Последнее утро

Последнее утро.

Странно, проснувшись утром не смог вспомнить ни одного неотложного дела, которое запланировал с вечера. В голове пустота. Вчера еще была тревога от потока дурных новостей сочащихся из зомбоящика, а сейчас пустота. И вставать совсем не хочется, а за шторами свет, и он как будто ярче чем обычно. Неужели проспал? Вот так, первый раз за последние годы, а может быть и за всю жизнь, проспал. «Стыд тебе и позор товарищ, вставай, беги на работу», — а вставать так не хочется. Лениво переваливаюсь на кровати, пальцами дотягиваюсь до пульта. Телевизор оживает звуками сирен, бегущими людьми, сжимающими в охапку муляжи младенцев. Очередной ролик ГО. Если раньше они пугали, сейчас просто замозолили глаза, надоели. Бутафорские трупы среди объятых пламенем развалин стали обыденны и скучны как ведущие утренних новостей. Они уже не вызывают жалости, лишь раздражение. Зачем телевидение старается всех напугать? Или наоборот, закормить апокалептическими образами, чтоб потом, если что, психика у народа выдержала, не дала выжившей массе съехать с катушек? А будет ли это «если что»? Народ, между тем, уже начинает потихоньку сходить с ума. Вот вчера, например, подошел ко мне мужичонка, да и предложил скинуться на постройку межпланетного корабля, дабы «покинуть объятую огнем землю». Вступай, говорит, в наше братство, а все кто не с нами пусть здесь, на грешной земле пропадают. Ну и что я ему мог ответить? Конечно послал. А ведь, сколько народу поддается на всю эту истерию, убежища строят, корабли, ковчеги всякие. Надеются. Всяк по своему, кто душу свою бессмертную спасти хочет, кто тело бренное. И ведь поговоришь с каждым по отдельности — вменяемые люди. Вдавил пальцем красную кнопку на пульте: телевизор умер, повиснув на стене черным матовым зеркалом.

Наконец оторвав свое тело от скомканной простыни, перевел его в вертикальное положение. Какое-то удивительное спокойствие, вроде волноваться должен, на работу опаздываю, пожурят, как минимум. Ан нет, спокоен аки слон. И ни каких предчувствий, полнейшая пустота. Странно. В такие дни обязательно что-то случается. Надо позвонить маме. Старушка наверняка соскучилась: от воспоминаний улыбка сама собой расплылась по лицу. Она опять начнет пересказывать услышанное из последних новостей, как будто у меня нет телевизора, потом в сотый раз переспросит о моей работе и опять предложит помочь деньгами. Славная милая старушка, для которой я, лысеющий и уже начавший седеть, навсегда останусь маленьким несмышленышем. Я давно принял правила этой игры и теперь стараюсь соблюдать их, чтобы ненароком не обидеть ее. Чайник заурчал и, извергая из своих недр струйку белого пара, сипло засвистел, оповещая окрестности о своей готовности. Запах растворимого кофе, разве осмелится он соперничать с тем чарующим ароматом благородного напитка, с которым его объединяет только название. Но люди привыкли экономить: мы экономим время, деньги, горючее, в конце концов, мы экономим собственные силы, заменяя натуральные радости всевозможными суррогатами. Уже десять, может мне действительно не ходить на работу. Скажусь больным, устрою себе маленький выходной. Люди должны отдыхать, нет не прозябать тупо уставившись в зомбоящик — отдыхать: ходить гулять, общаться с друзьями, с прекрасным, просто переключаться на положительные эмоции. Сделать что-нибудь полезное для себя, для других, но так чтобы своими руками, засучив рукава, и чтоб пот со лба… Слова. Как приятно мечтать сидя в удобном кресле, рассуждать о великих свершениях и трудовых подвигах, которые ты мог бы свершить. Но, увы и ах, ни когда не свершишь. Не то чтобы ты не хотел, просто не свершишь и все, потому, что встать из этого мягкого кресла для тебя непосильная задача.

Вот уже и допит остывший кофе, чашка брошена на журнальном столике, надо не забыть вечером вымыть. Ключ в замке, проворачивает старый, несмазанный механизм. Вот и все, газ выключен, свет погашен, теперь бежать. Куда, зачем? Еще пять минут назад собирался остаться дома и вот опять бегу как ослик на карусели из детства, серый ослик, с печальными глазами, тащивший по кругу повозку с довольной, смеющейся ребятней. Вот и я бегу по своему неизменному кругу, и нет сил разорвать его. Дверь — терминатор между еще хранящим ночную прохладу сумраком подъезда и уже пышущим жаром асфальтом мостовой. Поднимаю голову вверх. Бездонное голубое небо, ни облачка. В такой день не может случиться ни чего плохого.

Метро, ныряю в темную духоту перехода, вливаюсь в поток тел объединенных желанием переместиться из одной части города в другую. Извечная толчея спешащего по своим делам города. И вот уже моя станция, инстинктивно делаю шаг на перрон, ноги сами ведут меня по привычному маршруту, туда, где магическая лента движущихся ступенек извергает толпы таких же как я пассажиров под потоки палящих солнечных лучей.

Странно, давно уже не смотрел вверх. В вертикальном мире большого города, где высотки режут перспективу, сужая мир до ширины улицы, невозможно увидеть горизонт. Пытаюсь вспомнить, когда я последний раз его видел, наверное, в детстве. Черт побери, как хочется раз в жизни совершить какую-нибудь глупость, как в детстве, не задумываясь о последствиях. А ноги уже сами ведут меня к дому, высокой башне построенной меньше года назад. Ставшей доминантой, нависшей своей громадой над старыми девятиэтажками. Только теперь различаю буравящий мозг звук, как будто кто-то включил телевизор на полную громкость и смотрит очередной ролик ГО. Сирена. Люди бегут в разные стороны, сливаясь в потоки. Подчиняясь воле «коллективного разума», банальному стадному инстинкту, тоже начинаю бежать. Вот и дом, вход на подземную парковку, поток выдавливает меня на боковую лестницу. Вот он шанс на свой необдуманный поступок, вопреки логике начинаю подъем, все выше и выше. Только бы успеть.

Конец лестницы, площадка, покрытая строительной пылью, выход оказался не заперт. Миную технический этаж и вот я на крыше. Прохладный ветер ласкает взмокшее тело. Огромный, необъятный простор, раскинувшийся до самого горизонта и только серые крыши вокруг. Здесь даже воздух другой, хочется дышать полной грудью, размеренно, неторопливо, наслаждаясь каждым вдохом. Воздух прохладный, вкусный. Глянул вниз: улицы уже опустели, лишь несколько фигур, маленьких муравьев, мечутся далеко внизу. Тишина, даже сирены смолкли. На соседней крыше замечаю человека, машу рукой. Он машет в ответ, почти мое отражение. Чего-то ждет, или тоже решил насладиться простором, увидеть горизонт. Говорят, за мгновение до смерти вся жизнь калейдоскопом пролетает перед глазами — врут, наверное. Сколько осталось, минута — две? А может ни чего не случиться? Где черные тучи, заволокшие небо, извечные спутники надвигающейся беды, где молнии — олицетворение небесной кары за грехи человеческие? Киношные штампы, в жизни все по-другому. Может пока не поздно броситься вниз, в спасительное подземелье подвала или шагнуть за край парапета — трусливо сбежать от неизбежности. Поздно! Яркая вспышка, огненный шар, зарождающееся солнце поглощающее город. Вот и все, только в ушах зазвенел детский смех, а перед глазами картинка из детства: трехколесный велосипед, мой трехколесный велосипед и молодая мама.