Глава 4

2 часть.

Письмо Александры.

Невероятно, но с маленьким ребенком дни кажутся и длинными и короткими одновременно. Длинные и однообразные, когда хочется вечера, спокойствия, одиночества и книги в руках после пеленок, кормлений и коротких «пересыпов». Короткие, когда замечаешь, эти дни летят, мелькают и исчезают так незаметно… И вдруг смотришь на сына и думаешь: «А мальчик — то уже совсем большой». Смотришь, будто, другими глазами. Совсем большой… И хочется по-старушечьи сказать: «Так и жизнь проходит...».

Завтра выхожу на работу. Павлу 2 года, и я договорилась насчет детского сада.

***

Устаю ужасно. Пашка болеет часто, неделю в саду, неделю дома. Подруги зовут во всякие кафе и рестораны. Я себя чувствую старой, переросшей, на все их шутки про несуществующих мужчин в моей жизни, — не отвечаю.

— Какие мужчины, — отвечаю, — если хочется только спать и читать в тишине.

Я им не говорю, что познакомилась с Андреем и Боцманом.

— Андрей Петрович, — сказал он и наклонил голову.

Мне тогда было некогда рассматривать его лицо: он принес Боцмана — огромного черного ньюфаундленда со сломанной ногой. Пес не скулил, просто спокойно смотрел мне в глаза. Я почесала его за ухом и вдвоем мы отнесли его на стол. Он все терпел, и уколы и манипуляции с больной ногой.

— Вы знаете, как Байрон писал про таких собак? — «Сила без жестокости. И все добродетели человека, лишенные его недостатков".

— Я не поклонница Байрона… Но сказал он правильно. Хотя, я бы обобщила, практически все собаки достойны таких слов. — Как получилось, что Боцман сломал ногу?

— Он стареет… Обычно он гуляет со мной каждое утро и прыгает через ручей, когда я перехожу по мостику. В этот раз он сорвался, упал на камни. Я еле-еле смог его оттуда вытащить. Тяжелый..., — почему-то смутился мой посетитель.

Я посмотрела на него внимательнее. Высокий, крупный мужчина с широкими плечами. Светлые пряди волос падают на лоб и закрывают глаза, он размашисто откидывает их назад и щурится, будто от солнца. Напомнил мне молодого Жерара Депардье.

Потом он задавал вопросы. Я отвечала: как ухаживать за его собакой дома, когда разрешена полноценная прогулка, какие лекарства купить в аптеке.

Сначала мы говорили про Боцмана. Про животных вообще. Про людей, которые нам встретились и еще встретятся. Про… Павла.

— Стоп, — сказала я самой себе, — зачем ты ему рассказываешь про сына? Какой он замечательный… какой он умный… и как здорово он умеет кувыркаться на ковре??? Мой внутренний голос тут же ехидно напомнил: «Мать — одиночка. Ты— мать — одиночка. Вот и будь одна. Никому ты не нужна».

— Да, я мать— одиночка, — выпалила я. — Живу одна с сыном, чему очень рада.

— Это некрасивое слово. Вернее эти два слова вместе. Вот волк-одиночка — красиво звучит. А мать-одиночка — это что-то казенное и холодное, — сказал мне Андрей. — Выженетакая.

— Акакая? — вырвалосьуменя.

— « And all that's best of dark and bright

Meet in her aspect and her eyes...», — вдругпродекламировалон. — Вы и теплая и холодная одновременно. У вас живые умные глаза и временами отсутствующий застывший взгляд. Вы молодая, энергичная и усталая. Вы носите траур и празднуете новую жизнь. Вы — красивая, но вы этого не видите и вам все равно.

— Я так понимаю, на английском — это Байрон?

— Да, его перевел Маршак, послушайте всю строфу:

«Она идет во всей красе—

Светла, как ночь ее страны.

Вся глубь небес и звезды все

В ее очах заключены.

Как солнце в утренней росе,

Но только мраком смягчены».

— Я не привыкла, чтобы мне читали стихи. Мне это кажется странным и немного подозрительным, — улыбнулась я. — Ведь все рыцари и джентльмены на этой планете, кажется, вымерли...

— Привыкайте быстрее. Я нахожу поэзию красивым и очень мужским занятием. И еще я романтик и не стыжусь в этом признаться, — улыбнулся он в ответ.

***

Через неделю мы ходили гулять в парк. Я, Павел и Андрей.

Вначале все — немного натянуто. Андрей хочет понравиться Павлу. И он пытается разговаривать с ним, играть. Павлу хочется, не спеша, присмотреться к Андрею. И он убегает и отворачивается. Я объяснила Андрею эту особенность детской психологии — дать ребенку к тебе привыкнуть. А потом — лучшие друзья! Так и получилось.

Я за ними наблюдала. Все складывается, как в сказке. В сказки взрослым людям рекомендуется не верить. Я и не хотела верить. Но вот...

В четверг Андрей пришел ко мне с яйцами, беконом, луком — пореем, какими-то пряными травками и (внимание!) сковородой!!!

— Я хотел сделать тебе фирменный омлет, мы с Боцманом его обожаем. Да, и сковорода тоже фирменная, он только на ней получается, мой омлет.

Омлет был действительно вкусным. Мы с Пашкой его проглотили и вдвоем смотрели на тарелку Андрея, а потом и в миску Боцмана.

— Боже, как вкусно! Где ты так научился готовить? У тебя еще есть такие «фирменные» блюда? — Ой, смотрите, Боцман не доел, зря ты ему столько дал...

— Нда… Слышишь, Боцман, путь к сердцу этой женщины точно лежит через желудок.

Я смутилась. Вернее, обрадовалась, а потом сделала вид, что смутилась. Он хочет найти путь к моему сердцу, я ему нравлюсь. Мне кажется, это проявление заинтересованности, уважительной, вежливой, ненавязчивой может покорить любую женщину. Все мы мечтаем о Рыцаре, мы, — Прекрасные Дамы, которых надо спасти. Легко упасть из башни в сильные руки, прижаться, раствориться, отдаться без остатка и вверить себя ему. Да, но современные Дон-Хуаны отлично умеют этим пользоваться. Может, он и есть Великий Соблазнитель? Готовит у меня на кухне, навевает мысли о рыцарях, готовых на все ради своей дамы…

Я тоже умею соблазнять. Сначала надо притвориться этакой простушкой, милой, наивной девочкой, которую ему захочется сначала защищать, а затем подчинить её своей воле. И вдруг, где — то на перепутье между этими двумя желаниями, я покажусь ему новой — уверенной, не допускающей компромиссов, знающей себе цену. Охотник становится дичью...

— Вы так задумались… Хотите, я расскажу Вам секрет омлета?

— Что? Да, конечно, хочу. Что за секрет?

— Эстрагон и всякие травки, немного муки и очень много внимания, чтобы не подгорел, но как следует закарамелился.

— А… Вы бывший шеф? В каком ресторане вы раньше работали?

— Я не шеф, но готовить умею.

— Но кто вы по профессии?

— А разве обязательно кем-то быть по профессии?

— Может, вы из мафии?

— Почему из мафии?

— Потому что всякие бандиты часто затрудняются дать ответ на такой вопрос. Что им сказать? — Моя профессия— убийца. Или — наркоторговец. Или ...

— Нет, я не из мафии.

— Вы не хотите отвечать на вопрос.

— Я хочу остаться загадкой, как любая женщина.

— Профессия — это не загадка. И вы — не женщина.

— Я гинеколог.

—… Почему вы сразу не сказали?

— Потому что, как только я об этом говорю, на лице у каждой женщины появляется сложная смесь удивления, влечения и отвращения и затем следует вопрос: «Почему вы выбрали такую профессию?» или «Что же вас заставило выбрать такую работу?» Как будто есть что-то ненормальное в мужчине-гинекологе.

— Согласитесь, что-то в этом есть… Мужчина, бросающий взгляд на самое сокровенное и тайное и стыдное...

— И вечное..., — добавил Андрей. — Это — то вечное меня и интересует. Божественный процесс рождения. Трансформация. Новый человек со своим характером, душой, глазами и ушами. Женщине это понятно, доступно, естественно. Она — хранительница этой радости и тайны. А я? Я всего лишь зритель этого каждодневного чуда, преклоняющий колени перед Господом и каждой женщиной.

Он сказал это спокойно, буднично, совсем не торжественно и красиво. Наверно, правда так думает. Мне стало стыдно. Какое — то простоватое подозрение. Ах, мужчина— гинеколог… Почему же он выбрал такую профессию?.. Он цитирует Байрона и гуляет с Боцманом… Я улыбнулась самой себе.

— Извините. Не хотела Вас провоцировать.

— Давайте на «ты».

— Давайте.

Помолчали.

Я видела, что Андрею не терпится еще что-то сказать. Нужно чуть-чуть подождать и ...

— Не кажется ли тебе, что мы все время завидуем чужой жизни. Не из зависти к машине, квартире, жене. А потому, что новое, чужое, эта жизнь со стороны манит и притягивает. Этого у нас никогда не будет, этой чужой жизни. А квартиру и машину можно купить, жену поменять, с мужем развестись. А прожить чужую жизнь — нет, не получиться.

Вот, смотри, — дом напротив. И я вижу, как мужчина вышел на балкон, говорит по телефону, улыбается. Его жена появляется рядом, жестикулирует, тоже улыбается. Муж спешно заканчивает разговор. И они, все так же, улыбаясь и обнимаясь, проходят в глубину дома. Мне больше ничего не видно. Но мне хотелось бы оказаться рядом, стать этим мужчиной или этой женщиной, посмотреть и прочувствовать, что происходит. Будут ли они заниматься любовью? Молодожены ли они или давно женатая пара? Может, на столе остывал ужин, и сейчас мужчина торопится открыть бутылку вина? Красного или белого? И ведут ли они долгие беседы за ужином?

— Видите, Андрей перевел дух, — такие вопросы меня почему-то интересуют. А при рождении ребенка — ты в первых рядах. Вот он, новый человек, новая жизнь, которую никому не удастся прожить. Я люблю смотреть на этих детей, подмечать характер, придумывать им судьбу. Вдруг что-то сбывается? Я ведь желаю им только хорошего.

Наверное, после этих слов я в него и влюбилась. Нет, слово неправильное. Полюбила. Я, как будто, узнала в нем своего, родного, давно знакомого. Так мы встретились после давней разлуки. Я сказала: « Давай прогуляемся, а потом я приготовлю ужин. Ты выйдешь на балкон, а я тебя позову к столу. И ты откроешь бутылку вина. Красного. И затем будет все, как ты придумаешь.

Альберта.

Мне тяжело. Я с завистью смотрю на влюблённых на улице, много смотрю телевизор и болтаю с подружками, чтобы не думать. О том, что я вдруг так несчастлива в браке, хочу сделать все, чтобы было, как раньше, но у меня не получается. У Алексея тоже. Мы делаем вид. Наверно, некоторые наши друзья тоже делают вид, стараются показать, что все у них хорошо, а особой теплоты и искренности в их взглядах уже не заметно.

Я готовила ужины при свечах, покупала красивое белье, оставалась в пенной ванне, пока не остывала вода, а муж все не приходил, не смотрел, не замечал. Это не его вина, он тоже старался, по его инициативе мы ездили на выходные в Венецию, восхитились городом, решили, что не хотели бы там жить постоянно: «брр… вода, сырость кругом», вернулись домой и… ничего не изменилось. Отчуждение.

Ходили к психологу. Потом смирились. Облегчение.

***

На работе больше не интересно. Все стало пресным и ленивым. Время тянется, вьется в спираль, и вновь растягивается в линию, а я все жду окончания рабочего дня. Вот он закончен. Я не тороплюсь домой. Зачем? Ведь каждый вечер я жду, когда наступит утро, чтобы не встречаться и не разговаривать с мужем. Он ведет себя так же. Мы боимся говорить, чтобы не поругаться опять, чтобы кто-то, в пылу ссоры, не произнес это слово: «развод». Если боимся, значит, надежда еще есть?

***

В воскресенье у нас обоих не получилось сослаться на работу, срочные дела, визиты к родителям. Мы столкнулись на кухне. Я думала, он был в ванне.

— Я купил горящую путевку в Испанию. Последний шанс. В смысле, последний шанс куда-то поехать до начала аврала на работе, — быстро поправился Алексей.

— Когда?

— Через 2 дня, на третий, в среду. В 12.30 самолет.

— А куда именно мы летим?

— Не знаю, маленький приморский городок, Дения, называется. В агентстве мне сказали, что оттуда отходит большое судно на Ибицу. Можем и Ибицу посмотреть.

— Замечательно! Я и не рассчитывала...

— Отлично!

Мы включили телевизор и больше не разговаривали.

Последний шанс… Я улыбнулась.

Венеция не помогла, попробуем Испанию.

Алексей вдруг спросил меня, глядя на экран телевизора:

— С чего начинается измена, Альберта?

— С поцелуя. С простого поцелуя, — ответила я, не задумываясь.

Анна Париж.

Говорят, что время летит. Мчится. Бежит. Или проходит.

Мое время остановилось. Второй год я живу в Париже, и мне кажется, что прошло только два дня. Это как большие летние каникулы, которые все не кончаются.

Я не перестаю удивляться бездонности Парижа, неисчерпаемости его музеев, крикливости или спокойствия — на выбор, — маленьких кафе и бистро, многообразию улочек, красотой или угрюмостью Сены, еще более величественной, чем сам город.

С утра я бегаю в ближайшем парке, захожу за хрустящими круассанами к мадам Рене, нашей булочнице (да-да, есть еще и мясник и молочник!!!), и мы с Пьером завтракаем. Затем мы идем на местный рынок за продуктами, гуляем и по пути заходим в «наше» кафе на чашку горячего шоколада и café Latte для меня. Болтаем с хозяевами, мужем и женой из Прованса, уже 30 лет влюбленными в Париж. Дома мы готовим обед, не спеша, обдуманно, иногда долго обсуждаем рецепт и обедаем, глядя на крыши Парижа в белесой дымке. Вечер мы проводим за книгами или в компании друзей в каком-нибудь ресторанчике.

Мы часто путешествуем. Лазурный берег, Нормандия, Прованс (там стрекотня цикад, средневековые улочки и повсеместные игры в шары — pétanque создают особую волшебную атмосферу легкости, юга и наслаждения жизнью)...

Я только недавно научилась ею наслаждаться. Вдыхать воздух полной грудью. Смаковать чашечку кофе. Глоток за глотком цедить красное вино. Ценить и узнавать его… любоваться «платьем» вина в бокале, — «la robe» так уважительно и знающе говорят о цвете вина французы. Гулять по музеям. Разговаривать. Слушать. Расслабляться. Улыбаться прохожим. И все это будто бы не спеша.

И вот все смелей и свободней, я, как вино, глоток за глотком, начала смаковать свою собственную жизнь. Раньше я была, как бы, снаружи этой жизни: она и я, мы были рядом, но не соприкасались. Мне не нравилось вставать с утра, одеваться, видеться с людьми, возвращаться домой. Я это делала, потому что думала, что выхода нет, все так живут, это и есть жизнь. Многое делала «на автомате», не замечая, не раздумывая.

Теперь, распробовав новую жизнь, понаблюдав за ней, я уверена, что смогу жить так везде, даже в России, с ее суровым климатом, неуверенностью и неприспособленностью для счастья. Все— круг замкнулся, счастье — теперь во мне, и я его точно не выпущу.

Многие гуру «Начала новой жизни» и философы современности советуют жить в настоящем моменте. И сознательно возвращать себя в него, если требуется, ведь мы постоянно думаем о том, что будем делать в следующие 5 минут или полгода.

Это довольно трудно сделать, особенно, когда живешь в большом городе с присущим ему летящим ритмом. Все свистит и мелькает мимо тебя.

Странно, но жизнь в Париже, этом огромном мегаполисе, бурлит, но странным образом «не выкипает», парижане точно знают, как важно иногда замедлить бег и остановиться на чашечку кофе и круассан перед работой, поставить букет цветов на стол, накупить свежайших продуктов в лавочке улыбчивых продавцов— алжирцев, приготовить ужин и сидеть за столом с друзьями или семьей до позднего вечера. Постепенно проникаешься этой теплой атмосферой защищенности, чтобы оттаять, освободиться от напряжения и остроты той, прошлой жизни, почувствовать себя по-настоящему живой и живущей.

Поэтому мое время остановилось. Я этого хочу. Да, я знаю, что мои сбережения тают на глазах, что я все больше и больше полагаюсь на Пьера в финансовых вопросах, что он не возражает и ничего не говорит и что мне надо проснуться и заняться поиском работы. И что этот юношеский пыл и смешной для взрослой женщины максимализм заставляют меня жить одним днем. Пусть. Я уже узнавала: мой диплом врача здесь не признают, и нужно идти учиться вновь, по крайней мере, несколько лет. Я еще не решила, но мне кажется, что я больше не хочу быть врачом.

Еще я решила, что не буду чувствовать себя виноватой, эти два года были самыми счастливыми, спокойными и радостными в моей жизни, для этого не жалко сбережений. И я отказываюсь бояться будущего.

Иногда Пьер и наши друзья спрашивают меня, не мучает ли меня тоска по родине? Я отвечаю, что мучает. Очень. Мне не хочется их смущать и вводить в заблуждение. Ведь это нормально — скучать по родине. На самом деле, никакой ностальгии.

Только обида и какая-то животная боль, когда в очередной раз показывают репортаж про Россию, обычно в двух вариациях. Бабушка в платке идет в свой покосившийся деревянный домик и несет воду из-под общей «калонки» на улице. Грязные, развороченные дороги, серые кусты, тяжкое безлюдье и лай собак...

Или блестящий новый дом, новую машину и сверкающего от радости нового толстосума. Голос за кадром и съемка— все это напоминает какой-то уродливый шарж, насмешку, непонимание.

«Умом Россию не понять»… Но веры со времен Тютчева уже почти не осталось.

И как, наверное, бесчисленное множество россиян, я хочу все изменить. Но что я могу, одна? Никто не решается, боится. И не напрасно. Властям перемены, по каким-то причинам, не выгодны.

Я вырвалась из этого исполинского колодца, в котором ждет и мается вся Россия. Где-то наверху, далеко, брезжит свет, и, люди изредка поднимают голову и вздыхают: «Может быть когда-нибудь...» Мне искренне хочется гордиться своей страной, а не жалеть ее.

Все эти присущие русскому патриотические терзания я могу доверить только бумаге. Вслух они звучат смешно и не по возрасту. Моим парижским друзьям и Пьеру? Не поймут, не поверят...

Но им очень нравится разговоры про Россию. Про политику, про нравы, женщин, новых русских. Про все.

Мне говорят:

— Ты не похожа на русскую.

— А ты со многими знаком?

— Нет, но мне кажется, они очень красивые, немного вульгарные, — много косметики, алчные и не умеют вести себя в обществе. Притягательные. Непонятные.

— ...

Александра.

В наши с Андреем отношения хочется верить. Мне и, наверно, ему тоже.

Обычно, в самой завязке будущей любовной истории делаются уступки, люди предпочитают не замечать раздражающих деталей и других несовместимостей. Все это — ради короткого периода взаимной очарованности, поглощенности, страсти. Кажется, что летаешь. Потом, когда это жаркое любовное марево, наконец, рассеется, будет борьба, уступки, недовольство и часто расставание. Чтобы потом начать опять.

Мы с Андреем это понимаем. Поэтому осторожно, чтобы не спугнуть, разгадываем, замечаем, примериваемся. Доказательство — мы еще не спали вместе. Да, занимались любовью — долго и расслаблено и сексом — быстро, со «звериной» страстью. С этим ждать долго нельзя, иначе пропадет влечение. Это Андрей так сказал. Я не очень уверена… Но я не жалею.

Итак, мы еще не спали вместе. Кто-то уходил, кто-то оставался. Никогда вместе в постели до утра. Сложно объяснить. Андрей говорит, что, если так делать, то надо жениться, иначе без штампа в паспорте, начнется семейная жизнь. Ни загадок, ни волнений. Одна рутина.

Он, конечно, знает, о чем говорит. Он мне признался (после десятиминутной пытки), что «более— менее жил с несколькими женщинами». Мне не интересно, сколько их было. Главное — у меня такого опыта нет. Несколько месяцев с Петром не считается. Вся эта женская кутерьма вокруг мужчины. Приготовь, постирай, сделай, должна. Вот поэтому я не настаивала на «семейной жизни без штампа». Все и так хорошо. Но не настолько, как мне казалось вначале.

Несколько дней назад я пришла с работы позднее. Андрей с букетом цветов сидел в гостиной. Я ненадолго обрадовалась, потому что он спросил меня:

— Кто такой Петр?

— Отец Павла. Мы об этом еще не говорили.

— Давай поговорим, — он легко ткнул багровым букетов мне в живот.

— Что ты хочешь знать? Он был женат, обещал уйти от жены, я случайно забеременела, он ушел от меня. Говорят, что жена его бросила. С Пашей он не видится.

— Это не так. Я хотел забрать его из детского сада сегодня. Воспитательница меня знает. Хотел позвонить и предупредить тебя. И увидел его с Пашей. Он представился как отец, он… Я не мог сделать то же самое, ты же понимаешь… Мне сказали, что он приходит два-три раза в неделю и остается с ним на игровой площадке с пол часа, потом уходит.

— Но меня он никогда не спрашивал о папе. Никогда не говорил «папа». Никогда… — я запнулась. У меня закружилась голова. — Он хочет забрать его? Отобрать?

— Я не знаю. Позвони ему. А лучше в сад. Мне кажется, он давно его «вернул». Он просто не хочет, чтобы ты знала, не хочет обсуждать, спорить, наткнуться на твой отказ.

Я позвонила Пашиной воспитательнице. Он был на месте. Да, его папа забирал его на прогулку, но они уже давно вернулись.

— Я не понимаю, зачем он это делает? С какой целью? Я запрещу ему видится с Пашкой. Он ему не отец. Никаких прав. Не знаю, что делать...

— Успокойся. Наверное, его гложет совесть. Нужно выяснить, запланировал ли он вновь обрести сына или тебя тоже, — задумчиво сказал Андрей. — Или тебя тоже...

Я решила выяснить. Андрей пошел на прогулку с Боцманом. Я успокоилась, настроилась на спокойный, обдуманный, холодный, любой другой тон, кроме истеричного… Позвонила.

— Здравствуй, Петр.

— Александра.

— Как у тебя дела? Жизнь? Работа?

— У тебя не получится светской беседы, Саша. — Скажи, тебе что-то нужно? Денег? — он сказал это так, так, ТАК… Я заставила себя проглотить пупырчатый комок в горле. Я не сдамся. Боится, что буду умолять, заставлять, обвинять, требовать. Привычные мужские страхи. Я поняла, что простая установка на спокойствие мне не поможет. Вздох-выдох:

— Нет, мне ничего не надо. Я позвонила, чтобы узнать, зачем ты… Зачем ты ходишь к Пашке в садик? Зачем представляешься его отцом?

— Потому что я и есть его отец.

Я помолчала, еще раз глубоко вздохнула. Надеюсь, истеричные нотки все же не прорвутся, не прорежутся, не выдадут меня — мне страшно, я не хочу...

— Отец, который отказался от него. Который не поддерживал меня ни после беременности, ни после родов. Мальчик подрос, и ты появился? Зачем?

— Я так больше не могу, — я сразу не заметила, — его голос стал старым, скрипучим. Человека, которого я встретила на улице, стоя в талой воде, который мне что-то обещал, давал и забирал надежды, который говорил, что попался в ловушку, который бросил меня и Пашку, — его больше не было. Он был просто другой. — Мне нужно было с ним встретиться. Я много думал о нем. Я сделал ошибку. Я знаю это. Прости.

— Я тебя простила. Давно. Только я сейчас… Я встретила мужчину, мы живем вместе. Паша к нему привык. А тут ты со своими прогулками, заявлениями, что ты — отец. Никакой ты не отец. Пожалуйста, не…

— Я так не смогу. Оставь меня на расстоянии. Я не буду преградой тебе и твоим отношениям. Я просто не хочу в старости думать о том, как выглядит и где живет мой сын. С возрастом он поймет. Он меня поймет.

— Может быть. Но сейчас ты лишний.

— Нет, Саша, я на самом деле не могу иначе.

Я положила трубку. Переговоров не получилось. Переговорщик из меня никакой. Ни выдержки, ни стратегии...

Хлопнула дверь.

— Что он сказал? — спросил Андрей.

— Что больше так не может. Он будет продолжать приходить к Пашке. Не знаю, что делать.

— Нам нужно встретиться.

— Нет, я не хочу его видеть. Ты не представляешь, сколько сил мне стоило не накричать на него. Увидеть его рядом со мной… Я превращусь в пещерную женщину, брошусь на него, буду кусаться и выдирать ему волосы.

— Ты настолько обижена?

— Да. Он старше меня, он рассказывал, учил, наблюдал за мной. Распробовал. И бросил. Одну и беременную. Я не знаю, как я смогла одна все выдержать: беременность, роды, первые недели, счастливые мамы и папы с колясками в парке… А сейчас он мне говорит, что не может так жить, что ему надо видеться с Пашкой.

— Нам нужно встретиться. Мне и ему.

— Нет. Это ведь не твоё…

— Теперь моё.

Наверно, пресловутое мужское соперничество… И мы в первый раз оказались в одной постели до утра.

Завтра будет другой день. Мне всегда нравилась Скарлетт и «Унесенные ветром». Мама теперь, когда у меня есть Пашка, говорит, что я романтик и пора повзрослеть. Раньше называла инфантильной, неприспособленной для жизни,… пустышкой…

Надо повзрослеть. А я не знаю, как. Веду себя, как получается. Вот, дура, никакого самоконтроля. Может, оно происходит само по себе, это взросление...

Альберта. Путешествие.

Среда. Утро. У нас обоих какое-то непривычное празднично-восторженное настроение, радость от предстоящей поездки. Все звенит и потягивается внутри. Давно мне не было так молодо и легко. Вот и хорошо. Слава Богу. Надежда есть.

Вчера вечером мы ужинали при свечах, старались разговаривать. Когда я говорю, «старались», это значит, что говорили мы больше пяти минут и обсуждали не только погоду и работу. Про поездку немного. Дения. Красивое романтичное название. Фотографии городка рассматривали, «голова к голове», но не осмелились на «почти» поцелуй. Забытые вибрации возбуждения и радости от «быть вместе». Непосредственно на секс не решились. Не вспугнуть бы, не сглазить.

Действительно, — последний шанс, оттого так и стараемся… Хорошо, что оба понимаем, а не только я. Или он. Закрываем дверь — поцелуй. Одновременный, сначала просто губы к губам, потом смелее, отчаяннее… Обнялись, постояли так. Закрыли дверь.

Настоящий разговор начался почему-то в такси.

— Мне отец всегда говорил, что женщины в семейной жизни все одинаковы. Начинаешь с ними по-разному, по — разному они тебя возбуждают, сводят с ума, возводят на пьедестал, вьют из тебя веревки… но результат тот же. Рано или поздно. Охладеваешь. Ты и она. Лень стараться. Лень уступать. Лень делать усилия: быть ухоженным, красиво есть, говорить, думать. Смысла уходить от одной, чтобы быть с другой, нет. Счастливее не будешь, результат будет тот же, только время и нервы потеряешь.

Я ничего не сказала. Подняла выжидательно бровь. Про себя подумала: »Вот глупости ...»

— Поэтому я не хочу быть как все. Думать, что дело в тебе как в женщине. Встретить другую, перегореть, пожалеть ее и себя и начать сначала. И опять встр...

— Мыло, мочало — начинай сначала, — перебив, пропела я.

Таксист весело подмигнул мне.

— Что же делать? — так же протяжно спросила я. — И кто виноват?

— Что делать? Надо разговаривать — это я в интернете читал. Не замалчивать проблемы и говорить о своих ожиданиях, — ответил он тоном старого учителя и тоже мне подмигнул.

Я улыбнулась. Да, скорее всего, не все потеряно. Какая фраза… Думаем и живем штампами. Никакой фантазии… И никакой возможности ее разбудить. Но надежда есть.

Самолет. Вели себя, как подростки, в очереди «брались за ручки», целовались мало (было стыдно, взрослые люди все-таки...), но обнимались постоянно. Ощущение радостного ожидания. А вдруг? И совсем не хотелось думать: «А как?»

Дения — очаровательный испанский городок между Аликанте и Валенсией, «открыточный», спокойный, бирюзовый. Солнечный. Конечно, солнечный, это же Испания! Оле!

В отеле мы «поиграли» в молодоженов: клеились друг к другу руками, улыбками, поцелуями, потом, не распаковывая чемоданы, не открывая окон, чтобы сказать: »О, боже мой, какая красота!», привалились к двери, волчком крутились к кровати, с жаром раздевались почти, как в фильмах, и, наконец, красиво, плавно и связно занялись любовью.

Это было… Хорошо. Не так, как вначале, но… Хотя почему все и всегда ждут, что будет так, как вначале? Не будет. С тем же человеком и без долгого расставания — не будет. Ведь уже есть хорошо знакомое послевкусие нашей любви, знаешь, чего ожидать, что можно, а что нельзя. У меня всегда остается вишневый привкус во рту и аромат вишни на коже. Я не спешу в душ, мне нравится дышать украдкой этим запахом и убеждаться, что он есть, есть на мне, а не только в моем воображении. Я никому об этом не говорила. Не боюсь, что не поверят. Просто это — только мое.

Алексей — в душе, окно открыто. Врывается соленый долгожданный бриз. Я натягиваю простынь на голову, еще чуть-чуть вишни...

Кстати, Алексею нравятся травяные запахи, говорит, что я пахну базиликом и эстрагоном и тмином, настоящая «алхимия» садовника!

— Эй! Мы же не будем оставаться в постели до утра? Я есть хочу!

— Иду в душ! Распаковывай чемоданы! — не слушая ответа, я уже стояла под струями воды.

Счастливая и «хорошо» любимая женщина видна издалека. Алексей не показывал вида, но замечал восхищенные взгляды мужчин. Отлично! Наверно, что — то в глазах или на уровне животном, инстиктивном… Еще дома я представляла себя в белом платье: оно летит по ветру, я в черных очках, волосы блестят на солнце, Алексей улыбается мне и восхищенно так снизу-вверх оглядывает...

Мечта и сокровенное счастье женщины — чтобы ею восхищались! И больше ничего не надо… Восхищение мужа — детей, незнакомых мужчин — женщин (особенно женщин!), желание быть ЕЮ, такой необыкновенной, удачливой, счастливой, красивой, умной… И совсем необязательно саму себя любить и себе нравится. Чужой взгляд заменяет все свое, и к этому привыкаешь, и это так нравится! Да, редкая женщина сама себя любит и сама собой восхищается… Наше мнение о самой себе? Оно собирается по частичкам: «Какое ризотто! Ты просто шеф!»\ «Тебе так идет короткая стрижка!» / «Какая фигура! Мечта!». И обойдемся положительным вариантом...

У меня нет собственного мнения — есть салат Оливье, этот замечательный, вкуснейший, такой привычный и такой надоевший перемол чужих мнений, приятных, или не очень, суждений, критики и похвал, всего, что «есть в холодильнике»! И чего там только нет...

Я даже не знаю, какая я. Что я люблю? Чего хочу? Быть с Алексеем? Не быть? Искать что — то \ кого-то еще? Ничего не искать? Все дело в привычке? В общественном «все как у людей» мнении? Что я хочу и кого я люблю? Самый трудный вопрос на свете. Я разрешила его, как и большинство людей в этом мире: «Не знаю… Глупости какие-то… Подумаю потом… время еще есть...». Точка.

И вот я, в моем белом платье, иду и отражаюсь в солнечных очках Алексея. Я смотрю на него и на себя. Счастливая пара, идёт, друг другу улыбается...

Мы гуляем по центральной улице Дении, — магазины, довольные туристы, деревья сплетаются кронами в настоящий туннель над нашими головами, и мы — в нежной расслабленной безмятежности, как в море. Хорошо! И мы думаем вместе, как многие до нас: « Вот бы так было всегда» или в более поэтичном варианте: »Остановись мгновенье, ты прекрасно!». И я хочу, как и Фауст «растянуть» этот момент, потому что потом— Мефистофель и преисподняя… В моем случае — неизвестность и «наверное несчастье»… Оно не такое страшное, как просто несчастье. Оно неточное, оно— «может быть», оно «наверное»… И я боюсь этой несуразности.

Почему? Потому что эта минута долго не продлится. Такого не бывает. Есть только один выход — научиться, как можно дольше, ею наслаждаться. Я не верю, что у нас получится, быть счастливыми так, как мы это представляем. Вот она — моя буря в стакане воды...

Пока я думала про истинные истины, Алексей выбирал ресторан. Мужской выбор — «Steak House». Большая терраса, скатерти в клеточку, отличное меню. Девять часов вечера — самое время отправится поужинать в Испании. Самое время — для туриста, испанцы приходят и в 22.00 и даже позже, у многих рабочий день заканчивается только в девять вечера.

Что мне больше всего нравится в кухне Испании — это их тапас. Почти по — русски — стол заставлен разными закусками — Tapas para picar — каждый накалывает на вилку, что хочет. Айоли, помидоры перетертые с чесноком и оливковым маслом, все это — на горячий хлеб, ракушки, кальмары и треска на гриле. Ням! Когда тебе хорошо, эта счастливая эйфория не даст потолстеть! И мясо! Чернобородый, настоящий« испанский» испанец поставил прямо на стол круглую сковороду, присыпанную крупной солью и тмином, — под ней— горелка, на ней— кусочки solomio, это нежнейшая вырезка, предварительно чуть запеченная в духовке, он ее нарезал прямо на глазах, а потом— на сковороду! И овощи на гриле! Уф! Объелись как! Чай с мятой, маленькая рюмка Moscatel de Denia, — местное десертное вино, — кофе и сигара для мужа… Жизнь прекрасна...

Гуляем по новому порту. Большие старые и новые рыбацкие судна, с сетями на бетонном причале. Запах ила, тины, рыбьей требухи и чешуи. Единственный грязный и приятный (потому что морской!) запах, который я знаю. Дышу полной грудью. Приятно, когда это удовольствие кто-то разделяет. Алексей. Тоже дышит морским «благовонием», тоже молчит.

Женский вопрос:

— О чем ты думаешь?

Мужской ответ:

— О тебе.

— ..?

— Люблю тебя.

Хорошо ответил.

Утром — опять морской бриз, солнце, радость. Не открывая глаз, лежу в кровати и думаю, что на свете очень мало по — настоящему «проснувшихся» людей. Живут больше по-привычке и с неохотой, думают, что вот-вот начнется настоящая жизнь. Она все не начинается, а потом и надежда пропадает. Как же жить «набело»? Здесь и сейчас? Иметь интересную работу? Любимую семью? Путешествовать? Что еще из всем известного набора? Или мне уже очень повезло?

В активе— муж (любящий и любимый), работа интересная, дом уютный, путешествие — сейчас. В пассиве — скука и какие-то патетичные метания.

Решила — буду жить по-другому. Попробую. Надо себя заставлять.

Залезла на сопящего рядом мужа, поцеловала в ухо. Начинаю новую жизнь! Люблю его, люблю себя, люблю мою жизнь, наше путешествие, всё и всех! Буду заставлять себя быть энергичной, интересной, активной… Все должно идти по плану. Главное — хорошо рассчитать силы и ...

— Который час, Ал?

— Девять. Девять утра! — по-пионерски звонко повторила я. — Пора вставать! Что мы будем делать? Пойдем в офис туризма? Наймем моторную лодку на день и устроим пикник в море? Или рядом со скалами есть такие красивые пещеры… Я в рекламном проспекте видела… Или просто...

— Погуляем? Полежим на солнце? Еще поспим? — добавил Алексей.

Он ничего не знал про мои новые жизнепокорительные амбиции. Может, американцы правы, и всегда улыбка — это девиз?

Я улыбнулась.

— Как хочешь… Но в любом случае, зайдем в офис туризма.

Завтрак. Тороплюсь позавтракать. Мне не терпится начать мою новую жизнь «здесь и сейчас». Алексей недовольно ворчит. Он пытается смотреть новости на испанском. Глупость какая! Для этого надо на нем говорить. Ему все равно интересно. Мы же на отдыхе. Я тороплю. Мне не терпится что-нибудь «посетить», экскурсия, прогулка, все равно что… Action!

Я тороплюсь сделать Одно, чтобы начать делать что-то Другое. Какой— то мудрец так сказал. Очень про меня.

Посетили офис туризма. Набрали целый ворох буклетов. Обедали в морском ресторанчике. Arroz a banda — типичное блюдо этой провинции Аликанте, рис, сваренный в рыбном бульоне. Нам так понравилось, что мы обещали прийти еще и попробовать Arroz negro, черный рис, куда добавляется каракатица и ее чернила.

Рассматривали туристические проспекты и долго решали, что будем делать. Игра в молодоженов продолжалась — мы спорили, кормили друг друга кусочками хлеба с маслом, нежно сплетали — расплетали пальцы, бросали нежные взгляды… Последний шанс и — полная мобилизация! Получится— не получится? Повезет — не повезет?

Как появляется и куда исчезает совместная алхимия? Останется ли она? Надолго?

Ну, а пока— совместная siesta, — пляж с аквалангом, прогулка по городу, сон и....

***

Анна. Париж.

Теперь я знаю. Я напишу книгу. Про меня, про них. Meli — melo из страниц, настроений, радости и переживаний, размышлений… Я думаю, они согласятся. Почему нет?

Иногда мне кажется, что вся наша жизнь — игра в карты. ОНИ, какие-то высшие, многознающие и многоумеющие существа, тасуют колоду, делают ставки, играют, может быть, даже волнуются, кричат от радости, проигрывают. Как карта ляжет… Даже ОНИ не знают. А мы? Мы должны знать?

Я уже вижу концовку. Например, такую...

Вот ОНИ сидят за круглым дымчатым столом, — силуэты, тени, призраки, — их карты взлетают, ложатся веером, кружатся, вновь собираются в колоду...

Игра продолжается, делайте ваши ставки, дамы и господа! Ставки на супружеский союз! Ставки на счастье! На продолжительность любви!

— Ах, она не существует?

— Что вы говорите? Длится только три года?

— Есть и счастливые пары— долгожители?

— Одного рецепта счастья не существует?

— Какая банальность...

— Нет, это миф...

— Оно здесь и сейчас! Просто мы его не замечаем!

—… Все-таки, оно существует, оно короткое и требует много работы, оно не терпит суеты и опрометчивых решений...

«Что наша жизнь — игра!»

и

«… Пусть неудачник плачет,

Кляня свою судьбу!»

Делайте ваши ставки, дамы и господа!