Начало

 ГЛАВА 1  

2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА

С чего всё началось …? Сейчас и не упомнишь. Скорее всего, с конверта, чудом не угодившего в мусорную кучу и не сожжённого тут же вместе с засохшей травой, обломанными ветками и прочим хламом, скопившимся в доме и вокруг него за последние годы.

С трудом открыв рассохшуюся тяжёлую дверь во двор старого заброшенного родительского дома, Алексей не подозревал, что переступает порог из одной жизни — обыденной, монотонной и размеренной, в другую — незнакомую, непредсказуемую и опасную. Он не думал надолго задерживаться здесь, хотел только перед подачей объявления о продаже осмотреть, всё ли в порядке: двери, окна, крыша, хозяйственные постройки. Собирался поговорить с соседями, чтобы узнать хотя бы примерную цену за продаваемые в округе дома.

Ключ от старого проржавевшего, давно не открывавшегося почтового ящика потерялся. Пришлось вскрыть его лежавшим рядом ржавым топором. Из кипы посеревших от времени, сырости и пыли извещений и квитанций выпал конверт, подписанный незнакомым почерком. Если бы Алексей выкинул его в кучу мусора вместе с остальной ненужной уже корреспонденцией, то спокойная, неторопливая жизнь, скорее всего, и дальше шла бы по накатанной колее — тихо и размеренно. Но он почему-то поднял конверт, сунул в карман, даже не рассмотрев обратного адреса, и тут же забыл про него.

2001 ГОД. «Я БЫЛ ОДИН В МОЁМ РАЮ …»

После окончания университета Алексей Ильин несколько лет отработал в проектном бюро одного из номерных предприятий Екатеринбурга. Молодой специалист, выпускник московского вуза, русоволосый светлоусый парень среднего роста, с беззаботной приветливой улыбкой, но решительным и взбалмошным характером, быстро влился в дружный коллектив таких же шальных и своенравных в прошлом, но остепенившихся с годами геодезистов.

Хорошая, престижная, с перспективой карьерного роста, работа в центре города. Зарплата вот только меньше, чем хотелось бы, но на весёлую холостяцкую жизнь пока хватало. Встречи со школьными друзьями, поездки с гитарой за спиной на пикники и в гости к подругам, бурные вечеринки до утра. Трудно сказать, чем бы всё это закончилось.

Но вскоре появилась она — стройная, умная, красивая семнадцатилетняя девочка из его юношеских снов. И разошлись тучи над серым от сырости городом, и заискрилось солнце на мокрых от дождя окнах проектного бюро. Отчего-то вспомнились строки, услышанные на одной из московских вечеринок от своей подруги — словацкой студентки Милославы, писавшей дипломную работу по стихам ныне забытого поэта — символиста Фёдора Сологуба:

«…Когда ступени горных плит

Роса вечерняя кропила,

Ко мне волшебница Лилит

Стезёй лазурной приходила.

И вся она была легка,

Как тихий сон, — как сон безгрешна,

И речь её была сладка,

Как нежный смех, — как смех утешна.

И не желать бы мне иной!

Но я под сенью злого древа

Заснул… проснулся, — предо мной

Стояла и смеялась Ева ...».

— Откуда ты, Ева? … Или Лилит?

— Таня, — засмеялась она. — Студентка предвыпускного курса. Приехала в ваше предприятие для прохождения производственной практики.

Это судьба — понял он. На три месяца исчез беспокойный, суетливый, бурлящий мир. Остановилось время. Прошлого не было. А будущее? … Кто может знать, что такое будущее?

Лето пролетело, как сон, и она уехала завершать учёбу, сказав на прощание:

— Через год приеду. Готовься к свадьбе и не шали.

Всё так и получилось. А потом родилась дочь, и пришлось сменить спокойную офисную жизнь на кочевую, но более оплачиваемую — работу в геодезических экспедициях. Командировки, переезды. Исколесил Ильин всю страну. На вертолётах и вездеходах, а чаще пешком — по тундре, тайге, болотам и степям. Поработал и на севере — от Ямала до Колымы, и на южных окраинах России, пока не заработал всё, что хотел, и не осел окончательно в родном Екатеринбурге.

По совету друзей и коллег открыл компанию по своему профилю — геодезическое сопровождение строительства. На заработанные в экспедициях деньги закупил необходимое оборудование, арендовал офис. Работа пошла не сразу. Сначала подбирал команду профессионалов — единомышленников. Потом искал выход на клиентов, заказчиков, подрядчиков. Многие из них зналиИльина по работе в солидном государственном предприятии, доверяли ему, и со временем его компания стала известна в городе и области.

2024 ГОД. БЕЛЫЕ ПОЛОСЫ. ЧЁРНЫЕ ПОЛОСЫ

Пролетели годы.

Круг Жизни: день — ночь, лето — зима, начало — конец.

Колесо Сансары: белая полоса — чёрная полоса, рождение — смерть.

Белая полоса — период удач, везения, находок, преодолений. Главное в это времяне успокаиваться и понимать: за белой полосой обязательно последует чёрная.

В отличие от белой полосы, наплывающей тихо и незаметно, чёрная — вереница сложных ситуаций, неудач, провалов, потерь и трагедий — сваливается на голову внезапно и врасплох. Кирпичом с крыши, обухом по голове, громом среди ясного неба. Причём, все беды являются либо сразу скопом, либо сплошной беспрерывной чередой.

Много повидал Алексей за эти годы, немало пережил. Радости и беды, обретения и утраты. До поры до времени жизнь катилась по накатанной колее: дом, семья, работа. И вдруг всё рухнуло. Возможно, бывает и так, но как-то уж очень неожиданно и жестоко. Один за другим ушли из жизни родители: мать погибла в аварии, отца сгубила ошибка врачей при несложной операции.

Беда одна не ходит. Трагедии, потери и несчастья следовали за Ильиным по пятам. И когда два года назад после тяжёлой болезни не стало жены — его тихого, безмятежного счастья, он вспомнил продолжение стихотворения «Я был один в моём раю…», с которого началось их знакомство:

« … И не желать бы мне иной!

Но я под сенью злого древа

Заснул… проснулся, — предо мной

Стояла и смеялась Ева...

Когда померк лазурный день,

Когда заря к морям склонилась,

Моя Лилит прошла как тень,

Прошла, ушла, — навеки скрылась».

С тех пор дела пошли совсем плохо. Конечно, была в этом и его вина. Забросил свой небольшой, но приносящий стабильный доход, бизнес. Редко появлялся на работе, перестал встречаться с заказчиками и они со временем нашли других партнёров — подрядчиков.

Ломала, ломала его судьба. Нет, не сломала. Била, била его. Нет, не убила. Споткнулся только Лёша. Оступился неунывающий заводила и балагур. Рухнул носом в землю упрямый неуступчивый задира. Здоров он был, сердит и упёрт, как бык на корриде, про отвагу и ярость которого рассказывал ему кубинский друг и сосед по студенческой общаге — однокурсник, гуляка и весельчак Диего.

«Фуэрто комо ун торо» — упрям как бык. Но видать улетели в небо упорство и настойчивость вслед за дорогими ему людьми. Или утонули в грязи после его стремительного падения. Спасовал чуток Алексей, ушёл в загул по старой русской традиции: «чтобы забыться, надо напиться и отключиться». Загулял надолго — дни, недели, месяцы. Сбился со счёта. Сник и обессилел Ильин. Сошёл с него былой лоск. Русые волосы выбелились сединой. Костюм, пошитый в лучшем ателье города, истрепался и болтался на осунувшемся теле, как на старом пластмассовом манекене.

Потерялся, а дорогу никто не показал. Заплутал, а руку никто не протянул. Даже компаньоны и друзья (как он считал) ушли, бросили его, а заодно и «кинули»: на оставшиеся совместные деньги открыли другое предприятие, не вернув ему ни рубля. Только сказали на прощание:

— Иов ты многострадальный. Да и слабак к тому же.

— Хоть и засранцы, но начитанные, — удивился Алексей и не стал спорить, скандалить, судиться: не было ни желания, ни злости, ни сил. Да и правы они: не осилил горемыка свалившихся испытаний.

Придя в себя через несколько месяцев, Ильин понял, что остался без работы, доходов, семьи и друзей. Но жизнь продолжалась, и об этом ему напомнили банки — кредиторы, потребовав возврата долгов и пригрозив судебными исками. Дочь с зятем и внуком жили отдельно в соседнем городе, сестра с сыном и вовсе на другом конце страны. Да и не собирался Алексей обращаться к ним за помощью: сам развалил свои дела, самому и подниматься надо. Встретился с бухгалтером своей когда-то процветавшей, а теперь пришедшей в упадок компании. Поговорил, извинился за задержку зарплаты, наобещал чего-то. Она девушка добрая, сострадательная. Сходила в банки, договорилась о небольшой отсрочке, всё равно конфисковать у него нечего, потом банкротить будут.

Но что же делать дальше? Надо бы найти деньги, и тогда можно попробовать как-то оживить свой разорённый бизнес. Решил зайти по старой памяти к знакомым «авторитетам», прессовавшим и крышевавшим кооператоров в бурные девяностые. Теперь они уже не лиходеи — беспредельщики, а уважаемые руководители фирм, работающих преимущественно по серым схемам. Алексею приходилось иметь с ними дела во время работы со строительными организациями. Вряд ли они сами что-то проектировали или создавали. Скорее, «отмывали» лишние деньги из выделяемых на строительство бюджетных средств.

Ильин со своими заказчиками давал им возможность зарабатывать десятки и сотни миллионов, пусть и они теперь помогут подняться его компании. Может, найдут богатых заказчиков или организуют встречу с кем-то из денежных тузов.

— Ола, амигос бандидос!

Друзья и знакомые Ильина давно уже привыкли и не обращали внимания, когда он в разговоре к месту и без места вставлял иногда приличные, а бывало и не совсем пристойные забугорные словечки и выражения, которым научился в Москве от своего «амиго кубано» — кубинского приятеля. Вот и Михаил Петрович Седов, а в прошлой «жизни по понятиям» просто Седой или Петрович, услышав непривычное для посторонних, но знакомое для него приветствие, особенно не удивился и не осерчал на столь фамильярное обращение.

Когда-то они жили по соседству в пригородном посёлке и учились в одной школе. Потом беззаботная холостяцкая жизнь раскидала их по разным концам необъятной великой страны. Ильин очутился на грязной, хмурой и мрачной её окраине — в послеперестроечной Москве. А Седову его разудалая хулиганская авантюрная судьба подарила прекрасные яркие солнечные просторы срединной России — лагеря центральной Сибири.

Но из библейской притчи давным-давно известно: куда бы ни заносил слепой случай сыновей — скитальцев, обычно все они, блудные, после странствий своих возвращаются домой. Вот и бывшие одноклассники в последние годы снова жили и работали по соседству.

— Ола — ола! Привет, ебургский амиго! Живой, бедолага? Судя по тому, что вспомнил свой хреновый испанский, похоже, что ожил. Снова в рабочей форме? По делу или просто свежим воздухом подышать вышел? — Седой весело и удивлённо, как гостя с того света, рассматривал давнего знакомого, внезапно появившегося после долгого загула.

— Надышался уже. А к вам, конечно, по делу. Как можно приличных людей попусту беспокоить. Хочу восстановить работу компании, снова поднять её. Не век же гулять. С банками вроде бы договорился. Дали отсрочку пока. Но это на время. Надо зарабатывать. Может, найдёшь хорошего заказчика для нас? Из каких-нибудь крутых боссов — владельцев заводов, газет, пароходов. У тебя же теперь больше, чем у меня, знакомых среди деловых людей. Так что, выручай, Петрович. — Алексей решил подкрепить слова цитатой классика. — Помнишь бессмертное грибоедовское: «Ну как не порадеть родному человечку …»?

Седой, несмотря на десятилетку, о Грибоедове знать не знал, ведать не ведал. Хотя, возможно, слышал где-то краем уха, потому что выражение "горе от ума" часто звучало от него в последнее время. Скорее всего, и сейчас вспомнил его, с пониманием и сочувствием объясняя бессмысленность надежд Ильина на чью-либо финансовую помощь.

— Знаем мы, Лёша, о твоих проблемах. Случилась беда у тебя … и не одна. Всякое в жизни бывает. Мы ведь помогли тебе тогда — в трудные времена. Даже без просьбы с твоей стороны.

— Да, Петрович, спасибо! — Ильин помнил, как в нелёгкие для него дни пришли незнакомые молчаливые парни в одинаковых строгих костюмах, передали от Седова слова соболезнования, деньги и в течение нескольких часов решили все проблемы с ритуальной компанией.

— Поможем и сейчас. Но это так, на хлеб с маслом на первое время. У тебя ведь другие сложности: много задолжал ты компаниям разным, банкам, да и людям непростым. Сколько долгов-то? Тысяч на сто пятьдесят зелёных денег или больше?

— Одиннадцать миллионов рублей плюс проценты, штрафы. Бухгалтер на днях точнее посчитает.

— Ну, это примерно сто семьдесят — сто восемьдесят тысяч баксов. Деньги по нынешним временам небольшие, но кто тебе их даст? Даже под максимальные проценты не дадут. Про банки я уж молчу. Но ведь и деловые люди не дадут! Здесь все знакомы с детства и все друг про друга всё знают. Извини, Лёха, но это же не секрет, что ты на стакане сидишь. Ну, или сидел последнее время. Бухаешь? Завязал? … И мы сидели когда-то, и не только на стакане. Но те времена прошли.Теперь вот в спортзал да в бассейн по вечерам ходим. Банки сейчас предупреждают постоянных клиентов о предприятиях, имеющих определённые затруднения. А твоя компания считается проблемной, так что и строители с заказами не придут. Слухами земля полнится, а причудами свет. Тебе уже наверняка предлагали банкротиться. Нет? Значит, жди звонка.

— Да пошли они в жопу, — вспылил Алексей. — Знаем мы с тобой ещё с девяностых годов этих грёбаных банкиров. Найду бабки, откачу этим козлам долю, и забудут они тут же о моих проблемах и затруднениях. Столько лет, сил, средств я вложил в это дело. И что же, всё бросить теперь? — Ильин пошёл к выходу. Он особо не надеялся на помощь, но и выслушивать наставления перестроившегося сидельца не собирался.

— Ты не кипятись. — Седов примирительным жестом остановил разгорячившегося приятеля, помогавшего ему в трудные времена. — Я слышал, твои компаньоны ушли от тебя вместе с бабками, «кинули» на прощание. Если так, то можно поговорить с ними, заставить вернуть что положено. Мы-то сейчас такими делами не занимаемся, но если решишь разобраться с ними, дай знать. К тебе подойдут надёжные парни. Но только если сумма приличная. Если небольшая, они и заниматься этим не будут.

— Сумма не стоит разборок. Да и забыл я уже про этих «друзей».

Седов с любопытством посмотрел на Ильина и продолжил:

— Есть ещё один старый вариант, чтобы приподняться, но это на самый крайний случай, если тебя уж окончательно припрёт. Фирма — однодневка.

— А что, работает ещё такая схема?

— Работает. Помнишь Володю Пушкина? Заметил, что его в городе нет? История древняя как мир: запил, загулял, жена бросила, продала каким-то образом без него квартиру и уехала с сыном на край света к родителям-старикам. Побомжевал он с полгода без работы и жилья, а потом и согласился таким образомзаработать. Сейчас скрывается где-то на просторах братских республик. Объявили в розыск. Может, поймают когда-нибудь, а может, и нет. Сколько таких, как он, исчезли, и не сосчитать.

Алексей знал этот быстрый, но опасный вариант наживы: найти бомжей или забулдыг с паспортами, оформить на них фиктивную компанию с несуществующим бизнесом и через знакомых работников банков взять кредиты. После этого вывести деньги со счетов, обналичить, разделить со всеми участниками схемы «по-братски», а самому исчезнуть. Знал и пропавшего Володю Лысенкова, которого за пышную шевелюру и бакенбарды все звали Пушкиным. Когда-то был успешным предпринимателем.

— Схема прежняя, — напомнил Седой. — Пятьдесят процентов тебе, пятьдесят — организаторам. И ты после этого испаряешься.

Алексей поблагодарил, пообещал подумать, попрощался и ушёл. Во-первых, знал, чем обычно заканчиваются подобные «бизнес — проекты». Во-вторых, решил, что зарекаться и отказываться сразу тоже нельзя. Помнил пословицу: «Вчера не догонишь, а от завтра не уйдёшь».

Только прилёг дома, зашла соседка тётя Клава, знавшая ещё его родителей и приглядывавшая за ним, особенно в последнее время. Пришла с сыном Олегом, инвалидом и горьким неизлечимым пьяницей. Запричитала:

— Совсем ты исхудал, сердешный. Вон и одежда на тебе болтается, и выглядишь неважно. Поешь хоть немного. Борща я наварила, котлет налепила, давай занесу тебе.

Олег поставил на стол пятилитровую баклажку разливного вина:

— Иваныч! Амиго! Пора засандалить. Брательник из Баку привёз. В командировке там был, вот и нас с тобой не забыл.

Тётя Клава насупилась, но потом смягчилась: — Это сухенькое, его можно. Но котлет и борща я вам сейчас принесу. … Ты бы сходил, Лёша, проведал родительский дом, посмотрел, всё ли там в порядке. Времена сейчас недобрые. Бомжи подселятся, растащат всё, разрушат.

Расслабился Ильин с соседом, успокоился, но, видимо, рано. На следующий день пришло грозное извещение из налоговой инспекции: просрочены выплаты по налогам, начисляется пеня. И далее перечисление видов наказаний — от штрафов до уголовной ответственности. Позвонил по указанному телефону. Налоговый инспектор слушать его не стал. Проговорил заученную, много раз повторяемую фразу:

— Ваш бизнес в настоящее время убыточен. Предприятие надо закрывать, все задолженности гасить, иначе штрафы и дальше будут расти.

И бежать-то некуда, да и было бы куда, но не с чем…

Задумался Алексей. Что делать дальше, как восстановить работу компании? Чтобы выплатить все долги, нужны деньги. Вспомнил вчерашние слова тёти Клавы. В отчаянии решился на скверный шаг, гнусный и подлый, но единственный, как ему казалось, в этой ситуации — продать оставшийся от родителей дом в пригороде Екатеринбурга.

 РОДИТЕЛЬСКИЙ ДОМ

Дом этот строил его отец через год после рождения первенца. Не один строил, конечно, а с друзьями. Как ни странно, Алексей помнил эту стройку. Помнил, как под ярким летним солнцем бродил голышом на неокрепших спотыкающихся ногах по свежим пахучим стружкам между отёсанных брёвен, а загорелые, раздетые по пояс мужики, шумные и весёлые, стуча топорами, кричали со срубов друг другу: «Осторожно, мальца не зашиби». Помнил, как мать и жёны друзей — строителей сновали между костром, на котором готовили обед, и наспех сколоченным огромным столом, также терпко пахнущим смолой и летом.

Родителей давно нет, сестра уехала. Дом стоит уже несколько лет опустевший, затихший, беспризорный. Надо продавать, а то ведь развалится от времени без надзора и ухода или сгорит по неведомым причинам, как часто это случается здесь. Продажа дома много денег не принесёт и от всех долгов не избавит, но выручит хотя бы на первое время.

Для начала решил осмотреть комнаты, разобрать оставшиеся от родителей вещи и документы с тайной надеждой обнаружить хоть что-нибудь, дающее возможность спасти родную обитель от продажи, а его от окончательного разорения. В доме всё осталось нетронуто, как при отце, редко бывавшем здесь после смерти матери. На столе в гостиной лежали газеты, недочитанные им перед отъездом на операцию. На них очки и пачка «Беломора». Бросив на диван рюкзак с документами, ноутбуком и пакетом с завтраком от тёти Клавы, Алексей оглянулся. Скрипнула дверь, и ему вдруг показалось, что из кухни вот-вот выйдет отец и как обычно спросит про погоду на улице, про дела, про жену и дочь.

Тихо. Нет никого. Только пыль и паутина — на полу, на старых газетах, на потускневших стёклах окон.

Осмотрелся, прикинул, что можно выбросить, а что оставить будущим хозяевам. Немецкая стенка, румынский кухонный гарнитур. Всё доставали с рук (так это тогда называлось) в трудные, но прекрасные в своей беззаботности восьмидесятые годы двадцатого века. Купить в магазинах такое богатство было практически невозможно. И выкидывать жалко даже сейчас: мебель старая, но крепкая, из массива сделана, а не из ДСП, как собирают теперь. Пусть новые хозяева решают, как поступить с этим антиквариатом.

Включил холодильник. Тот весело загудел в глухой тишине опустевшего жилища.

«Вот же делали! Работает! А сколько ему лет? Двадцать пять, тридцать?»

В одном из шкафов обнаружил старые документы: пожелтевшие квитанции, домовые книги, потрёпанные фотографии знакомых и неизвестных ему людей, обесцененные сберкнижки, комсомольские и профсоюзные билеты бывших обитателей дома. Все нужные и ценные документы Алексей вывез отсюда ещё несколько лет назад к себе домой. А эти сложил сейчас в найденный мешок, чтобы позднее сжечь.

Осторожно встав на шатающийся табурет, заглянул на антресоли под потолком в прихожей. Выгреб оттуда никому уже не нужные вещи. Туда же, в костёр. Поднял упавшую бумажную папку с завязками, открыл: письма и открытки от незнакомых людей. Что это? От кого? Дежурные поздравления с праздниками, присланные в девяностых годах. Несколько из них подписаны Ивановой Ольгой из Оренбурга и Вознесенской Еленой из Казани. Начал просматривать и вспомнил этих женщин и давнюю поездку с матерью к родственникам в незнакомый город на реке Урал, где узнал начало давней, странной, загадочной истории, в заключительных этапах которой и ему через много лет предстояло участвовать.

ГЛАВА 2

 1989 ГОД. ОРЕНБУРГ

В тот далёкий год в Оренбурге собрались потомки семей Ильиных и Дубининых, связанных родственными узами ещё с восемнадцатого века. Революция и две войны разбросали их по огромной стране, и они давно уже не общались, хотя слышали и знали друг о друге. Организовал встречу старший из Дубининых — Александр Александрович, решивший собрать потерявших связи родственников, чтобы наконец-то попытаться разгадать тайну событий, произошедших много лет назад с их тогда ещё дружными и сплочёнными семьями.

Встреча проходила в квартире правнучки солепромышленника Ильина, Ольги Ивановой, семья которой вернулась в Оренбург после долгих скитаний по стране. Кроме Дубинина для знакомства с нашедшейся через сто лет роднёй приехали вместе с детьми Валентина Ильина из Свердловска и Елена Вознесенская из Казани.

После радушных приветствий и долгих разговоров о судьбах ушедших предков, родственницы легко смогли найти общий язык, быстро сблизились и, обнаружив много общих интересов, с нетерпением говорили уже о следующих встречах. Дубинину стоило большого труда всех успокоить и настроить на важный разговор, ради которого они собрались здесь.

Для начала он обратился с пожеланием, чтобы приехавшие дети присутствовали при разговоре взрослых. Возможно, им предстоит в будущем продолжать поиски и вести расследование запутанной таинственной истории, случившейся вскоре после революции.

— Как вам, вероятно, известно, наши прадеды, промышленники Ильины и Дубинины, были представителями богатейших семей Российской империи. Во многих городах Поволжья и Прикаспия находились их предприятия, промыслы, магазины, склады. Долго рассказывать не буду, об истории своего рода вы сами знаете не меньше меня. А вот о том, что случилось после революции, поговорим более обстоятельно.

Двенадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года было опубликовано постановление «Об утверждении секции благородных металлов В.С.Н.Х. и об установлении казенной монополии торговли золотом и платиной». С пятнадцатого января в течение месяца граждане советской России были обязаны продать Государственному банку все имеющиеся у них золотые изделия весом более 16 золотников. Не сданные в этот срок предметы подлежали конфискации. И тогда же большевики решили переправить часть золотого запаса, хранившегося в Москве, в Казанское отделение Народного банка РСФСР. А в середине апреля вышло распоряжение о вывозе золота, серебра и денежной массы из других городов и сосредоточении их в кладовых этого банка. Таким образом, золото и драгоценности семей Ильиных и Дубининых, хранившиеся в банках, были конфискованы и вывезены в Казань.

Казалось бы, всё кончено. Семьи разорены, больше и рассказывать не о чем. Но в августе тысяча девятьсот восемнадцатого года отряды КОМУЧ (Комитета членов Всероссийского Учредительного собрания) и подразделения взбунтовавшегося Чехословацкого корпуса захватили Казань и хранившуюся там часть золотого запаса России. Всем известно, как после этого золото было вывезено в Самару, а потом в Омск в распоряжение правительства адмирала Колчака.

Но сейчас не об этом. Для нас интереснее другие события тех дней. Один из прадедов семей, присутствующих здесь, а именно Леонард Иванович Ильин, незадолго до упомянутых событий вернулся из сибирской ссылки. А уже в конце августа он при содействии руководства КОМУЧ вывез из казанского банка конфискованные ценности Ильиных и Дубининых и золото, полученное комитетом для финансирования его деятельности. Ни количества, ни списка сокровищ никто не знает, но, по словам моего отца, только золота в монетах Леонарду было передано несколько десятков или даже сотен пудов. Красные подступали к Казани, и незадолго до захвата города он эвакуировал свой груз по Волге в Самару. Оттуда, погрузив его на повозки, в сопровождении конвоя отправился в Оренбург, где семьи Дубининых и Ильиных ожидали обоз. Предполагалось, что затем ценности вывезут дальше — в Крым, на Кавказ или Кубань, а возможно, и в Персию.

Что случилось потом, куда делись сокровища, никто сейчас не знает. Быть может, груз был спрятан где-то по пути следования. Но не исключено, что его всё-таки удалось переправить дальше на юг, где ещё не было Советов. Нет никаких документальных подтверждений какой-либо версии исчезновения золота. Точно известно только одно: Леонард Ильин действительно перевозил его и после этого не пропал вместе с обозом, а остался жив. Доказательство этого факта — его правнук, приехавший со своей матушкой из Свердловска, — Дубинин показал на Валентину и Алексея Ильиных. — Думаю, об этой истории тоже все слышали. И приехавшие на эту встречу, — Александр Александрович окинул взглядом сидящих перед ним родственников, — и те, которых здесь нет.

Для чего я предложил наконец-то собраться и объединиться нам? Считаю, что всё-таки настало время попытаться хоть что-то понять и прояснить в загадочной веренице событий тех лет. Где могут находиться таинственно исчезнувшие сокровища? Вы представляете, что такое несколько тонн золота? И ведь не исключено, что оно до сих пор лежит где-то под ногами. Где …? Под Самарой, Оренбургом, Уральском …? Давайте вместе подумаем, проанализируем, поищем какие-то ранее не замеченные свидетельства. Есть надежда, что в ваших семьях остались записи или дневники участников той эпопеи. Может быть, вы слышали от кого-то из родственников воспоминания, рассказы, версии, предположения?

Поднялась Елена Вознесенская, правнучка рыбопромышленника Николая Дубинина, приехавшая из Казани с сыном Максимом:

— Я историк по образованию и о событиях прошлого знаю не только из рассказов бабушек. Известно, что кроме золота в Казанском народном банке хранились серебро, платина и даже, видимо, ценности царской семьи. Есть много легенд и мифов о вывозе сокровищ из Казани в тысяча девятьсот восемнадцатого году. Бытуют версии и о том, что не все они были отправлены на восток к Колчаку: во время хаоса и неразберихи часть из них вывезли куда-то на юг. Про обоз Леонарда Ильина я тоже слышала рассказы родителей, но ничего конкретного в них не было. Что именно перевозилось, сколько, как и куда — не известно. Достоверно никто ничего не знал. Были ценности, но пропали. Вот и всё. А почему вы уверены, что они где-то укрыты? Шла война. Гражданская, братоубийственная. Белые, красные и многочисленные банды дрались между собой по всей территории Поволжья. Вполне возможно, что обоз захватили, конвоиров перебили, а Ильин каким-то образом остался жив после этого.

Дубинин вскочил и торжествующе воскликнул:

— Да, и такое могло быть. Но у нас есть доказательства того, что груз был доставлен по назначению и потом где-то спрятан! Причём они есть у каждого из нас!

Заскучавшие родственники оживились, зашумели, загремели стульями.

— Что вы имеете в виду? Какие доказательства?

— Ваши прадеды, — продолжил Александр Александрович, — Дубинин Николай Петрович и Ильин Николай Сергеевич в тысяча девятьсот двадцатом году передали своим детям именные медальоны с некими зашифрованными символами. Я надеюсь, что они до сих пор хранятся в ваших семьях. Есть такой и у меня. Отец передал. В них, очевидно, и кроется разгадка тайны исчезнувших сокровищ. Чтобы разобраться в головоломке, оставленной нам, и определить, где они находятся, нужно собрать все медальоны, и постараться понять закодированные в них послания. Как мне говорили, шифр на каждом фамильном медальоне в то время мог разгадать даже ребёнок из семьи, которой он предназначен. Но посторонним людям, даже родственникам из других семей, понять зашифрованные символы трудно или даже невозможно.

Кроме того, знаю от отца, что Леонард вёл записи или дневники со времени сибирской ссылки, которую он отбывал вместе с Бакуном Александром Николаевичем, дедом Ольги Михайловны, — Дубинин кивнул в сторону хозяйки квартиры. — Эти записные книжки и тетради видел мой дед. Впрочем, Леонард и не скрывал этого. — Александр Александрович вопросительно посмотрел на Валентину Ильину.

Она пожала плечами:

— Да, муж рассказывал об этих бумагах. Его отец Анатолий Леонардович Ильин, единственный из всех родственников, как я поняла из разговоров здесь, пытался разобраться в этой таинственной истории. Леонард пропал без вести на фронте в тысяча девятьсот сорок втором году. Вещи, оставшиеся от него — медальон, какие-то тетради и блокноты, Мария Николаевна Ильина, в девичестве Дубинина, передала сыну Анатолию в тысяча девятьсот сорок восьмом году. Тот, разобрав вещи и прочитав записи, загорелся идеей поисков, хотя тогда это было небезопасно. В начале пятидесятых годов он время от времени куда-то уезжал на одну — две недели. Может, и у ваших родителей даже побывал. Вот и в пятьдесят втором, через два года после рождения сына, в очередной раз куда-то отправился. Сказал, что едет на юг по делам и вернётся через несколько дней. После этого его никто больше не видел. Что было дальше, я знаю только по кухонным пересудам. Анатолия объявили в розыск, а через какое-то время признали безвестно отсутствующим или пропавшим. Вещи, записи и медальон Леонарда Ильина после этого исчезли. Возможно, его сын забрал их с собой, уезжая на поиски. Вот такая фатальная судьба у двух близких людей: оба пропали без вести. Один на войне, а другой ровно через десять лет в мирное время.

— Да, ещё одна мистическая страница в этой удивительной истории, — Дубинин встал. — Но это не должно останавливать нас. Наоборот, мы просто обязаны продолжить дело, начатое сыном Леонарда, и всё-таки разгадать тайну исчезновения золотого обоза, сопровождаемого многочисленным вооружённым отрядом. Какие-то следы после того похода должны были сохраниться. Не может быть, чтобы в ваших семьях не осталось никаких записей, дневников или других свидетельств, связанных с этим опасным переходом по территории, охваченной гражданской войной. Поговорите с родственниками, поищите дома. И было бы неплохо нам снова встретиться. Уже с медальонами и желательно с какими-то документальными подтверждениями от ваших предков. Если не мы, то наши дети должны, наконец, разгадать оставленные нам загадки, а возможно и сокровища найти.

Потом долго ещё вспоминали, говорили, спорили: о давних событиях, семейных преданиях и именных медальонах. Из разговоров с родственницами Дубинин понял, что об исчезнувших ценностях они знали только общие детали:

а) Были драгоценности и золото, потом пропали. Где, как и сколько — не известно. Скорее всего, родители не раскрыли детям подробности из страха перед возможными репрессиями. А когда тревожные времена прошли, их уже не было в живых.

б) Во всех семьях когда-то были медальоны с непонятными знаками и символами, но где они сейчас, никто не рассказал. Многие догадывались, что семейные реликвии как-то связаны с исчезнувшими ценностями, но не знали каким образом.

Александр Александрович решил, что для возобновления поисков надо ехать в Свердловск и вместе с семьёй Ильиных попытаться отыскать записи Леонарда. Но Валентина Леонидовна отказалась от дальнейших контактов и разговоров на эту тему.

Договорились ли тогда о чём-то родственники, Алексей не знал. Помнил только, что к концу встречи они уже горячились, препирались, ссорились вполголоса, разъехались и никогда после этого больше не встречались. Он иногда вспоминал ту поездку — жаркое лето, арбузы, катание на лодках по реке Урал. Мать с неохотой говорила с ним на темы семейных преданий и легенд. А на расспросы о сокровищах и дедушке, пропавшем при их поисках, отвечала, что расскажет как-нибудь позднее. Много лет спустя, когда он поступил в университет и раз в полгода приезжал на каникулы, она иногда откликалась на расспросы и рассказывала известные ей эпизоды из жизни семей его предков — солепромышленников Ильиных и рыбопромышленников Дубининых.

КОНЕЦ XIX — НАЧАЛО XX ВЕКА

С восемнадцатого века в Оренбурге жили две купеческие семьи с общими корнями — Ильины и Дубинины. Торговали мануфактурой, галантереей, продуктами. Держали магазины, лавки, склады не только в Оренбурге, но и в других городах Поволжья.

Особое внимание обращено на эти две семьи, потому что именно их потомки будут вовлечены самым непосредственным образом в необыкновенные события загадочной истории, случившейся в годы распада великой Российской империи.

ИЛЬИНЫ

К середине девятнадцатого века Ильины занялись продажей и перевозкой соли, а со временем и разработкой соляных промыслов. Сначала глава семьи Алексей Васильевич, а за ним и остальные родственники перебрались в небольшой безуездный городок Илецк Оренбургской губернии, где соль добывалась открытым, а потом и шахтным способом. Его сыновья Сергей и Леонид помогали отцу уже с малолетства: вместе с ним работали на соляных складах в Илецке, Оренбурге, Самаре, встречались с перекупщиками и перевозчиками, участвовали в сделках по заключению договоров. Новое дело приносило солидную прибыль, и к концу века Ильины стали одними из самых известных солепромышленников России. И знали их не только в Поволжье. Илецкую соль, о которой дал свой отзыв ещё М.В. Ломоносов: «… сию соль в твердости, силе и споризне предпочесть прочим солям», они поставляли по всей стране и за её пределы. С соляных складов Самары перевозили баржами по Волге, пароходами через Каспий в Баку и персидский порт Энзели.

Зачинатель династии, обучавшийся дома, умевший весьма сносно читать, писать и считать, уважал людей «ученых», как он говорил, и поэтому всячески стремился дать своим потомкам лучшее на то время образование. Всем дал, всех выучил и гордился этим не меньше, чем достижениями в делах своих. Радовался успехам детей и многих внуков, кого успел увидеть и понянчить. Все выросли, выучились, вышли в люди. Были среди них доктора, учителя, военные. Многие разъехались по стране. Поблизости от родового гнезда остались те, кто продолжили семейное дело — сыновья Сергей и Леонид, и внуки — двоюродные братья Николай Сергеевич и Иван Леонидович Ильины.

К началу двадцатого века делами, связанными с соляным промыслом, занимался, в основном, Николай Сергеевич. Он был и постарше брата, и поухватистее его. Да и внешне был копией своего деда. Иван же в последние годы мало участвовал в работе семейного предприятия. Во время учебы в Московском университете, куда его отправили учиться по настоянию отца, он вместе со многими нужными науками приобрёл страсть к игре в бильярд. И не просто приобрёл, а стал одним из лучших игроков в Москве, а потом и в Поволжье, куда вернулся продолжать семейное дело. Был бы жив дед его, поостерегся бы Иванко, как звал младшего внука старший Ильин, в игры играть. Да к тому времени отошел в мир иной Алексей Васильевич. А Иван играл много, весело, азартно; часто выигрывал, но и проигрывал, случалось, немало.

ДУБИНИНЫ

В тысяча восемьсот пятьдесят восьмом году по призыву правительства Дубинины отправились осваивать пустующие территории юга России — прикаспийские земли. Государство предложило желающим переехать туда льготы и привилегии — освобождение от податей и воинской повинности, бесплатную добычу тюленей и рыбы в море, соли в соляных озерах по сто пятьдесят пудов на семью. Дубинины перебрались в Закаспийск — недавно образовавшееся поселение на восточном берегу Каспийского моря. Занимались торговлей и перевозками. Закупили лодки, баркасы, снасти и организовали рыболовецкие артели.

Со временем семейство рыбопромышленника, миллионера Николая Петровича Дубинина стало хорошо известно на Каспии и в Поволжье. Дубинин — удачливый предприниматель. Его продукция успешно конкурировала на рыбных рынках страны. Пароходы и баржи перевозили его грузы и разгружались на пристанях, принадлежавших ему же. Для хранения рыбной продукциисооружены амбары, погреба, ледники. В Закаспийске у семьи Дубинина большая усадьба — дом с садом и хозяйственными постройками. В тысяча восемьсот восемьдесят пятом году с помощью Дубининых в городе возвели и освятили церковь во имя Николая Чудотворца. Для наёмных работников открыли баню, торговые лавки, столовую, где бесплатно кормили не только работников, но и их детей. В лавках отпускали товары под запись в счет будущих заработков. Бывало, что и долги списывали в трудные времена. Кроме того, были построены дома, магазины и склады в Астрахани, Гурьеве, Самаре и Оренбурге.

В тысяча восемьсот восемьдесят шестом году Николай Петрович женился. Через год родился сын, которого назвали в память деда, усопшего незадолго до его рождения. Над могилой отца Николай Петрович возвел памятник-часовню.

2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА 

«Интересно, а что же было дальше? Чем закончились поиски Александра Александровича? — задумался Алексей, забывший в трудные для него годы о загадочной истории. — Дубинин тогда явно не собирался останавливаться в своём расследовании. Как бы узнать, нашёл ли он что-нибудь. Если не само золото, то хотя бы объяснение, куда его вывезли».

Ильин помнил, что после поездки в Оренбург мать с кем-то переписывалась. Теперь, увидев папку с письмами и открытками, понял, что она отвечала на поздравления родственников. Но от старшего Дубинина писем в папке не было.

Надо осмотреть сарай, в который он когда-то перенёс ненужные вещи и старую мебель. Потянувшись за ключом, Алексей вытащил из кармана мятый конверт, выпавший из почтового ящика: «Казань, Вознесенский Максим Дмитриевич».

«Казань? Там жили родственники, приезжавшие на встречу в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году. Максим Дмитриевич? Кто это? Неужели тот Максимка, с которым они катались на лодке по Уралу тем жарким летом в Оренбурге? Сколько лет им тогда было? Десять? Одиннадцать? — Вскрыл конверт. — Точно, он!»

«Алексей, привет!

Я Максим Вознесенский, твой дальний родственник. Если точнее, твой прадед Ильин Леонард Иванович и моя прабабка Ильина Елена Николаевна были троюродными братом и сестрой. Помнишь, как лет тридцать назад, а то и больше, мы с нашими родителями встречались в Оренбурге? Они собирались по поводу некой таинственной истории исчезновения семейных ценностей после революции. Коротко напомню на всякий случай.

В августе тысяча девятьсот восемнадцатого года золотой запас Российской Империи вывезли из Казанского банка сначала в Самару, а потом в Омск к Колчаку. И в это же время твой прадед Леонард Ильин вывез из этого банка золото наших семей на юг России. Куда точно, никто не знал.

Эта история недавно получила продолжение. Ко мне приезжал сын того самого Дубинина А.А., который собирал наших родителей. Получается, что этот гость в какой-то степени дядя и тебе и мне. Он рассказал, что продолжает дело отца, так же занимается поисками пропавшего золота и хочет найти дневники твоего прадеда, якобы оставшиеся в вашей семье. Перед тем, как приехать ко мне, он заезжал в Екатеринбург, чтобы встретиться с твоей матушкой Валентиной Леонидовной, но никого в вашем доме не застал. Соседи рассказали ему о смерти твоих родителей и жены, а про тебя ничего сообщить не смогли: не знали, где живёшь.

Прими наши соболезнования. Прости, но мы ничего не знали о случившемся.

Думаю, что этот родственник снова приедет к кому-то из нас. Очень уж он заинтересован в получении этих документов или хотя бы части из них. Настоятельно просил меня узнать, где ты находишься и есть ли у тебя бумаги Леонарда. Пишу уже не первый раз и не получаю ответа, наверное, живёшь по другому адресу. Хочу поговорить и переслать некоторую интересную для тебя информацию. Срочно позвони по указанному номеру или вышли свои координаты!

М. Вознесенский».

Алексей тут же отправил ответ по указанному адресу и принялся ещё раз осматривать закоулки дома: неужели не заметил какие-то незнакомые документы.

Он вспоминал последние годы жизни матери. Как приезжал из Москвы на каникулы и она, вернувшись с работы, подсаживалась к нему, угощала чем-нибудь вкусным и расспрашивала об учёбе, друзьях, подругах. При этом, как бы, между прочим, осторожно выпытывала о том, чем они занимаются кроме занятий на досуге по вечерам и в выходные дни.

— Играете? … А во что? … Шахматы, карты? А в бильярд не играете?

Узнав, что сын с друзьями в бильярд не играют, Валентина Леонидовна успокаивалась до его следующего приезда.

В последние годы она, будто предчувствуя скорую кончину, всё чаще и подробнее рассказывала о жизни семей Ильиных и Дубининых в далёкие годы начала двадцатого века. Из этих рассказов Алексей понял причину её вопросов и опасений.

 ГЛАВА 3

НАЧАЛО XX ВЕКА. ИЛЬИНЫ

В тысяча девятисотом году у дальних родственников, но близких друзей и компаньонов Николая Петровича Дубинина и Николая Сергеевича Ильина родились дочери — Мария и Ольга. И в этом же году случилась беда. Неподалёку от Закаспийска, вблизи Лебяжьего острова, во время шторма было выброшено на камни и затонуло торговое судно Ильина. Часть экипажа удалось спасти, несколько человек погибли. Николай Сергеевич выделил деньги для установки на острове памятника погибшим морякам. Спасшихся отхаживали в больнице, построенной Дубининым на окраинеЗакаспийска.

В тысяча девятьсот пятом году после окончания оренбургской гимназии Леонард Ильин поступил в Императорское Московское техническое училище. В отличие от отца, к азартным играм он не был склонен, но вот революционное неистовство столицы захватило его. После январских событий новый учебный год начался с бурных собраний, сходок, создания различных комитетов. Проводились сборы средств для помощи политзаключенным. Образовывались органы самоуправления, куда выбирались как беспартийные студенты, так и представители различных политических партий: социал-демократы, эсеры, кадеты, анархисты.

Леонард сошёлся с такими же неугомонными и безрассудными сверстниками из ячейки социал-революционеров. Начав с борьбы за принципы студенческого самоуправления, молодые эсеры, выражая солидарность с рабочими столицы, перешли к призывам о прекращении учебных занятий и участии в стачках и забастовках. В тысяча девятьсот шестом году Ильин вступил в Союз социалистов-революционеров-максималистов, выделившийся из партии эсеров и занимавший промежуточную позицию между ними и анархистами. Максималисты ожесточённо противились развитию капитализма в России и боролись за преобразование страны на социалистических началах. В своем стремлении к реформам они избрали путьэкспроприаций и террора, надеясь дезорганизовать власть и призвать народные массы к восстанию.

Борьба с режимом, забастовки, митинги, подпольная деятельность. Во всех акциях принимал участие и Леонард, ставший к тому времени одним из активных приверженцев силовых методов давления на власть. В составе одного из летучих отрядов он принимал участие в боевых столкновениях и нападениях на представителей власти. В марте тысяча девятьсот шестого года участвовал в ограблении Московского общества взаимного кредита. А в октябре того же года — в нападении на карету казначея Петербургской портовой таможни. Был арестован охранным отделением, но в скором времени выпущен из-за отсутствия прямых улик.

Отец, узнав об участии Леонарда в нападении на купеческое общество, основанное при участии его семьи и семей других известных предпринимателей, в негодовании лишил сына поддержки проживания и обучения в Москве. Учиться стало заметно труднее, к тому же отвлекали партийные дела. Бывало, что Леонард пропускал по два-три семестра, да и оплату за обучение вносил нерегулярно. В ту пору к «вечным студентам» университетское руководствоотносилось снисходительно: их не отчисляли, и некоторые, как он, учились по семь-восемь лет, а то и больше.

Тысяча девятьсот одиннадцатый год стал поворотным и несчастливым для Ильина. Сначала случилась беда с его отцом, известным игроком и кутилой. Иван Леонидович, которому на то время шёл сорок пятый год, считался лучшим игроком Поволжья, да и по всей России мало было равных ему бильярдистов. И вот он проиграл огромную сумму, а заодно и особняк в Оренбурге, построенный ещё его отцом, дедом Леонарда. Проиграл и после этого исчез. Ходили слухи, что, скорее всего, в живых его уже нет. То ли сам после игры свёл счёты с жизнью, то ли помогли ему. Говорили, что проигрыш его произошёл при странных обстоятельствах. Играли в известном в городе салоне. Свидетелей было мало, а те, кто присутствовал, особенно не разбирались в тонкостях и правилах игры. Так что они не могли сказать ничего определённого о профессионализме соперников Ивана Леонидовича. Но им показалось, что он был или не здоров, или под воздействием каких-то препаратов: не пьян, но не в себе. Были и такие слухи, что к проигрышу и исчезновению причастен Николай Сергеевич Ильин, которому надоели праздность, игры, расточительность двоюродного брата.

Поиски были организованы с опозданием и не увенчались успехом, потому что родственники пропавшего не сразу сообщили о случившемся. В их среде азартные игры и разгульный образ жизни осуждались. Считалось, что игрок на деньги не может быть серьёзным предпринимателем. Пагубные пристрастия несовместимы с холодной рассудительностью и расчётливостью, которые необходимы промышленникам и купцам. А Иван Леонидович не обладал такими качествами и постоянно попадал в неприятные и даже скандальные ситуации. Близкие привыкли к этому, не обращали внимания на его выходки и особо не торопились спешить ему на помощь.

В том же тысяча девятьсот одиннадцатом году партия революционеров — максималистов прекратила своё существование. Леонард и его единомышленники по партии продолжили борьбу с режимом проведением единовременных акций — экспроприаций банков и коммерческих предприятий. Но, в основном, перешли к методам идеологической борьбы: вовлекали в свои ряды единомышленников, выпускали партийную литературу и листовки, готовили и проводили митинги и забастовки.

За восемь лет участия в революционных битвах из романтического восторженного юноши Леонард превратился в непримиримого борца с монархией — скрытного, жёсткого, решительного, бескомпромиссного.

Ильин был арестован осенью тысяча девятьсот четырнадцатого года. На открытом судебном процессе по делам об ограблениях банков, государственных и частных фондов защищал позицию партии. Как и другие его сподвижники был осуждён и сослан в Сибирь. Там, в селе Манзурка Иркутской губернии, он познакомился с политссыльными Вячеславом Михайловичем Молотовым, Мартином Ивановичем Лацисом, Верой Петровной Брауде. Подружился с анархистом Александром Бакуном, с которым они в тысяча девятьсот шестом году принимали участие в подготовке акции по нападению на инкассаторскую карету Петербургской портовой таможни, названной позднее в газетах «Ограблением века».

После бурных событий тысяча девятьсот пятого года революционная энергия в стране угасала, и только эсеры — максималисты и анархисты различных течений не прекращали борьбы. Бакун был известен как бесстрашный активист боевых дружин анархистов. По окончании гимназии он поступил в Санкт-Петербургский Горный институт, но в тысяча девятьсот седьмом году бросил учебу и полностью отдался работе сначала в подпольном революционном кружке, потом в Московской группе анархистов — коммунистов. Приверженец жёсткого безмотивного антибуржуазного террора и экспроприаций, он был известен в Санкт-Петербурге и Москве под партийным прозвищем Бакунин. Поджарый, среднего роста, темноволосый крепыш с холёными чёрными усами и выправкой спортсмена притягивал женщин и отталкивал мужчин. Незнакомых людей смущал и тревожил его настороженный, недобрый, звероватый взгляд исподлобья — взгляд хищника, всегда готового к внезапному нападению. На выбор псевдонима повлияли и характер, и фамилия, и почитание одного из основоположников анархизма и народничества — Михаила Александровича Бакунина.

В иркутской ссылке Бакун и Ильин вместе охотились, рыбачили, работали в сельской школе.

1916 ГОД. ИРКУТСКАЯ ГУБЕРНИЯ

После тысяча девятьсот пятого года количество политссыльных в России значительно увеличилось. Сибирь стала местом высылки на поселение приверженцев разных идейных направлений, «вредных и революционных» для правящего режима — большевиков, меньшевиков, эсеров, анархистов. Но основную массу ссыльных составляли всё-таки уголовники: от фальшивомонетчиков и конокрадов до воров, разбойников и убийц. Возможно, поэтому местные жители с недоверием встречали всех этапников, сторонились их и не проявляли никакого сочувствия. Говорили: «Поселенец, что младенец, на что взглянет, то и стянет».

Поначалу политссыльные, особенно из больших городов, были угнетены тяжёлыми условиями новой жизни и беспомощны. В суровом климате недружелюбного захолустья они оказались отрезанными от мира обыденного благополучия. Но со временем привыкали, окружали себя необходимыми вещами, вели спокойную размеренную жизнь, стараясь организовать её по образу той, которой жили до ссылки. Постоянно нуждаясь, брались за любую работу. В «Положении о полицейском надзоре» был установлен порядок надсмотра в местах пребывания политических ссыльных. Давая относительную свободу, им запрещалось отлучаться, поступать на государственную службу, заниматься адвокатской и педагогической деятельностью. Некоторые возможности зависели от дозволения местного начальства. Учителя, студенты, гимназисты иногда получали разрешение на обучение детей грамоте. Врачей в тех краях всегда не хватало, и они занимались лечебной практикой. Кроме того, ссыльные могли устраиваться на временные работы. Кто-то занимался охотой, рыбалкой, кто-то работал на пристанях, лесозаготовках. Местные власти были обязаны помогать ссыльным, что они и делали: выделяли небольшие деньги и продукты питания, выдавали единовременные пособия на летнюю и зимнюю одежду.

Тяжёлые условия, необходимость преодоления житейских проблем не разделяли, а помогали сплочению ссыльных разных национальностей, социального происхождения, политических взглядов. Постепенно складывался неписаный свод правил существования в нелёгких и непривычных для них условиях. Политзаключённые объединялись в ячейки и коммуны, организовывали быт на условиях равенства всех членов коллектива, создавали кассы взаимопомощи, столовые, библиотеки. Помогали вновь прибывающим ссыльным с обустройством на новом месте, и те постепенно свыкались и растворялись в окружающем обществе. Но не все уживались и смирялись. Одни ожесточались и, возвращаясь впоследствии на родину, несли с собой гнев, злобу, ненависть. Другие пытались бежать, но без организованной помощи сделать это было почти невозможно. Иные просто спивались. Только долгая, трудная работа над собой в коллективе помогала в ссылке оставаться человеком.

Уголовники устраивались в этих условиях по-другому. Сбиваясь в группы и артели, они делились строго по специализациям — криминальным «профессиям» и имели разные права внутри своих общин. В каждой такой группе выбирался староста, державший артельные деньги — «общак». Он же нёс ответственность перед местными властями за все проступки уголовников, которые постоянно досаждали местным жителям.

У политических с уголовниками отношения складывались сложно. Вначале пробовали наладить мирное сосуществование, предлагали помощь по разным вопросам: образованию, просвещению, медицине, бытовым проблемам. Но все миротворческие усилия заканчивались ссорами, жестокими столкновениями, кровопролитными драками. Были даже случаи убийств политссыльных.

Многие из политических до ссылки прошли суровую школу столкновений и боёв с царской охранкой, полицией и жандармерией. Эсеры-максималисты и анархисты считали индивидуальный террор и экспроприацию одними из решающих средств для уничтожения капитализма. Их напору, дерзости и силе уступал даже отлаженный столетиями репрессивный механизм царского режима. Большевики были менее привержены тактике революционного террора. Они относились к нему, как к защите и способу подготовки будущих кадров новой рабоче-крестьянской армии.

Суровая школа отношений после нескольких случаев столкновений, драк и нераскрытых убийств, подтолкнула политссыльных к объединению. Чтобы противостоять уголовникам и подчеркнуть свою независимость, они дистанцировались от общения и впоследствии стали представлять собой внушительную и опасную силу. Боевая выучка и опыт в проведении силовых акций, приобретённые эсерами и анархистами в ходе революционных столкновений, сдерживали уголовников. Они достаточно быстро поняли, что рядом с политическими нужно или мирно жить, или хотя бы соблюдать нейтралитет.

Анархист Александр Николаевич Бакун после очередной стычки с уголовниками, когда его товарищи чудом остались живы, решил вести занятия по боевой подготовке среди политических ссыльных. Во время учёбы в Санкт-Петербурге он вступил в летучий боевой отряд анархистов-коммунистов, девизом которых был лозунг их идола Михаила Александровича Бакунина: «…не может быть революции без широкого и страстного разрушения… спасительного и плодотворного, потому что именно из него… зарождаются и возникают новые миры». Подготовкой этого отряда занимались опытные инструкторы. Они обучали начинающих бойцов приемам рукопашной борьбы, схваткам с использованием винтовок, револьверов, ножей, лопат. Воспитывали в учениках смелость и дерзость, тренировали их на выносливость. Ведение боя летучего отряда было основано на неожиданной и быстрой атаке короткими ударами рук, ног и любым оружием в наиболее уязвимые части тела.

— Бить надо первым и внезапно, сильно и быстро, не дожидаясь этого от противника, — учил Бакунин свою группу, в которую входили и женщины. — Если не ты, то он ударит первым, и тогда плохи твои дела. Отвлеки противника словом, уклоном, резким движением и ударь его в пах, горло, колено или солнечное сплетение.

Вера Брауде, посещавшая занятия по боевой подготовке, несмотря на своё «интересное положение», поморщилась, услышав об ударах по глазам исподтишка. Что ей не понравилось в словах анархиста, непонятно. Она и её единомышленники — большевики, эсеры, анархисты шли путём революционного насилия, террора и разрушения, считая, что таким образом они противостоят произволу существующей власти.Главное в том, что насилие приведёт к революции, а значит — к построению нового общества, в котором не будет насилия!

1916 ГОД. ВЕРА БРАУДЕ. «ДИКАЯ КОМАНДА»

Вера Петровна Брауде, в девичестве Булич, родилась в тысяча восемьсот девяностом году. Дочь действительного статского советника, дворянка. До восьмилетнего возраста жила в семейном имении в деревне. После переезда семьи в Казань, поступила в женскую гимназию, из которой была исключена в третьем классе за строптивый характер и систематическое нарушение дисциплины. В институте благородных девиц, куда её определили родители для образования и воспитания, тоже надолго не задержалась — после отказа изучать Закон Божий и ходить в церковь была изгнана с мотивировкой «за антирелигиозные настроения».

В Казанской частной гимназии, куда Вера поступила для продолжения образования, она увлеклась идеологией марксизма, занималась организационной и пропагандистской работой в нелегальном большевистском кружке. В пятнадцатилетнем возрасте была первый раз арестована за антиправительственные призывы и участие в демонстрациях. После очередного ареста за изготовление, хранение и распространение нелегальной литературы была отправлена под опеку дяди, служившего земским начальником. Из-под надзора сбежала, но перед этим вместе с друзьями из местной организации РСДРП сожгла имение любимого дядюшки.

Работая в большевистских организациях с тысяча девятьсот пятого года, неоднократно подвергалась задержаниям, арестам, высылкам, репрессиям. После замужества, уже под фамилией Брауде, Вера продолжила революционную деятельность в Казани, Петербурге и Швейцарии, куда эмигрировала, сбежав из очередной ссылки. Там познакомилась с Лениным. Потом переехала в Париж, а в тысяча девятьсот четырнадцатом году вернулась в Россию. Вскоре снова была арестована, теперь уже за антивоенную пропаганду, и в тысяча девятьсот шестнадцатом году выслана в село Манзурка Иркутской губернии.

— Именно так, Вера Петровна, — горячился Бакунин. — Удары исподтишка в наиболее уязвимые места приносят победу в уличных схватках. Честная драка не всегда эффективна, а чаще до неё и не доходит. Вспомните, как убили нашего товарища на лесосплаве. Прохаживался и оживлённо беседовал с кем-то на берегу после работы (так до сих пор и не установили, с кем). Тот его по-дружески за плечо приобнимал. А через полчаса нашли с заточкой под рёбрами в кустах. И глаза песком запорошены.

Леонард усмехнулся: — А я-то думал, зачем у тебя табак с солью в кармане. Теперь понятно.

— Верно, Леон. Песок не всегда найдётся. А табак под рукой. Да и любой порошок подойдёт. Возьмите горсть песка, табака, соли или грязи и бросьте в лицо противнику. А следом — мгновенный удар в глаза, горло, пах, колено. Понятно это? А то ведь перережут здесь, как баранов, а нас там, на большой земле, родные ждут и товарищи наши боевые. Камень, кирпич, палка — это тоже оружие. А потом добивать по голове, да так, чтобы в кровь. … Да, да, уважаемая Вера Петровна, в кровь. Или мы их, или они нас.

Рассказывал Бакунин на этих импровизированных курсах о возможных вариантах нападения и защиты. Показывал и отрабатывал с каждым из товарищей применение различных видов ударов, как без оружия, так и с помощью любых попавшихся под руку предметов.

Уголовники знали об этих тренировках, насмехались над группой Бакуна, зубоскалили, называя её «дикой командой товарища Бакунина». Но вскоре всем пришлось убедиться в необходимости и справедливости его наставлений.

Спокойная жизнь сибирского захолустья была взбудоражена происшествием, вполне предсказуемым и даже, в какой-то мере, закономерным, но как всегда неожиданным. В один из дней ссыльные закончили работу и собрались возле конторы для получения ежемесячного пособия и продуктов. Когда полицейские, представитель местной власти и сотрудники конторы вошли в здание, к нему из ближайшего перелеска неожиданно подбежали люди с закрытыми лицами, вооружённые ножами и коваными прутьями.

Налётчики, судя по всему, заранее подготовились и действовали строго по плану: двое перекрыли входы, трое ворвались внутрь и быстро взяли под контроль помещения небольшой конторы. Угощавшихся чаем полицейских жестоко избили, разоружили и связали. Посетителей и персонал согнали в одну из комнат и положили на пол. Казалось бы, всё шло по плану злоумышленников. Пока двое складывали деньги и продукты в мешки в одной из комнат, третий обходил контору, помахивая ножом и избивая прутом пытавшихся встать или сесть испуганных людей. Неожиданно он подошёл к одной из работниц, забившейся от страха под стол, и шёпотом заговорил с ней о чём-то. При этом незнакомец совершил роковую ошибку, встав спиной к заложникам.

Вера Брауде, оказавшаяся на полу вместе с другими заложниками, увидела, как лежавший рядом с ней лицом вниз Бакун приподнялся, снял с неё платок и успокаивающе покачал головой. Через несколько секунд бандит уже лежал за столом, задушенный скрученным в жгут платком. Кто-то из женщин приглушённо охнул, но хрипы и стоны избитых полицейских заглушали посторонние звуки. Бакун приложил палец к губам, дав понять оторопевшим людям, чтобы лежали тихо. Надев кепку и маску поверженного противника, с ножом в одной руке и металлическим прутом в другой, тихо, спокойно, без суеты вошёл в соседнюю комнату, где налётчики уже завязывали мешки с добычей, и молча вонзил нож одному из них сзади в шею чуть ниже основания черепа. Как он объяснил потом своим соратникам, это один из надежнейших способов бесшумного убийства.

Второй злоумышленник, так и не поняв, кто это только что молча, хладнокровно прикончил его друга, всхлипнул от ужаса, потянулся к револьверу за поясом и упал с разбитой страшным ударом кованого металла головой.

Вера, подняв оружие, жестами приказала всем оставаться на месте. Бакунин осторожно, прижавшись к стене, двинулся к выходу из здания. Увидев вооружённого незнакомца, прислонившегося к косяку в проёме двери, тихо свистнул, и когда тот повернулся, трижды выстрелил ему в живот. Упав на бок, грабитель закрутился на земле и завизжал дико, тонко, жутко, как недорезанная свинья. Позднее Бакун говорил, что специально пошумел, чтобы вспугнуть и выявить возможных соучастников среди людей, толпившихся неподалёку от конторы.

Пятого налётчика, с ужасом выскочившего из здания и петляя бежавшего в сторону леса, догнал и прикончил Леонард. Вера потом долго злилась на него за то, что он выхватил у неё револьвер и не дал самой пристрелить злодея.

На опознание уголовников, пришедших, как выяснилось, из соседнего поселения, и на заполнение протоколов ушло немного времени. Дольше пришлось приводить в чувство и выхаживать полицейских, перевязывать им разбитые головы, ноги и руки, сломанные рёбра.

Уже в темноте Бакунин спокойно и с видимым безразличием вышел к ожидающим его товарищам. Впоследствии они с Леонардом, да и все политссыльные, замечали, что уголовники наблюдали за ними. Понимали, что те надеялись со временем рассчитаться за своих друзей. Скорее всего, так бы и произошло. Но долгое время бандиты предпочитали не сталкиваться напрямую и обходили стороной «дикую команду» Бакунина. А наступивший тысяча девятьсот семнадцатый год перевернул всё с ног на голову навсей огромной территории великой Российской империи.

 ГЛАВА 4

 НАЧАЛО XX ВЕКА. ДУБИНИНЫ

Рыбопромышленники Дубинины из Закаспийска и их родственники солепромышленники Ильины из Оренбурга с конца девятнадцатого века расширили рынки сбыта товаров на Каспии и начали работать с заморскими партнёрами. В Бакинской губернии, куда Дубинин отправлял морепродукты, ему посоветовали заняться поставкой соли. Впоследствии они с Ильиным часто приезжали в Баку и Дагестан по делам, связанным с рыбной и соляной коммерцией. Делились опытом работы, планирования торговых площадей, строительства дамб, причалов, маяков. Удивлялись и восхищались тем, как основательно устроен Бакинский порт. Около сотни пристаней на сваях, судовые мастерские, склады, конторы, набережная. Всё сделано добротно, надёжно. Что не понравилось, так это нефтепромыслы на побережье Каспия. Понятно, что нефть и продукты, извлекаемые из неё, необходимы для развивающейся промышленности, но вот для моря это беда. Отходы, образующиеся при её добыче и переработке, погубят Каспий и всё, что в нём обитает.

«А ведь скоро и у нас то же самое грядёт, — понимал Дубинин. Сам видел в пустыне колодцы с пятнами нефти на воде. — Да, этого не остановить».

В Баку компаньоны познакомились с коммерсантами из Персии. Долго говорили, обсуждая перспективы совместной работы. Тут же заключили договор о поставке первых партий соли, рыбы, икры и условились о следующей встрече в Энзели.

В тысяча девятьсот пятом — тысяча девятьсот одиннадцатом годах в Персии произошла антифеодальная, антиимпериалистическая революция. Как ни странно, после этих событий работать с персидскими компаньонами стало проще. Всегда появляются люди, умеющие извлекать выгоду из постреволюционных трудностей. Вот и Дубинин с Ильиным заметили, что местные коммерсанты стали более активно с ними сотрудничать.

До тысяча девятьсот семнадцатого года концессии на рыболовные промыслы в Каспийском море находились в руках российских подданных. Поэтому в то время было очень выгодно торговать с Персией. Из России коммерсанты поставляли соль, сахар, икру, цветные металлы, лес, изделия из кожи, посуду. Бывало, что вели и нелегальную торговлю: вместе с рыбой и солью в тайниках перевозилось оружие для революционеров. Оплачивались такие поставки алмазами. Дубинины уже давно вкладывали деньги в драгоценные камни и золото. В Россию ввозили рис, чай, пряности, табак, ковры, ткани, галантерею и украшения. Когда правительство России ввело льготную пошлину на ввоз хлопка из Персии, Дубинины и Ильины занялись его поставкой в страну. Со временем приобрели в Энзели земельные участки для выращивания хлопка. Рядом построили семейные усадьбы. Для перевозки товаров закупили два торговых судна, переоборудованных из бывших военных кораблей.

Николай Петрович Дубинин отправил сына на учебу в Оренбургскую гимназию, а в тысяча девятьсот пятом году — в Санкт-Петербургский Горный институт. Во время обучения в гимназии Пётр жил в семье Ильина и сдружился с его сыном Леонардом. В тысяча девятьсот восьмом году после рождения младшего сына Александра к дому Дубининых в Закаспийске сделали две пристройки. С правой стороны для новорожденного, а с левой для дочери Марии.

После института Пётр Дубинин стажировался и работал в соляном управлении у Николая Ильина в Оренбурге и Илецке. Дослужился до старшего советника управления. Познакомился с дочерью Ильина Еленой, троюродной сестрой Леонарда.

После начала первой мировой войны Пётр был мобилизован и отправлен на фронт. Воевал достойно и храбро, но недолго: был ранен и в течение года восстанавливался в госпитале. После возвращения в тысяча девятьсот шестнадцатом году Пётр и Елена поженились.Николай Петрович, ранее благословивший этот брак, приехал на свадебные торжества, а сразу после них назначил сына управляющим отделением своей компании в Оренбурге и начал готовить его для работы в семейном бизнесе. Вводил в дела, знакомил с партнерами, коллегами, банкирами.

Оренбург тех лет занимал особое положение в торговых отношениях окраин и центра России. Недаром его называли предбанником Востока. В этом центре торговли собиралось множество публики разного сорта: деловые люди и авантюристы, труженики и бездельники, отставные военные и проворовавшиеся чиновники. В среде купечества и промышленников Поволжья обманы и бесчестные поступки осуждались, плуты и мошенники презирались. За нарушенное честное слово человек уже никогда не мог вернуться в круг уважаемых предпринимателей. Считалось, что лучше самому потерять большие деньги, чем подставить партнёра. Умнее потерпеть убытки, если не можешь выполнить обещания, чем впоследствии потерять всё из-за дурной репутации.

Дубинин много и часто ездил по России, но так и не привык к жизни в больших городах. Не любил столичных изысков, манерности, угодничества, суеты и безделья. Вместе с завезенными с Запада новыми изобретениями, машинами, модой, культурой были ввезены и новые отношения, в которых десять заповедей не всегда принимались за основу. Николай Петрович не был ретроградом, понимал, что жизнь не стоит на месте, и наступивший век — время новых людей, новой культуры, нового миропорядка. Но, как выходец из провинции, был по характеру прямолинеен, привык говорить то, что думает, а не то, что выгодно и удобно. Хитрить, ловчить и льстить в общении со столичными чиновниками он не научился, поэтому старался объезжать стороной парадные фасады империи — Петербург и Москву.

Днём Пётрработал с отцом, а вечера посвящал жене: театры, званые ужины, провинциальные балы, благотворительные мероприятия. В сентябре они поехали знакомиться с родовым гнездом — в Закаспийск. Месяц выбрали не случайно: летом жара и горячие степные ветры, зимой те же ветры, но уже ледяные. Не хотелось Петру пугать молодую жену. Осень и весна — самое подходящее время для знакомства с новой родиной.

Так и получилось, осенний Закаспийск понравился Елене. Городок, разросшийся из небольшой старинной крепости — форпоста империи на её южной окраине. Красивые каспийские пейзажи, спокойная обстановка, благожелательные люди и необычное общество — военные, рыбаки, ссыльные. Елена решила, что когда-нибудь переедет сюда окончательно и будет работать учителем в небольшой местной школе. А пока что осматривалась и знакомилась — с городом, с новыми родственниками и соседями.

У Дубининых новая солеварня, лодки, баркасы, самоходная баржа. В Персии пришвартовано купленное недавно судно. Пётр частовыезжал по делам в Энзели, Баку, Порт-Петровск. Елена сопровождала его. Новые встречи, знакомства, впечатления.

2024 ГОД. ПРИГОРОД ЕКАТЕРИНБУРГА

«От кого матьмогла узнать факты из жизни разных поколений Дубининых и Ильиных? — пытаться понять Алексей. — В тысяча девятьсот семьдесят седьмом году она вышла замуж за его отца, внука Леонарда Ильина и Марии Дубининой. К тому времени мало кто помнилисторию исчезновения обоза с золотом времён гражданской войны и, тем более, подробности биографий участников тех событий. Есть два варианта того, где онамогла получить эту информацию. Во-первых, возможно, узнала из рассказов бабушки. Леонард пропал без вести в тысяча девятьсот сорок втором году, а его жена прожила до тысяча девятьсот восемьдесят пятого. По рассказам родственников, в начале восьмидесятых годов Мария Николаевна была ещё довольно бодрой старушкой и даже успела понянчиться со своим правнуком. Как представитель обеих семей, Ильиных и Дубининых, она могла лучше других знать их историю. Ну, а второй вариант: мать всё-таки видела и читала дневники Леонарда, о которых её расспрашивал Александр Александрович Дубинин, собравший в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году потомков двух семейств. В таком случае, где же тогда тетради, которые ищут тридцать с лишним лет?»

Звонок телефонавспугнул многолетнюю сонную тишину покинутого людьми дома, прервав воспоминания Алексея.

— Привет, родственник! Наконец-то объявился! Я Максим Вознесенский. Если читал моё послание, значит, находишься в доме родителей или где-то рядом. Я ведь тебе несколько раз уже писал и только сегодня дождался ответа. Давно мы не виделись, больше тридцати лет.

— Привет, Максим! Тридцать пять лет прошло с тех пор, как мы с тобой и Владиком катались на лодках по Уралу, а потом с родителями прямо на бахче арбузами и дынями объедались.

Максим оживился:

— А он-то где теперь? Что-нибудь знаешь о нём? Мы и о тебе только недавно хоть что-то узнали, а вот о нём ничего не слышали с тех пор.

— Всё нормально у него. Жив, здоров, окончил институт, работал на заводе. Что-то связанное с порошковой металлургией. Я точно не знаю, в подробности не вдавался. Мы с ним лет двадцать назад стали общаться, потом переписывались, созванивались. Он несколько раз приезжал в Екатеринбург по своим заводским делам и просто на праздники. Отмечали, веселились, на гитарах играли. Хороший парень, общительный, жизнерадостный, только бесшабашный немного. Был свидетелем у меня на свадьбе. Потом ушёл с завода. Там сокращения начались, и Влад в числе прочих «загремел под фанфары». Но сильно не расстроился: он хорошо в машинах разбирался, любил это дело и незадолго до увольнения открыл свою небольшую автомастерскую. Я ему даже предлагал переехать сюда и работать в моей компании: у нас небольшой автопарк со спецтехникой, и требовался хороший мастер по машинам. Но тогда почему-то не получилось.

— Он так и живёт в Оренбурге?

— Да, и он, и родители его, все там. По крайней мере, года два-три назад так и было. А потом у меня всё наперекосяк пошло. Сейчас дажене знаю, где он и что с ним.

— Понятно, а ты где работаешь? Геодезист? Ну, тогда ясно, почему на письма не отвечал и почему наш новообретённый дядюшка тебя не нашёл. Кстати, он по какой-то причине шифруется, фамилию сменил, и сейчас не Дубинин, а Гурин. А зовут, как и отца, Александр Александрович. И также настойчиво, как отец, пытается отыскать тетради Леонарда Ильина, которые, по его мнению, могут находиться у твоей матушки. Дубинин на встрече в Оренбурге настойчиво расспрашивал Валентину Леонидовну о них. Он знал, что Леонард вёл дневники, которые потом хранились в вашей семье. Да она и не отрицала этого, но сказала, что они исчезли вместе с его сыном. Гурин — Дубинин, приезжавший к нам, всё-таки уверен в том, что часть дневников Леонарда осталась в вашей семье после исчезновения Анатолия. Что-то он явно знает, но утаивает. И мне это не понравилось: хочет получить от нас некую информацию, но сам рассказывает не всё, что ему известно об этой истории.

На той встрече твоя мать говорила, что Анатолий Ильин занимался поисками, куда-то время от времени ездил и даже, возможно, заезжал к кому-то из родственников. Может быть, он уже тогда контактировал с семьёй этих Дубининых, бывал у них, что-то рассказывал и даже оставил часть записей Леонарда? А иначе, откуда у них такая непоколебимая уверенность в том, что у вас остались некие документы твоего прадеда?

Как бы то ни было, даже если ты не видел дневников раньше, всё же поищи в доме родителей или в другом месте, где они могли их хранить.

— Хорошо, — согласился Алексей. — За последние годы я здесь всё осмотрел: и в доме, и в сарае, и на чердаке. Нашёл только личные документы родителей, квитанции, фотографии. Ничего необычного, странного нигде не обнаружил. Но придётся ещё раз проверить: я ведь хочу продать дом.

Максим забеспокоился.

— А что случилось?

— Да так, небольшие проблемы с финансами. Но я выкручусь.

— Опасно сейчас продавать, пока не найдены документы. А вдруг они где-то так припрятаны, что ты просто не можешь их найти. Допустим, закопаны в саду или во дворе. Я думаю, твоя мать понимала их ценность и могла убрать в какое-то потайное место. Ты где учился?

— В Москве. В Екатеринбурге бывал редко: учеба осенью, зимой и весной. Да и летом почти не бывал: после трёх курсов у нас была летняя практика на геодезическом полигоне, а после четвёртого — производственная практика.

— Тогда ясно. Всё сходится! Возможно, Валентина Леонидовна просто не успела рассказать тебе какие-то семейные тайны. А отец не интересовался этой историей?

— Он и слышать об этом ничего не хотел. Называл буржуйскими небылицами и бабьими сплетнями. Потому и в Оренбург на встречу с родственниками тогда не поехал.

Максим удовлетворённо подытожил:

— Понятно. Теперь я на сто процентов уверен, что Дубинины из Баку были правы. Давай разложим всё по пунктам.

Анатолий Ильин в тысяча девятьсот пятьдесят втором году, уезжая куда-то на юг, взял с собой часть документов, оставшихся от Леонарда. Не думаю, что он увёз с собой что-то ценное. В то время это было слишком опасно. Вполне возможно, он мог сделать копии документов, необходимых для расследования. Уверен, что и медальон оставил. С собой мог взять его рисунок.

Твоя мать, скорее всего, знала, где находятся документы, медальон и, возможно, ещё какие-то вещи Леонарда, оставшиеся после исчезновения его сына. Думаю, что она хотела всё это тебе передать, а может и рассказать ещё что-то после твоего окончательного возвращения в Екатеринбург. А до того времени, пока ты повзрослеешь, вернёшься домой и будешь готов принять эту информацию, она всё припрятала. Но «Fors omnia versas» — «Слепой случай меняет всё». … Она погибла, и теперь ты сам должен всё найти и разобраться. Если тебе не удалось отыскать дневники, это не значит, что их нет. Пока не будет стопроцентной уверенности, что на территории дома и приусадебного участка документов нет, дом продавать нельзя.

Я тебе так скажу. В нашей семье все историки по образованию. Больших денег мы не заработали и кладов на археологических раскопках не нашли. Но помочь тебе сохранить родительский дом сможем. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока всё не прояснится с пропавшими документами. Как-то лет десять назад мы вспоминали эту историю и решили проверить сведения о семьях Дубининых и Ильиных конца девятнадцатого — начала двадцатого веков. Всё, что мы знали до этого, подтвердилось: к тысяча девятьсот семнадцатому году у них были огромные состояния. Куда они делись после революции? Непонятно. Так что история о вывозе золота Леонардом похожа на правду.

Давай сделаем так:

Я отправлю тебе информацию, которую мы смогли найти в открытых источниках: о наших семьях и о золоте, вывезенном из казанского банка в тысяча девятьсот восемнадцатом году. А ты постарайся отыскать документы Леонарда, и если вдруг найдешь, то никому не говори и не показывай. Дубинин может снова к тебе приехать, но ты и ему пока не открывайся. Скажи, что был в отъезде и ещё не искал, но намекни, что догадываешься, где могут находиться эти бумаги. Пообещай, что сообщишь позднее, если найдешь их. Надо сначала самим разобраться, что в этой истории достоверно, а что придумано и нафантазировано. А дядюшка пускай подумает, может, и расскажет нам что-то более существенное, о чём сейчас умалчивает. Я, кстати, на прощание сказал ему, что считаю бесперспективными какие-либо попытки отыскать следы золота спустя столько лет.

— Интересно, и как он отреагировал?

— Я удивился: показалось, что он даже обиделся. И при расставании пообещал, что в следующий свой приезд представит убедительные доказательства существования клада Леонарда.

— Подождём. … А вдруг?

2024 ГОД. ЧЁРНЫЕ ПОЛОСЫ. БЕЛЫЕ ПОЛОСЫ

Круг Жизни: день — ночь, лето — зима, начало — конец.

Колесо Сансары: белая полоса — чёрная полоса, рождение — смерть.

Чёрная полоса — череда неудач, провалов и потерь. Главное — не в самих проблемах, а в том, как их принять, пережить и преодолеть. А потом и осознать: за чёрной полосой обязательно последует белая.

Победа, фортуна, благополучие. Белая полоса жизни — период успехов и везения, удач и обретений — надвигается тихо, незаметно, вкрадчиво. Всё вокруг как прежде — город и река, небо и облака. Но нет, вода уже не темнеет, а серебрится, берега не нависают, а укрывают, облака не хмурятся, а стелются. И всем вдруг становится ясно, что такой и должна быть жизнь — светлой, спокойной, беспечальной. Всё в ней складывается, сопутствует, радует. Люди улыбаются, зарплата повышается, магнитные бури утихают. Старые часы — ходики, висящие на стене в память о любимом дедушке, оживают — тикают, а ведь намертво стояли последние годы. И свободного времени становится вдруг так много, что можно посидеть в древнем уютном дедовском кресле под ходиками и поразмышлять о соседях и погоде, о деньгах и налогах, о времени и о себе.

«Золото, поиски, расследование? Какой-то странный дядя? Загадочная история вековой давности? … Что это? Легенда, вымысел, фантазии? — Алексей с детства слышал рассказы об исчезновении семейных сокровищ, но всерьёз не задумывался о возможности поисков. Правдивы ли слухи и разговоры, еще не известно. Но даже если правдивы, велика вероятность, что ценности давно уже кем-то найдены: слишком много людей, знающих о них. Ну а если предположить, что золото до сих пор не найдено, то найти его сейчас ещё более затруднительно: за прошедшее столетие территория поисков перепланирована в результате воздействий природных явлений и человеческой деятельности. Трудно будет идентифицировать символы, указанныена медальонах и в записях Леонарда, с сооружениями, постройками и предметами на местности. Большинства из них, скорее всего, уже нет, а те, что сохранились, наверняка перестроены или реконструированы.

В конце концов, если заниматься проведением масштабных поисков, нужно отправляться в Казань и для начала пройти путь по следам Леонарда. Возможно, этим исследованиям придётся посвятить много лет, и ещё неизвестно, чем они закончатся.

Что-то слабо верится в эти голливудские страсти на фоне уральских берёзок, — думал Алексей, приступая к разбору хлама, скопившегося в сарае без заботливого хозяина. — И где ещё могут быть документы, когда всё уже осмотрено? За последние годы он не раз устраивал здесь чистки и никогда не видел незнакомых и непонятных старых блокнотов, тетрадей, записей».

Чего только не было в этом сарае, доставшемся ему вместе с родительским домом: поленницы дров, сломанная мебель, разбитые велосипеды, инструменты, мешки с песком и окаменевшим цементом, высохшие кисти, банки с просроченными красками. Аккуратные стеллажи, верстаки и тумбочки заставлены старыми ненужными вещами, которые и выбросить жалко, и хранить ни к чему. Оглядевшись и расчистив путь в дальний угол, Алексей стал укладывать всё, что когда-либо ещё может пригодиться ему или новым хозяевам дома, и выбрасывать за дверь всё окончательно устаревшее, заржавевшее и истлевшее за многие годы нахождения здесь.

А вот и старый бабушкин сундук, который вместе с остальным скарбом он с друзьями перенёс сюда с чердака перед ремонтом крыши дома. Тогда всё проверили и ничего интересного в нём не нашли. Отрезы тканей и полуистлевшие выкройки, хранившиеся бабушкой с незапамятных времён. Старый, позеленевший от времени самовар без крана. Его даже не доставали для осмотра: помят, местами пробит — никакой ремонт уже не спасёт. Жена хотела оставить сундук как раритет, но передумала: слишком громоздкий для городской квартиры. Хотели выкинуть всё сразу же, да решили вывезти грузовиком на свалку позднее вместе с остальным мусором.

«Отдам Олегу, тот сдаст как цветмет, — вспомнил Ильин непутёвого сына соседки, доставая дырявого толстяка из вороха истлевших тканей. — Точно, надо сдать. Вес приличный. Хоть какие-то деньги. — Вытащив помятый антиквариат под полуденное солнце, осмотрел его. Крышка привязана верёвкой к ручкам, труба заткнута куском тряпки, рвавшейся при попытках извлечь её. — Истлела. Давно он лежит. Дома зацеплю проволокой. Всё равно надо идти перекусить. Там термос с чаем и котлеты тёти Клавы. Часа три уже. … Медь или латунь? Тяжёлый реликт … килограммов десять, не меньше».

Поставив самовар на стол в комнате, Алексей хотел разогреть еду, но любопытство взяло верх. Начал крючком из проволоки выковыривать истлевшую ткань из трубы. Звонок телефона прервал кропотливое занятие. Посмотрел и не стал отвечать. Постоянно кто-то пытался дозвониться с незнакомого номера. Кредиторы? Налоговая? Не до них сейчас.

Алексей устало дожевал холодные котлеты, прилёг на диван, задумался: «Продам дом. Состояние неплохое, большой сад с хозяйственными постройками, туалет во дворе, но утепленный. Тысяч пятьдесят зелёных получу, не меньше. Выплачу пеню и штрафы банкам, погашу часть кредитов. Поеду к Владику в Оренбург или к себе позову. Давно не встречались. Посидим, поговорим, былое вспомним, на гитаре поиграем, «Гусаров» споём. Надо отдохнуть, а то крыша поедет». …

… Горячее солнце ласково припекало. Он неуклюже ковылял по шелковистой траве, засыпанной опилками, спотыкался, падал и вновь поднимался. Весёлые женщины, сновавшие от стола из свежеотёсаных досок к костру и обратно, время от времени подбегали к нему и накидывали на плечи невесомый платок, пытаясь хоть немного прикрыть его от солнца. Но платок вскоре снова падал на мягкие, терпко пахнущие землёй, солнцем и летом стружки, запах которых он уже отличал от множества других запахов этого незнакомого, но красивого мира. Чёрные от солнца, сильные и ловкие мужики, сидя на срубах, шумно вразнобой стучали топорами и громко покрикивали, давая советы друг другу и остерегая проходящих внизу. Вдруг сзади что-то загрохотало, земля содрогнулась. Он оглянулся и увидел, как упавшие сверху брёвна катятся на него. Все замерли от ужаса. И только свалившийся со сруба двоюродный брат отца, дядя Гриша, стучал со злостью обухом топора по бревну и кричал:

— Да чтоб он пропал, паразит! Прибить его мало! … Родительский дом задумал продавать! …

Алексей, подскочив на диване, вытер вспотевший лоб. Громкий продолжительный стук по оконной раме привёл его в чувство.

— Приснится же такое! — Встал. Пошатываясь, подошёл к окну и протёр занавеской пыльное стекло. Из-за разросшихся кустов сирени в палисаднике перед окнами трудно было что-либо разглядеть. Да и смеркалось уже. Снова постучали, теперь в ворота. Послышались голоса. Кто-то крикнул:

— Нет здесь никого. Видишь, в доме темно. Поехали.

Стукнули двери. Машина отъехала.

— Странно, кто бы это мог быть? Никто, кроме городских соседей, не знает, что я здесь. Может, Олег? Вряд ли. Ему теперь уже не до меня.

Ильин сел за стол, вспомнил сон, устало покачал головой:

— Да, прав дядя Гриша. Мерзопакостное дело я затеял.

Выпив остывший чай из термоса, со злостью резанул ножом по верёвке, удерживавшей крышку лежащего на столе самовара. Та с глухим звоном упала на пол. Алексей оторопел: из открывшегося медного чрева торчали тетради, блокноты, туго свёрнутые в рулоны листы пожелтевшей бумаги.

«… Это же они, … те самые документы, которые более тридцати лет ищут Дубинины! … Стоп. А как же утверждение матери о том, что все бумаги пропали вместе с дедом в тысяча девятьсот пятьдесят втором году? Она ведь даже поссорилась с дядей, когда тот хотел приехать в Свердловск для их поиска. Скрывала от всех? Или сама не знала, что они где-то спрятаны …?

Точно! До встречи с родственниками, возможно, и не знала! Но после утверждений Дубинина о том, что какие-то из записей Леонарда должны были остаться в их семье, Валентина Леонидовна, скорее всего, занялась поисками и отыскала их. Тогда понятно, откуда она знала подробности жизни членов семей Дубининых и Ильиных. Что-то услышала от бабушки, Марии Николаевны. А что-то вычитала из дневников Леонарда, найденных, вероятно, после тысяча девятьсот восемьдесят девятого года.

Что же. Получается, прав Максим. Ну, на то он и историк, чтобы выстраивать логические цепочки последовательности событий. Надо позвонить, порадовать его».

Алексей осторожно вытащил из тесного вороха блокнот в твёрдом потёртом переплёте. Зашелестели выцветшие листы, исписанные мелким, аккуратным, незнакомым почерком. Вернулся к первой странице:

«Леонард Ильин.1918 год. Оренбург — Самара — Казань — Самара».

Открыл последнюю страницу:

«1919 год.

Золото, полученное Ильиным Леонардом Ивановичем в Казанском отделении Народного банка РСФСР 21 августа 1918 года …».

В потемневшей комнате стало душно и тесно.

Алексей подошёл к окну, открыл форточку и задёрнул пыльные занавески. Вышел во двор: «Быстро день пролетел. … Что же теперь делать?». Озираясь, подошёл к воротам и, оглядев пустую улицу, проверил, всё ли надёжно закрыто. Торопливо вернулся в дом и подбежал к столу.

«1919 год.

Золото, полученное Ильиным Леонардом Ивановичем в Казанском отделении Народного банка РСФСР 21 августа 1918 года.

• Золото семьи Ильиных на сумму 2.580.000,0 (два миллиона пятьсот восемьдесят тысяч) рублей;

• Золото семьи Дубининых на сумму 1.400.000,0 (один миллион четыреста тысяч) рублей;

• Золото руководства КОМУЧ на сумму 1.100.000,0 (один миллион сто тысяч) рублей.

• Золото для А. М. на сумму 1.460.000,0 (один миллион четыреста шестьдесят тысяч) рублей.

Всего 5624,4 кг (пять тысяч шестьсот двадцать четыре килограмма четыреста граммов) золотых монет в 109 ящиках на сумму 6.540.000,0 (шесть миллионов пятьсот сорок тысяч) рублей.

Вес золотых монет в стандартном банковском ящике — 51,6 кг.

Банковский стандарт — 60 (шестьдесят) тысяч золотых рублей в ящике.

В одном ящике 6 (шесть) тысяч монет достоинством по 10 (десять) рублей.

При передаче/ получении присутствовали:

• Марьин Петр Александрович — Управляющий Казанским отделением Народного банка РСФСР.

• Фортунатов Борис Константинович — представитель Комитета членов Учредительного собрания (КОМУЧ).

• Лебедев Владимир Иванович — член Военного штаба КОМУЧ.

• Ильин Николай Сергеевич — промышленник».

Сколько просидел Алексей, перечитывая короткую запись и рассматривая лист блокнота с обеих сторон, трудно сказать.

«Пять с половиной тонн! … Это же сотни миллионов долларов!»

Ильин даже не стал считать точнее. Разболелась голова. Наверняка поднялось давление. А каптоприл он положил в аптечку два-три года назад, и тот, скорее всего, уже просрочен.

В голове не укладывалось, как такое количество золота могло исчезнуть без следа. Очевидно, что отец и сын Дубинины тридцать пять лет назад и недавно при встрече с Максимом говорили именно о нём. Ну что же, теперь есть более конкретное свидетельство правдивости истории столетней давности — вот этот листок. Известно, что Анатолий получил тетради и блокноты от матери в тысяча девятьсот сорок восьмом году, а в начале пятидесятых занялся поисками: куда-то ездил и даже, возможно, общался с кем-то из родственников. Какие-то документы он взял с собой в последнюю поездку, из которой уже не вернулся. Вероятнее всего, забрал бумаги, в которых были самые ценные сведения для поисков пропавшего золота. Похоже, что именно из-за этих записей он и пропал. Так что слишком сильно надеяться на решение старой семейной загадки после изучения найденных документов не стоит. Ну а вдруг …? По крайней мере, ни у кого из двух семей, кроме воспоминаний, кажется, ничего больше не осталось. А у него теперь есть! Надо обстоятельно изучить эти бумаги, а потом решать, что делать дальше.

«Кстати, а что такое или кто такой А.М., которому предназначалось золото на сумму один миллион четыреста шестьдесят тысяч рублей?»

Тихое постукивание по наличнику заставило вздрогнуть и прийти в себя. Алексей, не шевелясь, смотрел на занавеску, прикрывающую окно: «Да что же такое? До этого год никому не был нужен, а теперь очередь выстроилась, чтобы ко мне постучаться. … А может, показалось? … Или голуби, … ветер?»

Громкий, продолжительный, звенящий стук по дребезжащему в старой раме стеклу дал понять, что ни птицы, ни стихия здесь не при чём.

 ГЛАВА 5

1918 ГОД. ОРЕНБУРГ

Неожиданный стук в окно поздним вечером, громкий и настойчивый, растревожит любого, даже непугливого человека. Но за тёмными стёклами окон, залепленных мокрым весенним снегом, не было заметно беспокойства. Никто не выглянул на стук, ни в одной из комнат не загорелся свет. Может, и нет никого в доме?

Промозглым мартовским вечером, пробравшись по непролазной грязи, смешанной с липким снежным месивом, Леонард Ильин безуспешно пытался достучаться в окна родительского дома. Девять лет он не был в Оренбурге, и сейчас, в снежных сумерках, с трудом нашёл знакомую с детства улицу и свой дом. На первом этаже каменного особняка за высокими зарешеченными окнами когда-то размещалась контора филиала компании Ильиных. Рядом, в одной из комнат, жил его друг Кенжегали, назначенный Иваном Леонидовичем управляющим хозяйством в Оренбурге за особые заслуги перед семьёй и обосновавшийся здесь незадолго до отъезда младшего Ильина в Москву. Постучав ещё раз по наличнику, Леонард понял: его не слышат или в доме никого нет.

Уставший после долгого путешествия Бакун хмуро наблюдал за осторожными действиями товарища и рассматривал особняк солепромышленников. Массивное основательное двухэтажное здание на высоком фундаменте, с мансардами под двускатной крышей. За каменным забором темнели деревья со склонившимися под тяжестью мокрого снега ветвями.

Друзья так долго добирались из сибирской ссылки в Оренбург, что перспектива ещё какое-то время стоять в грязи под снегом привела в неистовство закоченевшего Бакуна. Поняв, что надо самому браться за дело, он снял походный рюкзак, подошёл к окнам и, громко выругавшись, забарабанил подобранной палкой по стёклам и наличникам.

В доме послышались испуганные голоса, замелькали огоньки свечей и тени на занавесках. Встревоженные домочадцы тщетно пытались рассмотреть нежданных гостей через залепленные снегом окна. За арочными воротами, гремя цепями и хрипя от беспрерывного лая, бесновались собаки. Наконец, во дворе послышался скрип открываемой двери. Кто-то шикнул на разъярённых псов, осторожно подошёл к воротам и тихо спросил:

— Кто здесь?

— Кенжегали! — узнал Леонард голос давнего приятеля и вздохнул с облегчением. — Это я, Леон.

1902 ГОД. ЗАКАСПИЙСК

Они познакомились и подружились в небольшом приморском городке, где Леонард часто бывал с родителями в далёкие безмятежные годы на стыке веков.

В тысяча девятьсот втором году он в очередной раз приехал с отцом и дядей в Закаспийскк Николаю Петровичу Дубинину, с которым Ильиных связывали не только родственные, но и деловые отношения. Семьи укрепляли сотрудничество между своими предприятиями. Расширяли производственную и коммерческую деятельность: строили дома, склады, пристани, перерабатывающие комбинаты. Поставляли продукцию не только по всей России, но и отправляли через Каспий в Баку и Персию. Оттуда привозили мануфактуру, ковры, специи.

Компаньоны старались чаще встречаться, вместе ездили не только на подписание контрактов, но и приезжали с семьями друг к другу в гости. Вот и в этот раз братья Ильины после деловых встреч вЗакаспийске собирались отправиться с Дубининым в Баку, а оттуда в персидский город Энзели, куда их давно приглашали местные предприниматели. Там они планировали купить землю под выращивание хлопка и участки под строительство домов и складов.

Леонард на время их поездки оставался у Дубининых. Не скоро ему удастся снова приехать сюда. После окончания гимназии он готовился поступать в Императорское Московское техническое училище. Николай Сергеевич Ильин, окончивший ИМТУ, перед отъездом пообещал научить его работать с геодезическими инструментами и картами. Так что эта поездка стала для Леонарда не только развлекательной, но и познавательной. К тому же дядя, желая чем-то занять племянника, придумал, как обучение можно превратить в развлечение. Показав основные приёмы работы с инструментами, он поручил с их помощью решить предложенную задачу: найти тайники в зданиях, сооружениях, мемориалах, обозначенных символами на оставленной карте.

Для Леонарда, с его беспокойным характером, задание дяди стало вызовом и проверкой. Всё оставшееся до конца лета время он и местные подростки были заняты захватывающими приключениями: поисками тайников, спрятанных в городе и окрестностях.

Три первых обнаружили относительно легко, благодаря достаточно ясным подсказкам, зашифрованным на оставленной карте. Для нахождения четвёртого тайника потребовалось больше времени и усилий: пришлось обследовать много домов, заброшенных строений, памятников и курганов. Лето близилось к концу, но найти его не удавалось. Большинство искателей приключений разъехались по домам. Только Кенжегали, сын рыбака, с которым Леонард, помимо прочего, занимался грамотой, продолжил поиски вместе с ним. Знаток окрестных мест чувствовал ответственность за нового друга и не мог оставить без помощи в незнакомом городе. А Леонарду необходимо было доказать отцу и дяде, что он может довести до конца любую порученную работу и сделать её хорошо. Ведь в скором времени ему предстояло покинуть семью и отправиться на учёбу в далёкую, незнакомую, пугающую Москву.

Друзья проверили выполненную ранее работу и, исправив допущенную при измерениях ошибку, довольно быстро нашли последний тайник с оставленными в нём сувенирами.

Чтобы разнообразить оставшиеся до отъезда Леонарда дни, Кенжегали решил показать ему Лебяжий остров и расположенный на нём посёлок рыбаков, где в одной из артелей Дубинина работал его отец.

Длинный и узкий, вытянувшийся с севера на юг на три десятка километров, покрытый пустынными растениями и на первый взгляд необитаемый остров располагался в тридцати километрах к северу от Закаспийска. Раньше рыбаки приезжали сюда только для работы и жили в сезонных строениях — времянках в небольшом селении, стихийно образовавшемся на северной стороне острова. Со временем не только рыбаки, но и местные купцы построили здесь себе дома. Посёлок разрастался. Старые времянки переоборудовали под цеха для переработки рыбной продукции. Рядом соорудили погреба — ледники для её хранения. Покупатели рыбы и икры приезжали из Баку, Астрахани, Гурьева.

Отец Кенжегали, малограмотный, как и другие рыбаки, прекрасно знал море, бесстрашно плавал под парусами на лодках, разбирался в правилах мореходства и учил этому своего сына. Последние годы тот работал в артели с отцом. Иногда выходил в море, но в основном был занят в цехе по разделке и засолке рыбы. Только этим летом ему удалось немного отдохнуть: Дубинин поручил на время своего отъезда присмотреть за сыном и племянником. Всё-таки, он был старше их, сильнее, опытнее, да и окрестности города знал намного лучше.

На острове, куда они добрались вместе с рыбаками, Кенжегали познакомил Леонарда с братьями и сестрами, жившими и работавшими здесь. Показал посёлок, старинные и современные постройки, песчаные пляжи и отмели. Особых достопримечательностей здесь не было, кроме остовов разбитых за многие годы кораблей и памятника погибшим морякам. К вечеру приятели заметно устали и решили возвращаться в город на парусной лодке, надеясь добраться дотемна.

Хорошая погода, ясное небо, лёгкий бриз. Ничто не предвещало беды. Но вскоре после выхода в море с севера навалились чёрные тучи, скрывшие заходящее солнце. Подул сильный ветер, и его скорость стремительно нарастала. Огромные волны швыряли и крутили лодку. Её быстро относило к югу от острова. Друзья пытались противостоять напору стихии. Убрали паруса, но набирающий силу шторм всё сильнее бросал их утлое судёнышко из стороны в сторону. Берегов уже не было видно. Обессиленные подростки бросили вёсла, надели спасательные круги и, сев на дно, вычерпывали воду из лодки. Неожиданно резким порывом ветра её развернуло бортом к волнам. Она легла на бок и, захлёстнутая очередным валом, перевернулась вверх дном. Ребята уцепились за неё, уже не надеясь на спасение.

Трудно сказать, как долго их носила и терзала бушующая стихия. Наступила ночь, и ветерстих так же неожиданно, как и налетел до этого. Тучи стремительно умчались на юг. Ночное небо, усыпанное тысячами звёзд, не пугало, а успокоило друзей. Они осматривались, пытаясь определить своё местоположение. Не было видно ни огней со стороны города, ни света костров, которые обычно зажигали рыбаки на острове. Леонард хорошо плавал, но никогда не бывал в таких ситуациях и, наглотавшись воды, запаниковал. Державшийся рядом Кенжегали быстро сориентировался и крикнул, показав на яркую звезду:

— — Нас сносит на северо-запад, а плыть надо строго на север. Вон туда, на Железный Кол.

Им чудом удалось спастись среди бушевавших волн, но появиласьновая опасность: то ли течением, то ли небольшим низовым ветерком лодку несло в открытое море.

— — Леон, где-то впереди остров. Там должны быть видны огни. Смотри внимательно.

Действительно, через какое-то время они увидели всполохи костров и поняли, что их уносит в сторону от Лебяжьего острова. Оставив лодку, приятели поплыли к нему и вскоре почувствовали под ногами землю. Берег был довольно далеко, но они уже шли по дну, поняв, что оказались на отмели, оставшейся от перешейка, когда-то связывавшего остров с материком.

До берега по мелководью шли долго, и Кенжегали, стараясь подбодрить уставшего и замёрзшего товарища, рассказывал об острове и о том, как его осваивали жители близлежащих селений.

— — Здесь, на водном пути с Яика на западный берег Каспия, в старину находилось убежище одной из ватаг Степана Разина. В ту пору бунтовщики прошлись набегами и грабежами от Астрахани и Гурьева до Дербента, Баку и Персии. Говорят, что это место казачьи предводители выбрали, как одно из многих других, для хранения награбленного.

— — И долго существовало это разинское поселение?

— — Два — три года. Потом из Астрахани прибыл карательный отряд стрельцов, которые его разрушили, а мятежников казнили. Позднее людская молва разнесла слухи о спрятанных на острове кладах удалого атамана Степана Тимофеевича.

— — Так надо поискать!

— — За прошедшие годы кто только не искал. Даже мы, пацаны, пытались копать. Да где же здесь можно что-то найти? Глина да песок. К тому же уровень воды в море за сотни лет много раз поднимался и опускался. Размер и границы острова постоянно менялись. Старики говорили, что в давние времена над водой, бывало, появлялся перешеек, соединяющий остров с полуостровом Карелина. И туда можно было пройти по отмелям, а в иные годы даже и посуху. Позднее перешеек был размыт волнами и течениями. Да и уровень моря в последние годы сильно поднялся. Теперь здесь проходят не только рыбацкие лодки, но в некоторых местах даже суда с малой осадкой. Но эти места знают только несколько человек из старожилов.

Через полчаса уставшие друзья с трудом выбрались на берег, где их уже искали рыбаки, поднятые отцом Кенжегали после начала шторма.

Долго сидели у костра, согреваясь и обсуждая своё спасение. Леонард вспомнил слова друга, услышанные в самые трудные минуты:

— — А что ты кричал про железный кол? … Или мне послышалось?

Рыбаки засмеялись, а Кенжегали объяснил, увидев удивление Леона:

— — Железный Кол. Подпорка. Темир-казык. Так у нас называют Полярную звезду. В ночном небе она всегда неподвижна при вращении остальных светил, и её сравнивают с вбитым колом, к которому тянется след золотой цепи, и вокруг которого, подобно животным на привязи, ходят звезды.

Ильины и Дубинин, вернувшиеся из Персии, не сразу узнали о случившемся. Сначала хотели наказать всех. Молодых «мореплавателей» за неоправданную самоуверенность: взялись за дело, которое и взрослым не всем по плечу. Отца Кенжегали за то, что опрометчиво доверил лодку и отпустил неопытных подростков одних в опасное плавание.

Но всё обошлось. Плохое быстрозабывается, а хорошее остаётся в памяти надолго. Ильины уехали домой, поблагодарив Кенжегали и пригласив к себе в Оренбург. А Дубинин устроил его на обучение в уездное училище и взял на работу и проживание в своё имение.

После окончания училища Кенжегали работал смотрителем в перерабатывающем цехе, на складах и ледниках Дубинина. В тысяча девятьсот четырнадцатом был призван на фронт. Вернулся через три года и переехал в Оренбург, где Ильин предложил ему работу в своей компании. Николай Сергеевич часто и надолго уезжал в другие города и за границу. Ему нужен был надёжный человек, которому он мог бы доверить присмотр и охрану домов, магазинов, складов во время своего отсутствия.

1918 ГОД. ОРЕНБУРГ

Закрытые двери комнат вдоль узкого и тесного коридора, когда-то казавшегося просторным, как улица. Дом, похоже, давно не проветривался, окна с лета не открывались. Запах дыма от печи и самовара, казалось, въелся в старые стены. Душно, сыро, темно.

— — А что, электрического освещения у вас нет?

— — Было при хозяине. Да как посадили его, так мы и не включаем это ликтричество. Побаиваемся мы его, батюшка. Нам керосинка сподручнее. Да и нет никого здесь кроме меня, сторожей да кухарки. Зачем зря деньги тратить.

Старая экономка, переехавшая в Оренбург из провинциального Илецка после ареста Николая Сергеевича Ильина, чтобы следить за порядком в его опустевшем доме, проводила Леонарда с другом в комнату на втором этаже, где он жил до отъезда в Москву.

— — А где же его дочери? — — удивился Леонард, вспомнив своих троюродных сестёр.

— — В Самаре они. И младшенькая Олюшка и Елена с мужем. Выросли, разъехались. Думала, здесь их увижу, но не застала. Я ведь нянчилась с ними. Как родные они мне. А вот уж два года, почитай, не виделись.

Открыв знакомую дверь, Леонард растерялся: большой и яркий мир, где он прожил долгие годы и о котором с нежностью вспоминал в холодной ссылке, исчез. Свет лампы немного раздвинул стены маленькой комнаты, тесно заставленной старой, тяжёлой, пыльной мебелью.

Экономка, оглянувшись, понимающе покачала головой и грустно улыбнулась:

— — Это не комната стала меньше. … Это ты вырос, Лёня.

Только матушка так называла Леонарда.

— — Узнала меня, Анна Степановна?

— — Да как не узнать. Вылитый Иван Леонидович. Пропал он, горемыка. А потом и родительница ваша упокоилась. Как свечка угасла. … Всё порушилось, — — вздохнула экономка. — — Вот и дядюшку вашего, Николая Сергеевича, заарестовали. Мыкается, сердешный, в узилище.

По коридору загромыхали сапоги. Свет ламп разорвал многолетнюю пыльную темноту, звучный голос Кенжегали окончательно разбудил спящий дом.

— — Не кручинься, Степановна, всё будет хорошо. Вот Леонард Иванович вернулся, а скоро, я слышал, и хозяина из цугундера выпустят.

В начале тысяча девятьсот восемнадцатого года Россия оказалась в чрезвычайно тяжёлом финансовом положении, вызванном войной и революцией. В качестве одной из мер для преодоления назревающего кризиса большевики посчитали целесообразным введение чрезвычайного налога (контрибуции) на имущие классы.

В конце февраля из Петрограда пришла телеграмма:

«В защиту Советской власти рабочий и крестьянин жертвует всем, что у него есть — своею жизнью. Борьба требует громадных материальных средств, чего у пролетариата нет. К несению этой тяжести должна быть привлечена буржуазия.… Приступайте к общему беспощадному обложению имущих классов. На защиту социалистического отечества рабочий несет свою жизнь, буржуазию же нужно заставить нести свои капиталы.

За Народного комиссара внутренних дел член коллегии Наркомвнудела Мартын Лацис».

На экстренном заседании оренбургского губисполкома с телеграммой ознакомили приглашённых представителей торгово-промышленных кругов. Было предложено уплатить контрибуцию добровольно, а в случае невыполнения указания — взыскать её силой, а неплательщиков заключить под стражу. Суммы требуемых выплат доходили до трёхсот тысяч рублей. Предпринимателей, несогласных с указанным решением или просто не успевших собрать в назначенный срок «революционный налог», посадили в губернскую тюрьму. Были арестованы сотни владельцев предприятий Поволжья. В числе узников оказались промышленники, купцы, пароходчики.

Николай Сергеевич Ильин также отсидел свой срок, но в заключении был недолго. В конце апреля тысяча девятьсот восемнадцатого года, после выплаты необходимой суммы и некоторых хлопот знакомых и родственников, его выпустили из застенков, но намекнули, что платить чрезвычайный налог придётся регулярно. Более того, стало известно, что предприятия местного значения могут быть национализированы решениями рабочих комитетов «в целях решительной борьбы с хозяйственной и производственной разрухой». Стихийные или карательные национализации проводились всё чаще и чаще. Даже небольшая задержка с выдачей заработной платы приводила к тому, что местные органы или рабочие комитеты могли конфисковать предприятие у владельцев, а их самих отстранить от управления.

Николай Сергеевич понял, что продолжать работать в новых условиях он не сможет, да и не дадут ему. Нужно сворачивать деятельность компании в России и устраивать жизнь на новом месте. Благо, есть куда уезжать и чем заниматься. В начале века Ильины и Дубинины купили земельные участки для выращивания хлопка и построили дома на южном побережье Каспия, в персидском городе Энзели. Там же, в порту, стояли два торговых судна, принадлежащих их семьям. Вот туда-то и задумал перебираться Ильин. Было только одно препятствие от новой власти. Одно, но очень серьёзное и сводящее на нет все его планы.

«Надо обсудить с племянником, — размышлял Дубинин, узнавший о возвращении Леонарда. — Всё-таки он вместе с большевиками участвовал в свержении режима, вместе с ними по тюрьмам и ссылкам сроки отбывал. Неужели не сможет договориться с соратниками по борьбе, чтобы родственникам помочь? … Или не тянуть время, не ждать Леона, и сразу пойти на соглашение с его однопартийцами — самарскими эсерами, сделавшими на днях заманчивое, но рискованное предложение?»

После Февральской революции тысяча девятьсот семнадцатого года партия социалистов — революционеров (ПСР) была самой многочисленной партией России: около одного миллиона человек в её составе противостояли примерно трёмстам тысячам большевиков. Члены партии, в которой Леонард Ильин состоял с тысяча девятьсот шестого года, считали себя в большей степени победителями в многолетней борьбе, приведшей к свержению царизма, чем большевики. Но раскол и нерешительность в их рядах привели к тому, что ленинцы, придерживающиеся жёсткой дисциплины и координации в действиях, находясь в меньшинстве, взяли управление страной в свои руки.

Внутрипартийные кризисы и междоусобица эсеров, занимавших после революции руководящие посты, как в правительстве, так и в местных органах власти, отвлекали их от межпартийной борьбы и ослабляли позиции партии. Это привело к тому, что у них не было шансов противостоять большевикам. Хотя и невелики были ряды РСДРП (б) и непонятны большинству населения иноземные слова — революция, социализм, коммунизм, но все противоборствующие им силы были разобщены и иногда более враждебны друг к другу, чем к коммунистам. И обещали большевики заманчиво много — конец войне, землю, свободу, равенство, братство. Конечно, не все им верили. Многие ждали, что не выдержат Советы, развалятся. Считали их слабыми временщиками и надеялись встать у руля разрушенной империи после поражения большевиков.

Леонард вернулся в когда-то родной, а теперь незнакомый город, как на пепелище. И оказался на распутье: ничего не осталось в Оренбурге, что бы его здесь удерживало. Ничего от прошлого не сохранилось: ни семьи, ни дома, ни друзей. Что делать дальше? Надо уезжать. Куда? Может быть, податься вместе с Бакуниным в Одессу?

Бакун родился и вырос в Твери, но не был там уже много лет и возвращаться не собирался. Говорил, что родных у него больше нет, значит, и делать там нечего. И в Оренбурге надолго задерживаться не думал. Заехал попутно с другом, хотел отдохнуть, осмотреться, заново приспособиться к городской жизни после сибирской глухомани. А потом планировал пробираться дальше, через Астрахань или Царицын в Одессу. Про вольный город ему много рассказывали сибирские сидельцы — эсеры и анархисты.

Одному ехать не хотелось, и он уговаривал Леонарда составить ему компанию. А пока тот раздумывал, сошёлся с местными анархистами и близкими к ним эсерами — максималистами, приехавшими в Поволжье из Одессы. Большинство из новых знакомых были такими же бесшабашными авантюристами, и им явно не нравились порядки, установленные здесь большевиками. Знаменитый лозунг теоретика анархизма «Разрушение — это созидание» не давало покоя, будоражило их. В Одессе, по слухам, было привольнее и вольготнее. Все разговоры сводились к одному: пора обратно в вольный город, тем более, румыны там что-то безобразничают.

Значит с Бакуниным в Одессу? … Нет! Если оставаться в России, то надо определяться, с кем и против кого. Эта смута надолго, возможно, на десятилетия. Надо всё же перебираться за границу, о чём Леонард задумывался уже в ссылке после известий из дома. На южном берегу Каспия у семей Ильиных и Дубининых были имения и хлопковые поля. Коммерсант из него вряд ли получится, но дядя поможет, научит и подскажет, как надо вести дела в новой спокойной и мирной жизни. В Энзели он никогда не был, и ехать туда в одиночку не планировал. Надо посоветоваться с Николаем Сергеевичем, а может, и его уговорить на переезд.

Встреча состоялась вскоре после освобождения дяди из недолгого заключения. Последний раз они виделись ещё в тысяча девятьсот четвёртом году. За это время две революции и война разрушили великую империю, разорили города и деревни, разметали семьи, поделили людей на своих и чужих.

Николай Сергеевич рассказал племяннику о событии, потрясшем родственников и знакомых в тысяча девятьсот одиннадцатом году — загадочном исчезновении отца Леонарда после его необъяснимого, безрассудного проигрыша. Заметил при этом, что доля вины в случившемся лежит и на нём, проглядевшем роковую зависимость брата, и на Леонарде, бросившем семью во имя революционных баталий.

Что случилось тогда с Иваном Ильиным, кому он проиграл немалые деньги и родовой особняк, так и осталось невыясненным. Куда делся после этого, также никто не знает. Немногие свидетели говорили, что выглядел он в те дни не совсем здоровым. Может, опоили его чем-то? Неясно. По одной из версий, он спустил всё в игре с заезжими гастролёрами. Те неожиданно появились в городе и так же внезапно исчезли, оставив после себя проигравшихся в пух и прах известных горожан: купцов, чиновников, военных. Хорошо ещё, что Николай Сергеевич успел выкупить выставленный на торги особняк брата. Леонард понял, что может и дальше жить в этом доме, хотя фактически он ему уже не принадлежит.

Рассказал дядя и о недавних событиях, после которых он и другие предприниматели отсидели в губернской тюрьме до тех пор, пока не уплатили назначенную сумму. Но самое опасное всех ждало впереди. Большевики искали выход для преодоления возникших финансовых трудностей. В целях борьбы с хозяйственной и производственной разрухой они рассматривали различные варианты предстоящих антикризисных мероприятий, направленных на частные компании: реквизицию, конфискацию, планомерную и полную национализацию.

Николай Сергеевич согласился с Леонардом: будущего для них здесь нет, из этого жизненного тупика надо как-то выбираться. Они с Дубининым уже обсуждали возможные варианты действий в сложившихся условиях, и тоже пришли к выводу о необходимости переезда в Персию.

— Мы хоть сейчас готовы уехать. Свяжемся с Энзели, и оттуда сразу же отправят судно, чтобы вывезти наши семьи и имущество.

— Так что же вас держитздесь до сих пор? — удивился Леонард.

— А ехать не с чем. … Ни денег, ни золота у нас больше нет.

Двенадцатого января тысяча девятьсот восемнадцатого года Высший Совет народного хозяйства РСФСР принял постановление «Об утверждении секции благородных металлов ВСНХ и об установлении казённой монополии торговли золотом и платиной», в котором говорилось:

«Изделия из золота весом более шестнадцати золотников и всё золото в сыром виде, находится ли это в руках частных лиц и учреждений, или в магазинах, ювелирных и иных мастерских, или в банковских сейфах, переходит в собственность государства с уплатой владельцам по установленной цене. … За золото в сыром виде, обнаруженное в сейфах, никакого вознаграждения не уплачивается».

С пятнадцатого января в течение месяца граждане советской России были обязаны продать Государственному банку все имеющиеся у них золотые изделия весом более шестнадцати золотников. Не сданные в этот срок предметы подлежали конфискации.

А после апрельского распоряжения о вывозе золота, серебра и денежной массы из Самары и сосредоточении их в кладовых Казанского отделения Народного банка РСФСР, туда было вывезено конфискованное золото и драгоценности семей Ильиных и Дубининых.

— Конечно, было у меня прибережено кое-что на чёрный день. Но это только малая часть от накоплений, хранившихся в банках и изъятых постановлением большевиков, — объяснил Николай Сергеевич. — Деньги, золото, ценности — всё было конфисковано. Кроме того, сейчас даже семейные активы невозможно реализовать. Мы уже не являемся полноценными хозяевами предприятий, карьеров, магазинов, складов, пароходов. Обязаны финансировать их деятельность, и сохраняем право получать прибыль. Но, только как арендаторы.

— Что же получается? — Леонард был сражён этой новостью. — Нам и за границу нет дороги? Строить жизнь на новом месте, да ещё и в чужой стране, без капиталов невозможно. Неужели нет выхода?

— Возможно, не всё ещё потеряно, — замялся дядя и рассказал о предложении, поступившем ему после освобождения из-под ареста. — Я хотел было уже всё бросить и уехать, но недавно ко мне обратились твои соратники — эсеры.

После роспуска Всероссийского Учредительного собрания в январе тысяча девятьсот восемнадцатого года во многих городах России стали формироваться антибольшевистские подпольные ячейки. В Самаре бывшие члены разогнанного Учредительного собрания, объявленные контрреволюционерами, перешли на нелегальное положение и работали в подполье. Готовясь к борьбе с большевиками, они вооружались, собирали вокруг себя единомышленников и сформировали инициативную группу впоследствии созданного Комитета членов Учредительного собрания.

Заговорщики позиционировали себя как основу будущего самарского правительства. Их поддерживали другие оппозиционные силы и офицеры Русской Императорской армии, оставшиеся без службы, работы, средств к существованию и готовые в любое время выступить против большевиков. Кроме силовой поддержки подпольщикам была необходима финансовая помощь, поэтому их представители налаживали контакты с самарскими предпринимателями, напуганными репрессиями рабоче-крестьянского государства. В случае прихода Комитета к власти им обещали либерализацию экономики, денационализацию предприятий или возмещение их стоимости. Купцы и промышленники объявили сбор средств.

Ильин понял, что надо воспользоваться последней возможностью вернуть золото, драгоценности и деньги, замороженные большевиками в банках. Он подписал договор, по которому обязался оказать финансовую помощь инициативной группе Комитета членов Учредительного собрания на сумму пятьсот тысяч рублей золотом.

В свою очередь ему гарантировали:

1. Возврат суммы финансовой помощи после свержения большевиков.

2. Возврат денег и ценностей семьи, хранившихся в Казанском отделении Народного банка РСФСР.

3. Реквизицию предприятий Ильиных с возмещением стоимости зданий, оборудования, машин, материалов и прочего имущества.

Николай Сергеевич передал первый взнос — двести пятьдесят тысяч рублей. Дать больше пока не мог: недавно уплатил двести тысяч рублей контрибуции.

— Есть надежда, что Советы скоро будут разгромлены, — подбодрил он Леонарда. — Заговорщики готовят переворот и надеются на поддержку пензенских подразделений бунтовавшего Чехословацкого корпуса.

В годы Первой мировой войны из чехов и словаков, бывших военнослужащих австро-венгерской армии, выразивших желание участвовать в войне против Германии и Австро-Венгрии в составе Русской армии, было сформировано национальное добровольческое воинское соединение — Чехословацкий корпус (легион). В начале тысяча девятьсот восемнадцатого года его решили эвакуировать из России во Францию. Но чехословацкий национальный совет опасался, что при выводе корпус может быть перехвачен немцами. Поэтому двадцать шестого марта в Пензе было подписано соглашение, по которому предусматривалась отправка легионеров по Транссибирской железной дороге во Владивосток и далее через Тихий океан в Европу.

В апреле Германия потребовала разоружения корпуса и остановку передвижения чехословацких эшелонов на восток. Ленин поддержал призыв немцев. После подписания мирного договора между Германией и Советским правительством о выходе России из Первой мировой войны среди чехов и словаков распространились слухи, что их собираются выдать Германии и Австро-Венгрии, как бывших военнопленных. Легионеры негодовали и не верили большевикам. Таким образом, корпус был вовлечён в вооружённый конфликт. Начались столкновения с частями Красной армии.

— Так что, не всё ещё потеряно, — подбодрил помрачневшего племянника Николай Сергеевич. — В Пензе с чехами уже работают бывшие депутаты Учредительного собрания. Есть сведения, что в ближайшее время пензенская группа легионеров выступит там против Советов, а потом они и на Самару пойдут.

Но у нас есть ещё одна проблема! … Надо найти двести пятьдесят тысяч рублей, которые я должен передать КОМУЧ по подписанному договору.