Кода

Кода

14.

Я смотрел в потолок. В голове было неприятно — сыро, мысли ворочались с трудом. Ну да, отравиться дымом — дело нешуточное.

Помещение знакомое. Несомненно, это больница. Вот только почему всё кажется знакомым?

Я приподнялся на локте (в голове словно петарду взорвали — так больно мне давно не было), и, уже падая назад, успел заметить письменный стол, украшенный сверху компьютером и стопками книг. И книжные полки. Ещё успел заметить, что обои с геометрическим узором.

Дверь беззвучно отворилась и вошла девушка, на долю секунды мне показалось — Мария. Но не она. И тоже, я давно её знаю, несомненно, но откуда?

Следом за ней вошёл врач. Вот этого я не помнил даже смутно, и не хотел запоминать. Не люблю врачей, что поделать.

— Костя? — девушка взяла меня за руку, и в голове вновь что-то взорвалось. За какую-то долю секунды я вспомнил многое. Да так вспомнил, что на короткое время жить расхотелось.

Меня и в самом деле зовут Константином, только фамилия моя — Загорский. Девушка — Вера Загорская, моя супруга, мы вместе уже седьмой год. И… память приходила потоками, от неё становилось физически больно.

— Замечательно, замечательно, — улыбнулся врач. — Вижу, всё помните. Нет-нет, не пытайтесь встать, отравление — дело нешуточное. Вот завтра уже сможете встать.

— Я в больнице? — Я не мог глаз отвести от Веры. Смотрел бы и смотрел. И… чувствовал себя ужасно виноватым. И понял, что она недавно плакала. И плачет в последнее время очень часто.

— Нет, вы дома, — возразил врач. — Нет никаких оснований для госпитализации. Теперь, когда вы всё вспомнили. Основное вспомнили, остальное постепенно вернётся.

Вскоре он ушёл, оставив на столе лекарства, а Вера придвинулась поближе и улыбнулась мне сквозь слёзы.

— Извини. — Смотреть ей в глаза было непросто. Да, теперь я понимаю, что почти два месяца жил в другом районе города, придумал себе другую фамилию и нашёл новое место работы… Диссоциативная фуга, так это назвал врач. Вы были очень недовольны тем, как живёте, пояснил он, и мечтали о чём-то недостижимом. Настолько сильно мечтали, что однажды отказались от реальности, и бросились в фантазию с головой. Взяли другое имя, придумали другую биографию. Вы даже верили, что женаты на другой женщине и у вас двое детей. При том, что у четы Загорских детей пока что нет.

… Не стоит очень переживать. Фуга случалась со многими, в том числе с великими. Например, с Агатой Кристи. Да-да, и с ней тоже, представьте себе! Главное, что вы нашли смелость вернуться в реальность, признать, что здесь ваше место. Теперь можно не беспокоиться.

… Одно было общим: и Константин Загорский, и Константин Ерёмин отчаянно пытались возродить литературный конвент в Новосибирске. Вот только Загорский обратился к администрации города, и везде получил от ворот поворот. Да, ещё одно общее: и там, и здесь у меня есть друзья. Они очень помогали мне с организационными вопросами, пусть даже здесь, в реальности, мы ничего пока не добились...

— Всё хорошо. Просто выздоравливай, ладно? И не убегай от меня больше. Мы всё сумеем изменить, теперь точно сумеем, да?

— — —

Мы гуляли с Верой. Много гуляли: и специально проходили по всем тем местам, по которым любил гулять Ерёмин. Частенько сиживали в том самом кафе, где я говорил с Толстым и Ульяновым. Чёрт, пару раз мне даже показалось, что я узнаю запах ульяновского табака, но… Прочь, прочь. В этой реальности всё по-другому.

… Я вспоминал, кого именно воображение назначило на руководящие посты, и чем они там занимались. А занимались они… творчеством. Как ни странно говорить про чиновников, но они поддерживали то, что составляет, по Шилову, суть человека: умение и желание создавать. Правда, в основном сил людей хватает на основное, фундаментальное творчество — оставить после себя детей и научить их мыслить, быть самими собой. Не у всех хватает сил даже и на это — проходят, расточаются и не оставляют после себя следа. А исторические личности, пригрезившиеся Ерёмину, рьяно (может, за исключением Бронштейна) охраняли слабые, едва живые ростки культуры, пробивавшиеся сквозь пепелище...

И что бы это значило? В событиях фуги, если только вам удастся припомнить её суть, заключено объяснение. Почему именно так? Я не очень пытался искать смысл: если уж жить, то оставаясь Загорским. Как минимум, у него подлинные, не воображаемые родные и близкие.

… Меня нашли, когда я спасал книги. Пожар в библиотеке — коротнуло в подсобке — только чудом её не уничтожил. И говорят, что справился с огнём не кто-нибудь, а я — практически в одиночку. Не дал огню добраться до хранилища, спас почти все книги. И чуть не задохнулся. Конечно, при мне не было портфеля с «Основами», а телефона и вовсе не нашли. Теперь я уже не был уверен, что хочу возвращаться на место событий. Во-первых, не пустят. Во-вторых, а вдруг найду?

— Не молчи! — Вера потянула меня за руку. — Пожалуйста, говори со мной. Мы пять лет почти молчали, и вот чем всё кончилось! Что тебя беспокоит?

И я рассказал, что. Честно, глядя ей в глаза.

— Мы должны побывать там, — решила она. — В каждом месте. Обязательно. Побываем, посмотрим, и увидим, что там ничего нет. Не спорь, Костя! Это важно! Ты ведь не боишься?

Я боялся. Но недолго.

— Умница! — она поцеловала меня. — Начнём с «Пентагона», давай? Прямо сейчас!

15.

В квартиру, которую снимал Ерёмин, мы пришли в последнюю очередь. Помню, что соседка по площадке, одна из тех всезнающих старушек, которые всё видят и всем докладывают, странно посмотрела на нас с Верой. Вернее, странно посмотрела на неё.

Квартира встретила нас спокойствием и приятными, совершенно домашними запахами. Вера прижала ладонь ко рту, словно хотела вскрикнуть, но передумала. На мой взгляд лишь помотала головой — всё в порядке, не беспокойся.

Я прошёлся по всем трём комнатам и кухне. Я уже почти привык к тому, что подробности быта Ерёминых почти полностью выветрились из памяти. То есть остались лишь фрагменты, смутные образы. Их никого не было, сказал врач. Соседи говорят, что слышали, как вы обращаетесь то к супруге, то к детям — скажем, когда открывали дверь, чтобы выйти наружу. Но их никого не было, поймите. Иначе бы их кто-нибудь видел. Вы сняли квартиру на полгода, не торгуясь, и владелец её не совал нос не в свои дела. Вы жили спокойно, не шумели, успели понравиться всем соседям по подъезду. А ваши разговоры непонятно с кем они трактовали как чудачество. Да, вы ведь считали себя литературным обозревателем. Мы пока не стали говорить главному редактору «Вестника», что с вами случилось. Он до сих пор недоумевает, куда делся новый сотрудник — внезапно появился, произвёл очень хорошее впечатление, практически сам создали сделал очень популярной литературную колонку — и так же внезапно пропал. Как только придёте в себя, я советую прийти и поговорить с ним. Необязательно всё рассказывать. Но вдруг ваше призвание действительно лежит в той области?

Я помотал головой. Присел на диван… и на долю секунды почувствовал: Мария сидит рядом, прижавшись щекой к моему плечу, а близнецы прямо на полу. И всё смотрим фильм.

— Костя? — Вера осторожно потрогала меня за плечо. — Ты устал? Может, достаточно на сегодня?

Нет ещё. Я попросил её проверить, что в холодильнике нет ничего испортившегося — квартира «моя» ещё почти полтора месяца, можно не торопиться, вернуться потом. Но я хотел всё забрать ещё сегодня. Здесь мои вещи — раз я тут работал, тут всё и лежит. Нужно найти.

Искать оказалось недолго. В этой квартире я тоже успел обставить своё рабочее место так, чтобы всё было под рукой, все однородные предметы — поблизости. Я сел за стол, за которым сидел, в полной воображаемых домочадцев и друзей квартире, многие недели. Я не чувствую себя здесь чужим. Напротив, это моя квартира, настоящий дом. Как такое могло случиться?

Я протянул руку, понимая, что включу стоящий под столом, справа от меня, системный блок компьютера. И включил. Интересно, а это у меня откуда? Не хозяйское, дом сдаёт пенсионерка, и у неё такого не водится.

Пальцы сами собой ввели имена и пароли. И я увидел — десятки файлов, документы. Книги, заметки, исследования. Когда я успел это сделать? Чем вообще занимался здесь на самом деле?

— Может, лучше всё это… — Вера не договорила «стереть». Наверное, побоялась произнести. Я тоже колебался: казалось, прочитаешь эти файлы — и подхватишь безумие вновь. Фуга или как оно на самом деле называется, бегство практически удалось. Но потом я замер на месте, увлечённый новыми заботами, и реальность мало-помалу меня нагнала.

Она стояла, сжимая мне плечи так, что уже становилось больно.

— Возьму на память. Если хочешь, прочитай ты первая, и скажи, что лучше с ними сделать.

Она кивнула. Я замер, завершив копирование, и мне послышалось… нет, разумеется, только послышалось — память альтернативной жизни едва теплилась, она не осмеливалась заявлять о себе в полную силу. Но я узнал звук — так шумели близнецы, когда, построив из конструктора военную технику, увлечённо освобождали выдуманные государства от тёмных сил. Да-да, помню: мы произносили это с обеих заглавных букв: Тёмные Силы.

Вера вздрогнула. Отпустила мои плечи и побежала — туда, в детскую. Я пошёл следом — мне не понравилось, что в доме стало тихо.

Вера стояла, прижав ладони ко рту. Я понял, почему она это сделала: мне показалось, что вещи стоят чуть-чуть по-другому. А на столе оказались игрушки, собранные из того самого конструктора. Два самолёта.

— Нет, — поймала она меня за руку, когда я шагнул, чтобы взять один из самолётов. — Не надо. — Она повернула меня лицом к себе, пристально глядя в глаза. — Значит, близнецы?

Я кивнул.

— Ну, что получится, то получится, — произнесла она вроде серьёзно, даже сухо, но рассмеялась первой. Я рассмеялся следом. И наваждение вновь угасло — мы стояли среди пустой, но уютной квартиры, и ничто постороннее не давило на органы чувств.

— Не здесь, — прошептала она, отводя взгляд. — Только не здесь. Уйдём, хорошо? Не то мне снова станет что-то мерещиться.

Жаркий воздух лета ударил в лицо, едва мы закрыли дверь подъезда, и окончательно привёл в чувство.

16.

Отчего-то не спалось. Ни мне, ни Вере. Вроде бы всё осталось позади, и успели выговориться — давно нужно было, давно — но проснулись оба. Как по сигналу.

Ночь. Ясная, тёплая ночь середины июля. Едва заметные, успокаивающие звуки спящего города. Хотя какой там город, в лесу ведь живём. Мы переглянулись с ней — и поняли, что сна — ни в одном глазу. На часах — едва за три, а мы уже выспались. Словно сговорившись, исполнили все утренние ритуалы — вплоть до завтрака. Ничего не говорили — крепла уверенность, что думаем об одном и том же.

— Сейчас, да? — спросила Вера, когда с ночным завтраком было покончено. Можно было и не спрашивать. Да, сейчас.

Мы спускались по лестнице, и нас обоих отчего-то разбирал смех. Да. Прямо сейчас. Съездить в особняк Шилова, посмотреть, увидеть, что ничего того не было, и окончательно вернуться в этот мир, по эту сторону фантазии. Признаюсь, очень милой фантазии. Я всё ещё видел, какими глазами Вера смотрела на меня, когда я описывал своих сыновей-близнецов из «потусторонней» жизни.

Что-то определённо нужно было менять в этой жизни. Не было бы счастья...

Я ехал осторожно. Улицы пустынны, да, но всё равно не торопился. В приоткрытые окна то и дело забирался озорной утренний ветерок и приводил нас в чувство. Так и ехали, улыбаясь, но глядя в разные стороны. Привыкли, что поделать — жить, не глядя друг на друга. Самое время отвыкать.

До самого здания пришлось идти пешком. В который раз возблагодарил чью-то беспечность — пусть опасное уже строение и огорожено, но в заборе есть дыра. Надо просто знать, где.

Люди определённо стали добрее и лучше. В стародавнее время давно бы уже проникли сюда и растащили всё — до последнего гвоздя, исписали бы похабными надписями. А сейчас бывший дом Шиловых оставался практически нетронутым. Ну да, под снос, но смотри, сколько всего внутри осталось! И мебель, и много чего ещё. И никто не позарился. Сам не знаю отчего, но это зрелище вселило в меня уверенность.

Вот и подвал. Мы уже были тут. С доктором и другими. Уже убедились, что нет никаких тайников. Теперь я понял, зачем мы здесь: Вера должна убедиться. Сама. Конус белого света смахивал в стороны тьму, так и липшую к лицу — в подвале сыро и тихо. Слишком тихо. Вот тут… Вот этот кирпич.

Он подался. А затем мы принялись долбить по соседним кирпичам. Вынули ещё несколько. За ним ничего не могло быть — то есть, не должно было быть. Но сейчас...

— Костя… — Вера вздрогнула. — Почему?! Ведь...

Она умолкла. А меня охватило и отпустило чувство нереальности. Я запустил руку, как тогда, в грёзах, и добыл и жестяную коробку, и всё остальное. Том «Подвижника», учебник истории. Я боялся поворачиваться. Боялся, что вместо Веры увижу Марию.

Но это была Вера. Она приняла все три предмета, глаза её были широки — не передать.

— Посвети! — она поставила коробку на один из ящиков и открыла — я видел, как дрожат её руки. И там, внутри, было то, в существование чего никто не верил. «Основы» Петра Шилова, мало кому известного сибирского философа и просветителя.

— Свети! — она добыла из своей сумки кофр, а из него — фотоаппарат. И принялась снимать. Не могла удержаться. Я понимал — я тоже тогда сидел, читал, и не мог остановиться. Не мог удержаться.

Она успела сделать снимки почти всей рукописи, когда мы услышали. Мы оба. Вот-вот нас застукают! Здесь всё равно должен быть сторож — не хватало только, чтобы всё это отняли! Мы рассовали книги по сумкам, закрыли тайник Жестяную коробку я обернул в куртку, чтобы не бросалась в глаза, и мы поспешили наверх. Теперь казалось, что тьма хватает за руки и за ноги, не желает отпускать с добычей. Но я не забыл поставить кирпичи на место. На всякий случай.

Я не очень удивился, если честно, обнаружив там, у дома, графа Толстого. Вера выбежала вслед за мной, и чуть не вскрикнула.

— Лев Николаевич?!

Он кивнул, прижимая палец к губам. Чувствовалось — надо уходить. Побыстрее. Сам не зная, почему, я развернул свёрток и передал коробку графу.

— Она здесь, Лев Николаевич. Пожалуйста, позаботьтесь о ней.

Он кивнул, и принял драгоценный груз. Видно было, что и он смотрит на него благоговейно.

— Весьма, весьма признателен, — граф пожал руку мне, а затем — Вере. — Вас никто не заметил?

Мы переглянулись и отрицательно помотали головами.

— Отечество вас не забудет, — граф едва заметно поклонился. — Господин Ерёмин, госпожа Ерёмина… было исключительно приятно с вами познакомиться!

И отбыл. Быстрым шагом, в направлении той самой дыры в заборе. Едва он скрылся по ту сторону, с нас словно оцепенение спало — помчались следом. И успели заметить графа, стоящего у роскошного автомобиля — словно нас ждал. Вера подняла фотоаппарат...

Я думал, граф отвернётся, или закроет лицо. Отнюдь нет — он улыбнулся нам, помахал рукой и сел в машину. Сам водит, смотри-ка! Двигатель лимузина мягко заворчал, и авто медленно, почти неслышно скользнуло к повороту дороги.

— Смотри! — Вера показала мне экранчик фотоаппарата. Граф Толстой на фоне автомобиля. — Нам это не приснилось?! Ничего не понимаю!

Мы заглянули в её сумку. Обе остальные книги там. Вера пролистала карту памяти фотоаппарата — снимки страниц никуда не делись. Мы снова переглянулись — уже откровенно ничего не понимая.

— Смотри же! — она сжала мою ладонь. Больно, я чуть не вскрикнул. Щит, у которого и была та дыра в заборе, извещал, что тут будет построен новый дом… и так далее. А сейчас там говорилось, что это — памятник старины, охраняется государством, и всё такое.

Мы долго стояли. Не знаю, как Вера, а я не находил слов. Но прошелестел поверх зябкий ночной ветерок, и мы очнулись.

— Едем! — Вера сжала мою ладонь. — Только молчи, ладно? И… я поведу. А ты сиди и молчи. И смотри на меня, ясно? Только на меня!

17.

Проснулись, как всплыли из омута. Жаркого, душного, но отчего-то непереносимо приятного. Не хотелось всплывать, если честно. Вовсе не хотелось. Я нарочно расспросил, как просыпалась Вера. Хотя и так казалось, что оба переживали одно и то же.

Теперь я первым делом проверял, кто рядом со мной. Вера. Видно, что давно проснулась — ждала, пока проснусь и я?

Когда поняла, что я проснулся, Вера выскользнула из-под одеяла. Кофр и «трофеи» в сумке так и стояли у кровати. Она не сразу решилась заглянуть. Вздохнула с облегчением — книги там. Вздохнула вновь, когда на её фотоаппарате обнаружились снимки. И тут же включила оба компьютера и принялась всё копировать. Вначале сохранила фото, в нескольких копиях, затем начала переснимать книги. Как была, в ночной рубашке. Я успел убрать постель, приготовить завтрак и чуть не силой заставлял её хоть немного, но перекусить. Она не хотела отходить от книг надолго. Я прекрасно её понимал: я ведь тоже не хотел.

… Потом мы сидели на кухне, завтракая не то во второй, не то в третий раз. Говорили, отчётливо помню, о всякой ерунде, и часто смеялись, оба: словно по кухне летало множество смешинок.

— Костя, — сжала она мою ладонь, когда очередная пауза затянулась. — Что нам с этим делать?

— Покажем. Я пойду к тому чиновнику, который помогает нам с конвентом (Вера вздрогнула — видно, что и она в первую очередь подумала про графа Толстого). Расскажу, покажу. Ведь теперь ты мне веришь?

Вера не сразу ответила. Держала меня за руку, смотрела в глаза, и морщинки ненадолго заползли на её лоб.

— Верю, — кивнула она. — Не во всё, но во многое. Пойдём вместе?

— А с работы отпустят? — не удержался я.

— Укушу! — и практически выполнила обещание. И мы снова рассмеялись.

— Идём, — взял я её за руку. — Сегодня воскресенье, верно? По его словам, можно приходить в любое время, в любой день. Заодно и проверим.

— — —

Мы долго стояли у входа (или выхода, как посмотреть) в здание администрации.

Понятно, что в отсутствие оригинала «Основ» выдавать фотокопии за подлинник было бы затруднительно. Мы придумали вполне убедительную легенду о найденной на месте раскопок коробке и о том, что впоследствии она куда-то делась.

Чиновник кивал, и было видно — не верит ни одному слову. Но вот когда мы показали многочисленные сноски на книги, из которых добыли большую часть биографии Шилова и многое из того, что не вошло в «Основы», чиновника словно подменили. В конце концов он распорядился, чтобы нас с ним доставили в библиотеку. Ехали мы туда молча, я ожидал расспросов — их не было. И — все сноски оказались на месте. Все до единой! Чиновник, Шаталов по фамилии, так и впился взглядом в тома. После того, как он пролистал третий, он сумел вернуться в реальность, где мы, и пожилая улыбчивая дама-библиотекарь смотрели на него.

— Невероятно! — заключил он. — Это настоящее открытие, господин Загорский. Ведь я сам участвовал, что уж греха таить, в поиске «Основ». Но чтобы вот так, на самом видном месте, столько всего найти… Считайте, что спонсоры для конвента уже есть. Хорошие, надёжные спонсоры. Завтра, пожалуйста, принесите мне все материалы, не будем медлить — времени уже немного. Куда вас подвезти?

… Мы попросили подвезти ко входу в «Пентагон».

— Здорово! — Вера поцеловала меня. — Я верю. Неважно, что говорили врачи, и все остальные. Я ведь тоже его видела. Если мы и спятили, то оба. Что теперь, Костя?

— Теперь мы пойдём домой, — указал я направление — полоску на небе, где возгоралось закатное пламя. — Может, почитаем про этого «подвижника», может, нет. Завтра я отнесу ему бумаги, а потом...

— Молчи! — Она прижала палец к моим губам. — Пусть будет, что будет. Не загадывай!

Мы шли по таинственным образом опустевшему проспекту — люди никуда не исчезли, конечно, просто все они отчего-то держались от нас поодаль.

...»После многих лет скитаний, которые я провёл в четырёх стенах; после долгих лет одиночества, когда каждую минуту кто-то был рядом со мной; после бурных лет спокойствия, когда череда катастроф никак не могла уничтожить меня — я понял, во имя чего жив человек.» Так писал Шилов.

Теперь и мы понимали, во имя чего. Понимали, глядя друг на друга.