Кирьякова Инна

Одинокая колдунья и Тетрадь Печалей

Дожди все шли и шли, и время вспять текло,

И змеи водные плясали за стеклом,

И волны, затопив сирень, несли

Четырёхлистников лиловых корабли.

В Тетрадь Печалей напишу главу о том,

Как стал ковчегом ветхий дачный дом,

Листая записи, заклятие найду

И наколдую ночь и странный всплеск в пруду,

Тоску высоких звезд и грусть чужих дорог,

И в лужах десять лун скользящим серебром...

Волшбой пронизан мир, печалью волшебства.

Я расколдую нужные слова.

Гроза и Корвин

Кожаный переплет

Нежит грубую руку.

Архангел Корвин

С мечом возмездия

Промчится на чалой лошади

К концам Земли.

Вот он, точный знак гибели мира.

И, как приговаривала прабабка

Переписчика предсказаний:

"А гроза-то, гроза-то зачнется той ночью!

Так и будут

Молоньи полыхать,

Будет светлым-светло от земли до неба.

Ох, и страшно!"

(Но это не вошло в Книгу

Как частное мнение).

У Корвина есть дела,

Так, кое-что личное,

На краю Земли.

Ему выводят

Любимую лошадь, Звезду,

(Умную, выносливую и быструю,

Как хвалился в свое время торговец:

Прямо не лошадь, а чудо какое-то).

"Чалая?.." — вдруг осенило,

И Корвин прячет ухмылку.

"Ну, красотка!" — и несется,

Обгоняя дома, магазинчики, скверы,

Встречных, гуляющих, глядящих ему в спину из окон.

Какой-то прохожий

Видимо, кое о чем осведомленный,

Отшатнувшись от пыли и камешков из-под копыт,

Кричит, догоняя вопросом

(А горизонт на севере все мрачнее):

— Кто ты?

— Корвин!

Прохожий вздрогнул

(Первый удар грома,

Пробующий прочность воздуха и горизонта).

— Куда ты спешишь?

А Корвин силен и молод.

Радость жизни выплескивается —

Как захлестывает девятый вал

Корабль,

Смешивая океан и небо.

— К концам Земли!

И, хохоча, погоняет Звезду — быстрее!

Никто не закроет

Оставленную на подоконнике книгу.

За обложкой,

Мягкой, еще теплой от широких ладоней,

Корвин мчится,

Смеясь в полный голос над собственной шуткой.

Ветер

Гонит дождь и кидает

Большие капли,

Которые ставят неровные пятна

На готическое высокомерие букв.

И Корвин мокнет.

Пара минут — и уже до последней нитки.

Звезда не бежит — плывет в вертикальных волнах,

Спотыкается в жирной грязи,

На земле, захлебывающейся от потопа.

Грозе все равно. Ей неважен всадник,

Его дикая скачка, его страх.

Веретено смерча из грязи, воды и света

Подхватывает, сминая,

Неспешно ушедшие тысячелетия,

И коротенький всхлип настоящего,

И слабое мерцание будущего.

Грозе еще нужно

Вот так же свернуть пространство,

Что требует времени.

Ну, времени-то у нее с избытком —

Полными пригоршнями плещи —

Вечность.

Расплываются буквы. Размывается жизнь.

Доскачи до концов Земли.

Перепрыгни кромку страницы.

Вырвись. Успей.

Вальс людоедов

Снег танцует вальс людоедов.

Из черепов — парадные кубки.

Рога-короны. Стрижки и дреды.

Плащи с подбоем, кольчуги, куртки.

Они владеют мёртвым словом,

И мир им кажется мёртвой речью.

Их манускрипты, том за томом,

Обтянуты кожей человечьей.

Шагают — и трещины вдаль змеятся

На льду, на земле, в умах и душах.

На барельефах — скелетов танцы,

И кости здесь мостовыми служат.

Человечки любят заигрывать с мраком.

Людоеды их хватают, не глядя,

Чтобы кинуть после на торг или на кон,

Или сжать в горсти, как гроздь винограда.

… Ледени, мороз,

Замети, пурга,

Нет могилы им —

Ямы да снега.

Вьюга, прах в ночи

В землю вбей, втопчи.

Ни один росток

Чтобы не взошёл,

И не вздох — плевок,

И не крест, а кол.

Унеси, вода,

Память без следа.

Пусть ни сна, ни дна

За огонь-рекой.

Да не будет им

В мире том — покой.