Начало

ГЛАВА 6

2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА 

— Кто же там долбится?! — разозлился Алексей. — Выглянуть или не стоит? Так ведь окно высадят, дебилы.

Давно он здесь не был и ни с кем из соседей в последние годы не общался. Да и не до гостей ему сейчас. Но снова услышав глухие удары теперь уже по воротам, решил откликнуться. Видимо, кто-то во что бы то ни стало хочет достучаться до хозяев дома.

Осторожно выйдя во двор, Алексей огляделся. Темнеет. Хотел включить свет над крыльцом, но передумал. Зачем освещать себя? Ни в дверь, ни в окно никто больше не барабанил, но Ильин почувствовал, что кто-то наблюдал за ним через щели в заборе.

— Кто там?! — рявкнул он, скорее для того, чтобы подбодрить себя.

Тишина. Только собаки дружно откликнулись в соседних дворах. Ильин глянул на лежащий рядом с воротами топор.

— Я-то сосед, а вот ты кто такой? — услышал он спокойный ответ и рассмеялся от неожиданности. Голос вроде бы знакомый, но чей, вспомнить не смог. Редко бывал здесь в последнее время. Невозмутимая интонация незваного гостя за забором успокоила, и Алексей подошёл ближе. Хотел по привычке выругаться, но благоразумно сдержался:

— Пердо́нэ, компане́ро!

— Лёха! Ты, что ли? — весело удивился невидимый собеседник. — Ты так ругаешься или здороваешься?

«Свои, — ухмыльнулся Ильин, уже догадываясь, кто потревожил его. Отодвинув ржавую щеколду, открыл тяжёлую скрипучую дверь. — Точно он, Славка».

— Привет, бродяга! Это я так извиняюсь за свою медлительность. А ты-то как здесь оказался? И сколько же мы не виделись?

«Полысел Славик, похудел, — разглядывал Алексей давнего приятеля, жившего по соседству с незапамятных времён. — Изменился. Ну, как и я, впрочем. При случайной встрече и не узнали бы друг друга».

— Да, не было меня какое-то время, но теперь часто сюда заезжаю. Я в городе живу, а брат мой так и остался в нашем старом доме.

Алексей слышал от знакомых, что Славка вслед за старшим братом отсидел несколько сроков в колонии. Сначала за драку, потом с дружками местный магазин с бодуна обнесли, а дальше никто уже и не помнил, за что ещё.

— Ну, проходи, рассказывай. Где живёшь, с кем? Всё нормально у тебя? — улыбался растроганный воспоминаниями Ильин. — Пойдем, посидим, поговорим!

— Всё в порядке: семья, работа, квартира в городе. Мы с дочкой к брату заезжали. — Славик неожиданно заторопился. — Извини, надо её домой отвезти. … Потом увидимся, поболтаем, друзей вспомним, «Гусаров» споём. Не забыл ещё?

— Ну что ты, это не забывается, это же наши лучшие годы. Буду ждать. … А ты зачем приходил-то? Не знал ведь, что я приехал.

— Вот потому и зашёл, что не знал. Все соседи присматривают за домом тёти Вали. Вот и я поглядываю, когда мимо прохожу. Столько лет здесь никого не было, а тут смотрю — свет в окне. Вот и решил проверить, кто там за занавесками копошится. Своровать-то в доме, наверное, и нечего, а вот поджечь бродяги или пацаны могут. Ловили мы их уже. Не от злости жгут, а по неосторожности да по пьяни.

— Ну, тогда спасибо, что не забываешь нас, — Алексей достал телефон. — Как к тебе позвонить? А то опять лет на десять — пятнадцать разбежимся.

Проводив приятеля, Алексей тщательно закрыл все двери и вернулся в дом к бумагам прадеда, понимая, что уже не заснёт до утра.

С чего бы начать? Осмотрев кипу ссохшихся документов, осторожно вытащил из середины толстую тетрадь, привлёкшую внимание надписью «МАРИЯ». Скорее всего, это записи, связанные с его прабабушкой Марией Николаевной Ильиной.

1918 ГОД. САМАРА. НИКОЛИН ДЕНЬ

Каждый год в мае Ильины и Дубинины отмечали День святого Николая Чудотворца, или Николу Вешнего. Много именинников в этот день было издавна в их семьях, что давало повод для ежегодных встреч близких и дальних родственников.

И в этом году, несмотря на драматические события, решили они отпраздновать Николин день. Заодно и отметить освобождение Николая Сергеевича из «казённого дома».

При последней встрече дядя напомнил Леонарду о семейной традиции, заметив при этом, что на праздник, кроме родственников и знакомых, приглашены представители разных партий и важные чиновники из губернских организаций и учреждений, от которых может зависеть дальнейшая работа, а возможно, и судьба Леонарда.

— Хорошо, если удастся уехать в Энзели! А если не получится? Надо тебе пытаться налаживать свою новую жизнь в этих условиях.

Леонард и раньше бывал на таких встречах, но то были другие, спокойные, патриархальные времена, когда встречались близкие люди, знакомые друг с другом с детства. В этот раз почти никого из приглашённых гостей он не знал: слишком давно уехал отсюда.

Николин день считался в их семьях особо почитаемым торжеством. И потому, что на Руси он был одним из наиболее главных церковных праздников после Пасхи, и потому, что в родах Ильиных и Дубининых из поколения в поколение передавалось имя этого святого.

Леонард пришёл на именины вместе с другом, которому в ссылке рассказывал, как у них принято николить. Веселье в этот день должно быть безудержным. Не зря в народе говорят: «На никольщину и друга зови, и недруга зови: все друзья будут». Бакунину не терпелось усесться за стол и причаститься к местным традициям, но Леонард помнил, что существует определенный, давно установленный ритуал проведения этого торжества.

Поутру хозяин дома с семейством торжественно шли в церковь, где истово молились. Считалось, что в этот день Николай Угодник особенно милостив и дарует усердно молящимся всё, что они попросят: и здоровье, и богатство, и успех в делах и промыслах. Кто-то обращался с просьбой о прощении грехов, кто-то — об исцелении недугов.

Девушки просили святого о встрече с добрым, сильным, красивым, богатым женихом. По пути из церкви присматривались, не пошлёт ли святой им какой приметы. Потом рассказывали друг другу, что увидели, и гадали, что бы это значило. Вот и сегодня они вернулись, взъерошенные от ветра с весенним дождем: — «Велика милость Божья, коли в Николин день дождик польет». Смешливой, весёлой, щебечущей стайкой перепархивали от одного стола к другому и что-то рассказывали — где шумно и весело, где загадочно шёпотом. Алексей догадался: наверное, о замеченных приметах на Николу Вешнего. Самая молодая и смешливая из стайки уже громко рассказывала Николаю Сергеевичу: — «Ольха кругом расцвела, благополучие, богатство и неожиданные деньги ожидают всех …! А может и клад кто-то найдет …!».

Девушки разносили традиционные в этот день кушанья: пироги с гречневой кашей, яичницу, горячий хлеб. И водку подавали с поклонами, шутками и поговорками. К Леонарду подошла с угощениями та — озорная, которой он невольно и неожиданно для себя залюбовался. С поклоном и улыбкой тихо и нараспев заговорила:

— Да хранит вас, Леонард Иванович, Никола многомилостивый! От бури, от холода, от голода, от тычков — пинков, от ружья, от искры сохранит трескучей, от огня палящего, сохранит в бою с неприятелем.

Взглянул на неё Леонард и замер: «Значит, не зря я вернулся сюда». …

И разошлись тучи, и солнце заискрилось на мокрых от дождя окнах, и забылись войны и революции, и не было Сибири с её лютыми морозами. В памяти всплыли строки поэта — символиста, необычайно популярного в студенческие годы:

«… И вся она была легка,

Как тихий сон, — как сон безгрешна,

И речь её была сладка,

Как нежный смех, — как смех утешна.

И не желать бы мне иной!

Но я под сенью злого древа

Заснул… проснулся, — предо мной

Стояла и смеялась Ева...».

— Откуда знаешь меня, Ева?

Наклонила голову, посмотрела лукаво, засмеялась и убежала с подружками, о чём-то весело шепчась.

Бакунин хмыкнул в ухо:

— Вижу, одному мне придётся ехать в Одессу!

Он наконец-то исполнил свою мечту и отпраздновал всё, что пропустил за годы ссылки — наниколился, как говорили в этот день. Вспомнил рассказы Леонарда о том, что выпивка в этот день приближает к святому Николаю, и что считается даже неприличным не упиться в этот день. Это так понравилось Бакунину, что он быстрее всех «приблизился» к святому. Без церемоний перезнакомился с гостями, весело и шумно поучаствовал в традиционных для этого дня танцах, хороводах и играх.

Вернулся к Леонарду с новостью, что девушку, с которой тот не сводил глаз, зовут Мария. Это младшая дочь дальнего родственника Ильиных, рыбопромышленника Николая Петровича Дубинина, к которому Леонард с родителями часто приезжал в детстве и дружил с его старшим сыном Петром.

Леон вспомнил, что видел Машу, двухлетнюю сестру друга, когда в последний раз приезжал к ним в гости летом тысяча девятьсот второго года.

Бакунин продолжил:

— К тому же у неё есть давний поклонник. Некий Фомин. На год старше нас. Из семьи рыбака, образование — два класса. С тысяча девятьсот седьмого года жил в Оренбурге, учился на рабочих курсах, работал слесарем на шахте Ильина, потом на механическом заводе. Там увлекся революционными идеями, возглавил один из оренбургских рабочих комитетов, принимал участие в забастовках. В тысяча девятьсот десятом году вступил в Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП). За революционную деятельность неоднократно арестовывался.

Леонард удивился:

— Откуда такая подробная информация? И когда ты успел? Танцевал, пил и веселился больше всех. От сестры моей троюродной не отходил.

— Всё ты в жизни ваших семей пропустил, — засмеялся Бакунин. — Я теперь больше тебя знаю биографии твоих родственников. Ну, по крайней мере, младших.

— Тогда поделись. Я ведь, как и ты, и многие наши сверстники, уехал из дома много лет назад и всё, что случилось здесь, прошло мимо меня. Мы с тобой строили планы на светлое будущее и мечтали о построении Трудовой Республики на руинах империи. А вернулись на руины родных стен.

— Некстати приуныл ты, Леон. Сам же рассказывал, что в Николин день грустить нельзя. Послушай лучше об ухажёре Марии. В тысяча девятьсот пятнадцатом был сослан на три года в Сибирь, где и находился до семнадцатого года. — Бакунин усмехнулся. — С одной стороны, наш соратник по борьбе, сибирский этапник. С другой стороны, идейный противник, большевик, а теперь уже и соперник.

— Рассказывай дальше. Просто поклонник или что-то серьёзнее?

— Здесь все о нём знают: уж больно напорист и настырен он. А мне рассказала Ольга, твоя сестра. Они с Марией ровесницы и лучшие подруги. Вместе учились в Оренбургской частной женской гимназии. Поэтому и знает о ней больше других. Фомин ещё до революции пытался оказывать внимание дочери Дубинина, когда та училась в гимназии и жила в доме Ильиных. Но она тогда была ещё достаточно молода, да и Николай Петрович не считал его достойным претендентом на её руку. А вот после революции Фомин, став представителем новой власти, уже более настойчиво ухаживал за Марией. Дубинин, как и другие предприниматели, зависящий от прихотей новой власти, не решался прямо отказать Фомину в его притязаниях, но и согласия не давал. Хотя ответ дать всё же придётся. Фомин постоянно напоминает, что конфискации, реквизиции, контрибуции, вводимые Советами в постоянную практику, пустят Дубинина по миру, и только он может защитить его от разорения. Даже освобождение из-под ареста твоего дяди, дальнего родственника Дубининых, Фомин ставит себе в заслугу. А недавно и Николай Петрович оказался под арестом за неуплату контрибуции. Так что, теперь судьба отца Марии зависит и от неё.

После обеда появился Фомин. Хозяин дома представил нового гостя присутствующим, и Леонард узнал его. Летом тысяча девятьсот второго года они вместе с другими подростками приморского городка участвовали в поиске тайников — игре, придуманной для детей родителями перед отъездом в Персию. Шестнадцать лет прошло, человек изменился, но набыченный, пристально изучающий взгляд исподлобья остался.

Фомин надолго не задержался, поздравил именинника с праздником, поговорил о чём-то с Марией, сослался на занятость и ушёл. Ничем не примечательный серый человек с холодным, тяжёлым взглядом, заметил Леонард. И ещё ему показалось, что этот странный персонаж знает о нём больше, чем просто как о родственнике хозяина дома.

Ближе к вечеру появились ещё несколько гостей. Расположились в дальнем углу зала, стараясь не привлекать к себе внимания, и о чём-то долго разговаривали с именинником. Было видно, встреча с ними важна для старшего Ильина. Скоро Леонард заметил, что один из собеседников присматривался к нему.

Подошёл дядя и с удивлением обратился к племяннику:

— Наш гость сказал, что вы с ним, оказывается, давние приятели, и хочет о чём-то поговорить.

Леонард направился к незнакомцам. Один из них поднялся и шагнул навстречу.

«Да это же Борис Фортунатов! Товарищ из далёких бунтарских огненных лет студенческих протестов, демонстраций, столкновений с полицией».

Они познакомились в тысяча девятьсот шестом году после вступления Леонарда в партию социалистов — революционеров, одну из крупнейших политических сил Российской империи. Фортунатов был старше Ильина всего на два года, но уже считался одним из видных активистов этой партии в Москве. Участвовал в забастовках и баррикадных боях тысяча девятьсот пятого года, пять раз был арестован, дважды ранен.

После тех событий шквал антиправительственных выступлений учащейся молодёжи охватил города России. Студенты и школьники заявили о поддержке рабочих, проведении стачек и прекращении занятий. Они требовали реформ университетского и школьного образования, создания демократической системы самоуправления в учебных заведениях.

Соратники по протестным акциям, Ильин в Императорском высшем техническом училище и Фортунатов в Московском университете, вели пропагандистскую работу среди студенчества, продвигая идеи перехода к демократическому социализму. Эсеры, как одни из вдохновителей этих акций, считали своей целью свержение самодержавия и установление демократической республики, а террор — частью своей политики для достижения этой цели.

В год основания ПСР была создана её боевая организация, занимающаяся подготовкой и проведением экспроприаций, террористических актов и покушений на чиновников и видных деятелей действующего режима. В октябре тысяча девятьсот шестого года из основного состава ПСР отделилась наиболее радикальная часть эсеров, образовавших новую партию — Союз социалистов — революционеров — максималистов (ССРМ), в которую вошёл Леонард Ильин. Своей целью максималисты поставили переход к социализму с передачей земли, заводов и фабрик крестьянским и рабочим трудовым коллективам. От митингов и забастовок максималисты перешли к нелегальным и радикальным методам.

Леонард принимал активное участие в силовых акциях партии, таких как ограбление Московского общества взаимного кредита в марте тысяча девятьсот шестого года и налёт на карету помощника казначея Петербургской портовой таможни в октябре того же года.

Пути студентов однопартийцев разошлись в тысяча девятьсот седьмом году, когда Ильин перешёл на нелегальное положение после серии громких экспроприаций в Москве и Петербурге, а Фортунатов был выслан за границу.

И вот судьба снова свела их. Случайноли?

— Леон! Вот так встреча! А я, познакомившись с Николаем Сергеевичем, думал, что вы однофамильцы, но когда услышал имя, тут уж все сомнения отпали. Тот самый Леонард Ильин из компании молодых и дерзких романтиков боевой ячейки социал — революционеров.

Фортунатов отвёл Леона к отдельному столику в углу зала. Удивлённо рассматривая товарища по баррикадным баталиям времён бурной молодости, продолжил:

— Думал, никого из вас уже не увижу. Бомбы, револьверы, репрессии. Мало кто из тех восемнадцатилетних бунтовщиков в живых остался.

Леонард улыбнулся:

— В ссылке оказался, вот и жив. Хотя, и там много наших сгинуло.

— Наслышан. Кое-что знаю о вас, навёл справки, когда мне передали, что вы приехали в Самару. В Иркутской губернии отбывали ссылку?

— Да. А что, знакомые места?

— Нет, — засмеялся Фортунатов. — Меня в другую сторону отправили, в Европу. Но вот некоторые мои знакомые побывали в тех краях примерно в то же самое время, что и вы. Вера Брауде. Знаете такую или, может, что-то слышали о ней?

— Вера? — удивился Леонард. — Да, вместе с нами была в Манзурке. Но её досрочно освободили в связи с беременностью. Это, возможно, и спасло её: слишком уж агрессивно вела себя, а там неуживчивые люди долго не живут. Говорили, что она уже в гимназии занималась антиправительственной деятельностью с друзьями из РСДРП. Но вот в ссылке от других большевиков отличалась. Те спокойнее были, рассудительнее. Работали, местным жителям помогали, лечили, просвещали. А она постоянно вступала в конфликты с местными властями и с уголовниками. Всё пыталась стравить нас с ними. На меня злилась после того, как в одной из стычек я отобрал у неё револьвер и не дал пристрелить одного из урок. Слышал, что до ссылки Вера была в эмиграции, там с Лениным познакомилась. Интересно, где она сейчас? Если в живых осталась, то с такой неукротимой энергией наверняка высоко поднялась. Где-то в столице уже?

— Интересная характеристика, — усмехнулся Фортунатов. — Но, судя по её жизни после ссылки, вы правы.

— Что, и вы с ней столкнулись? Неужели жива? С её-то характером.

— Жива, здорова. Одной из первых вернулась из ссылки: в начале марта семнадцатого года подпала под амнистию. Родственники добивались её досрочного освобождения. К тому же произошла Февральская революция. Родила дочку, оставила её у родителей и снова занялась революционной работой, но теперь уже в рядах нашей партии.

— Она же большевичка, соратница Ленина?! — удивился Ильин. — Рассказывала нам, что была выслана в Сибирь на три года за участие в группе казанских и самарских большевиков и активную пораженческую агитацию против войны. Когда успела перековаться?

— И мне странно. Более того, уже в апреле была выбрана секретарём Казанской организации эсеров — интернационалистов и максималистов.

— Загадочные перемены, — Леонард вопросительно посмотрел на Фортунатова. — И что бы это значило?

— Есть у меня кое-какие сведения, но об этом как-нибудь позднее поговорим. Надеюсь, вы, в отличие от Веры, партийную принадлежность не меняли. Если так, то мы встретимся, думаю, ещё не раз. Чем дальше заниматься будете, пока не решили?

Фортунатова интересовали планы Леонарда на будущее. Собирался ли он продолжать борьбу, но теперь уже с нынешней властью, как решили эсеры после разгона большевиками Учредительного собрания? Или же решил отойти от политических баталий, обзавестись семьёй (Фортунатов заметил взаимную симпатию Леона и Марии) и продолжить дело династии солепромышленников Ильиных?

Леонард пока ещё не понимал, с какой целью Фортунатов появился в Поволжье, но догадывался, что такой деятельный человек не мог приехать из Петербурга без какой-то определённой задачи.

— Вряд ли. Не думаю, что из меня выйдет толковый предприниматель. Да и большевики не дадут. Со временем реквизируют всё, и если к стенке не поставят, то опять в Сибирь. Бакун вот в Одессу зовёт, — кивнул он в сторону друга.

— Бакунин? Это же боевик из Московской группы анархистов — коммунистов, — вспомнил Фортунатов прозвище друга Леонарда. — Ваш подельник по акции, которую в прессе окрестили «ограблением века». Помню, помню. Экспроприация Московского купеческого общества.

Леонард улыбнулся:

— Ну, мы тогда молодые были, только начинали, в основном на подхвате. Но и это зачлось нам в приговоре. Потом вместе сибирские университеты проходили и о великих свершениях мечтали.

— Так великие дела сейчас именно в Поволжье и начинаются, — придвинулся Фортунатов. — Если вы судьбой страны обеспокоены, то она в большой степени здесь будет решаться. И ехать отсюда куда-то для борьбы за новую Россию абсурдно.

Он помнил друзей, как бескомпромиссных и отважных борцов с царским режимом. В студенческие годы они наделали много шума, как участники прогремевших на всю страну террористических акций и экспроприаций. И теперь партии снова нужны такие решительные, азартные, надёжные боевики, как Бакунин и Ильин.

— Подумайте. Если вам хочется приключений, то вперёд, в Одессу. Если же решите бороться с большевиками вместе с нами, найдите меня через Николая Сергеевича.

2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА

В одной из комнат опустевшего дома, разложив на столе под абажуром найденные документы, Алексей внимательно рассматривал их и фотографировал. Потом осторожно, стараясь не повредить, раскладывал в папки по датам, фамилиям, городам, подписанным на титульных листах найденных тетрадей и блокнотов. Тетрадь с надписью «МАРИЯ» он положил в папку, которую подписал: «Прочитано частично. Скопировано».

Фотографии просмотренных страниц решил отправить в Казань утром: «Поздно уже. Зачем беспокоить людей на ночь глядя. Разволнуются историки, увидев записи из далёкого прошлого».

Затолкав опустевший самовар под старый журнальный столик, достал из рюкзака ноутбук и устроился на диване. Извещения и письма от банков, налоговой инспекции, недовольных клиентов и прочих недоброжелателей привычно пропустил. А вот и знакомое имя. Сообщение от Максима с приложенными файлами: «Отправляю найденные в архивах и в сети копии документов и иную информацию об интересующих нас событиях тысяча девятьсот восемнадцатого года».

 ГЛАВА 7

1918 ГОД. МЯТЕЖ ЭСЕРОВ

К весне тысяча девятьсот восемнадцатого года советская власть в Поволжье и Прикаспии была слаба и неустойчива. В местных Советах зачастую находились случайные люди, избранные на свои посты либо за взятки и безответственные обещания, либо просто от равнодушия и безразличия избирателей, уставших и напуганных последними событиями. Контрреволюционные силы ушли в подполье и никак себя не проявляли. Одним из центров таких сил в виде эсеро — монархического альянса стала Самара.

Борис Фортунатов и другие видные самарские эсеры — Брушвит, Климушкин, Вольский, перешедшие на нелегальное положение после роспуска Учредительного собрания и объявленные контрреволюционерами, — готовились к антибольшевистскому выступлению. Они создали инициативную группу сформированного впоследствии Комитета членов Учредительного собрания и позиционировали себя как основу будущего самарского правительства.

Для проведения восстания эсерам была необходима поддержка вооружённых формирований. После революции по всей стране создавались антибольшевистские подпольные ячейки. Эсеры установили связь с одной из них — организацией подполковника Галкина. В то время в Самаре проживало около пяти тысяч офицеров Русской Императорской армии. Но в группе Галкина насчитывалось не более двухсот человек: офицеры и учащаяся молодежь. Необходимо было заручиться поддержкой более многочисленных и подготовленных к предстоящим боям вооружённых отрядов.

В конце мая легионеры Чехословацкого корпуса, ожидающие отправки по Транссибирской магистрали во Владивосток, захватили Пензу. Вскоре части корпуса двинулись к Самаре. К ним навстречу отправились представители инициативной группы эсеров с планом города для координации совместных действий в предстоящих боях за него. В ночь на восьмое июня мятежникипочти беспрепятственно занялиСамару. Где-то на окраинах слышались одиночные выстрелы и взрывы гранат, но к утру всё стихло. Как выяснилось позднее, члены подполья заранее знали о подходе чехов и выставили на их пути свои вооруженные пикеты, которые и вступили в перестрелку с проснувшимися большевиками.

Белочехов, как их называли большевики, в Самаре встречали члены распущенного Учредительного собрания. Здесь они создали своё новое правительство — Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ). Борис Фортунатов, как активный участник антибольшевистского подполья, вошёл в его состав.

Девятого июня на совещании банкиров и представителей торгово-промышленных кругов КОМУЧ объявил об отмене национализации: «В области финансово-экономической отменяются национализация банков, торговли, промышленности, финансов и вообще всякие стеснения личной инициативы и предприимчивости. Частный торгово-промышленный аппарат должен быть восстановлен. Власть будет работать в контакте со сведущими лицами и специалистами дела».

Владельцам «отобранных предприятий» КОМУЧ обещал возмещение стоимости «…захваченных материалов и полуфабрикатов, происшедших от порчи машин и прочего имущества предприятия».

Купечество, банкиры, промышленники поддержали действия КОМУЧ и по подписным листам собрали для него тридцать миллионов рублей. Двадцать пятого июня предприниматели Самары провели совещание, на котором приняли решение о постоянной финансовой помощи Комитету.

В день захвата белочехами Самары КОМУЧ сообщил о создании Народной армии и о наборе добровольцев в неё. Чехи не собирались надолго задерживаться здесь, у них был свой план действий, и к тому же вокруг города сосредотачивались немалые силы красных.

На собрании офицеров был поставлен вопрос о том, кто возглавит и поведет за собой части создаваемой Народной армии. Желающих занять этот пост не было из-за малочисленности добровольных формирований. Вызвался только подполковник Владимир Оскарович Каппель, состоявший до этого на службе в Приволжском военном округе. Штабной работник, в боевых действиях Красной армии не участвовал. Как убежденный монархист, считал борьбу с большевизмом главной задачей своей жизни.

Одиннадцатого июня 1-я Самарская добровольческая дружина, переброшенная по железной дороге в Сызрань, молниеносной атакой захватила её. За эту победу приказом КОМУЧ Каппель был произведён в полковники.

Тринадцатого июня тысяча девятьсот восемнадцатого года командующим Восточным фронтом Рабоче-крестьянской Красной армии был назначен Михаил Артемьевич Муравьёв, командовавший до этого войсками на Украине, а потом — в так называемой Одесской Советской Республике. Прославился, в основном, массовыми расправами над офицерами и прочей «буржуазией». «Человек, хотевший стать Наполеоном», как впоследствии Тухачевский характеризовал Муравьёва. Отряды красногвардейцев, набираемые в тех краях, в значительной мере состояли из людей с криминальным прошлым. Бойцами Муравьёва, которых привлекала возможность безнаказанно нападать, арестовывать, грабить, в Киеве и Одессе были убиты тысячи человек.

Пятого июля на V Всероссийском съезде Советов, проходившем в Москве, левые эсеры выступили против большевиков, заклеймили их как предателей идей революции, призвали к отмене Брест — Литовского договора и объявлению войны Германии. На следующий день левые эсеры Андреев и Блюмкин застрелили немецкого посла графа Мирбаха с целью разрыва российско — германских отношений.

Левые эсеры, мечтавшие превратить Гражданскую войну в «империалистическую», снова не сумели взять власть силой и террором: седьмого июля мятеж был подавлен. Их делегатов, как и представителей остальных партий, кроме большевиков, арестовали, а нескольких наиболее активных участников расстреляли. Партия левых эсеров была объявлена вне закона.

Восьмого июля новый командующий Восточным фронтом Красной армии, левый эсер Михаил Муравьёв получил телеграмму из Москвы о восстании эсеров и убийстве ими германского посла.

В тот же день Фортунатов отправил своих делегатов в Казань для ведения переговоров о совместных действиях эсеров, анархистов и восставшего Чехословацкого корпуса против Советов. В числе отправившихся к Муравьёву переговорщиков был и друг Леонарда Ильина анархист Александр Бакун, твёрдо решивший бороться с новой бедой России — большевиками.

В Самаре среди эсеров и анархистов ходили легенды о Муравьёве — храбром борце с буржуазией, беспощадном к врагам революции. Под его руководством части Южной группы войск в январе вошли в Киев и установили там режим террора. Накануне взятия украинской столицы Муравьёв говорил соратникам: «Знаете, как я буду брать Киев, я возьму анархистов, дам им бомбы, кинжалы — они войдут в город ночью и будут всех резать. … Наше задание — взять Киев… Вы много страдали, но они кровью ответят за ваши страдания.… Дайте только добраться до Киева. Если понадобится — камня на камне не оставлю в Киеве. Жителей не жалеть, они нас не жалели, терпели хозяйничанье гайдамаков… Нечего бояться кровопускания: кто не с нами — тот против нас».

Рассказывали, что в Киеве и Одессе он калёным железом выжег всю местную «буржуазную сволочь» — монархистов, гайдамаков, офицеров. На предпринимателей наложил многомиллионную контрибуцию на содержание Рабоче-крестьянской Красной армии. При этом своим бойцам не мешал вольно жить и гулять. Непримиримый противник «украинизации», называвший украинцев предателями — мазепинцами, Муравьёв был сторонником лозунга «Россия единая, великая и неделимая». По улицам ездили грузовики с плакатами «Смерть украинцам!». Говорить на украинском языке стало опасно.

Бакунин предлагал и Леонарду вспомнить былые времена и присоединиться к заговорщикам. Но тот отказался: слышал в ссылке от анархистов и эсеров рассказы о том, как отряды Муравьёва бесчинствовали в Полтаве, Киеве и Одессе, как его подчиненные расстреливали, рубили и сжигали в судовых топках арестованных белогвардейцев.

Ильин понимал, что Фортунатову любой ценой нужна победа над большевиками в Поволжье, и ради неё он был готов вступить в сговор с любой, даже самой гнусной нечистью.

— С тёмными силами опасно заключать союз, — пытался отговорить Бакунина от поездки к Муравьёву Леонард. Но тот лишь хохотал над предупреждениями товарища.

По разработанному Каппелем плану перед наступлением на Симбирск предполагалось освободить от красных близлежащие города, чтобы не получить удар в тыл, не попасть в окружение, и заодно отбросить противника подальше от Самары. Отряд Каппеля наступал на Симбирск с юга от Сызрани, отряды белочехов — со стороны ранее занятого Мелекесса.

Муравьёв называл себя левым эсером, хотя формально в партию не вступал. Фортунатов знал его с декабря тысяча девятьсот семнадцатого года и надеялся договориться о выработке совместной тактики. Он дал поручение своим переговорщикам попытаться сдержать импульсивного и вспыльчивого командующего от несогласованных действий. Было бы хорошо ударить по Симбирску одновременно: с севера полками Муравьёва, а с юга — отрядами Каппеля и чехословаков.

Десятого июля Каппель снова взял отбитую красными Сызрань, а шестнадцатого июля — Мелекесс, отбросив части красных под Симбирск. Туда же ранее бежали члены Самарского революционного комитета под руководством Куйбышева. Каппель готовился к наступлению на Симбирск. Фортунатов ждал из Казани ответа командарма на предложенный план совместных действий.

Но Муравьёв решил сделать всё по-своему: он Главком армии, глава Поволжья, и в Симбирск войдет, как входил в Киев и Одессу. Приказав перебросить часть красных отрядов из Симбирска в Бугульму, в ночь на десятое июля Муравьёв с двумя полками погрузился на пароходы и направился в Симбирск. Во время плавания его сопровождали телохранители — вооруженные бойцы, больше похожие на бандитов: русские, латыши, татары, черкесы, китайцы. Певицы — шансонетки всё недолгое плавание развлекали весёлую пьяную компанию танцами и песенками фривольного содержания.

Перед отплытием командующий дал телеграмму в штаб Симбирской группы войск о своём прибытии на следующий день. Обстановка в городе обострялась с каждым часом: отряды белочехов и Каппеля продвигались вверх по Волге. Красные в Симбирске ожидали прибытия главкома с войсками как спасения. Надеялись на коренной перелом в ходе боевых действий, ждали начала решительного наступления и освобождения территорий, захваченных Народной армией.

Одиннадцатого июля отряд Муравьёва прибыл в Симбирск. Его встретили на пристани с оркестром, салютом и приветственными речами. После всеобщего ликования солдаты и матросы разбрелись по городу, размещаясь на постой, кто где смог. Ни городские власти, ни командарм Тухачевский ещё ничего не подозревали, а Муравьёв уже приступил к решительным действиям. По его приказу были заняты почта и телеграф, арестованы руководители местных коммунистических органов, члены городского совета, губисполкома, ЧК, командарм и политкомиссар красных.

Муравьёв собрал местных эсеров и зачитал свою программу, в которой объявил себя Главкомом армии, действующей против Германии, и призвал к созданию Поволжской Советской Республики во главе с левыми эсерами. Тут же разослал телеграммы «Совнаркому и всем начальникам отрядов» о разрыве позорного Брест — Литовского мирного договора и об объявлении войны Германии. Отдал приказы войскам Восточного фронта и чехословацкого корпуса двигаться дальше на запад для противодействия германским войскам.

Ленин и Троцкий объявили его изменником, которого «всякий честный гражданин обязан застрелить на месте».

Вечером Муравьёв с группой левых эсеров и охраной прибыл на чрезвычайное заседание губисполкома с требованием отдать ему власть. Там же он намеревался официально объявить о своих решениях, приказах и изложить свою «программу». К началу экстренного заседания его уже ждали освобождённые военные и руководители местной власти, готовые арестовать или ликвидировать мятежного главкома. Когда он появился, личную охрану незаметно оттеснили, а здание губисполкома окружили латышские стрелки и отряд бронедивизиона.

Во время совещания местные эсеры выступили за одобрение решений Муравьёва, но большевики отказались его поддержать, назвав авантюристом. После горячих споров разъярённый главком направился к выходу, но был остановлен солдатами, объявившими об его аресте. Муравьев понял, что попал в засаду, но было поздно. Его застрелили при попытке оказать сопротивление.

В городе начались облавы на прибывших мятежников. Большинство из них не стали сопротивляться и перешли на сторону красных. Особо рьяные приверженцы самозваного вождя, не согласившиеся сдаться, погибли в завязавшихся на улицах стычках. Раненых и арестованных на следующий день отправили в Казань на тех же пароходах, на которых они прибыли в Симбирск. Их судьбу должна была решить Казанская Губернская Чрезвычайная Комиссия.

1918 ГОД. ЗАСТЫВШИЕ СЛЁЗЫ БОГОВ

В эти дни в Оренбурге Леонард Ильин вдруг остался в одиночестве. Бакунин с эсерами и анархистами отправился в поход на Симбирск и пропал. Николай Сергеевич перевёл Кенжегали в Гурьев, экономку — к дочери в Самару, а сам постоянно пропадал на собраниях Самарского общества фабрикантов и заводчиков, где решался вопрос финансирования деятельности КОМУЧ. Пётр Дубинин с сестрой, очаровавшей Леона на именинах дяди, тоже не давали знать о себе.

Запала в душу Леонарду озорная смешливая девушка. Но как неожиданно она появилась в его жизни, так же быстро исчезла. Упорхнула, улетела, пока он разговаривал с Фортунатовым. Бакунин перед отъездом рассказал, что она и её брат пытались собрать двести тысяч рублей для освобождения отца, арестованного за невыплату «революционного налога».

Ольга Ильина, неожиданно приехавшая из Самары, подтвердила: Мария и Пётр искали возможность получить в банке хотя бы часть семейного капитала, изъятого по декрету большевиков. Но сестра обратилась к Леону по другому поводу. Фомин неожиданно назначил Николаю Сергеевичу и Марии встречу, на которой хотел им что-то сообщить. Ольга боялась этого опасного, как ей казалось, человека, зачастившего в последнее время в их дом, и решила на всякий случай пригласить троюродного брата. Она заметила, как на прошедших именинах он не сводил глаз с подруги, и решила, что его присутствие на этой встрече будет нелишним.

В доме Ильиных в Самаре, где Мария гостила у подруги, Леонард вновь встретился с девушкой, растревожившей его очерствевшее сердце и вскружившей его безрассудную голову. Ольга, организовавшая эту встречу, оставила их наедине и осторожно прикрыла дверь, увидев, как суровый бунтарь и заговорщик, робея и краснея от случайных прикосновений, тихо заговорил о чём-то с её ещё более взволнованной подругой.

А Леон рассказывал о беззаботных днях летних каникул, проведенных на берегу Каспийского моря с её братом и дружной компанией сверстников в далёком тысяча девятьсот втором году. Вспоминал, как морозными сибирскими ночами снились ему горячий ветер, обжигающий песок и ухоженная зелёная лужайка перед приветливым домом семьи Дубининых.

Мария счастливо улыбалась. Всё так и осталось: и море, и лужайка, и горячий ветер. Только родовое поместье уже не узнать. В тысяча девятьсот восьмом году всё было перестроено, но стало ещё красивее и уютнее. После рождения её младшего брата за домом был высажен сад, а к дому пристроены два флигеля — один для неё, другой для новорожденного. А на фронтоне мезонина над домом красным кирпичом выложена дата рождения малыша. Очень символично.

Вернувшись через полчаса, Ольга увидела, как Леон и Маша всё так же полушёпотом разговаривают, с нежностью глядя друг на друга.

На лестнице внизу послышались шум и голоса. Приехали хозяин дома с гостем.

Разговор Николая Сергеевича и Фомина проходил в гостиной в присутствии Марии и Ольги. Леонард к приехавшим не вышел, остался в соседней комнате и слышал всё через приоткрытую дверь.

Фомин торопился, волновался и заверил всех, что не задержит их надолго. Ему предложили новую должность в Казанской Губернской Чрезвычайной Комиссии. И он пришёл в этот дом с надеждой уговорить Марию на переезд с ним, а Николая Сергеевича, как её родственника, дать на это своё согласие.

Ильин с удивлением посмотрел на племянницу, пока ещё не понимая её отношения к этому предложению. Но она молчала, и он, немного помявшись, уклонился от прямого ответа:

— Как дальний родственник, я не могу что-то советовать по столь ответственному вопросу, — и добавил, недоуменно и растеряно глядя на Марию и Фомина. — Может быть, лучше не торопиться, подождать освобождения отца и решать этот вопрос уже с ним?

— Что ж, — понимающе кивнул Фомин, — я знаю, в каком положении сейчас находится Николай Петрович. Возможно, в Казани мне будет легче содействовать его освобождению. Но деньги собрать всё-таки нужно. Большевики принципиально относятся к вопросу выплаты контрибуции. Это не местная инициатива, а выполнение директивы Наркомата внутренних дел об «общем беспощадном обложении имущих классов». Здесь родственные связи или знакомства без оплаты «революционного налога» не помогут, а только навредят.

Озадаченный Ильин пообещал найти деньги и предложил встретиться всем вместе для разговора уже после освобождения Дубинина.

После отъезда Фомина Леонард вышел в гостиную. Николай Сергеевич не удивился появлению племянника, он сам предложил Ольге пригласить его на эту встречу. Во-первых, заметил взаимную симпатию Марии и Леонарда и надеялся, что племянник также примет участие в оказании помощи семье Дубининых. А во-вторых, Леонард был нужен ему для решения вопроса о возврате денег и ценностей Ильиных из банка Казани. Помочь в этом могли только эсеры, готовившие вооружённое выступление против Советов. Фортунатов поручил Ильину уговорить племянника отправиться в Казань для помощи заговорщикам, готовящимся сорвать эвакуацию золотого запаса.

— Слышал его! — возмущённо воскликнул Николай Сергеевич. — Экий нахал! Поганой метлой бы его отсюда, да не наше сейчас время.

Ильиныхудивила спокойная реакция Марии на предложение Фомина. Неужели она согласна ехать с ним только из расчёта на помощь в освобождении отца? Но ведь чекист откровенно признался, что без выплаты контрибуции большевики Дубинина не выпустят. Николай Сергеевич пытался понять дочь родственника и выяснить, что она задумала.

— Сейчас нет смысла торопиться, нужно успокоиться и решить, как собрать необходимую сумму. Неужели у Петра Николаевича не осталось денег, золота, драгоценностей?

— Я никогда не вмешивалась и не вникала в дела папы, — объяснила Мария. Да он и не подпускал к ним. Петра только после ранения стал готовить для работы в компании. А драгоценностей наших и на десятую долю от необходимой суммы не наберётся.

Николай Сергеевич удивлённо покачал головой:

— Стало быть, он вам ничего не рассказывал?!… Да оно и понятно. Тебе и десяти годков тогда не было, а Пётр в столице науки постигал.

— О чём это вы? — насторожилась Мария.

— Это я по поводу драгоценностей, — успокоил Ильин. — Были они у вашего отца. Были. Во время гражданской войны в Персии в тысяча девятьсот восьмом — девятом годах он, помимо рыбной продукции, нелегально поставлял туда оружие. Я это знаю точно, потому что Николай Петрович сначала один занимался этим делом, а потом меня с братом Иваном взял в долю. И мы тоже на наших кораблях отправляли повстанцам оружие под видом официальных грузов.

Поставки оплачивались бриллиантами, потому что их легче, чем деньги и золото, можно было спрятать и вывезти. Ещё Марко Поло называл Персию мировой столицей торговли алмазами. А греки считали эти камни священными и называли — Застывшие слёзы Богов.

— Как красиво и поэтично! — прошептала замершая от удивления Ольга.

— Камни были. — Николай Сергеевич вернул девушек из мира грёз в мир суровой действительности. — Думаю, не меньше чем на миллион золотых рублей. Давайте лучше подумаем, где он мог их хранить. Есть только два варианта. Первый: там же, где и золото семьи, — в банке. Но тогда и говорить не о чем: пропали бриллианты вместе с золотишком. Но есть и второй вариант! Думаю, припрятал Пётр хотя бы часть камней, а может и все. Так оно завсегда надёжнее, особливо у нас на Руси. Как думаете? Но тогда надо искать укромное место.

— Тайник? — удивилась Мария. — В самарском доме? Вряд ли. Папа не очень его любил и редко бывал в нём. Если искать, то только в Закаспийске. Там семья и хозяйство. Но ехать сейчас туда для поисков нет смысла: долго и опасно. Да и где найти его в огромной усадьбе?

Проводив Марию, Леонард весь вечер думал об их встрече, разговорах, воспоминаниях. Одна мысль не давала покоя: он должен поддержать её. Но как? Чем может помочь человек, сам потерявший всё: дом, семью, деньги и даже веру в юношеские идеалы. «Дом, семья, деньги …!» — Леон вдруг вспомнил рассказ девушки о родном доме и понял, где Дубинин мог хранить запас на чёрный день.

В далёком тысяча девятьсот пятом году, перед отъездом сына из Оренбурга в Москву, Иван Леонидович Ильин повёл его наверх в мезонин и показал «на всякий случай» потайное место, где прятал деньги и ценности, когда надолго уезжал из города. Дом достраивался после рождения Леонарда, и на фронтоне мезонина строители по желанию отца выложили красным кирпичом дату рождения сына — 1888. Тайник был устроен как раз за этими цифрами. Со временем их не стало видно: возможно, были закрашены при ремонте.

Дом в Закаспийске строился по тому же проекту, что и дом Ильиных в Оренбурге. Вполне возможно, что тайник Дубинина также может находиться в мезонине. Надо как-нибудь позднее съездить и проверить.

«Кстати, а что с хранилищем отца? Вдруг там остались какие-то ценности после его таинственного исчезновения?»

На следующий день Леонард выехал в Оренбург.

В доме Ильиных тихои пусто. Все, кроме сторожей, разъехались.Подобрав необходимые инструменты и выбрав время, Леон поднялся наверх. Провисшая скрипучая дверь открылась без ключа. В мезонине всё изменилось: светлая и уютная комната превратилась в хранилище старых вещей, поломанной мебели и прочей рухляди. По кружевам паутины и толстому слою пыли было понятно, что если тайник и существовал, то в последние годы никто к нему не подходил. Стараясь не греметь, Леонард расчистил проход к окну и осмотрел стену под подоконником. Нашёл метку, оставленную отцом, и поддел несколько досок вокруг неё. Под ними открылась кирпичная стена. Расчистив слой раствора вокруг кирпича под меткой, ударил по нему молотком, как показывал отец. Кирпич провалился внутрь ниши, открывшейся в стене. Убрав ещё несколько кирпичей, Леонард посветил прихваченным фонарём и увидел на дне проёма знакомую с детства потёртую дорожную сумку отца, которую тот брал с собой, уезжая из города по делам.

Леон бережно вытащил сумку, не торопясь закрыл проём досками и постарался, насколько смог, убрать следы своего пребывания. Озираясь по сторонам, вернулся к себе в комнату по опустевшим коридорам когда-то шумного дома. Заперев дверь, протёр потрёпанный саквояж от многолетней пыли и мусора. Осторожно открыв его, увидел две металлические коробки: большую и маленькую.

Большую Леонард сразу же вспомнил. В ней отец хранил пистолет, который купил незадолго до их расставания и при расспросах называл оружием личной самообороны. От кого он собирался обороняться, никто так и не понял, но перед исчезновением в тысяча девятьсот одиннадцатом году Иван Леонидович, видимо, не чувствуя опасности, пистолет с собой не взял. В этом Леон убедился, открыв коробку. Тускло поблескивающий браунинг лежал вместе с шомполом, отверткой, двумя запасными магазинами и тремя десятками патронов. Это оружие было хорошо знакомо Леонарду и его друзьям: с ними они готовились к боям с ненавистным режимом, а потом участвовали в громких акциях боевой группы эсеров — максималистов. Лёгкий компактный карманный пистолет образца 1900 года быстро перезаряжался, и его легко было спрятать под одеждой.

Леонард неторопливо разбирал браунинг, время от времени бросая взгляд на маленькую круглую коробку. Желание сейчас же достать и открыть её боролось со страхом не обнаружить в ней того, что он надеялся найти, примчавшись сюда. Оттягивая ожидаемую радость или возможное разочарование, решил не торопиться: в спешке уже не было смысла. Убедившись, что отец хорошо смазал оружие перед закладкой в тайник, Леонард собрал его и положил на место. Протёр окно от пыли и ещё раз проверил, хорошо ли заперта дверь.

Ну что же, а теперь самое любопытное и волнующее — коробка на дне саквояжа. Осторожно достал, очистил и рассмотрел: бронзовая шкатулка диаметром не больше четырёх дюймов, с рельефным растительным орнаментом на откидной крышке и боковой поверхности. Опасливо тронул защёлку, нажал на неё, и шкатулка неожиданно легко открылась. Ильин замер, ослеплённый сверкающими бликами, заполнившими тесную комнату. Голубыми искрами сверкали драгоценные камни, тесно уложенные на подкладке из чёрного бархата. Онне разбирался в самоцветах, но сразу понял: это те самые бриллианты из Персии, о которых рассказывал Николай Сергеевич. Застывшие слёзы Богов!

ГЛАВА 8

2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА

«Да! — понимающе усмехнулся и вздохнул Алексей. — Два-три таких брюлика решили бы и мои проблемы».

Расшифровывая полустёртые записи в тетрадях прадеда, он прочёл в одной из них историю о найденной в оренбургском доме Ильиных шкатулке с драгоценностями.

«Тогда, где же остальные камни? По предположению дяди Леонарда бриллианты Дубининых и Ильиных, возможно, также были спрятаны в тайниках. А что если до сих пор хотя бы часть из них там и находится? Это же миллионы долларов по нынешним ценам! Надо наконец-то отправить Максиму фотографии просмотренных документов. Пусть историк ломает голову. Может быть, предложит, что делать дальше. Всё-таки пора разобраться в истории, которую в течение века по разным причинам предпочитали не вспоминать родственники. Если не разгадать тайну пропажи семейных сокровищ, то хотя бы прояснить обстоятельства некоторых загадочных происшествий, случившихся в последующие годы с членами семей и, похоже, связанных с событиями вековой давности».

Занимаясь разборкой и изучением найденных документов, Алексей был вынужден хотя бы изредка выезжать в городскую квартиру. Тётя Клава, как и прежде, присматривала за ней, а заодно и за ним: покупала продукты, стирала одежду, тревожилась и звонила, если он долго не приезжал.

Собираясь в очередную поездку в город, Ильин вспомнил про сына соседки и решил захватить с собой самовар, который собирался отдать ему. Вытащив из-под стола, решил немного почистить. Истлевшие тряпки, которыми была заткнута ржавая прогоревшая труба, посыпались из неё. Может, и зола на дне ещё осталась. Ни к чему тащить в городскую квартиру вместе с металлоломом всю эту древнюю труху.

Разложил на полу старые газеты. Протёр медный корпус снаружи и внутри. Затем принялся кухонным ножом и крючком из проволоки выдирать из черной обгоревшей жаровой трубы ссохшиеся рассыпающиеся лоскуты. Остатки мусора решил вытряхнуть и перевернул потрёпанный людьми и временем, но заблестевший после чистки антиквариат. Внутри топки загремело, и вместе с пылью и ржавчиной оттуда посыпались и покатились, глухо звеня и сверкая, жёлтые монеты.

Бросив самовар, Алексей сгрёб их в кучу и поднял несколько: «Тяжёлые?! Это же золото! Профиль Николая II. Царские червонцы!»

Лихорадочная дрожь и слабость в ногах заставили его опуститься на пол. Никогда не видел он таких монет, но слышал об их ценности. Долго сидел, зачерпывал дрожащими ладонями из сверкающей груды червонцы, подбрасывал их и слушал опьяняющие звуки падающего золота.

Смятение, растерянность и тревога, угнетавшие его последний год, мягко схлынули тёплой ласковой волной. Умиротворение и спокойствие разлились по телу, заглушая боль потерь, горечь несбывшихся надежд, страх ожиданий.

Алексей встряхнулся, отгоняя обволакивающую усталость, и резко поднявшись, подошёл к окну, чтобы лучше рассмотреть находку. Ни вмятин, ни царапин. Монеты выглядят идеально. На одной стороне — портрет Николая II и надпись по кругу: «Б.М. НИКОЛАЙ II ИМПЕРАТОРЪ И САМОДЕРЖЕЦЪ ВСЕРОСС.». На обратной стороне — герб Российской Империи, номинал — 10 рублей и год выпуска — 1899. На боковой поверхности надпись: «Чистаго золота 1 золотникъ 78,24 доли» (АГ).

Вспомнились уверения матери о том, что вещи, документы и семейный медальон Леонарда его вдова передала сыну Анатолию, вскоре после этого пропавшему без вести. Очевидно, среди вещей прадеда были и эти монеты и найденные недавно дневники. Сколько же десятилетий они пролежали в своём необычном хранилище? Кто положил их туда? Кто последний видел и держал в руках? Если Анатолий Ильин, то прошло уже более семидесяти лет, а если Валентина Ильина, то не менее четверти века. Хотя на встрече родственников в Оренбурге она утверждала, что вещи Леонарда пропали вместе с его сыном. И вот теперь стало ясно, что самое ценное из наследия отца Анатолий перед отъездом всё-таки оставил дома. Возможно, взял с собой часть документов и монет, и его исчезновение каким-то образом связано с ними?

Телефонный звонок вывел из оцепенения.

— Неужели нашёл те самые документы?! Даже не верится. Где, как? Через столько лет!

— Да, Максим, кажется, нашёл. Почему кажется? Не уверен, что это именно те бумаги, о которых говорят более ста лет. А если всё же они, то вероятно, не все. Попробую объяснить. Судя по их состоянию, думаю, что пролежали там, где я их нашёл, достаточно много десятилетий. Да, в них есть сведения о золоте и бриллиантах, есть даже некий список (покажу при встрече). Но в просмотренных мною записях нет ни фактов, ни даже намёков на то, что сокровища вывозились куда-то на юг, где впоследствии и пропали, как рассказывал Дубинин на встрече в Оренбурге.

— А ты уже все дневники изучил?

— Нет, только некоторые бегло посмотрел. Пока что тетради, блокноты, отрывочные записи поверхностно просматриваю и раскладываю в разные папки: по датам, фамилиям, городам.

— Ну, ты прямо как бухгалтер!

— В геодезии так положено: при работе с документами должны соблюдаться жёсткие правила и порядок.

Максим оживился:

— Отлично! У нас, историков, тоже ценятся точность и систематизация. Давай подумаем, что мы имеем. Найдены документы, скорее всего, связанные с известной нам историей вековой давности. Но есть некоторые сомнения, потому что в просмотренных записях нет информации, подтверждающей гипотезу Дубинина. Что делать дальше? Для начала — более тщательно поработать над уже найденными бумагами. Ты же сказал, что смотрел только часть из них, и то поверхностно. Если всё-таки найдутся записи с конкретными сведениями о том, куда Леонард вывез золото, то можно заниматься расследованием и, возможно, поисками. А если они исчезли с вместе Анатолием семьдесят лет назад, то придётся забыть об этой истории и продолжать жить дальше также спокойно и безмятежно, как жили до того. Ну, может быть, вспоминая иногда строки Омара Хайяма: «Мне известно, что мне ничего неизвестно! — Вот последняя правда, открытая мной». Здесь, кстати, мама рядом сидит, Елена Сергеевна, помнишь её? Отнимает у меня телефон, чтобы поговорить с тобой. Всё-таки более тридцати лет не виделись.

— Здравствуй, Лёшенька! Что же за беда такая прошлась по всей вашей семье? Ты помнишь меня? Мы ровесницы с твоей матушкой. На встрече в Оренбурге подружились, а потом вот только открытками к праздникам обменивались. А теперь и её уже нет.

— Здравствуйте, Елена Сергеевна! Да. Вот так сложилось.

— Держись, Алёша, крепись и не падай духом. Приезжай к нам. Поговорим, поделимся радостями и успехами, погорюем об утратах и потерях. Заодно семейные легенды обсудим, о которых вы с Максимом говорили. А то слышу, вы в порыве пессимизма средневековых классиков цитировать начали. В наших семьях пессимистов никогда не было. Борцы за справедливость были, искатели приключений и бесшабашные авантюристы тоже были. Так что и вы, их потомки, постарайтесь быть похожими на них — неугомонных оптимистов.

Раз уж вы решили хотя бы немного разобраться в той давней истории, то я тоже могу помочь вам. Мой отец родился в Иране, а после возвращения семьи в тысяча девятьсот сорок шестом году в СССР работал в МИДе при Молотове и Вышинском. Это потом, уже после репрессий, семья перебралась в Казань. Он особо не откровенничал, а вот его сестра, Ольга Петровна, в ответ на мои расспросы после встречи в Оренбурге кое-что рассказала. И, кстати, передала мне один из тех самых медальонов, о наличии которых настойчиво допытывался Александр Александрович Дубинин.

Максим рассказывал тебе о его сыне, недавно приезжавшем к нам. Я посмотрела родословную. Получается, что мы с ним троюродные брат и сестра. Но он младше меня. Вежливый, спокойный, но слишком уж, как бы поприличнее выразиться, … вкрадчивый и скрытный. Всё выспрашивал и выведывал, но о себе ничего определённого не сказал. Обмолвился только, что всю жизнь прожил в Баку, откуда, как я помню, и его отец приезжал в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. А где сейчас живёт и где они с друзьями ведут поиски пропавшего обоза, так и не открыл нам.

Кстати, я догадывалась, что у Валентины остались какие-то документы и вещи от Леонарда. На той давней встрече Дубинин намекнул, что хочет приехать в Свердловск и вместе попробовать отыскать эти бумаги. Но она неожиданно для всех очень резко оборвала его и сказала, что никаких поисков и общения больше не будет. А после этого быстро собралась, уехала и больше ни с кем близко не общалась. Тогда это показалось очень странным.

Думаю, что разговоры о сокровищах, якобы вывезенных Леонардом Ильиным куда-то на юг, вполне могут быть достоверными. В последнее время не только в архивах, но уже и в интернете появились свидетельства о том, что золото из Казанского отделения Народного банка РСФСР вывозилось не только на восток к Колчаку.

— Интересно! Посмотрю, почитаю. Но...! — Алексей, относившийся к идее поисков, как и его отец, с ироничным пессимизмом, попытался осторожно объяснить свою позицию. — Дело в том, что у нас нет никаких свидетельств и доказательств того, что деньги и ценности семей вообще куда-либо вывозились. Они были, с этим не поспоришь. Теперь вот даже блокнот с описью золота, полученного Леонардом в Казанском отделении Народного банка, нашёлся. Но что с ним потом случилось, пока ещё неизвестно. Есть только одни разговоры, слухи, намёки, да ничем не подкреплённые заверения Александра Дубинина, которые мы слышали в Оренбурге. Давайте сделаем так. Я ещё поищу, вдруг найду что-то. А потом приеду к вам, чтобы вместе разбирать и расшифровывать записи в найденных документах. Всё-таки вы, как историки, более компетентны в исследованиях такого рода. И заодно подумаем о дальнейших действиях. Если решим заняться расследованием событий столетней давности, то это надо делать там, где они начинались — в Казани. Но, если честно, я считаю идею поисков сомнительной и в данное время невыполнимой. Чтобы разгадать тайну исчезнувших сокровищ, надо повторить предполагаемый путь Леонарда. Проехать через Казань, Самару, Оренбург и потом, возможно, куда-то дальше на юг — Гурьев (сейчас Атырау) или Астрахань. На это нужны большие деньги. И ещё неизвестно, чем окончатся поиски.

НАМ ЖИЗНЬ ВСЕГДА ПОДАРИТ ШАНС. Омар Хайям

«Но с долгами-то все проблемы теперьрешены? — После разговора с родственниками мелькнула успокоительная мысль, но при взгляде на кучу монет тут же растаяла. — Нет, надо трезво оценивать реальное положение. Слишком большие долги, чтобы ликвидировать их с помощью этого золота. … Кстати, сколько их?»

Алексей снова потряс самовар, перевернув его. Ничего больше не звенело, не гремело, не падало. Смёл мусор с газет. Пересчитал: девяносто две монеты. Но как и кому их продать? И сколько всё это будет стоить? Заглянул на сайты с объявлениями «Золотые червонцы времён Николая II». Средняя цена продаж — от пятидесяти тысяч рублей за штуку. Но это только предложения, а за сколько купят, ещё не известно. Так что если предположить, что найдётся оптовый покупатель с ценой немного ниже, то за все монеты можно получить не больше сорока тысяч долларов.

«Даже продажа дома и этой находки проблему не решат. … Ладно, дочищу окончательно этот цветмет, поеду в город и отдам Олегу. Посижу с ним, а потом уже буду думать, куда монеты пристроить и какие долги сначала закрывать».

Вытащив самовар во двор на солнце, стал сдирать ржавчину и нагар с трубы, заодно пытаясь выковырять оттуда застрявшие тряпки.

Наконец весь оставшийся мусор вывалился из топки. Алексей осторожно развернул клубок из ссохшихся обрывков ткани и увидел маленькую плоскую деревянную коробочку не больше десяти сантиметров длиной и четырёх шириной. Лёгкая, завёрнутая в истлевший платок, перевязанная медной проволокой, она застряла на выходе из топки и поэтому не выпала вместе с тяжёлыми монетами.

«Ну и что же интересного в ней может быть? Возможно, какая-то вещица, памятная для кого-то в давние времена, а сейчас, скорее всего, никому не нужная. Мало ли таких безделушек продаётся на блошиных рынках».

Металлические петли заржавели, а накладной декоративный замок из латуни, вроде бы, в порядке, только потемнел от патины.

Алексей потрогал защёлку, с трудом приподнял её и открыл коробочку.

Ослепительное сияние всех цветов радуги вырвалось из многолетнего заточения. При малейшем повороте оттенки радужных бликов переливались и менялись. Горячее солнце, отразившись в самоцветах, лежащих в футляре, холодным ярким блеском разноцветных лучей слепило Ильина.

Он огляделся и захлопнул крышку коробки, испугавшись, что сверкающий блеск заполнил не только двор, но и улицу, привлекая чужое внимание.

«Ну и денёк сегодня выдался! — занемевшими от потрясения руками Алексей лихорадочно пытался засунуть коробочку то в один, то в другой карман, и тут же снова вытаскивал и проверял, нет ли в них даже небольшой прорехи, через которую драгоценная находка могла выпасть. А в голове крутилась и не давала покоя одна и та же мысль: — Неужели это они?! — И тут же внутренний голос с сомнением шептал: — Таких подарков в жизни не бывает. Ты ведь не герой Дюма, нашедший сокровища аббата Фариа. — Но мучительная надежда, уже поселившаяся в голове, снова убеждала и утешала: — Они это! Они! … Правильно, ты не Дантес. Тот нашел целый сундук с золотом и драгоценностями. А ты — всего лишь несколько бриллиантов».

— Кстати, — пришёл в себя Алексей, — а сколько их там. Ведь и вправду, немного.

Оглядевшись и убедившись, что безлюдная улочка также тиха, как всегда, он вбежал в дом и лихорадочно выдернул из кармана руку с зажатой в ней коробкой. Немного успокоился, сел за стол и, зажмурившись, открыл футляр.

На белом атласе, покрывавшем внутреннюю сторону крышки, увидел старинный логотип — именное клеймо под Государственным гербом Российской Империи:

ФАБЕРЖЕ

ПЕТРОГРАДЪ

МОСКВА, ЛОНДОНЪ

На ложементе из бело-жёлтого бархата холодно блестели, без солнечного света уже не ослепляя, десять камней: три больших и семь немного меньше. Рядом с ними лежал жетон из белого металла. Во дворе Алексей, потрясённый не виданным ранее блеском самоцветов, не обратил на него внимания. А теперь сразу же понял: это и есть один из четырёх медальонов, переданных потомкам Ильиных и Дубининых более ста лет назад. Из семейных преданий было известно, что по символам, оставленным на медальонах, можно определить местонахождение исчезнувших после революции сокровищ. Но для того, чтобы понять закодированные послания и найти это место, потомкам семей нужно объединиться.

Тщательно рассматривать медальон пока не стал: сейчас не до расшифровки головоломки предков. Главная задача на ближайшее время — разобраться с камешками — сверкальцами, так долго хранившимися в найденном футляре. «Если действительно это те самые "Застывшие слёзы Богов" из Персии, о которых говорится в дневниках, то все проблемы, навалившиеся на него в последние годы, будут решены. А как их проверить? Надо посмотреть в интернете».

Набрав в поисковике запрос «Как определить настоящие бриллианты», тут же нашёл множество советов. Частью из них не рискнул воспользоваться: побоялся тереть камни пилкой для ногтей, бить по ним молотком, жечь огнём и кислотой. А вот по стеклу поцарапал. Все царапали хорошо, качественно! И метод проверки дыханием тоже опробовал: на стекле влага была, а на бриллиантах нет.

Впрочем, Алексей понимал: вряд ли кто-то из его предков стал бы прятать подделку вместе с золотыми монетами. Так что надо искать хорошего добросовестного оценщика или ювелира. В Екатеринбурге расспрашивать и советоваться по таким вопросам он не решился. Позвонил в Москву однокурснику, закадычному другу Валере Степанову и, без долгих разъяснений, попросил узнать, нет ли у кого-то из его знакомых или родственников сведений о специалистах необходимого профиля. Как оказалось, и узнавать ничего не пришлось. Валера даже удивился:

— А ты забыл, или тебя не было во время разговора с куратором нашей группы — математиком Альтманом — на встрече выпускников три года назад? Там же подошёл и его племянник Давид Эйдельштейн. Помнишь такого? Он на курс старше нас и учился на другом факультете вместе с моим братом. Короче, этот Дава лет через пять-шесть после получения диплома положил хрен с прибором на геодезию и стал заниматься семейным бизнесом — ювелиркой. Сначала просто перепродавал золотишко и самоцветы, а потом стал соучредителем в известной компании, занимающейся торговлей драгоценностями. Альтман теперь тоже работает по совместительству в этой фирме. Консультант по каким-то вопросам. Я возьму у брата их контакты и сброшу тебе. Поговоришь, намекнёшь на находку. Мне кажется, надёжнее и безопаснее варианта ты не найдёшь. Всё-таки это люди приличные, да и знакомы мы с ними уже больше двадцати лет.

Звонить Альтману и говорить с нимна такую необычную тему Алексею не хотелось, да и не заладились у них отношения во время его учёбы в столице. Юрий Моисеевич преподавал высшую математику в их ВУЗе и больше всего запомнился тем, что на зачётах и экзаменах одним из первых вопросов к Ильину и его сокурсникам, приехавшим из других городов, был такой: «Ну и зачем вы приехали на учёбу в Москву? У вас в Екатеринбурге (Симферополе, Волгограде, Минске …) такие прекрасные университеты». И объяснять ему что-либо по этому поводу было бесполезно. Родители одного из сокурсников Алексея, учившиеся у Альтмана четверть века назад, говорили, что и тогда он задавал приезжим студентам всё тот же вопрос. И вот когда на одном из экзаменов после третьего курса Ильин вслух высказал предположение, что Юрий Моисеевич, вероятно, является автором пресловутой фразы «Понаехали тут», и ему неплохо бы запатентовать её, математик обиделся и назначил «понаехавшему» острослову пересдачу экзамена на осень.

Так уж бывает, что со временем всё скверное, мелкое и пустое сглаживается и забывается. А может, обоюдная выгода от предстоящей сделки помогла найти взаимопонимание. Как бы то ни было, по прошествии многих лет учитель и ученик наконец-то поговорили довольно радушно и тепло. Узнав суть вопросов, возникших у Ильина, Альтман рассказал, что компания «Davidiamond» много лет занимается вопросами определения подлинности драгоценных камней с проведением геммологического анализа на основе международных стандартов оценки. Давид на днях улетел в Магадан, но на обратном пути он обязательно заедет в Екатеринбург и проведёт предварительную экспертизу представленных материалов.

ГЛАВА 9

 1918 ГОД. САМАРА

Спешно вернувшись в Самару, Леон не стал скрывать свою находку и сразу же показал бриллианты дяде: «Надо бы определить подлинность и оценить найденные драгоценности».

По мнению Николая Сергеевича, они могли стоить до трёхсот тысяч золотых рублей. Но для определения точной цены он решил показать их знакомому ювелиру.

Воодушевлённый Леонард помчался к Маше. Надо успокоить и порадовать её: теперь у них есть средства для выплаты контрибуции. Искал по всему городу, но не смог найти ни в этот, ни на следующий день. Когда родные и знакомые переполошились, узнав об исчезновении Марии, Ольга Ильина призналась: подруга, как и её брат, уехала в Казань для поисков и спасения отца. Она надеялась, что Пётр через своих знакомых сможет там найти деньги, а Фомин выполнит обещание и посодействует освобождению старшего Дубинина из заключения.

Леон, успокоенный известием о том, что с Марией всё в порядке, но раздосадованный её неожиданным отъездом, объявил о намерении отправиться вслед за ней. Надеялся отыскать девушку и заплатить контрибуцию за её отца деньгами, вырученными от продажи бриллиантов Ивана Ильина.

Николай Сергеевич, придерживавшийся принципов умеренности и сдержанности в действиях, не одобрил поспешный поступок дочери родственника и не поддержал рискованное решение племянника. Ехать в Казань, чтобы пытаться договориться с большевиками сейчас, во время наступления Народной армии, бессмысленно. А ехать туда с ценностями, да ещё из Самары, логова антибольшевизма, как её называли коммунисты, — это вообще высшая степень безрассудства.

Дядя посоветовал не торопиться и не совершать необдуманных поступков. Спешкой и горячностью можно только навредить и Дубининым, и себе. Нужно немного подождать. В ближайшие дни всё может измениться.

— Сегодня вечером состоится очередная встреча представителей Самарской торгово — промышленной палаты, Биржевого комитета и Общества фабрикантов и заводчиков с представителями КОМУЧ для подписания резолюции о финансовой помощи Комитету. Комучевцы, в свою очередь, обещали рассказать о планах по освобождению городов Поволжья силами антибольшевистской коалиции. Надеюсь, что завтра сообщу нечто важное для всех нас. Кстати, Фортунатов и тебя приглашал на эту встречу. Как я понял, он хотел поговорить с тобой о сотрудничестве.

Леонард хмуро покачал головой:

— Извините, сейчас не до разговоров. … Как-нибудь позднее.

1918 ГОД. ЗОЛОТОЙ ЗАПАС ИМПЕРИИ

К началу Первой мировой войны золотой запас Российской империи был самым крупным в Европе: один миллиард шестьсот девяносто пять миллионов рублей, или тысяча триста одиннадцать тонн золота. За годы войны он значительно уменьшился. В итоге ко времени захвата власти большевиками остаток золотого запаса составлял один миллиард сто один миллион рублей с учётом золота, добытого в период военных действий, или восемьсот пятьдесят две с половиной тонны золота.

В ходе войны встал вопрос о сохранности золотого запаса. Было решено перевезти часть его подальше от границы: в Нижний Новгород и Казань. Эти города на Волге занимали удобное географическое положение и имели прямое железнодорожное сообщение с центром страны. Эвакуация сокровищ началась в тысяча девятьсот пятнадцатом году. В обширные кладовые Казанского отделения Народного банка с новейшими защитными системами хранения ценностей перевезли золото из Петербурга, Москвы и других российских губернских центров. Сюда же доставили драгоценности Монетного двора, Главной палаты мер и весов и Горного института. К июню тысяча девятьсот восемнадцатого года в местном отделении банка оказалось более половины золотого запаса Российской империи — примерно четыреста девяносто тонн золота в слитках и монетах на сумму немногим более шестисот миллионов рублей.

После захвата Самары в июле тысяча девятьсот восемнадцатого года власть в городе перешла к Комитету членов Учредительного собрания, объявившему о свержении советской власти. Народная армия и части взбунтовавшегося Чехословацкого корпуса стремительно захватили несколько городов Поволжья. Захват Казани не входил в заранее разработанный стратегический план КОМУЧ. Его лидеры предполагали развивать наступление в юго-западном направлении на соединение с Добровольческой армией генералов Алексеева и Деникина. Но обозначился успех в северном направлении. К тому же лидеров КОМУЧ встревожило сообщение о возможном вывозе золотого запаса из Казани. Во-первых, они были против выплат Россией Германии репарации по заключенному мирному договору. Во-вторых, белому движению требовались средства для финансирования войны с большевиками и для расчетов с западными союзниками. Было решено предотвратить эвакуацию золота из казанского банка.

По словам одного из лидеров КОМУЧ, Казань было решено взять по следующим мотивам:

« — Здесь находилось большая часть золота российского государства…

— Здесь же находилось колоссальное количество интендантского и артиллерийского снаряжения и вооружения…

— В Казани было много офицеров, готовых к выступлению против большевиков и которых большевики уже начали беспощадно расстреливать.

— Кроме того, Казань была большим политическим центром России и главным центром Поволжья».

Войска красных, деморализованные предательством главкома Муравьёва и стремительным продвижением отрядов Каппеля и чехов, отступали. Двадцать первого июля белые подошли к Симбирску и на следующий день беспрепятственно заняли его. Ночью советское руководство покинуло город. Двадцать шестого июля там встретились Каппель, члены КОМУЧ Лебедев и Фортунатов, и прибывший из Казани представитель Савинкова, штабс-капитан Григорьев. Он рассказал о положении в городе, о многочисленном офицерском подполье, о том, что обещанное подкрепление к красным ещё не прибыло, и сейчас самое подходящее время для наступления. Подступы со стороны Волги никем не прикрыты, можно высаживать десант. Тут же был разработан план захвата Казани.

Двадцать седьмого июля Наркомат финансов РСФСР, обеспокоенный ситуацией в Поволжье, принял решение об эвакуации золотого запаса из Казани. Об этом был информирован управляющий Казанским отделением Народного банка Петр Марьин. Двадцать восьмого июля прибыла эвакуационная экспедиция с несколькими баржами и пароходами. На них предполагалось вывозить золото в Нижний Новгород.

Прибывшие из Москвы финансовые работники вместе с сотрудниками Казанского отделения банка занялись подготовкой золота к эвакуации. Проводились частичный пересчёт ценностей и упаковка в ящики и мешки. Прокладывались подъездные пути от банка до пристани. Работы завершились к началу августа, но стремительное наступление белочехов и Народной армии помешало вывезти золото в установленные сроки.

Первого августа вооруженные пушками пароходы с войсками КОМУЧ направились к Казани и в устье Камы разгромили противостоящую им красную флотилию. На следующий день из Самары выехала группа боевиков для помощи казанским подпольщикам, решившим заблокировать транспортировку золотого запаса. Вслед за ними на барже Ильиных, перевозившей очередную партию соли, готовился к отправке Леонард, которого по просьбе Фортунатова дядя уговорил на сотрудничество с КОМУЧ. Старший Ильин и подумать не мог, что сын его непутёвого брата пользуется уважением у занимающихся большой политикой людей из столицы. Он убедил Леонарда, что тот нужен Комитету как опытный специалист по экспроприациям на случай, если придётся противостоять вывозу золота из банка силовыми методами. Уже была установлена связь с казанскими подпольщиками. Необходима координация совместных действий с ними. Фортунатов, в свою очередь, обещал выяснить, что случилось с друзьями Леона, выехавшими ранее в Казань, и помочь им в случае необходимости.

Николай Сергеевич, вручив племяннику сопроводительные документы к руководству Казанского банка, поручил договориться о расчетах за последние поставки и заодно постараться узнать, есть ли возможность вывести из-под ареста ценности и золото семей Ильиных и Дубининых.

Фортунатов дал задание выяснить, куда большевики намереваются эвакуировать золотой запас, и есть ли у них реальная возможность сделать это.

Леон догадывался, что главная задача, для выполнения которой его отправили в Казань, состоит не в противодействии вывозу золотого запаса. Этим занимаются совсем другие люди из подпольных групп Самары и Казани. Ильин старший уверен, что большевики в ближайшее время оставят Казань. Тогда, согласно обещаниям КОМУЧ об отмене национализации, он сможет забрать из банка арестованные ценности семьи, получить компенсацию за финансирование деятельности Комитета и выплату за реквизицию предприятий и оборудования.

А главная задача Леонарда — получение и вывоз семейных ценностей и золота из Казанского банка после захвата города силами белочехов и Народной армии.

Былого не вернуть. Дом и семья разрушены, друзья пропали. Найти их и помочь им он сможет, только выполнив данные ему поручения. Выход один — надо отправляться в Казань и сделать всё, что от него требуется. А потом найти Дубининых, узнать, что случилось с Бакуниным, и постараться уехать из Советской России.

Проводить племянника пришёл возбуждённый и ликующий Николай Ильин. Размахивая какими-то бумагами, торжествующе закричал:

— Дождались, Леонард! Не подвели твои однопартийцы, выполнили свои обещания. Вот последние постановления КОМУЧ: «…все вклады в банках и сберегательных кассах объявляются неприкосновенными. Произведенные распоряжением большевистских комиссаров списывания с текущих счетов будут уничтожены, захваченные ценности и имущество возвращены обратно, … аннулирование займов отменяется». И о денационализации предприятий: «Возмещается владельцу стоимость захваченных материалов, фабрикатов и полуфабрикатов, имевшихся налицо к моменту захвата, по рыночным ценам, существовавшим к моменту захвата, а равно по определению Комиссии возмещаются убытки, происшедшие от порчи машин и прочего имущества предприятия, по ценам, существующим в период ликвидации захвата».

Николай Сергеевич взволнованно рассказывал, как на прошедшей встрече промышленники и купцы, фабриканты и заводчики, воодушевлённые пламенными речами, щедрыми обещаниями и клятвенными заверениями лидеров КОМУЧ о скором наступлении по всему Поволжью, договорились об экстренном финансировании Народной армии.

Дядюшка убеждал уже почувствовавшего надвигающуюся беду племянника:

— Поддержка антисоветских сил Поволжья приведёт не только к возврату захваченных ценностей семьи, но и к скорому освобождению отца Марии.

А Леонард холодел от недоброго предчувствия:

— Что-то мне стало не по себе от ваших слов. … Застывшие слёзы Богов?! … Неужели вы это сделали?

Николай Сергеевич опустил голову и растерянно развёл руками:

— Не мог же я остаться в стороне. К тому же, если помнишь, по ранее подписанному договору я должен был передать КОМУЧ двести пятьдесят тысяч рублей.

Вот и сдал в фонд поддержки Комитета деньги, полученные накануне от одного из финансистов Самары за бриллианты твоего отца.

2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА

— Застывшие слёзы Богов! … Невероятно! Да ещё где?! Не в Москве, не в Петербурге. В Свердловске!

Племянник профессора Альтмана, известный московский специалист по драгоценным камням и металлам Давид Александрович Эйдельштейн, приехавший в Екатеринбург по совету дяди, до сих пор не мог привыкнуть к старо — новому имени столицы Урала. А может, просто не хотел. И ему больше нравилось название, данное сто лет назад в честь его единоверца, «злого демона революции» Якова Михайловича (Моисеевича) Свердлова.

— Это о чём вы с таким восхищением говорите, Давид Александрович? О золоте или о самоцветах?

— Уважаемый Алексей! Разве может человек с фамилией Эйдельштейн говорить так о презренном, как всем известно, металле? Человек с фамилией, переводимой с идиш как «драгоценный камень», и к тому же диамантер по призванию, может так восхищаться только бриллиантами.

— Диамантер?! … Звучит красиво. Я так понимаю, от слова диамант — бриллиант, алмаз.

— Верной дорогой идёте, товарищ Ильин. Diamonds expert — бриллиантовый байер. Оцениваю и покупаю бриллианты для моих клиентов. Алмаз, бриллиант или адамас, диамант, что на древнегреческом означает «непобедимый». Греки и римляне верили, что они могут быть осколками падающих звезд, и называли застывшими слезами Богов.

— Изящно! Древние эллины — мастера ярких метафор. А вы это серьёзно? Настоящие бриллианты? Я говорю про камни, которые нашёл дома.

— Серьёзнее и быть не может. Самые что ни на есть настоящие! Серьёзнее может быть только вопрос: чистые ли они? И это не в смысле качества, здесь сомнений нет. Чистые по происхождению и истории. Мы с Юрием Моисеевичем криминал обходим стороной и, по возможности, как можно дальше. Благодаря чему живём и работаем без особых проблем уже довольно долго. Ну, по крайней мере, с тех пор, как я покинул нашу благословенную альма-матер и сменил сферу деятельности. Я ведь там же учился, где и вы, только на другом факультете.

— Знаю, да и Альтман напомнил, когда я просил порекомендовать надёжного специалиста по оценке и продаже. Он сказал, что скоро вы будете у нас, и предупредил о строгих правилах вашей компании при работе с клиентами. Вы не работаете с товаром, имеющим криминальную предысторию и с товаром, не прошедшим предварительной проверки. Но я-то не перекупщик и не посредник. Я наследник и эти семейные реликвии достались мне от прадедов, солепромышленников Ильиных. — Алексей испытующе посмотрел на бывшего коллегу и добавил: — Заодно успокою вас: я не фармазон и предлагать вам фальшивые цацки не собираюсь.

Гость с удивлением повернулся к Ильину. Тот, скрывая улыбку, отрицательно покачал головой.

— Нет, я не из приблатнённых. Просто немного застал те времена, когда в некоторых кругах так говорили. Да и в экспедициях на Севере поработал немало. А там контингент самый разнообразный. Кстати, о криминале, который вы стороной обходите.

Эйдельштейн оторвался от приборов, с помощью которых увлечённо изучал камни, и вопросительно посмотрел на Ильина. Тот продолжил:

— Вы сказали, что придерживаетесь определённых принципов в своей деятельности и криминалитет стороной обходите. Но приехали ко мне в сопровождении людей Седова. А ведь это далеко не самые законопослушные жители Ебурга, как они называют наш славный город. Ну, по крайней мере, были такими в недалёком прошлом.

— Видите ли, Алексей. Мы знаем таких людей здесь и в других городах, но не связаны с ними как партнёры по бизнесу. Заказываем только услуги сопровождения и охраны. Они выполняют всё чётко, качественно и, главное, без лишних разговоров и вопросов. А что нам ещё надо?! А теперь перейдём непосредственно к делу. Бриллианты старинные, это видно по огранке. Где их гранили, не знаете?

— Я в этом не разбираюсь и прадед, от которого они остались, вряд ли разбирался. В его дневниках ничего об этом не сказано. Знаю только, что их привезли в Российскую Империю из Персии в начале двадцатого века.

Алексей показал футляр Фаберже и тетради, найденные в родительском доме.

Гость понимающе кивнул и пояснил:

— Огранка — "на глаз". Сейчас так не работают. Поэтому и блеск старинных бриллиантов слабее, чем современных. Но камни таких цветов и чистоты теперь редко где можно увидеть. Если только в музеях или в антикварных магазинах иногда. Надо показать их нашему ювелиру. Он сделает окончательную оценку. Как и куда их пристроить, мы уже знаем. Для нас главное, чтобы за ними криминальных хвостов не было.

Эйдельштейн открыл один из своих блокнотов.

— По поводу происхождения ценностей. Думаю, что особых проблем не будет. В статье 233 Гражданского кодекса о кладах указано:

«… зарытые в земле или сокрытые иным способом деньги или ценные предметы, собственник которых не может быть установлен либо в силу закона утратил на них право, поступает в собственность лица, которому принадлежит имущество (земельный участок, строение и т.п.), где клад был сокрыт, и лица, обнаружившего клад, в равных долях».

Я уверен, что найденные монеты и камни культурно — исторической ценности не представляют. И если отнести их в полицию для получения официального заключения, то это подтвердится. Но всё будет долго, нудно и неизвестно, когда и чем закончится.

Вы, как я понимаю, владелец участка, где были найдены ценности, и вы же лицо, обнаружившее их. К тому же вы наследник людей, сокрывших ценности. Значит, всё найденное ваше. Поздравляю! Монеты и четыре отложенных камня я сейчас заберу, с вами расплачусь, а за остальными приеду после консультации с одним из авторитетных ювелиров. — Давид Александрович посчитал на калькуляторе, сверяясь с записями в блокноте, открыл портфель, строго посмотрел на Ильина и повторил: — Имейте в виду, обязательно приеду!

— И где мне теперь хранить оставшиеся камни.

Эйдельштейн иронично всплеснул руками:

— Аз ох-н-вей! Не гоните волну, Алексей. Вы хотите сказать, что после нашей встречи полгорода будут знать, что мы здесь разглядывали и о чём говорили?

— Нет, извините, я не про вас, а про ваших сопровождающих.

— Слушайте сюда. Сопровождающие, как вы выразились, получают такие деньги, что им абсолютно всё равно, играем мы здесь в шахматы или беседуем о Лагранже и методах разложения пертурбационной функции. Так что живите спокойно до следующей нашей встречи и далее, насколько возможно. Главное, сами ни с кем больше не говорите ни о своей находке, ни о нашей встрече. А камни спрятать легко. Это не золото и не мешок с деньгами, которые легко можно обнаружить. Если прикопаете где-то поглубже, то никто и никогда их больше не найдёт. Сами только не потеряйте.

На столе перед Алексеем росла гора из пачек долларов, а Эйдельштейн продолжал: — Оплату, как я полагаю, возьмёте наличными? Извините, деньги поганые, заморские, но наши родные пришлось бы укладывать в несколько чемоданов. Давид Александрович вырвал из блокнота и положил на стол лист с расчётами:

• Золотые червонцы Николая II — 92 шт. = 500 $ х 92 = 46 000 $;

• Бриллиант 10 (десять) карат — 1 шт. = 90 000 $;

• Бриллианты 5 (пять) карат — 3 шт. = 40 000 $ х 3 = 120 000 $.

Итого: 256 000 $ (двести пятьдесят шесть тысяч долларов).

— Всё в ажуре? Расписку пишите по образцу. Если посчитаете, что мои расчёты неверны или найдёте где-то более выгодные курсы продажи золота и камней, скажите мне при следующей встрече. Но уверяю вас, больше никто не предложит. Да и опасно, можете на аферистов нарваться или представителей каких-либо недремлющих органов. И ещё неизвестно, кто из них опаснее. А мы с хорошими клиентами дружим и друг друга не обижаем.