Unbedingten Glauben

Алкоголь притупляет все чувства.

Я выпиваю подряд три шота, и пьяно смотрю на какую-то девицу, которая строит мне глазки.

Поднимаю стопку, “за ваше здоровье”, и понимаю как мне хреново.

Даже алкоголь не может меня успокоить.

Кладу голову на руки, закрываю глаза. Перед ними начинают мелькать картинки, от которых я никогда уже не смогу избавиться.

… Закинутая назад голова. Красные отметины на шее. Мои отметины.

Синяки на бедрах.

Прикушенные губы, шепот, хриплый стон.

Эта татуировка на ее левом боку, руки на моих плечах.

Невозможно. Эти воспоминания убивают.

Еще три стопки.

Взгляд какой-то блондинки.

— Парень, тебе уже хватит, — слышу я голос бармена.

— Да ладно, Эндрю, я же плачу.

— Платишь, — парень согласно кивнул, — но я волнуюсь о тебе!

— Какая забота, — пьяно пробормотал я, — я пью у тебя каждый вечер, смирись, и налей мне еще.

— Нет, — Эндрю стойко держал оборону, — к тому же, Эмма сейчас за мной придет, у нас свидание.

— Поздравляю, — снова пьяно бормочу, — любовь, первые свидания, какая прелесть… А спустя пару лет она тебя бросит. Или ты ее. И все у вас будет хуево.

— Спасибо за пожелания, — бармен хмыкает, и снова смотрит на меня своими карими глазами, — я позвоню ему.

— Не надо.

— Макс, — никто кроме него тебя не заберет, и не поможет.

Я машу рукой, типа говоря Эндрю “черт с тобой”, и снова отрубаюсь.

Я вижу ее глаза. Слышу голос. Веду кончиками пальцев по узору на боку.

Я чувствую ее запах.

— Поднимайся, — знакомый голос раздается совсем близко.

— Робби…

Пьяно улыбаюсь другу, он лишь молча поднимает меня, и ведет к машине. Он что-то говорит Эндрю, оставляет несколько евро на чай, я уже не помню.

В машине мы молчим, да и у меня нет сил говорить, а перед Робом мне вообще уже неудобно.

Я с трудом запоминаю как он привозит меня к себе домой, как затаскивает в комнату, как я засыпаю. Зато я отлично запоминаю сон, в котором мои руки вновь прикасаются к ней. В котором я жадно вылизываю ее, как ласкаю языком клитор, как она кричит от того, что это я доставляю ей такое наслаждение.

Просыпаюсь я часов в 9. Испытывая жуткое похмелье и не менее жуткий стояк.

Кое-как привожу себя в порядок, умываюсь и смотрю в зеркало. Волосы отрасли, щетина подобно мху покрыла щеки и подбородок. Комната уже давно приспособлена для подобных ночных визитов, поэтому в ней я нахожу свои вещи.

Спускаюсь вниз, и сразу виновато смотрю на девушку, которая хлопочет на кухне.

— Привет, — у нее красивая улыбка и она прелесть.

— Привет, — я сажусь на удобный стул, и подпираю щеку кулаком. Это все так чудесно: оранжевая мебель на уютной кухне, девушка и завтрак, что на минуту сердце сдавливает мысль: у нас с Алекс так никогда не будет. Никогда. Мы другие. Вслух говорю другое, — ты святая женщина. Роберту на тебя нужно молиться.

Она фыркает, и ставит передо мной яичницу с беконом. И тосты с арахисовой домашней пастой. Помнит ведь, что я банками ее люблю есть.

— Он уехал на работу. А что у тебя?

— Я уволился. Ладно, меня выперли с нее.

— Тебе есть где жить?

Тринити участливо смотрит на меня, и в синих глазах я вижу искреннее сочувствие. Трин, ты чертова Мать Тереза. А Робби Махатма Ганди. Вы святые, за что вы мне такому грешнику посланы?

— Есть, — ковыряю завтрак вилкой.

— Максимилиан… Он, правда, переживает за тебя. Три месяца уже прошло, как…

Тринити опускает глаза, и смотрит на свои руки, сложенные в замок.

— Как она исчезла и бросила меня. Называй вещи своими именами, Трини, — грустно улыбаюсь я.

— Макс… Я… Думаю, что у вас может что наладится?

— Ты ведь знаешь где она? Вы подруги.

Трин вздыхает, и поднимает красивые глаза к потолку.

— Я не знаю где она. Правда. Я не знаю с кем она. Она всегда такой была, понимаешь? Алекс всегда сложно привязать к чему-то или кому-то. Сначала меня это пугало, затем раздражало, а сейчас я привыкла.

— Я не могу привыкнуть к ее пропаже, Трин. Я люблю ее. Подсел на нее, как на самый отборный героин.

— Что между вами произошло в последнюю встречу перед вашим расставанием?

Тринити внимательно смотрит на меня, а я старательно отвожу взгляд.

— Трин…

— Я жду.

— Ладно, ты ведь не отстанешь?

Она отрицательно мотает головой.

— Мы, как всегда, жестко потрахались. У нее зазвонил телефон. Я увидел лишь имя на экране. “Адам”. Он же ее бывший?

Трин послушно кивает.

— Я не выдержал. Я ударил ее. Она клялась, что ничего между ними нет, что он просто приятель… А я… Просто наотмашь ударил. И… Мне так хреново от этой мысли, что я причинил ей боль.

— Вы стоите друг друга. Ты хочешь ее удержать, она хочет убежать… Это нормально. Нужно просто подождать.

— Это вечное колесо сансары, Трин, — хмыкаю я, доедая уже остывшую яичницу.

После завтрака я уезжаю. Трин провожает меня, я обещаю, что еще долго не потревожу их. Кого я обманываю?

С работы меня выперли, с квартиры попрут чуть позже. Почему мне так нравится загонять себя в эти воспоминания? Почему у меня не получается перевернуть страницу? А порой захлопнуть книгу. Получилось же у Робби, который расстался с девушкой, на которой собирался женится? А встретил потом Трин, с которой он счастлив. Должно получится и у меня. Я должен попытаться вычеркнуть Алекс из своей жизни, пока она не окончательно не утопила меня своей страстью.

Она была подругой Трин, а я дружил с Робертом. Собственно, так банально мы и познакомились, а дальше все было… небанально.

Эту девушку сложно было удержать. Ей постоянно нужно было куда-то бежать, ехать, но главное: бежать.

Алекс сбежала из дома, когда ей было пятнадцать. Она из Мюнхена, и у нее случился конфликт с отцом, так как эта вертихвостка в 15 лет познакомилась в клубе с каким-то отморозком-металлистом, и сбежала к нему в Берлин, порвав все отношения с семьей.

Александра вместе с ним баловалась наркотой, танцевала в клубах. В 17 лет она стала девушкой для “богатого папика”, который не спал с ней. Там все было гораздо интереснее и сложнее: мужика звали Кристоф, и он потерял свою семью в аварии, и в Алекс он увидел свою погибшую дочь. Мужик заплатил за ее учебу в Университете, и купил квартиру, шикарный лофт с видом на Шпрею.

Как раз во время учебы в Берлинском университете Алекс встречает Тринити. О’Рэд была ирландкой до мозга костей, но ее отца перевели по работе из Дублина в Берлин, и он перевез всю семью за собой. Как эта правильная девушка сошлась с такой оторвой — для меня до сих пор загадка. Хотя, чему я удивляюсь? Алекс всех привлекала. Манила. Было в этой девушке что-то запретное, как в яблоке из Эдема. А сама она, такая гибкая и плавная, напоминала змею.

В Берлине я оказался после учебы и жизни в Вене, где у меня оставалась мама. Решил переехать в Германию, нашел работу в рекламном бюро, где пригодились мои навыки дизайнера. Недалеко от бюро я нашел уютный бар, в котором работал англичанин Эндрю. И как раз там я познакомился с Робертом. Отличный врач, с дипломом Массачусетского Университета, гинеколог. Он сбежал в Берлин после неудавшейся помолвки с девушкой, с которой был вместе пять лет. И на приеме он встретил Трини, которой позарез была нужна справка для работы. Ну, а там уже Трин свела меня с Алекс.

Мы мало говорили друг о друге и почти не обсуждали прошлое. Я знал, что мои связи не сравняться с ее.

Я требовал от нее быть моей девушкой, потому что любил и для меня было нормально: жить в отношениях. А для нее… Нет.

Закрываю глаза, вдыхаю запах воздуха после дождя.

Четыре месяца назад.

Алексстоит у окна, и смотрит вдаль. Город еще не спит, он вообще никогда не спит. Она смотрит. Она думает.

Это неправильно, это против ее природы. Она не хочет, чтобы ее кто-либо привязывал.

Алекс затягивается сигаретой, понимая, что если догадка подтвердится, это убьет его. Или ее. Или их вместе.

— Хей, я дома!

Дом. Это не его дом.

В лофт зашел Макс, и увидел как Алекс смотрит за окно. Как она смотрит на него.

— Что такое?

Он медленно подошел к ней.

— Ничего, — она смотрит внимательно. Не мигая. точно как змей.

— Алекс…

Максимилиан мягко гладит ее по щеке.

— Я же волнуюсь, ты же моя…

— Я не твоя, — жестко обрывает его девушка, — и не буду ею. И сделаю все возможное, чтобы не привязываться.

— Алекс, — голос Макса приобретает нотки металла, — когда же ты поймешь, что я тебя люблю?

— Это бред, и ты знаешь об этом, нельзя кого-то привязать к себе дурацкой любовью.

Алекс отходит от него.

Максмолча смотрит, ожидая ее слов.

— У меня задержка.

— Сколько?

— Пока 9 дней. Если все подтвердится, то я сделаю аборт.

— Ты не посмеешь! Это же… он наш… он… должен жить!

— Откуда ты знаешь, что он от тебя?

Девушка криво усмехается, глядя на то как мужчина тяжело дышит.

— Ты… Алекс…

— Штайн, почему ты думаешь, что я как они все? Как все твои бывшие девушки, как девушки вокруг? Мне не нужно это все: дом, семья, любовь. И ты же знаешь это. Знаешь! Я прихожу и ухожу. И ты также. Нам просто нравится трахать друг друга. Как половыми органами, так и мозгами.

Макс молча уходит. Хлопает дверь, она смотрит в пустоту.

Догадка подтверждается. Спустя пару дней Алекс приходит к Роберту, и тот с болью совершает аборт.

— Ты делал его не в первый раз, — слабо говорит врачу Алекс после процедуры с улыбкой.

— Я знаю… Это всегда так тяжело, а уж знакомой… А уж лучшей подруге любимой девушки…

— Не говори ей. Просто не говори.

Робби послушно кивает.

Я веду какое-то растительное существование: пью у Эндрю или дома, практически не ем и лежу на диване. Робби пытался до меня дозвониться, но я не беру трубку, лежа и пялясь в одну точку. Уверен, что они с Тринити переживают.

В таком режиме я живу месяц. Пока в дверь не раздается стук. Думая, что это домовладелец или Крис, я подхожу к ней, и открываю. “Ебаный стыд”, — думаю я. На пороге Алекс.

— Привет, — тихо говорит она, сжимая и разжимая руки.

Я лишь киваю.

— Можно зайти?

Послушно отхожу в сторону, и она проходит в мою квартиру.

— Макс… Я… Я знаю каково тебе…

— Не знаешь, — говорю я, смотря в эти светлые глаза, — это ты привыкла порхать как мотылек, Алекс. А я не привык, как дебил, бегать с сачком, и ловить тебя.

Она молча смотрит на меня.

— Ты ведь сделала аборт?

Она послушно кивает.

— И ты спала со своим бывшим, с Адамом?

Снова кивок.

— Почему ты так поступаешь со мной, Лекси?

— Потому что я не умею иначе. Для меня нет другого пути, — отвечает она.

— Зачем же тогда ты приходишь?

— Потому что без тебя мне хуже, чем с тобой, Макс, — шепчет она.

И я не выдерживаю, черт возьми, я не могу так!

Я сминаю губы, ее блядские губы в грубом поцелуе. Срываю с нее одежду, и буквально заваливаю на диван, она выгибается, изгибается в моих руках, настоящая змея. Я смотрю на этот узор, идущий от бока груди к бедру, этот готический витиеватый шедевр, и я не могу оторваться от татуировки. Я вспоминаю как любил ласкать ее сначала осторожно подушечками пальцев, а затем обводить кончиком языка каждый контур, каждую завитушку. Она тихо стонет, а у меня срывает башню: я прикусываю соски, играя с ними языком, проникаю пальцами в ее нутро, лаская клитор, буквально массируя влагалище, чтобы стоны стали громче. Господи, я подсел. Доза, мне нужна доза тебя.

Когда я резко беру ее, то она выгибается, а перед моими глазами темнеет, и я буквально вдалбливаюсь в нее, срывая стон за стоном, перерастающие в крики.

После секса я лежу на ней, смотрю в светлые глаза, и молчу. Если я открою рот, и спрошу у нее что-то, то боюсь, что она исчезнет. И я молчу.

Боюсь спросить останется она или нет. Алекс целует меня в уголок губ, и гладит по волосам.

— Прости, — тихонько говорит она, и я отпускаю ее.

Молча она одевается и уходит. Пока я тупо продолжаю смотреть в одну точку, позволяя ей снова уйти на неизвестный срок.

***

Сколько сигарет я выкурил за этот долбанный период, что я знаю ее?

Сигареты и кофе стали моим смыслом.

“Пора заканчивать с этим”, — думаю я

К тому же, моя Лекси не появляется, и я даже не знаю когда она вновь ворвется в мою жизнь.

— Я слышала, что она на время уедет в Нью-Йорк, — осторожно говорит Тринити, когда я снова спрашиваю о ней.

— Откуда ты это знаешь?

— Мы… ладно, Макс, ты же не отстанешь? Мы обедали с ней неподалеку от Куртсдам. Пару недель тому назад.

— Вы говорили обо мне?

Голос без единой эмоции, как мне удается его так держать?

— Мы немного говорили о тебе, да. Макс, она говорит мне тоже самое, что и тебе.

Тринити вздыхает, и смотрит на меня. Сегодня она в кои-то веки решила вытолкнуть нас с Робби в бар, потому что я, по мнению друзей, уже засиделся.

— Ты не идешь с нами?

Роберт спустился со второго этажа их небольшого уютного лофта, и поцеловал девушку в щеку, заключая ее в объятия.

— Нет, милый, мне еще нужно поработать, — улыбается она в ответ.

Мы прощаемся с ней, и направляемся в бар к Эндрю, друг старательно отвлекает меня разговорами от тяжелых мыслей, и я делаю вид, что отвлекаюсь. Мне, действительно, хочется отвлечься. Я не хочу жить этими обрывками воспоминаний, не хочу зависеть от мыслей о ней.

Робби следит, чтобы я пил, но не напивался. У Эндрю шумно: много народу, все пьют, галдят и веселяться.

Я отхожу, чтобы отлить, а когда возвращаюсь, то вижу Робби с мрачным выражением лица.

— Что-то произошло?

— Прости, Макс, с работы позвонили. Срочный случай, кровотечение… Хочешь, я попрошу Трини тебя забрать?

Отрицательно мотаю головой:

— Нет, спасибо, друг.

Крис уходит, а я прошу Энди повторить. Когда стрелка часов приближается к двум часам ночи, я устало встаю, и покидаю бар.

Иду темными берлинскими улицами, и вспоминаю.

Все, что я могу — это вспоминать.

Полгода назад

Роберт и Трин не любят вечеринки, там для них слишком шумно, а вот мы с Алекс готовы пропадать у друзей и в клубах.

Очередная тусовка с бесплатной выпивкой у каких-то друзей друзей.

Она в черном коротком платье, бретели на бледных плечах, вырез показывает миру и всем мужикам красивую аккуратную грудь.

Она смеется с каким-то хреном, так красиво улыбается ему, проводит рукой по плечу, и я не выдерживаю.

Ставлю бокал шампанского на столик, и подхожу к ней.

— Простите, — вымученно улыбаюсь хрену, и крепко хватаю девушку за локоть, — нам с фройляйн Ковальски надо поговорить.

Тащу ее к туалету.

— Эй!

Девушка вырывается из моей хватки, когда мы оказываемся вдвоем в тесной кабинке туалета.

— Какого хуя ты так себя ведешь?

— Я не твоя собственность, — шипит она, — мы просто спим вместе порой!

— Я люблю тебя, а ты ведешь себя как шлюха, — говорю я, чувствуя как гнев пропитывает каждую клеточку кожи.

— То, что ты меня любишь — это твои проблемы, Штайн, — надменно произносит она. И я не выдерживаю.

Грубо хватаю ее за бедра, она вырывается. Я резко беру ее в этой тесной кабинке туалета, она продолжает бить кулаками по моей спине, кусать мою шею, тихо стонать, вырываться и просить меня еще. Еще и еще.

Это так неправильно, но это так по нашему.

После секса она одергивает платье, отталкивает меня в сторону, и покидает туалет.

Чтобы снова пойти и флиртовать с неизвестным мне хреном.

Сейчас я стою на набережной Шпреи, и смотрю вниз. Прыгнуть вниз? И все закончится, все закончится очень быстро.

Я сжимаю руками ограду, закрываю глаза, кажется, я уже готов, чтобы навсегда покинуть этот дурацкий мир.

Но что-то резко останавливает меня. Чувство извне. Я глубоко вздыхаю, и понимаю, что нет. Нельзя, я не должен вот так поддаваться на ее выходки, я должен начать снова жить нормально!

Страх отпускает меня, я отхожу от ограды, и сажусь на лавочку, прижимая пальцы к вискам. Мне срочно нужна работа. И мне срочно нужно найти девушку.

На следующий день я звоню своему немецкому другу Паулю, и прошу помочь его с работой. Тот реагирует очень быстро, и спустя пару дней меня берут на работу дизайнером.

Мы отмечаем этот успех у Эндрю, вместе с Робби и Тринити, они искренне радуются за меня, Трин отмечает, что я, действительно, забыл об Алекс, и не вспоминаю о ней. Точнее: я просто талантливо делаю вид, что мне на нее плевать.

— Хочешь познакомлю тебя с кем-нибудь?

Тринити слегка наклоняет голову, и смотрит на меня.

— Можно, — хмыкаю я.

— У меня есть знакомая, Рэйчел, она переехала в Европу из Канады, рассталась с парнем, решила начать в Берлине новую жизнь. Она совсем другая.

Она совсем другая.

Эту мантру я повторяю себе теперь все время.

Что мне нужна совсем другая.

Тринити знакомит меня с Рэйчел, и она, правда, очень милая и очаровательная девушка. Алекс сбежала из дома? У Рэйчел любящие и любимые родители в Канаде, а также младшие брат и сестра. Алекс проводила все время на тусовках и вечеринках? Рэйчел усердно занималась фигурным катанием. Алекс меняла парней, как перчатки? Рэйчел долгое время встречалась с парнем, с которым родилась в одной больнице. У нее аллергия на лошадей, красивая улыбка и она милашка.

Мне нужна такая девушка.

Мы с Рэйчел много гуляем по Берлину, ужинаем вместе с Робертом и Трин, ходим в театр.

Когда дело доходит до секса Рэйчел просит быть меня с ней нежнее. Ей не нужна крепкая хватка, стоны до хрипа и рваный ритм. Ей нужна моя нежность. И я послушно двигаюсь осторожно, нежно целую ее, чтобы не оставить засосы и синяки.

“Мне нужна такая девушка”, — повторяю я каждый день, понимая что нагло вру и обманываю себя.

***

— Не понимаю, Трини, как ты ходишь с ними, — Рэйчел проводит рукой по татуировке на руке Тринити, двум стрелам. Тринити закатывает глаза. Она, конечно, терпеливый человек, но вопросов на тему татуировок, своего мягкого ирландского акцента, от которого она даже не думает избавляться и почему она не отращивает волосы, терпеть не может.

— А что такого в них? В татуировках?

Роберт проходит мимо своей девушки, и целует ее в висок, проводя пальцем по стрелам.

— Ну, это так грубо, не знаю, — Рэйчел подсаживается ко мне.

Робби лишь хмыкает: у самого их пять, поэтому клевер и стрелы девушки он воспринимает спокойно.

Я улыбаюсь девушке, а сам вспоминаю опять. Она другая, да. И это должно мне в ней нравится.

— Я специально сделала татуировку без особо значения.

Мы лежим вдвоем в ее лофте на широкой кровати. Я провожу кончиками пальцев по узорам. Мне нравится его витиеватость, мне нравится что он будто оформляет ее ладную фигуру, что он проходит по изгибу ее тела красивыми кружевными линиями.

Она не любила придавать значение ничему. Татуировка была для нее просто украшением, она не несла смысловой нагрузки, как рисунки у Тринити и Робби, которые в каждую тату вкладывали личный смысл.

У Алекс не было связи ни с кем и с чем.

Я просто любил водить кончиками пальцев по ее боку, очерчивая каждый завиток готического рисунка.

— Алекс спрашивала о тебе, — Трин закусывает губу, и смотрит на меня.

Роберт занят приготовлением гриля, а Рэйчел отошла, чтобы поговорить с матерью по телефону. Она обязательно расскажет о том, какой же я замечательный и правильный.

— Она… Ты видела ее?

— Без фанатизма, Макс, — Тринити проводит рукой по моему плечу, — мы виделись с ней, и она в плачевном состоянии. Жила какое-то время в Нью-Йорке, там все было хуже, чем здесь.

— Что ты сказала ей обо мне?

— Правду, — Тринити пожала плечами, — она не хотела привязываться. Я сказала, что ты начал новую жизнь. С работой и правильной до зубного скрежета девушкой.

— А она?

Мое сердце камнем ухнуло вниз.

— Улыбнулась, и сказала “ auf wiedersehn”.

Чего я ждал от нее? Что она попытается разорвать мои отношения с Рэйчел?

Тринити отходит от меня, а я возвращаюсь к своей девушке. Все хорошо, все правильно.

***

Проходит еще пара месяцев, у нас с Рэйчел все прекрасно. Она заговаривает о том, чтобы съездить в Канаду, дабы я познакомился с ее родителями, братом и сестрой. Я киваю, улыбаюсь, но сам не спешу познакомить ее с мамой и отчимом в Вене.

Рэйчел переезжает ко мне, и я соглашаюсь: так проще, так я перестаю чувствовать острую боль от одиночества.

Но в тот день, а точнее ночь ее нет дома, она осталась у какой-то коллеги или знакомой, это не было важно. Я уже спал, когда на часах стояло половина третьего, и мой телефон сообщил о пришедшем sms.

Я покорно посмотрел в него, думая, что это Рэйчел.

Но это был номер Алекс. Я не забивал его в телефон, но я знал его наизусть. И теперь с этого номера приходит короткое сообщение.

“Прощай, Макс. Я любила тебя, но по-своему”.

Мне хватило пары минут, чтобы какая-то неведомая сила заставила резко вскочить, в панике натянуть одежду, и поехать по уже знакомому адресу.

Я не выбросил ключи от ее лофта, и это… Это было правильно.

Тишина встретила меня, и я прокричал в темную пустоту лофта:

— Лекси! Алекс!

Тишина продолжала немую беседу со мной.

Я заглянул в спальню, на небольшую кухню, и затем открыл дверь ванной, откуда через дверь слабо струилась полоска света.

Она лежала в белоснежной ванне, такая красивая и спокойная. Закрытые глаза, бледная кожа. Одна ее рука покоилась на груди, а вторая свисала с бортика. И с нее струйкой, обвивая кисть, стекала кровь, лужицами ложась на красный кафель.

Я опустился на колени, понимая что опоздал. Катастрофически опоздал. Сердце перестало биться. Сердце, которое я так отчаянно желал себе.

В тот момент я зарыдал. До хрипа. Без слез. Я просто орал внутри себя до истерики.

Прижал ее к себе, и лишь шептал “за что” “да почему”, других вопросов я не имел и не имею до сих пор.

***

— Предсмертной записки так и не нашли?

Мы с Тринити и Робби шли втроем по Friedhof Grunewald. Стоял холодный ноябрьский полдень, ветер пробирал нас до костей. Тринити спрятала глаза, уставшие от слез, за стеклами черных очков, и держала Роберта под руку.

— Нет, — помотал я головой, — она посчитала, что у ее смерти нет оправданий.

— Макс, — Робби остановился, и положил мне руку на плечо, — мы все знаем, слышишь? Она твоя любовь, и сейчас ты имеешь право на любое решение.

Я кивнул, и обнял их по очереди. Моего незаменимого друга и его прекрасную девушку, которую он был достоин.

— Что ты теперь думаешь делать?

— Я не знаю, — честно ответил им я.

Я, правда, не знал. С Рэйчел расстался в ту же ночь после гибели Алекс.

Куда-то уезжать? Не знаю, не хотел об этом думать.

Друзья тактично удаляются с кладбища со словами “мы тебя ждем в машине”, а я остаюсь напротив ее надгробия.

— Прощай, — тихо шепчу я, целуя ладонь, и прикладываю ее к холодному камню.

Так ужасно, но так правильно… Ведь я совсем не представляю жизнь без отношений с ней, пусть и таких больных.

Сейчас я не знаю как все сложится и как мне быть.

Сейчас я смотрю на ее могилу, и вдыхаю запах еще свежей земли, приправленной дождем.

Сейчас все, что я имею — это больные отрывки воспоминаний.

Это “сейчас” продлится навсегда.

— Ты думал о смерти?

Мы лежим на кровати и курим одну сигарету на двоих.

— Конечно, я думал о смерти ровно столько сколько и о жизни. Но ведь пока я жив, — улыбаюсь я, целуя ее в плечо.

— Я думаю о ней часто, — моя Лекси смотрит в потолок, затягиваясь горьким дымом, — и мне она начала казаться очень простым явлением. Мне бы хотелось просто уйти. Давай, когда я умру, ты будешь думать, что я просто ушла, как всегда убегаю? Что еще когда-нибудь я к тебе обязательно вернусь, Макс.

Я лишь улыбаюсь, и говорю, что у немцев в крови эта страсть к драмам, трагедиям и философии.

Я буду продолжать ждать тебя.

Обещаю.