в мыслях ничего такого…

— А почему «ничего такого»? Что, совсем ничего? Прямо совсем-совсем?

— Совсем!

— Мда. Поразительная галантность.

Вот и поговори с ней. Я вообще не умею разговаривать с лошадьми. Я их вблизи-то видел один раз, в детстве раннем. Причём, не разговаривал тогда. Испугался, что укусит. Интересно, а они кусаются вообще? Знаю — брыкаются. А насчёт кусания как-то смутно…

— А я останусь! — неожиданно сказала Лошадь и уселась в кресло, закинув ногу на ногу и положив сумочку на колени. — Если вы просите.

Она вдруг помрачнела, словно что-то вспомнила и повторила вполголоса:

— Останусь. Раз так, то пожалуйста. На всю ночь. И плевать.

— Хорошо, — неуверенно сказал я. Больше мне на ум ничего не приходило.

— Ну и? — Лошадь смотрела как-то насмешливо.

— Да-да?

— Давайте, организуйте всё. Развлекайте даму. Что вы обычно в таких случаях делаете?

Ничего себе — «обычно в случаях». В таких, тем более. Такой, блин, случай, расскажи — не поверят. И как её развлекать? Интересно, чем? По телевизору видел, как лошадей по кругу на верёвке гоняют — развлекают, похоже. А у меня квартира — не разбежишься, негде гонять. Да и что-то мне подсказывает, что эту гонять бесполезно. Хоть ты общёлкайся плёткой своей — явно не тот характер. Это же лошадь, не собака. С собакой проще — «апорт», «сидеть», «умри», пузо ей почесал — уже счастье. А эту? Может, в картишки? Нет, у меня в колоде двух карт не хватает, потерялись. Можно предложить в домино…

— Что же вы застыли, гостеприимный вы мой? — со вздохом сказала Лошадь. — Поставьте хоть чаю, что ли.

— Без проблем, — согласился я и пошёл на кухню.

Чай есть. Банка цейлонского, непочатая. Ведро… Ведра нету. Вернее, есть, но оно пластмассовое, на плиту не поставишь. Хотя, можно чайником накипятить порциями и доливать в ведро — должно завариться. С чаем вопрос решён. Теперь насчёт закусок (не воду же хлебать голимую). С этим сложнее. Лошади едят траву — это я с детства помню. Лошади, кролики и эти, как их… Бараны. Где ты возьмёшь траву, баран? Есть пачка сушёной мать-и-мачехи, от горла. Сойдёт за сено? А хрен её знает, ест она мать-и-мачеху или нет. Короче, статус — «сомнительно». Что там у нас ещё? Стоп! Овёс! «Накормлю овсом златым из яслей серебряных». Лошадь — это ж олень, только без рогов. А у меня как раз пачка «Геркулеса»…

— Что это вы всё время замираете в раздумьях? — она стояла в дверях кухни, опираясь о косяк и сложив руки на груди.

— Чай готовлю. И что-нибудь к нему закусить, если не возражаете.

— Не возражаю. А что там к чаю?

— Овсянка. Можно отварить, можно прямо так. Лично мне без разницы, смотрите, как вам вкуснее.

— Остроумно. Только овсянку вы уж сами, — она прошла в кухню, взялась за ручку холодильника. — Можно? Хочу взглянуть, что у вас тут есть.

— Конечно, — я сделал рукой приглашающий жест, — всё в вашем распоряжении.

Она быстро обследовала холодильник, прошлась по шкафам.

— А это? — в её руках появилась бутылка «Массандры» из бара.

— Это вино, — сказал я.

— Вижу. И вы не догадались предложить вина?

— Я не знал, что вы пьющая. Извините. Конечно, можно выпить вина. Даже нужно выпить вина. Обязательно.

Она некоторое время смотрела на меня странными глазами, потом заметила:

— Вы просто сказочный… персонаж. Даже не знаю, как относиться к вам. То ли пожалеть, то ли просто убить. Ладно, давайте делать бутерброды.

Нормально так. Я — сказочный персонаж, а она — обычная говорящая лошадь. Хотя, что удивляться — во сне и не такое бывает. Проснусь — поржу.

Она строгала что-то всякое на тарелочки, я «обозначал поляну» в зале на журнальном столе. Разлил по бокалам вино, зажёг свечу хозяйственную аварийную. В антураже квартиры обозначилась некая торжественность.

Не могу расслабиться, вот беда-то. Весь как струна звеню. Весь, как сжатый в кулак. Очень необычно всё это.

А она уже в кресле улыбается, стакан на отлёте в руке — элегантно, чёрт возьми. Хотя и лошадь.

Засандалил первый стакан залпом, не дожидаясь тоста. Ибо срочно нужно забалдеть. А там в себя приду, разговорюсь. О чём можно говорить во сне с лошадью? Да о чём угодно, по роже-то не дадут. А если и дадут, то без последствий и травм, я думаю.

— Ну, рассказывайте что-нибудь, — она слегка пригубила из бокала.

— Про что?

— Не знаю. Про жизнь, наверное.

Я налил себе по второй (хорошо, что поужинать не успел, быстрей подействует) и сказал:

— Живу я хорошо.

— Так.

— В общем и целом жаловаться грех, здоровье нормально, зарплату дают без задержек.

— Угу.

Подумав, я добавил:

— Кормов тоже хватает.

— Замечательно. Увлечения какие-то? Хобби?

— У меня есть хобби, — сказал я, — газеты и книжки. А с животными я как-то не очень. Хотя в целом — уважаю.

— Скажите, когда вы родились? — перебила она.

Покопавшись в памяти, назвал точную дату.

— Ага, — хихикнула она, — ну точно. Тогда с вами всё ясно.

— Не понял? — насторожился я.

— Вы по гороскопу — гибрид дельфина и дикобраза.

— Настолько всё плохо?

— Почему же «плохо». В таких людях присутствует и хорошее. Например, развитая любознательность, не переходящая в праздное любопытство — полезная черта. Или, допустим, внимание к мелочам, но не «распылённое», а строго в конкретике решаемой проблемы. Разве плохо? В некоторых пределах — мягкость и отсутствие назойливости…

Как интересно у неё шевелятся губы. А в паузах она приоткрывает рот на вдохе «ах». И губы такие… живые. Она их слегка поджимает, закончив мысль и в уме формулируя следующую фразу. А сделав глоток из бокала, чуть касается языком верхней губы…

— Эй, алё, вы где?

— Я тут, — спохватившись, я глотнул полстакана. — Внимательно слушаю.

— Вы мне в рот смотрите. Как будто из него птичка должна вылететь.

— Уже не смотрю. Так что вы говорите про назойливость?

Ноги. Аккуратные такие, маленькие ступни. Очень чистые, даже какие-то игрушечные. У меня совсем не такие. Эти — вон какие, с тёмно-вишнёвыми ноготками. И большие пальцы чуть шевелятся — едва заметно вверх, и через секунду обратно вниз. А пройтись выше по плавной линии голени — коленки. Крепенькие, круглые и невозможно гладкие. По идее, там под коленками ещё должны быть такие ямочки. А если, допустим, ещё повыше…

— Так! Теперь вы пялитесь на мои ноги!

— Нет! То есть, немножко. Но я отсутствующим взглядом пялюсь. Рассказывайте дальше.

— Вы всё равно не слушаете, — она поставила бокал на стол и села, подперев лицо рукой. — А что вы могли бы сказать обо мне? Как бы охарактеризовали?

— Ну я не знаю. В гороскопах ничего не смыслю, если честно.

— Да не по гороскопу, чисто так — интуитивно. Например, видишь человека, и думаешь: «Вот это орёл!» Или наоборот: «Ха, суслик какой-то». Вроде ассоциации. Вот с кем бы вы меня сравнили?

— Хм. Как бы это… В общем… С лошадью?

— С кем? — у неё даже лицо вытянулось.

— Нет, я не в этом смысле! Я хотел сказать — с кобылицей. С необузданной, энергичной такой, привлекательной лошадкой белоснежного цвета. Которая необузданно скачет по полям, по лугам, махая пушистым хвостом. Хвостиком. И гривой. Причёской, то есть.

— Бред какой-то, — она поднялась с кресла, подошла к зеркалу, поправила волосы. — Что во мне такого лошадиного можно увидеть? Не понимаю.

Она явно надулась. И кто меня зав язык тянул?

— Да дело не в вас, — я с горя опрокинул стакан в рот, — дело во мне. Это всё Фрейд виноват, вы ни при чём. Просто сексуальные приоритеты формируются в раннем детстве. В этом и вся беда.

— Вас в детстве поцеловала лошадь?

— Нет. Не помню такого. Но я очень хотел стать Будённым. Время такое было — кто-то мечтал стать космонавтом, кто-то Дартаньяном, а я вот — Будённым. Наверное, отсюда все мои лошади.

— Значит, кавалерист?

— Да, безусловно. То есть, нет, ни в коем случае.

Какая-то двусмысленность с этой кавалерией образовалась. И что мне стоило соврать «вы — рыбка», или «вы — птичка». Гораздо безобидней вышло бы. Хотя, она и тут нашла бы подвох какой-нибудь, как пить дать. Чуткая натура, вот ведь что.

А она повернулась от зеркала, развела руками и объявила:

— Накормили, напоили, теперь танцуйте меня!

— В каком смысле?

— В хореографическом!

И никакая она не «лошадь», по-моему. Лошадка — едва мне ростом до плеча будет. И очень мягкая. И очень тёплая.

Аварийная свечка в рюмке на столе наполовину сгорела, а мы танцевали. И иностранная певица напевала из динамиков вполголоса:

Если это не реальность,

То я не знаю, что это —

Моя помада

На вашей щеке.

Если это не любовь,

Значит, я недостаточно стойкая,

Если это не реальность —

Я не знаю, что это.

Я держал её в руках, мягкую, тёплую и от неё бередяще-приятно пахло, наверное, духами какими-то. Хотелось принюхиваться ближе, но она отстранялась и шептала: «Не дышите в ухо, мне щекотно», хотя щекотно было как раз мне — её волосы лезли в нос, но чихать совсем не хотелось, наоборот — хотелось уткнуться носом в эти волосы и зажмуриться.

Не нужно повышать голос,

Чего вы так боитесь?

Знайте — я не обманываю,

Когда говорю о вас.

Знайте —

Ничто в этом мире

Не сможет отдалить вас

От меня.

Мы сидели на скамеечке на балконе плечом к плечу и молча смотрели на спящий город. Оказывается, во сне тоже можно просто сидеть на балконе и молча смотреть на спящий город. Говорят, что во сне даже можно сидеть на балконе и смотреть на спящего себя, но я себя в этом сне не видел. Зато почувствовал, как она прикоснулась губами к моей щеке. Такими тёплыми-претёплыми и мягкими-премягкими губами.

Я таких снов уже тысячу лет не смотрел.

И сразу подумал: «Продолжение! Нужно обязательно досмотреть продолжение, успеть до будильника!»

А она только покачала головой: «Нет. Мне уже пора. Как-нибудь потом». «Потом не получится. Потом я проснусь!» «Какие мелочи, право» — улыбнулась она.

Я растерянно посмотрел вниз. Там внизу под балконом на газоне стояли в обнимку Фрейд с Будённым.

«Ай, ай, ай, юнге каквалерист! — сказал Фрейд. — Дизе кляйне пфердхен ист нур унмёглихь парадокс ире квадратише бевуссштайн! Очнитесь, майн фройнд!»

А Будённый седой усмехался в усы, говорил: «Вот шальной, весь в меня, сукин сын!»

Я закричал: «Дураки вы все! И ничего не понимаете! Вы посмотрите на Неё!»

И сам вдруг оторопел — Она вся засветилась-засияла серебристо, и было видно, что это светятся миллионы звёзд, из которых она состояла. И эти звёзды испытывали феномен разбегания с инфляционным расширением — галактики, скопления и даже туманности стремились убежать куда-то за горизонт событий. «Стоп! Стоп!» — бормотал я, пытаясь удержать их, лихорадочно вспоминая заклинание Хаббла, но они ускользали сквозь пальцы, сквозь руки, сквозь меня навылет.

Если это не реальность,

Тогда объясните мне, что это.

Я — что-то невероятное

Для вашего ума?

Если это не любовь,

Тогда мне остаётся исчезнуть —

Я не знаю, что это,

Если не реальность.