Начало

ГЛАВА 11

1918 ГОД. КАЗГУБЧК

В первых числах августа войска Каппеля и Чехословацкого корпуса приблизились к окраинам Казани. В городе их уже давно ждали подпольные группы офицеров и савинковцев, готовые к вооруженному выступлению.

В Казанском отделении Народного банка, где была сосредоточена большая часть золотого запаса России, предполагали, что долгожданная, но постоянно откладывавшаяся эвакуация вот-вот начнётся. Все понимали: если не удастся вывезти золото в Нижний Новгород, то белые после захвата Казани наверняка вывезут его на восток к Колчаку.

Брауда помнила предостережение Дзержинского приих последней встрече и поставила задачу подчинённым: исключить любые возможные попытки хищений золота из банка накануне предстоящих боёв за Казань. Во все его подразделения были внедрены агенты, незадолго до того переведённые из других городов в КазГубЧК. Под негласное наблюдение были взяты все сотрудники, от руководителей до обслуживающего персонала. Контролировались посещения, встречи, связи, разговоры посторонних лиц с работниками банка. Всех, не внушающих доверия служащих и клиентов, тщательно проверяли, а особо подозрительных доставляли на допросы и дознание в ЧК.

За день до начала эвакуации золотого запаса Вере Брауде передали сумку с документами одного из подозрительных клиентов банка, доставленного в её ведомство. Так уж получилось, что при задержании сотрудники несколько превысили меры физического воздействия, и было непонятно, сможет ли он вообще что-либо рассказать. Но самое интересное заключалось в том, что заместитель председателя Казанской Губернской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем лично знала владельца переданных ей документов.

Дзержинский предостерегал Брауде: после неудавшегося левоэсеровского мятежа, в Поволжье съехались бунтовщики и авантюристы со всей страны, в том числе и её знакомые по сибирской ссылке — ветераны революционного терроризма Александр Бакун и Леонард Ильин. Феликс Эдмундович рекомендовал внимательнее присмотреться к ним и попытаться выявить возможные контакты с антисоветским подпольем.

Что случилось с Бакуном и его соратниками после бесславного похода на Симбирск под руководством мятежного главкома Муравьёва, Брауде уже знала. И вот в самые трудные для осаждённого города дни в Казани неожиданно появился Леонард Ильин. Причём сразу же после приезда его пришлось задержать в банке после абсолютно непонятного и неспровоцированного нападения на работников ГубЧК.

Брауде пока не знала цели приезда эсера — бунтаря в столь неспокойное время, и причину спровоцированной им драки, но в случайности бескомпромиссная чекистка не верила.

В деловых бумагах, изъятых у задержанного, ничего крамольного и опасного для Советской власти она не заметила. Из них понятно одно: приехал из Самары в Казанский банк для оформления финансовых документов за последние поставки нескольких партий соли. В сопроводительном письме от солепромышленника Николая Сергеевича Ильина к руководству банка было обращение с просьбой о содействии в получении части средств, конфискованных у него Декретом ВЦИК от 14 декабря 1917 года.

Брауде понимала, что затея с получением изъятых семейных ценностей, хранившихся в банке ещё с дореволюционных времён, безнадёжна. Но она слишком хорошо знала Леона и его единомышленников, чтобы успокоиться. Её насторожило обстоятельство, что он оказался в банке как раз в то время, когда большевики, в преддверии боёв за город, готовились к эвакуации золотого запаса.

1918 ГОД. ЛЕОН И БРАУДЕ

За окном раздались гудки и рокот въезжающих во двор машин. Послышались крики засуетившихся людей и стук подкованных сапог, знакомый ещё со времён стычек с жандармами после первой революции.

Леонард очнулся от поднявшегося шума, оглядел мрачное помещение и вспомнил услышанный перед забытьём разговор: «ЧК, Фомин, Вера, Егорыч».

Накануне отъезда из Самары Фортунатов рассказывал о жизни и работе Веры Брауде после возвращения из ссылки. Рассказал и о предательстве: как с её помощью Дзержинский готовил развал левоэсеровского движения в Поволжье. А после очередной встречи в Петрограде назначил заместителем председателя Казанской ГубЧК.

В соседней комнате что-то загремело, упало, забегали люди, раздались команды:

— Готовиться к погрузке. Выезжаем через несколько часов. Проверить, всё ли собрано. Задержанного — к Брауде.

Заскрипела тяжёлая железная дверь в его каморке. Сняв папаху и нагнув взлохмаченную голову, чтобы пройти в слишком низкий для него проём, в комнату ввалился огромный неуклюжий казак. Растерянно оглядываясь, подошёл к вставшему Леонарду и, откашлявшись, хрипло пробасил:

— Приказано проводить тебя, товарищ Ильин, к начальству.

— Да я уже готов. — Леон по голосу узнал вошедшего.

Поднимаясь по лестнице, очевидно, в кабинет Брауде, Егорыч нерешительно заговорил:

— Ты уж не серчай, товарищ дорогой. Перестарался я маненько вчерась, когда мы с тобой вот так нехорошо встретились. Вижу, налетел оглашенный. Ну и шваркнул чуток, чтобы не ухайдакал ты моих подельников.

— Хорошо, что чуток, — поёжился Леонард и решил разговорить сконфуженного казака. — Слышал я случайно, о чём вы толковали с Фоминым. Не волнуйся, Егорыч. Заступлюсь за тебя перед Верой Петровной. Я сам виноват. Вы люди служивые, приказ выполняли, а я накинулся ни с того ни с сего. … Что, суровая у вас начальница?

Егорыч наклонился и тихо доверительно прохрипел:

— Сурьёзная. Шутковать не любит и другим не дозволяет. В случае чего спуску никому не даёт. С врагами революции и сама расправиться может. Надысь ездила с расстрельной командой в госпиталь. Пустили там в распыл арестованных злодеев из отряда Муравьёва.

— Это тех, что с ним на Симбирск ходили?

— Да. Многих на месте побили и постреляли, как и его самого. А пленных и раненых, особливо ярых при нападении, сюда привезли для дознания и расправы.

— И что, всех расстреляли … надысь?

— Да, кажись, всех. — Егорыч вопросительно посмотрел на Леона. — А что? Знакомые в войске Муравьёва были? Бают, кого там только не было. Иноземцы разные: черкесцы, хунхузы, чухонцы. Ерманцев только не хватало. Жаль. А то бы я сам в расстрельную команду вызвался.

— Был там дружок мой закадычный. — Леонард с надеждой повернулся к Егорычу. — Не из чухонцев и не из хунхузов. Наш он — тверской. Поддался на посулы главкома, пошёл за ним и пропал. Надёжный товарищ, с девятьсот шестого года с ним рука об руку с режимом бодались. Нас и в ссылку вместе упекли. … Бакунин. Не слышал о таком возле лазарета?

— Нет, я в охране стоял. Стрельба была, а что дальше — не знаю и знать не хочу. Слыхал только, что с Муравьёвым были два офицера из казанского подполья. Так вот они в Симбирске устроили резню — междоусобицу: своих же соратников по походу, азиатцев, порубили. Твой дружок не из этих офицеров случаем?

— Нет, — удивился Леон, — А распря-то из-за чего случилась?

— Все беды и раздоры, особливо по-пьяному делу, из-за денег или из-за баб зачинаются, — философски рассудил Егорыч. — И там так вышло. Китаёзы водки надюзгались и дрянью какой-то обкурились: опий и морфий у них завсегда с собой были. Заманили вечером певичек, развлекавших в походе Муравьёва и его компанию, снасиловали их, а потом одну из них резать стали. Одурели узкоглазые, решили кожу с рук снять и перчатки сделать. А у девчушки той там, в походе, роман с одним из офицериков завязался. Вот бойня-то и началась. Бают, все стены и потолок в том доме кровью и мозгами бусурманскими были заляпаны.

— И офицеров тоже побили?

— Один-то, который ейный дружок, совсем плохой был. Бают, умом тронулся. А второй позже подоспел и пострелял оставшихся нерусей. Потом уже на крики и стрельбу сбежались наши красные бойцы, которые к тому времени с Муравьёвым покончили. Многих его людей тогда в Симбирске постреляли, да порубали. А этих двоих не тронули. Наоборот, с радением и приглядом вместе с нашими ранеными в госпиталь привезли. Может и таперича они там. Не знаю.

Входя в кабинет Брауде, Леонард нервничал. Он не был рад предстоящей встрече со старой знакомой: «Нельзя доверять ей, отныне она противник».

На его удивление бывшая соратница встретила собрата — этапника радушно. Усадила на просторный диван, предложила чаю:

— Теперь только так завариваю, по-сибирски, — задумчиво улыбнулась, разливая чай в чашки с заморским цветочным орнаментом. — Скучаю по Сибири, по тайге, по речке Манзурке, по заливным лугам. … Покойно там, несуетливо.

— Если только без урок, — оттаял и улыбнулся в ответ Леон.

— Ну, сейчас там только они и остались.

Брауде молча, вопросительно смотрела на бывшего однопартийца, ещё недавно спасавшего её в тяжёлых жизненных передрягах.

«Кто же он для неё теперь? Обычный гражданин, приехавший в осаждённый город с поручением от родственника и не представляющий опасности ни для города, ни для власти? Или коварный противник, засланный из мятежной Самары для связи с заговорщиками из антибольшевистского подполья. Те давно готовились к вооружённому выступлению и ждали сигнала от окруживших город частей белочехов и Каппеля?

Дядя Леонарда — один из активных членов Самарского общества фабрикантов и заводчиков, финансировавшего КОМУЧ и его вооружённое формирование, так называемую Народную армию. Появись здесь Николай Сергеевич Ильин, она бы знала, что с ним делать. Но как поступить с Леонардом? На него в КазГубЧК не было компрометирующих материалов. Он не участвовал в антисоветских собраниях и митингах, не состоял в каких-либо антибольшевистских союзах или комитетах, не поддерживал свержение Советской власти в Самаре».

О том, с кем сейчас Леон, кто он теперь — друг или враг, Брауде не знала. Как не знала и о том, что перед отъездом из Самары он встречался с членом КОМУЧ Фортунатовым. Но ей было подозрительно его появление в городе в самое опасное для Советов время. Казань находилась в состоянии приближающейся катастрофы: извне — подступающие войска белочехов и Народной армии, изнутри — готовящиеся их поддержать подпольные группировки контрреволюционеров.

Вопросительное молчание затянулось, и Леонард решил сам начать малоприятный для обоих разговор:

— Всё воюете, Вера Петровна, или мне показалось?

— Вижу по вашему состоянию, Леонард Иванович, что не показалось.

Леон, скривившись от боли, покрутил головой, разминая шею, и одёрнул одежду, помятую от долгого пребывания на нарах:

— Так вы же до сих пор с сатрапами и притеснителями трудового народа боролись. А я-то здесь при чём? Вроде бы никого не притеснял.

— Вот поэтому мы и решили встретиться с вами, чтобы понять, причастны ли вы к событиям, происходящим вокруг Казани, или нет. Сейчас в городе и возле него собрались и сторонники, и противники нашего пока ещё не окрепшего государства. Хотелось бы знать, с кем вы теперь. Приехали из самого логова антибольшевизма, оттуда, где собрался весь реакционный сброд: белое офицерское подполье, савинковцы, монархисты всех мастей, восставший чехословацкий корпус. Вы же идеологический противник свергнутого режима, столько лет боролись за создание Трудовой Республики. И как среди них оказались? Могу в какой-то степени понять вашего товарища Бакунина: повёлся на ложные лозунги предателя и ренегата Муравьёва, собравшего часть казанского оппозиционного отребья и потащившего их в смертельный поход на Симбирск.

Леон оживился:

— Вы что-то знаете о Бакуне? Где он? Что с ним?

Но Брауде продолжала, не обращая внимания на вопросы.

— Разбили, уничтожили всю эту свору в Симбирске. И здесь также разобьём, истребим под корень.

Брауде устало села на диван рядом с Леоном.

— Дел сейчас невпроворот, а тут вы вдруг объявились в городе в самое тяжёлое для него и неудачное для вас время. Да ещё и в банк сразу припёрлись. Если бы приехали из какого-нибудь Задрищенска, никто бы и внимания на вас не обратил. … А из бунтующей Самары — это подозрительно!

Немного помолчав, добавила, внимательно посмотрев на помятого Леона:

— С вашими обидчиками разберёмся. Если надо будет, то накажем кого следует. Революционную дисциплину ещё никто не отменял.

— Не надо никого наказывать, — вступился Леон за простодушного Егорыча. — Я сам сглупил, полез на рожон.

— Ну и славно, — Брауде встала. — Сами понимаете, не до разбирательств нам теперь. — Посмотрела на собеседника, потом на часы. — Фомина ищете? Я уже в курсе. Доложили о ваших расспросах. В ближайшее время встретиться с ним не удастся. Его нет в городе. А насчёт вашего визита в банк, Леонард Иванович, я уже кое-что поняла из документов, с которыми вы приехали. Ничем порадовать не могу, неудачное время сейчас для коммерции. С текущими расчётами придётся повременить. А конфискованные деньги и ценности вам получить не удастся: по данному вопросу есть Декрет ВЦИК, о чём вы и ваш дядя наверняка знаете.

Вернув документы, Брауде напоследок поинтересовалась:

— Ну и зачем вам сейчас деньги, да ещё такие большие? Апостол Павел предупреждал: «Корень всех зол — любовь к деньгам». Вы же бессребреник, как я знаю. Да и спокойнее в Советской России без них.

Леонард с любопытством посмотрел на Веру. Вспомнил, как в ссылке она рассказывала об исключении из института благородных девиц за отказ изучать Закон Божий с мотивировкой «за антирелигиозные настроения».

— Во-первых, нам нужно заплатить так называемую контрибуцию за некоторых родственников и знакомых, находящихся в заключении как раз по причине её неуплаты в установленный срок. Вы, я думаю, знаете о произошедших в последнее время арестах промышленников, коммерсантов, торговцев. — Леон пожал плечами. — Получается, что без денег пока ещё нельзя жить и работать в новой России. Во-вторых, надо восстанавливать хозяйство. Для развития нужны капитальные вложения. Повоевал и хватит. Решил помогать дяде в его делах. Думали вернуть арестованные капиталы и запустить их в оборот, чтобы не лежали в банковских подвалах мёртвым грузом, а служили родине. Гораций говорил, что деньги либо господствуют над своим обладателем, либо служат ему. Нам вот деньги должны послужить для добрых дел.

Брауде усмехнулась:

— Я бы подискутировала с вами, товарищ Ильин, но сейчас не время: бои уже на окраинах. Власть мало захватить, власть необходимо ещё и удержать. Надеюсь, что выдержим. Ну а если нет, то, как говорил Макиавелли: «Лучше проиграть со своими, чем выиграть с чужими». Вы-то определились, кто для вас свои, а кто чужие? … Впрочем, я навела справки: ни в чём предосудительном перед Советской властью вы не были замечены. Так что распрощаемся до лучших времён. И в банке в ближайшие дни не появляйтесь, не до вас там теперь.

Расстались Вера и Леон холодно, понимая, что неожиданно оказались по разные стороны баррикад и ждать друг от друга доверия и поддержки вряд ли стоит. Но, уже прощаясь, Вера остановила Леонарда у двери и тихо сказала:

— В городе сейчас опасно. Попытайтесь выбраться. Вам здесь больше нечего делать. Ни Марии Дубининой, ни её отца в Казани нет.

Хмурый Егорыч вывел Леонарда из старинного барского особняка с прибитой над входом вывеской на помятом куске жести: «Губчека. Вход по пропускам».

— Вижу, хорошо вы поговорили с Верой Петровной. Дала указание доставить в порт в целости и сохранности. Так что садись, товарищ Ильин, в машину и поедем. — Казак многозначительно кивнул в сторону грузовика. — Я пока ждал, покалякал с фронтовым дружком. Он отвозил расстрельную команду в лазарет. По пути кое-что расскажет.

В кабине сидел тот же водитель, что и возле банка. Ильин осторожно, словно опасаясь подвоха, сел рядом с Егорычем. Тот скомандовал:

— Гони, Тимоха, в порт, да проворней. Вишь, тучи низкие, тяжёлые, дождь усилился и башка болит. Вот-вот гроза начнётся. А по дороге расскажи товарищу Ильину, что и мне надысь говорил. Про то, что видел, когда раненых из Симбирска привели на распыл у лазарета.

— А что тут долго рассказывать, — Тимоха рванул с места так, что Леон снова стукнулся головой, теперь уже о кабину грузовика. — Вывели их всех из госпиталя: и хромых на костылях, и перевязанных, и в гипс упакованных. Когои на руках вынесли. А потом и кончили всех без разбору.

— Как же без разбору, чёрт чудной, — вскинулся Егорыч. — Ты же давеча баял, как одного из них убрали из той команды.

— Да, — подтвердил Тимоха. — Когда вывели их на свет Божий, Вера Петровна прошла вдоль строя со списком. Как будто высматривала кого-то. Увидела одного, всего в гипсе и повязках, подошла, поговорила. Потом его под руки отвели куда-то. Сам видел. Всех кончили, но без него.

— А куда увели-то, чудила? Кто он такой? Знашь? Нет?

— Кто будет спрашивать, Егорыч? Лишние расспросы — себе дороже. Тут уж как в народе говорят: «На что? — На спрос; а кто спросит, тому чихирю в нос».

Высадив Леонарда в порту, Егорыч отошёл с ним от грузовика и попрощался:

— Вижу, наш ты человек, товарищ Ильин, тоже много пострадавший за дело революции. Если захочешь лазарет ентот найти, пораспрашай людишек возле банка. Он там рядом находится. — Огромный казак по-детски заговорщицки огляделся. — Только завтра не ходи никуда. У нас бают, что к вечеру ожидается выступление белой контры. Там и беспорядки, глядишь, начнутся. А в суматохе и зашибить запросто могут.

ГЛАВА 12

1918 ГОД. КАЗАНСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ НАРОДНОГО БАНКА РСФСР

Четвёртого августа передовые отряды белочехов и Народной армии КОМУЧ приблизились к Казани и всполошили большевиков, поприветствовав по телефону командование Восточного фронта от имени Владимира Оскаровича Каппеля и Чехословацкого корпуса.

Захват Казани в ближайшее время был неизбежен. На подготовку к эвакуации золота у красных ушло несколько дней. Решили перевозить его на пристань трамваями. Для этого подготовили площадки разгрузки и подъездные пути к банку и причалу. Из Нижнего Новгорода подошли буксиры и баржи.

Сотрудников Казанского отделения Народного банка РСФСР собрали к девяти часам вечера и объявили о том, что эвакуация запланирована на следующий день. В кладовых началась упаковка золота в мешки и ящики.

Пятого августа к банку подогнали трамвайные вагоны для погрузки и перевозки ценностей. Но отправка всего объёма золотого запаса не состоялась: началось наступление на город. То, что в Казани готовился вооружённый мятеж, знали многие. Но войска Чехословацкого корпуса и Народной армии нарушили планы подпольщиков. В пять часов вечера они неожиданно начали артобстрел. Флотилия КОМУЧ атаковала несколько военных судов красных, вынудив их причалить к берегу. Оставшиеся корабли и прибывшие за золотом баржи ушли вверх по Волге. На пристани высадился десант белых.

Жители в панике бросились из города, оставив имущество и жильё, наспех заколотив двери и ставни. Толпы обезумевших людей бежали с детьми на руках и наскоро собранными пожитками в мешках и котомках. Они метались в страхе по улицам, не зная безопасного выхода из города. Напуганные взрывами лошади волокли телеги со скарбом, увязая в колеях разбитых дорог.

Попытка белых внезапно взять город не удалась. В наступившей суматохе противоборствующие стороны не смогли дальше вести сражение. Боестолкновения в этот день прекратились.

Эвакуировать золотой запас по реке и железной дороге не удалось. В ночь на шестое августа, воспользовавшись затишьем, работники банка смогли вывезти на грузовиках лишь небольшую часть золота — по разным сведениям, от ста до двухсот ящиков. Утром рейс хотели повторить, но было уже поздно: со стороны пристаней послышались взрывы, пулеметная и ружейная стрельба.

Предвидя новое наступление, большевики ночью начали мобилизацию рабочих. Сформированными из них отрядами и прибывшими подразделениями латышских стрелков новый командующий Восточным фронтом укреплял позиции на окраинах, где можно было ожидать нового наступления Народной армии.

Так и случилось. Войска белочехов и каппелевцев с примкнувшим к ним отрядом сербских добровольцев атаковали Казань с трёх сторон, сходу смяв мало укреплённые позиции красных.

Тяжелые, мрачно клубящиеся тучи, с ночи нависавшие далеко над горизонтом, к обеду навалились на объятый страхом город. В два часа дня, в самый критический момент боестолкновений, разразилась сильнейшая гроза. Ливень обрушился сплошной стеной на развалины домов и улиц.

Отряды большевиков, рабочее ополчение и стихия на время остановили наступление войск КОМУЧ. Но неожиданно с тыла атаковали вступившие в бой отряды казанского антикоммунистического подполья. Ярость взбесившейся природы соперничала с жестокостью сошедшихся в смертельной схватке непримиримых противников. Казалось, небо, вспыхивая огненными разрядами, обрушилось на город в отместку за непомерную озлобленность людей, ещё недавно бывших единым народом. Дождь лил на горящий город, на бившихся насмерть соперников, будто стремясь остудить и остановить их. Но даже этот неистовый нескончаемый ливень не смог потушить возникшие пожары.

От глухого раскатистого рокота сотрясалось всё вокруг: и река, и улицы, и люди, пытавшиеся покинуть измученный громами, взрывами и стрельбой город. Страх от надвигавшейся катастрофы заставил людей, не сорвавшихся с места накануне, всё-таки собраться и бежать.

Леонард, несмотря на предупреждение держаться подальше от банка, решил всё же пойти туда. Не мог усидеть на месте, понимая, что красные, возможно, уже потерпели поражение, а белые пока ещё окончательно не взяли власть в руки. Прихватив отцовский браунинг, он пробирался через потоки грязной воды и толпы беженцев, устремившихся вниз по улицам за городские окраины.

Трудно двигаться против течения. Особенно там, где всё не знакомо. И если к тому же забросило тебя в эту стремнину в погоду ненастную, штормовую, когда и не видно почти ничего. Что ждёт за поворотом: камни, отмели, препятствия? Неизвестно.

Заборы, дома и дороги почернели от проливного дождя. Сверкавшие молнии тонули в зареве пожарищ. Леон остановился, пропуская очередную группу людей, хмуро толкавших тележку с котомками и мешками. И только привязанная к одной из повозок коза весело припрыгивала, очевидно, радуясь предстоящему выпасу на лужайках за селом, к которому сейчас спешили её хозяева.

Залпы орудий стихали и только на окраинах, где ещё шли бои, виднелись затухающие отблески пожаров. Районы и улицы города опустели, только иногда кое-где испуганные люди поодиночке и группами перебегали через осклизлые от грязи дороги и тут же скрывались за домами и заборами. В центре Казани безвластие: ни белых, ни красных. Изредка в переулках внезапно возникали перестрелки и также неожиданно прекращались. Стало понятно, что в ближайшее время власть в городе сменится.

Казанское отделение Народного банка РСФСР с сотнями тонн золота в хранилищахнеожиданно осталось без руководства и служащих, без защиты посреди хаоса и неразберихи. Отряд латышских стрелков, охранявший его, перебросили на окраину, где шли последние бои. Работники и большая часть охраны разбежались: одни ушли вслед за красными, другие разошлись по домам, предвидя анархию и погромы. Только несколько вооружённых караульных заперлись в нижних подземных кладовых.

Воспользовавшись ситуацией, в банк ворвались толпы мародёров, будто заранее готовых к такому повороту событий. Кто-то организовал их, почувствовав вакуум власти в центре города? Или же взломщики, грабя опустевшие дома, сами собрались у него, увидев бегство охраны? Теперь это неизвестно. Скорее, всё произошло стихийно, хотя бы потому, что у большинства грабителей не было ничего, в чём можно было вынести те богатства, что открылись перед ними.

Началась вакханалия грабежа.

Прорваться в нижние хранилища погромщикам не удалось, но в верхние временные, устроенные незадолго до наступления белых, они кое-где пробрались. Выламывали двери и решётки, взрывали их гранатами. В оставшихся без защиты помещениях разбивали и крушили шкафы, ящики, сейфы. Давка и столпотворение переходили в драки за найденные ценности.

Забирали всё, что попадалось под руки. Деньги рассовывали в котомки и под одежду. Золотые монеты и слитки тащили, в чём только могли: в ведрах, мешках, сумках. Некоторых грабителей неподалёку ждали подельники на повозках. Дождь лил беспрерывно. Размокшие мешки и котомки рвались от непомерной тяжести, и золото падало из уезжавших телег на раскисшие дороги. Из разбитых окон банка летели, подхваченные штормовым ветром, деловые бумаги и банкноты. Они кружились и падали в грязные лужи.

Трудно идти против течения, особенно если никто не ждет там, куда ты пробираешься, и всем сейчас совершенно не до тебя. Преодолев потоки ручьёв, Леон увидел серое от дождя здание Народного банка. Выстрелы раздавались уже далеко. Но по беспорядку вокруг него, по громоздившимся на подходе баррикадам и телам убитых было понятно, что совсем недавно здесь шёл ожесточенный бой.

«Похоже, опять я пришёл не вовремя. Не до меня здесь сейчас».

Растоптанные грязные купюры, документы, блестящие жёлтые монеты валялись в красных от крови лужах. Леонард поднял одну из них, протёр. Царский профиль и надпись по кругу: «Б. М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.».

«Золотой империал. И сколько их тут вокруг? Надо бы подобрать. Неужели эвакуация продолжается? — удивился Леонард. — Но золото в грязи так просто не валяется. Что-то здесь неладно».

И тут же, будто в подтверждении его догадки, в банке послышались крики, раздался глухой взрыв, началась стрельба.

«Граната, — понял Леон и увидел, как из разбитых взрывом окон второго этажа летят обломки мебели и кирпичей, обрывки бумаг. Они падают на выбегающих из здания взбудораженных людей, но те даже не замечают их, волоча на себе или за собой неподъёмные мешки, сумки, рюкзаки. — Да это же мародёры! — Ильин бросился к входу, расталкивая пролезавших через завалы мусора налётчиков. — Надо как-то остановить этот разбой».

Тут же сверху снова раздался взрыв и кто-то, видимо раненый, дико закричал.

Леон пробирался вверх по лестнице, покрытой осколками стекла и посуды, обрывками документов и денег, через груды разбитых дверей и мебели. Навстречу спускались два окровавленных человека с дикими от страха и напряжения глазами, тащившие ведро с золотыми монетами непомерной тяжести.

Поднявшись на второй этаж, вошёл в тёмный задымленный коридор, где недавно встречался с управляющим и откуда сейчас выбегали и выползали обезумевшие от золота и крови погромщики. Среди разбросанных бумаг и выпотрошенных папок валялись затоптанные банкноты, и тускло блестели монеты, на которые никто из снующих по коридорам и лестницам людей внимания не обращал.

Пройти к кабинету Марьина сразу не удалось. Пришлось пропустить полупьяных то ли от вина, то ли от вида немыслимых сокровищ налётчиков, с трудом перетаскивающих ящик от письменного стола, наполненный золотом и пачками денег. За сорванной дверью одной из комнат с криками и дракой грабители доламывали взорванный сейф, из которого сыпались монеты. В разбитые взрывом окна врывался ветер и, поднимая вверх раскиданные вокруг банковские документы, ценные бумаги, ассигнации, порывами выбрасывал их на улицу.

Внизу и в конце коридора снова послышались выстрелы.

«Надо быстрее уходить отсюда», — решил Леонард. Страха не было, вид похитителей не пугал, а скорее удивлял: неужели охрана разбежалась, не устояв перед этим сбродом. Но он понимал: такой объект, как банк, не может надолго оставаться безнадзорным. Отряд прикрытия скоро вернётся. Оцепление будет восстановлено. И перспектива быть застигнутым вместе с бродягами во время грабежа его совсем не устраивала.

Лишь желание найти Марьина удержало Леона от бегства, и он продолжил пробираться сквозь завалы по коридору. Часть кабинетов уже взломаны, но некоторые из дверей всё же устояли перед натиском толпы. Или они были хорошо укреплены, а мародёры торопились и крушили только то, что быстрее поддавалось, или разрушительные силы стихии иссякли.

Среди разбитых и выломанных дверей Леон пытался найти ту, за которой недавно встречался с управляющим. Если тот находился в своём кабинете до налёта, то, вероятнее всего, и сейчас там же. Глупо было бы пытаться убежать во время нападения толпы. Надёжнее просто отсидеться за стальной дверью.

Подобрав револьвер, выпавший из рук сидевшего у стены раненого человека, Леонард перебежками от одного дверного проёма к другому пробирался к кабинету Марьина, расталкивая выскакивающих из комнат погромщиков. Одного из них, взлохмаченного детину в разорванной тельняшке, бежавшего навстречу с маузером в одной руке и тяжёлым рюкзаком в другой, он сбил ударом револьвера в лицо.

Придавив коленом горло окровавленного верзилы, Леон тихо спросил: — Где и что взрывали, кто стрелял?

Тот придушенно прохрипел и показал: — Там, за кабинетом управляющего, кто-то воюет.

Леонард тряхнул рюкзак. Вывались пачки денег, зазвенели, покатившись по опустевшему коридору монеты.

— Золото и деньги откуда?

— Да они везде, куда не зайдёшь. Вчера часть вывезли, а остальное не успели.

Леонард ударил здоровяка по горлу и, подняв его маузер, осторожно двинулся дальше, прижавшись к стене.

Возле знакомого кабинета увидел следы выстрелов и взрыва. Тяжёлая бронированная дверь не поддалась варварскому натиску. Но и на осторожный стук никто не ответил.

«Скорее всего, нет там никого», — решил Леон, но собравшись уходить, ударил обломком кирпича по металлу и крикнул:

— Пётр Александрович, отзовитесь, если вы здесь. Это Леонард Ильин, мы с вами недавно встречались.

За дверью что-то упало, немного погодя кто-то глухо, как из подземелья, спросил:

— Как зовут вашего дядю?

— Николай Сергеевич. Я от него приехал. Не бойтесь, я один.

В массивной двери приоткрылось маленькое кассовое окно, через которое Леонард разглядел вторую решётчатую дверь. Марьина не было видно. Его голос раздался откуда-то сбоку:

— Леонард Иванович, вы-то как здесь оказались? Неужели охрана вернулась?

— Нет. Никто не вернулся. Здесь только бандиты комнаты да сейфы вскрывали. Я их разогнал немного, но они наверняка скоро снова здесь будут. Так что, я сейчас уйду, а вы не открывайте больше никому. А кто в конце коридора отстреливается?

— Там наша верхняя кладовая. Ночью туда складировали золото, которое не успели эвакуировать: чехи начали наступление. Вот и вернули всё обратно. Часть в подвал успели спрятать, а что-то по кабинетам на этажах разгрузили. Видимо, грабители как-то узнали, и вот уже несколько часов пытаются пробиться туда. В этой кладовой остались новый начальник охраны с работником. Ещё несколько человек закрылись в нижнем хранилище. Но большинство служащих разбежались после начала наступления.

В конце коридора у кладовой снова началась пальба, раздались крики, взорвалась граната. Мародёры с воплями и стонами выскочили на лестничную площадку. Леонард вдогонку несколько раз выстрелил из маузера. Грохот взрыва и стрельбы в тесном коридоре оглушили его. Но и погромщики тоже исчезли, видимо убежав с этажа по второй лестнице.

Подойдя к кладовой, Леонард сквозь дым разглядел сорванную взрывами дверь и раненого налётчика, хрипевшего возле выхода на лестницу. Тяжёлая массивная решётка не поддалась неопытным взломщикам и крепко стояла на месте. В темноте за ней виднелись только разбитые шкафы, стеллажи да грязный пол, засыпанный мусором. Через зарешеченное окно без стёкол дождь с ветром врывались в помещение, заливая дымящиеся документы и обломки мебели.

«Странно, никого не слышно. Но не в пустую же комнату только что палили взбесившиеся головорезы. И граната по ним прилетела, похоже, тоже из неё».

Леонард подёргал решётку, постучал по ней рукояткой маузера. Гулкий звон утонул в шуме непогоды за разбитым окном.

— Есть кто живой? Я свой, от Марьина.

И только после этих слов в разрушенной комнате послышались шорохи, хруст битого стекла и приглушённый стон. Кто-то внизу, за стеной, недалеко от решётки, закашлялся. И знакомый с детства голос с трудом прохрипел:

— А ты-то, Лёня, зачем сюда припёрся, да ещё в такое время? Здесь, кроме швали всякой, да меня, дурака, и нет сейчас никого.