Глава 3 Если это началось, то это не значит, что всё вдруг станет понятно и ясно.

*Отдельная благодарность Касперович Асе

Рассвет встретил Джима в никаком состоянии. Вроде бы и выспался, и не выпил лишнего, а всё равно он чувствовал себя прескверно. Этот полупустой отвратительный комок в горле, когда маешься и хочешь чего-то, но не знаешь, чего.

Генри уже сходил за водой, убрал плед и уже вскарабкался на козлы. Напустив на себя кислую гримасу Джим последовал за ним. Кони тронулись и перешли в рысь. Зубы глодали просто таки каменную воблу. Рыба попалась недосоленная и пересушенная — отличная штука для расслабления. Но раздражение не проходило — солнце ветер, неподвижность, и он только сильнее вгрызался в рёбра воблы. Генри то натягивал поводья, то отпускал в зависимости от резких перепадов желаний «массы».

И вот вдруг прямо перед носом показался долгожданный деревянный мосток. Низкий, но довольно прочный, он был абсолютно невиден со стороны за прибрежными зарослями.

Но что-то было не так. Джим встрепенулся, поднял голову и крикнул: «Генри! Копыта! За нами погоня!» Тот хлестнул коней, на ходу развернул корпус и под недоумевающим взглядом попутчика отодрал одну из досок на крыше повозки. За ней оказался припрятан тяжёлый мушкет Спрингфилд. Вдвоём они кое-как установили двадцатикилограммовую дуру на всё ту же крышу. Из зарослей выскочил первый противник — воин-индеец с метательным копьём на перевес. Большая пуля шестьдесят девятого калибра отбросила его метров на шесть назад. От отдачи и шума кони заржали и остановились. Тут показались ещё трое индейцев, Джим был уверен, что тут их не меньше десятка. На перезарядку Спрингфилда не хватало времени, и он выхватил ремингтон.

Как в замедленной съёмке летели пули — по две в каждого индейца, и врезаясь в плоть, вкручиваясь в мышцы, они поднимали фонтанчики крови и свергали их с коней. И они сокрушительно безвольно падали, развеивая в воздухе кровь и слюну. А за тем сокрушительно приземлялись, бились мягкими ещё телами о каменистую почву и твёрдую траву.

Джим быстро спрыгнул на землю. У него была пара секунд, что бы распрячь лошадь и оказаться по быстрее как можно дальше. Он дёрнул ремни и запрыгнул на моргана. Поводья пришлось тоже выкинуть, он схватился за гриву и ударил каблуками по бокам животного. Довольно далеко сзади раздался единичный выстрел. Конь сразу перешёл в галоп.

Джим бросил прощальный взгляд назад. Генри меланхолично смотрел в глаза приближающейся смерти. Просвистел томагавк и врезался в подбородок негру. Кольнула поутихшая с утра тошнота. Все планы и туманная дружба рухнули от одного предмета, которого и оружием назвать-то сложно. Джим только стиснул зубы и сильнее сжал бока лошади, подгоняя её.

У них была фора. Индейцы интересовались либо имуществом, и тогда они заберут фургон и успокоятся, либо жизнью Джима, и тогда они по любому не сразу прочухают, что его там нет, и фора останется форой. Стоит ждать худшего, а конь отдохнёт после.

Эти мысли сопровождались сильными жёсткими ударами копчика о хребтину. Морган притормозил, и Джим с размаху защемил себе другое, более важное место. Но всё же лучше неудобный хребет, чем неудобная пуля.

Лошадь уже основательно выдохлась, когда Джим решил, что они уже достаточно оторвались, и снизил ход, а потом совсем спрыгнул. Конь послушно последовал за седоком.

Ну и что теперь делать?

Один набор одежды, пустой револьвер, пусть человек неискушенный не отличит его от заряженного. Коня продать? Тогда как добираться до границы? Ладно, — Джим принял самую разумную мысль, — на месте разберусь.

Солнечные лучи набирали силу. Старая и полезная, надо сказать, привычка, взяла своё. И Джим, отпустив коня пастись (благо редкая трава шелестела под ногами), а сам задремал, пережидая жаркий полдень.

Но очнувшись от дремы, он вновь почувствовал то, из-за чего этой привычкой мало пользовались в дороге. Тело просто-таки раскалилось на лучах тяжёлого солнца, во рту ни капли. Но это уже привычно.

Ладно… Джим подковылял к своему коню, кое-как забрался и сажал каблуками бока животного. Ему тоже было не так хорошо. Большее, что удалось выдавить — неспешная рысца.

Первый раз за свою жизнь за свою жизнь Джим почувствовал острое надрывное желание — лечь и умереть, чтобы никто тебя не трогал, чтобы не ехать в изнеможении черт знает куда.

Но проклятое слабое тело боялось, дергалось, отдавало последние силы. Зачем это тебе, тело? Вечный покой — вот блаженство, что каждого достойно. Что тебе ещё нужно?

Но тут вдалеке стали различимы квадратные постройки. Город? Вряд ли. Скорее ранчо. Но и там есть люди, и если не примут по-хорошему, можно помахать револьвером.

Тем временем дома приближались. Первым встреченным живым человеком был мальчишка, лениво вращавший рычаг колодца.

Джим окликнул его:

— Хей, ты! Позови-ка местного хозяина!

— ¿Que? — нахально бросил сорванец. Джим наморщил лоб, по-испански он был, прямо сказать, не компрендо. Но в конечном итоге выдал что-то вроде «добудь мне кое-кого старого».

Малец, хихикая, неспешно умчался. Джим не позволил себе ждать и двинул за ним, остановившись перед самой дверью добротного ранчо. Вывеска гласила: «Хутор Хорейшоу».

Из двери показался мужчина средних лет неопределенной, и одновременно неприятной внешности. Впрочем, он искренне, хоть и напряженно улыбнулся.

— Рад видеть гостей на нашем хуторе. Не пройдете ли в дом? — он вежливо обратился по-английски.

— Позаботьтесь лишь о моем коне, — буркнул Джим.

Видно вопреки словам хозяина, гости были не редкость. Но наезжали сюда люди небедные. Джима пригласили за большой стол, видимо, как и всех, потому, что за него при желании можно было втиснуть конный взвод южан-приморцев, разжиревших на дармовых коровах.

Не щадя хороший дубовый стул, Джим грубо сел перед фарфоровой тарелкой с бронзовыми приборами. Живот сводило. Ранний завтрак был слишком жесток. Но тут было все по-приличному, пока не потреплешься, жратвы не видать.

— Видно, издалека прибыли, господин. — Первым завел разговор хозяин, немного посвежевший, и оттого в его голосе звучали лукавые и корыстные нотки.

— Еду на север из Нью-Холиайленд-тауна, да вот сбился с пути. С восходом Редривер пересек, сейчас по солнцу скачу, — решил говорить хотя бы частично правду Джим.

— Вот те на! — присвистнул хозяин. — Ну и добрый же конь твой, путник. От нашего гостеприимного хутора до границы с Техасом боле сорока миль будет.

Джим качнул головой. Эвона как. Славный подарок подкинула судьба. Выходит уже через три недели в Канзасе друганов ждать? Это его более чем устраивало.

Тут, конечно, подали похлебку. За ней была индейка, и было не до друганов и Канзаса…

Мрак окутал ровные поля вокруг хутора, покрытые густой тёмной травой на каменистой земле. Возню затеяли ночные насекомые, зашуршал кролик, редкий в столь жарких краях.

Джим созерцал эту ночную идиллию и наслаждался. Для этого было несколько поводов. Во-первых. В легкие врывался дым от одной из любезно подаренных хозяином сигар. Во-вторых, было интересно мочиться с балкона. А в-третьих, этот самый балкон был очень удобен для ночных побегов. Ну, не платить же? А тем более таким конем.

В голове уже строились инженерные диковины для красивого побега, когда раздался стук в дверь. Рука рефлекторно дёрнулась к ремингтону, но патроны из воздуха не появляются. И никакого оружия, кроме себя. На тумбочке ничего подходящего. Осталось только одно. «Войдите» — глухо прозвучал голос Джима.

Дверь отварилась и вошла молодая дочь хозяина. За столом Джим попросту не обратил на неё внимания из-за поглощённости процессом потребления килоколорий. Теперь же взгляд упал на довольно ладную фигурку и обычное в этих краях смуглое красивое лицо.

«Отец послал справиться, не помочь ли чем господин?»

Хозяин явно всегда подкладывал свою дочурку под нужных ему людей. Джим скривился. Сколько их у нее уже было? Он молчал. Выгнать маленькую шлюшку ему не позволяло весьма специфичное воспитание.

— Почему Вы молчите? Не хотите молока? А меня зовут Эсмеральда… — на плечо легла почти невесомая рука.

И запах! Запах молока и ромашки… Такой далекий запах детства… Он закрыл глаза. Воображение перенесло его на много лет назад. Луг. Только что уложенные стога пахучего сена. Он, тринадцатилетний подросток, принес сестре в поле молока и хлеб. Тишина. Писк низколетающих ласточек. Сестры нигде не было и он, поставив крынку на землю и решив вздремнуть, забурился в стог. Но поспать не удалось. Совсем рядом, в своем стогу он услышал вздохи. Сестра! Сестра с Майклом, ее будущим мужем! О! Как же это можно забыть? Сгорая со стыда он смотрел, как колыхались белые груди сестры, оседлавшей своего жениха. Как рассыпались по плечам ее пшеничные волосы, с каким нескрываемым животным вожделением врывался в нее Майкл…

Рука Эсмеральды прошлась по обнаженной груди, поиграла с волосками, спустилась до пупка… Джим, совершенно забыв о предыдущих ухажерах девицы, резко повернулся и рывком прижал ее к себе. Кувшин с молоком со звоном рассыпался на мелкие кусочки. Молоко стекало по обнаженным ногам Эсмеральды. Джим наклонился и слизал капельки с колен. Запах! Запах молока и ромашек…

Кровь стучала в висках. Пальчики Эсмеральды, словно бабочки порхали по всему телу. Горячие губы словно оставляли ожоги на раскаленной солнцем коже. Стон сорвался с губ.

— Что Вы, сеньор? Мне уйти?

Слова как сквозь дымку прорвались в сознание. Уйти? Сейчас? Да, я убью сейчас эту маленькую чертовку!

Джим подхватил девчонку и бросил на кровать. Та захохотала и натянула простынь до подбородка. Только черные омуты глаз, наполненные желанием, отражали пламя свечи.

Пытаясь поскорее оказаться рядом с малолетней искусительницей, Джим запутался в брюках и чуть не рухнул на пол рядом с кроватью. Это вызвало еще больший приступ звонкого хохота.

— Сеньор, давайте я. Иначе до кровати только бессознательное тело доберется.

Она встала и, глядя своими омутами Джиму прямо в глаза и прикусив нижнюю губу, стала расстегивать его рубашку. Одна пуговица, вторая… Горячие губы коснулись соска. Джим застонал. Рука девушки спускалась все ниже и ниже. Рубашка упала на пол. Поцелуи сменялись легкими покусываниями, от которых Джим вздрагивал и еще больше сжимал в руках непослушные черные локоны Эсмеральды. Сколько времени длилась эта пытка, Джим не заметил. Очнулся уже на кровати под влажной простыней и под звонкий смех.

— У сеньора давно не было женщин? Он такой быстрый?

Давно! Не то слово! Последний раз… Да он и сам не помнил, когда он был, этот последний раз. Джим не знал, куда бежать от стыда. А смех разливался по комнате и словно буравчиками впивался в уязвленное самолюбие. Ну, сейчас он ей покажет.

Он рывком навис над Эсмеральдой и поцелуем заставил оборваться этот смех. Уже через пять минут комнату наполняли женские стоны и всхлипы…

Джим неспешно открыл глаза. Плеча касались её жёсткие волосы, слышались милое сопение, тепло её тела иссушало всё и вся тёплой ночью.

Трёх часов передышки от страсти хватило, чтобы привести его в обычное состояние. Оставаться здесь сейчас было величайшей глупостью. Но так же не было нормального оружия. Джим уже начал тяготиться этим, но решил не рисковать, ибо задержка смерти подобна, а тем более перед носом хозяина.

С балконом он решил не мудрствовать лукаво, и удачно приземлился в немного навозную кучу сена. Но такие мелочи, как запах не остановят храброго Джеймса МакЛинера! Поэтому он небольшими перебежками направился к конюшне.

Скрипнула створка. Джим спешно прошёлся вдоль пустых стойл. Его моргана здесь не было. Значит, украли и спрятали. Да чтоб он сдох, этот урод-хозяин! Но надо было спешить, и он скрепя сердцем оседлал сонную, но крепкую на вид пегую кобылу кватерхорса.

Разбуженная лошадь шла медленной рысью на север. По правую руку уже светлело небо.

Неожиданно совсем рядом раздался возглас «Хей, мачо!» Рука дёрнулась к револьверу, Джим спешно обернулся.

Эсмеральда, дрянная девчонка, мало того, что так бесцеремонно подкралась и вновь испугала Джима, так ещё и, в довершение ко всей проделанной ею наглости, и восседала на его коне. На его элитном чудесном моргане. Это было свыше всякого терпения.

Размяв шею и готовясь к разборкам слез с лошади, Эсмеральда своим быстрым, как бы возмущающимся голосом, начала первой:

— Право же, я не знала, что господин соизволит перепутать хозяйские и гостевые конюшни.

— Слазь с моего коня. — Устало оборвал её Джим, и когда она, опешив, спустилась с моргана, приторно бросил «Благодарю».

— Вот так же огромнейшее спасибо за мою Эльвиру.

Окончив так обмен любезностями, Джим тронул поводья и оценил комфорт езды на такой собственности при седле. Эсмеральда, видимо, не отставать не собиралась, как и разворачиваться и ехать досыпать.

— А ты что вообще тут делаешь? — Неожиданно заинтересовался Джим.

— Отец замучил. Заставляет трахать важных гостей и псевдоревизоров вроде тебя. Можно с тобой? — Последняя фраза была произнесена с такой, даже, нежностью, что Джим окинул её тусклым взглядом и буркнул: «Тогда поднажми.»