Мудрость Солона

Лонгмоб "Несколько слов о главном"

Мягкий полумрак окутывал гостиную. При иных обстоятельствах она казалась бы олицетворением уюта и тепла, но сейчас её атмосфера была пропитана грустью, источаемой её обитателями, погружённых в молчание и собственные мысли. Причиной тому было плачевное состояние хозяина поместья — старого Чарльза Уоррена, и их визит можно было назвать прощальным.

Впрочем, мысль о том, что совсем скоро их ждёт утрата, не вызывала острого чувства горечи, сэр Чарльз был в более чем преклонных летах, о таком возрасте говорят — дай Бог, каждому дожить до таких лет. Подсознательно они смирились с этой потерей, и лишь грусть царила в их душах — вместе с сэром Чарльзом навсегда уходили их детство и юность.

Впрочем, самый молодой из них — Джеймс Уоррен, предавался не только грусти — к ней давно уже присоединились и уныние, и тоска.

«О, Боже! — подумал он, бросив взгляд на каминные часы. — Ещё только половина девятого…» — и с тоской обвёл взглядом стены, утопающие во мраке.

И как только в детстве ему нравилось приезжать сюда? Даже на лицах его предков, изображённых на портретах, и то не было и намёка на улыбку, будто вся их жизнь состояла сплошь из страданий и скуки. И лица мужчин, сидевших сейчас напротив, напоминали ему эти лица на портретах.

Глянув на них, он внезапно вспомнил одну загадку.

«Как там было?.. Два отца и два сына нашли три яблока… и поделили их поровну. Как им удалось это сделать?»

О. как же тогда он мучился, пытаясь разгадать загадку! А сейчас они сами и представляли собой готовый ответ.

Дед, отец и внук. Два отца и два сына. Каждому по яблоку. Он едва не засмеялся, и вновь бросил взгляд на часы.

«О, нет… прошло лишь пять минут!»

Джеймс готов был уже встать и заявить, что идёт спать.

Спать, когда ещё нет и девяти?.. Будь он сейчас дома, то уснул бы лишь под утро, вернувшись из какого-нибудь клуба. А сейчас?..

И он будто услышал.

«Доброй ночи, внук… доброй ночи, сын…»

Маленький бэби… ну уж нет, пусть кто-то из них первым предложит разойтись.

— Дай Бог, каждому так пожить, как отцу, — голос деда неожиданно нарушил тишину и заставил Джеймса вздрогнуть, — как же быстро летит время… — продолжал дед, — а я и сейчас помню, как бегал здесь ещё мальчонком… будто это было вчера…

— Да и я вырос в этом доме, — поддержал деда отец Джеймса.

— Да-а… мы вырастаем, взрослеем, стареем, уходим, оставляя дому память о нас. И то хорошо, что оставляем хорошую память. Так что, этот дом может гордиться нами.

— Да он просо счастлив! — сыронизировал неожиданно для себя Джеймс. — Ему даже можно позавидовать.

— Это кто тут у нас такой несчастный? — дед по-прежнему считал его ребёнком, что Джеймсу очень не нравилось, а потому он решил промолчать.

Конечно, по сравнению с прадедом, в ком жизнь сейчас едва теплится, он просто счастливчик, но…

И тут настроение Джеймса окончательно упало. А ему-то казалось, что он. наконец-то, исцелился от своих чувств…

Но дед и без ответа догадался о причине.

— Эх, молодость… — слегка улыбнулся он, — вот так вспомнишь свои любовные страдания, из-за которых порой и жить-то не хотелось, а сейчас даже они — и то кажутся счастливыми. Куда счастливее мыслей о том, что уже не вернуть эту… молодость.

— А в чём тогда счастье? Если не в любви, не во взаимности? Не… — Джеймс пытался подобрать ещё слова, характеризующие это счастье, но в голову лезло совсем иное, не такое возвышенное.

— Счастье? — вмешался в диалог отец Джеймса. — Для мужчины счастье не только в любви. Он должен уметь ставить цели и идти к ним. И счастье, когда ты смог взрастить в себе всё необходимое для достижения своих целей, не уронив при этом ни чести, ни достоинства. Иначе…

Речь отца внезапно была прервана появившейся в дверях сиделкой.

Мужчины почти одновременно вскочили и уставились на неё вопросительно и не без страха — ненадолго отпустившая их реальность вновь напомнила о себе.

— Простите, джентльмены, что невольно напугала вас. Я зашла сказать, что сэр Чарльз проснулся. И вы могли бы подняться к нему.

Джеймс видел прадеда днём, когда они также втроём заходили к нему. Тогда сэр Чарльз спал, и на миг Джеймсу показалось, что уже всё кончено.

Сейчас прадед лежал, точнее, полулежал на высоких подушках. Взгляд его сразу же обратился на них, и пусть глаза были по-старчески блёклы, но ещё хранили ясность ума.

— Ричард, внучек, — обратился сэр Чарльз к отцу Джеймса. — не мог бы ты пересадить меня в кресло и вывезти на балкон? Хочу немного подышать свежим воздухом. Вам не кажется, что в спальне слишком душно?

Окно в спальне было распахнуто настежь, однако вечер и, правда, был на удивление тёплым.

Просьба старика была незамедлительно выполнена, в любом случае ему уже ничто не могло навредить.

Балкон был широкий, увитый плющом и украшенный вазонами с цветами. Дед и отец уселись рядом с сэром Чарльзом в плетёные кресла, а Джеймс остался стоять, с удовольствием вдыхая вечерние ароматы. С балкона открывался вид на сад — ни дать ни взять, образец симметрии и строгого порядка. Всё рассчитано, просчитано, расчерчено… как и жизнь его прадеда. И только эти блуждающие вечерние ароматы, и сменяющее их поутру щебетанье птиц оживляли сад, больше похожий на макет.

— И о чём же вы говорили? — Джеймс отвлёкся от созерцания. Вероятно, он пропустил начало разговора.

— О счастье, — улыбнулся дед.

— О счастье? — переспросил сэр Чарльз. — А я ведь тоже частенько последнее время задумывался о том же. Лежал и вспоминал свою жизнь. И счастливые и, как порой казалось, несчастливые моменты, пока недавно не вспомнил мудреца Солона… — он на миг умолк. Было видно, что говорить ему трудно, но сейчас никто не посмел бы его прервать. Помолчав, продолжил:

— Был такой мудрец. И произошла у него как-то встреча с царём Лидии Крезом, о богатстве которого ходили легенды. И у них тоже зашёл разговор о счастье, и Крез спросил мудреца, кого тот считает самым счастливым человеком на свете. И Солон назвал ему имя простого человека, вопреки ожиданиям царя, что именно его мудрец наречёт самым счастливым. «Кто он?» — удивился Крез. И оказалось, что речь идёт о простом человеке, прожившим всю свою жизнь в родном городе, питающимся от плодов рук своих и погибшем при защите любимого им города. «А ещё кого?» — не унимался Крез. И мудрец вновь назвал не его, а двух братьев атлетов, рассказав, как братья однажды впряглись в тяжёлую колесницу вместо пропавших быков и притащили её к храму Геры, и та получила своё жертвоприношение. И потом, по просьбе их матери-жрицы, попросившей для сыновей награду, наградила их тем, что оба умерли во сне на пике своих счастья и славы

Не выдержал тогда царь и прямо спросил мудреца — считает ли он его счастливым? И получил такой ответ: «Боги не дали нам знать границ нашей жизни, объявлять счастливым человека еще живущего, все равно, что провозглашать победителем еще сражающегося воина».

Эту мудрость Крез понял позже, когда Кир захватил его царство, а его самого решил казнить. И вот, будучи приговорённым к смерти на костре, привязанный к столбу Крёз воскликнул: «О, Солон! Как же ты был прав!» Кир услышал эти слова и приказал разъяснить их. И Крез рассказал ему о разговоре с мудрецом. И что же? Кир освободил его и сделал своим советником…

Сэр Чарльз вновь на миг замолчал и потом едва слышно добавил:

— И сейчас я могу воскликнуть то же самое: «Как же ты был прав, Солон». Потому что именно сейчас имею полное право сказать, что счастлив. Я прожил долгую жизнь, прожил спокойно, достойно. Бог дал мне родить сына, увидеть не только внуков, но и правнуков. И ухожу я, окружённый ими…

Стало тихо-тихо.

Дед подошёл к отцу, склонился над ним. Потом выпрямился и тихо произнёс:

— Он умер…