Двоечка с Katriff

А зима у нас в Яснии такая же — не очень холодная, но снежная. Так что, может, я все еще был в Яснии. Главное — чтоб подальше от замка. Интересно — три дня пути это достаточно долго и далеко для Глэна?

Лапы болели. Говорят, брошенные псы пробегают за хозяевами полстраны — и ничего. А я в первый день устал так, что думал — лапы отброшу. Или хвост? А неважно. Кушать хочется. А за дверью этой, явно заброшенной, избушки может быть какая-нибудь еда. Хлеб. Хорошо бы немного хлеба, ну и соли. Тощие кролики были не очень-то сытные и в первые дни за ними приходилось слишком много бегать. И кроликов было жалко… Только кто откроет мне дверь? Я бы там и переночевал, хотя снег такой мягкий и спать в нем хорошо — тепло и удобно. Ну замечательно же.

— Собачка!

Ну или собачка… что??

По снегу топала как ни в чем ни бывало, девчушка — как иллюстрация к старой сказке: беленькая шубка с пушистой шапочкой, довольный вид. Замерзшей вообще не выглядела, но казалась счастливой, и кажется такой ее делал я. Встреченная в лесу собачка.

Пока я думал, девчушка пробарахталась через сугроб ко мне.

— Собачка. Ты тут одна?

Один, а не одна. Нет, теперь вот с тобой.

— А как тебя зовут?

Шимме. А тебя?

— А меня Манисса.

Я помолчал и подумал. Нет, ну правда, какой хороший день — никто меня не ищет, лапы не мерзнут, небо синее как цветок лал, и вот тут ребенок, который слышит мои мысли. И считает правильным говорить с животным. Я думаю, потом мне именно общения будет не хватать, но потом — не сейчас.

Сейчас я подумал — в ответ: “ У тебя красивое имя”

— Спасибо, — машинально убирав зажатую в руке вещь в карман, манерно ответила я, чуть присев в реверансе.

Словно хорошо воспитанная девочка, хотя воспитанные девочки не бродят одни. А мне нравится гулять среди деревьев, наслаждаясь морозом, тем более, я давно не была в лесу, не дышала одним воздухом с ним. Около замка Властелина ростет поросль, но это лишь подобие высоких, сильных, красивых деревьев, таких, как здесь. Как же хорошо вдохнуть прохладный вкус леса! Надо же, какая-то маленькая, перекошенная на один бок избушка, и пес, сидящий возле нее. Повезло, что оказалась здесь, а не где-нибудь еще и «амулет необходимости» догадалась прихватить. Комната перемещений сработала совсем не так, как я ожидала. Конечно, скорее всего, это моя вина. Засомневалась в том, что нужнее — путь к реке или человек и она перенесла меня сюда, в лес, на эту поляну, туда, где никого нет, особенно зимой. Что теперь делать? Где взять человека, который согласится слиться с амулетом и стать моим помощником? Одной мне не справится, а времени больше нет.

Только эта собака. Смотрит на меня удивленно, наверное, кажусь ему простушкой или маленькой дурочкой. Ну и пусть, пусть так думает! Он совсем не страшный. Темно-коричневый, с рыжими пятнами, белыми лапами, и забавной мордочкой, глаза доверчивые. Надо поговорить с ним.

— Ты как здесь очутился? — я бесцеремонно погладила пса по голове.

« Да, так, заблудился…» — собачий голос тихим эхом отозвался в моей голове.

— Так просто заблудиться нельзя, — перебила я его, — все мы для чего-то и куда-то приходим. А почему сидишь и не идешь дальше?

«Есть хочется и устал…»

Бедняга, так же, как я бродит никому не нужный. Хотя, я была нужна и верила в это, только ничем хорошим это не кончилось. Так, что лучше одному. Жаль его.

— Пойдем, пойдем в избушку, может, найдем там что-нибудь, — подтолкнув растерявшегося пса к прогнившим ступеням, я открыла дверь.

Сильный запах затхлости ударил в нос. Никого. Темно и пыльно, но отсидеться можно, даже мне. Амулет надо поскорее отдать, так Владыке труднее будет меня найти. А пес сообразительный, быстро нашел спрятанные запасы. Молодец! Я сняла шапку, так гораздо лучше.

«А ты зачем здесь? — возникло в голове, отвлекая меня от размышлений.

Я задумалась, над ответом.

— Мне надо, надо попасть в Храм Таннис, — кулаки сжались сами собой, — Амулет больше одного раза за два дня использовать нельзя, а как дойти туда одной — не знаю. Да и страшно одной.

«Амулет? Это что-то связанное с колдовством? Не хочу иметь с этим дело. — пес съел рповно половину хлеба, и облизнулся, оставшуюся часть подвинул носом ко мне. — Храм Таннис? Что-то такое знакомое, но не помню, где слышал. А зачем тебе туда?"

— Спасибо, я не голодна, но с собой возьму, про запас, не знаю когда еще найду еду…

Вздохнула я и вдруг подумала: "Кто он на самом деле, может, один из слуг Властелина?"

Но тут же отогнала от себя эту мысль: конечно, я уже привыкла в каждом встречном видеть зло, но так нельзя, так можно и с ума сойти, и я решилась:

— А ты не мог бы помочь? Мне больше некого просить о помощи, совсем.

«Нет, мне надо бежать, у меня свои дела»…

— Ну, я прошу! Мне — надо! Пожалуйста! Помоги! — стало вдруг обидно, что какая-то собака не подчиняется, перечит мне, той, которая помогала Владыке, и я нахмурилась, упрямо сдвинув брови: — Почему я должна выпрашивать помощь?

И мне немедленно захотелось ей помочь. Так сильно захотелось, что хоть сейчас вскочи — и вперед. И вскочил бы… Но именно сейчас количество вопросов стало таким, что привязало меня к месту понадежнее любой веревки. Пока не узнаю хоть часть ответов — с места меня ничем не сдвинуть. Ну разве что вкусное что-нибудь предложат…

«Слушай, — как говорил наш Большой, не знаешь, как начать, начинай, не думая. — А ты вообще-то кто?»

Девочка уставилась удивленно.

— Как это кто? Я ж сказала, Манисса.

Не тот вопрос.

— А… а сколько тебе лет?

Тут же и надулась.

— У дам не спрашивают про возраст!

«Это люди не спрашивают. А я пёс».

Помолчала, явно обдумывая.

— Ну, шестнадцать.

О! Она что, тоже заколдованная. Ну замечательно, если так, нас уже двое, а вдвоем мы обязательно найдем выход.

А может она уже нашла, потому что я вспомнил, от кого слышал о Храме Таннис. От Глэна, конечно, чтоб ему спалось покрепче, пока я не убегу подальше.

«А чего ты тогда так выглядишь?»

— Я хорошо выгляжу, — она поправила воротник шубки. — Всегда.

И наверное, что-то для себя решила, потому что я вдруг увидел на ее месте не ребёнка. И правда, девушка лет шестнадцати, но выражение лица немного детское, чуть капризное. А в следующий миг лукавое и ожидающее. Ну, дитя еще, ждет, что похвалю. Это я могу, потому что красавица, пусть ей будет приятно.

— Красивые волосы… только помыть бы…

Вот кто за язык тянул? Как обычно — никто. Сейчас как обидится!

— Слушай, мне правда твоя помощь нужна, — сказала Манисса, дернув себя за темную прядку. — Я знаю, что в Храм Таннис можно попасть по реке. Но не знаю, где тут река.

«Я знаю, видел. Если только это та самая река», — осторожно заметил я, благодарный ей за то, что не взвилась за слова насчет грязных волос.

— Должна быть та. Комната так работает. Переносит куда надо. Только… она же не человек, не совсем правильно меня поняла.

Если б мог, то усмехнулся. А так от ее наивной, детской и в то же время взрослой попытки переложить ответственность на вещь, у меня только в носу зачесалось. Не посмеешься, если ты волк.

— А почему ты считаешь себя волком? — спросила она, наверное, услышав эту мысль.

«Хм… потому что вижу себя волком».

— А-а, понимаю. Так ты поможешь? Покажешь, где тут река… и пойдешь со мной?

«Да зачем я тебе?»

Манисса помолчала.

— Знаешь, это очень сложно. Ты можешь не понять.

«Попробуй объяснить. Я на самом деле уже взрослый… пёс».

Она махнула рукой как-то неопределенно, и мне ужасно захотелось понять… и даже показалось, что уже понял, но как следует поверить в это я не успел — прошло. Остался только шум в голове и какое-то странное чувство. Словно кто-то что-то говорил, и я это услышал, но не запомнил ни словечка. Ну или если бы на тарелке перед мной лежал целый окорок, поджаристый, с корочкой, розовым мясом и шикарной костью, которую так здорово разгрызть… но вкуса нет, словно все сделано из воздуха, грызи не грызи.

Я на всякий случай отодвинулся подальше. И только потом спросил:

«И что это было?»

Она явно смутилась. Потом опять махнула рукой.

— Так, ничего. В общем, я не знаю правильного пути, но можно сделать так, что ты будешь его знать.

Нет, я точно не в Яснии, у нас там не бывает таких маленьких волшебниц. У нас можно чаровать только после того, как обучишься и получишь диплом и кольцо.

«Знаешь, не согласен. Не хочу чтоб ты накладывала на меня чары».

…Мне и первых хватило. Хотя ведь и правда быть вол… собакой хорошо.

Нет, но не бросать же ее тут?

«Давай я тебе помогу как-нибудь по другому, без чар?»

— Помоги. Вон, у тебя нюх какой! — я расстроено присела на скамейку.

«Не переживай, все будет хорошо, — собачий голос тихим эхом отозвался в моей голове, — а в храм тебе зачем?»

— Это мое дело!

«Конечно — твое, только о помощи ты просишь меня», — пес положил голову на лапы и закрыл глаза.

Обиделся или вымотался, ну, пусть отдохнет немного. Нет, определенно с этим псом что-то не так! Мелет какую-то ерунду! Сам вон, еле-еле по ступенькам взобрался, а верит, что будет все хорошо, и меня в этом убеждает. Хотя, мне выбирать не из кого, хоть какая-то живая душа. Надо только решиться прикоснуться амулетом к нему, что будет потом — не знаю, ни разу не ваидела как он работает. А, вдруг, Шимме передумает и я опять останусь одна? Владыка говорил, что носящий амулет может пострадать. Ну, это человек может пострадать, не собака, так, что псу ничего не будет. Говорить ему только ничего не надо, хотя он и милый, но таких много. Как и людей. Мне со своей силой чего жалеть и тех и других? Жалость — это глупость, которая делает слабее. А у меня внутри и так пусто, словно вымели все веником из ивовых прутьев, да еще расцарапали при этом, от усердия. Слишком поздно я поняла, что меня используют.

— Э-э-эй! — я нетерпеливо дотронулась до спины Шимме. — Проснись! Ты пообещал помочь найти реку.

Неохотно приоткрыв глаза, Шимме зевнул и потянулся, смешно упираясь лапами в пол и изгибая спину. Меня немного подтрясывало, Владыка наверняка уже ищет меня. Надо скорее добраться до Храма Таннис, там я буду в безопасности. Поглядывая на собаку, я осторожно приподняла руку.

«Перестань. Думаешь, если я не смотрю на тебя, то не ничего чувствую? Попросил же — давай без чар. Нахлебался я этого там, где жил раньше. Не хочу больше. Я обещал помочь тебе? Значит, помогу. Пошли». — Шимме, подойдя к двери, толкнул ее лапами и сбежал по ступенькам.

Свежий ветер ударил мне в лицо, растрепав волосы. Натянув шапку на голову, я обиженно прикусила губу, чтобы не съязвить по привычке, и отправилась за ним. Подумаешь! Тоже мне знаток магии! Разве он понимает кто я? Разве он имеет право так говорить со мной? Вон, побежал по снегу, и даже не подумал, как я за ним пройду. Ему хорошо — четыре лапы, а у меня всего две ноги и то, в снегу вязнут. Направился в самую чащу, пролез под поваленным деревом, а мне как? Я так не могу!

— Помоги… — взвизгнула я.

Решив перелезть поваленное дерево через верх, я соскользнула с него и очудилась лицом в снегу.

«Хе-Хе-Хе! Какая она смешная, барахтается в снегу, как жук», — промелькнули у меня в голове.

Стало совсем обидно. Снег попал за воротник и таял, шапка упала, руки замерзли. Стерев налипший на лицо и жгущий холодом снег, я попыталась вылезти из сугроба, но ничего не получилось. В изнеможении, я упала обратно.

« Ну? — холодный нос толкнул меня в щеку. — Вставай! Чего расселась?»

— Я не собака, не могу сугробы и деревья перепрыгивать. И устала! — слезы медленно покатились по моим щекам.

«Так ты что, без магии ничего не можешь?

Усмехается. По глазам вижу.

— Без магии? Так я родилась особенной. Той, что «на благо мира». Слышал о таких? Ну, что я видела в своей жизни? Меня оберегали от всего и всех, а потом Владыка забрал меня.

«Я тебя спрашивал: кто ты? Ты не ответила».

Я ощутила, как Шимме пролез под мою руку и встал так, чтобы я смогла опереться на его спину.

«Река уже близко, я чую запах воды. Ты дойдешь», — тепло от Шимми волнами, словно пущенное толчками его сердца, наполнило мое тело и стало немного легче.

Вцепившись в жесткую шерсть руками, я поднялась и зашагала дальше, стараясь наступать в собачьи следы. Стемнело и мне стало мерещиться что-то за кустами, изредка попадающимися на нашем пути. Поглядывая на невозмутимого Шимме, старательно принюхивающегося к лесным запахам, я старалась не показывать свой страх. Наконец, лес немного поредел, и мы вышли на берег замерзшей реки, широкой, заснеженной лентой, уходящей к горизонту.

— Молодец, какой ты молодец! — радостно вскрикнула я, обнимая Шимме за шею, — Не обманул! Ты меня не обманул! Повезло же мне, что встретила тебя! Давай спускаться вниз.

Двигаясь прыжками и высоко поднимая голову, Шимме сбежал по крутому берегу проваливаясь в снег по самый живот. А я просто села и поехала вниз, к нему, смешно стряхивающему налипший на шерсть снег. Пес вселял в меня уверенность в завтрашнем дне, которой у меня никогда раньше не было.

Врезавшись в собачью лапу, я рассмеялась и попыталась встать, но почувствала, что ноги налились свинцом.

— Давай еще отдохнем! — скорее приказала, чем предложила я.

Пригнув ветки куста, растущего рядом, я в изнеможении заползла на них. Шимме молча прилег рядом. А все таки, он хороший. Я достала хлеб, взятый из избушки, и разломила его.

«Сама ешь. Я в избушке поел», — я заметила, что хоть Шимме и отвернул голову, но продолжал вдыхать аромат простой еды.

— Бери, мне хватит, девушкам вообще полезно меньше кушать, — протянув руку поближе, я ехидно наблюдала, как черный нос Шимме вздрогнул и шумно засопел.

"Спасибо", — проведя по моей руке шершавым языком, Шимме слизнул хлеб и посмотрел на меня благодарными глазами.

Я улыбнулась и погладила его между ушей. Шимме завилял хвостиом, показывая, что ему приятно, потом потоптался немного и лег, прижавшись ко мне, стараясь согреть меня и согреваясь сам. Тихонько достав амулет, я прижала руку с непростой вещицей к его лапе и почувствовала жар. Странно!

Отодвинув руку от Шимме, я рассматривала амулет, пытаясь понять почему он откликнулся на тепло собачьего тела и любуясь красивой вещью. Нанизанные на нить маленькие бусинки, переплетаясь между собой, превращались в серебряную паутинку с, словно прилипшими к ней, деревянными шариками. Светло-коричневые шарики были целые, а темно-коричневые с одной стороны — срезаны и там проявлялись знаки. Волнистый, наверное дорога, колосок пшеницы — может, еда?

"Что это?" — Шимме шумно вдохнул воздух, обнюхивая непонятную для него вещь.

Ничего не ответив, я быстро сжала кулак, не дав ему понять что я держу.

"Как хочешь!" — Шимме сразу обиженно отвернулся и положил голову на лапы, всем своим видом показывая, что ему и не очень-то хотелось знать.

Правильно ли я поступаю? Не знаю… Ветет подул сильнее, завьюжил, поднимая вверх снежинки, и воздух наполнился свистом. Не громким, чуть скрипучим, нарастающим, похожим на рассерженное бормотание. Мое сознание стало расплывчатым. Что это? Чья-то магия? Почувствовав вокруг нас вибрацию, я вытянула руку над Шимме, разжимая кулак. В свист ветра ворвалось какое-то хлопанье, острые когти впились в мои плечи и я стала подниматься над землей. Вскочив, Шимми залаял отчаянно и глухо. В глазах все поплыло, закружило, захватило дух и…

Голова трещала как в тот раз, когда друзья угостили меня зелёным элем и пообещали что и вкусно, и безопасно. Шутники… Но в этот раз прошло быстрее и я начал соображать и задавать вопросы. Где я? Как сюда попал?

Как отсюда выбраться, потому что оно мне не нравилось. Нет, ну если есть вход, то и выход найду. Найдём. Девочка… девушка лежала рядом, привалившись ко мне. Теперь — совсем взрослая, наверное так она выглядит на самом деле. Ну вот могла же превратиться во взрослую? Было б легче по сугробам топать.

Я пошевелился, отодвигаясь. Лапы занемели, особенно правая. И на ней я увидел новый клок черной шерсти. Странно. Вроде такого не было. Я лизнул лапу… вспомнил как сделал такое впервые после превращения, как странно было вести себя по-собачьи и как естественно… Нет, не запачкался, просто белая шерсть. Ну и ладно, может это к удаче.

Я еще раз огляделся и принюхался. Сыро, темно, пахнет не слишком приятно, но хоть не холодно. И мне кажется, что мы где-то очень глубоко. Помнится, Глэн обещал меня «упрятать низко» если не подчинюсь. Может, это как раз его работа? Передумал, пожалел что меня отпустил? Да нет, вряд ли. Не может все быть так плохо. Да и времени уже сколько прошло с тех прошло…

Манисса вскочила, чуть не опрокинув меня — места тут для резких движений не было. Огляделась в явной панике.

— Шимми ты здесь?

«Да куда б я от тебя делся?»

Мы оба помолчали. Девушка села, прижавшись ко мне.

— Ты знаешь, что случилось?

«Какая-то очередная магия. Нас усыпили, а потом перенесли сюда… и кажется, ты потеряла свой амулет».

Она посмотрела на свои пустые руки, потом отстранилась и оглядела меня.

— Не потеряла. Ты теперь амулет. Амулет Необходимости.

Я ждал объяснений, а она вдруг заторопилась.

— Слушай. Времени нет. Нам надо отсюда уйти пока ночные стражи не вернулись. И ты можешь нас увести.

Я снова ощутил как сочится из ее слов обволакивающая магия, затряс головой.

— Ой. Прости. Привычка. В общем… амулет можно настроить на какую-то одну цель. Например на Храм Таннис. Но он работает только когда… сольётся с кем-нибудь. Теперь ты можешь этим управлять и сделать так чтоб мы сразу оказались в Храме и в безопасности.

«В Храме не обязательно безопасно, — заметил я, с трудом осознавая новую правду. — И лучше уж нам оказаться там где можно поесть, согреться и отдохнуть».

— Это уже как ты решишь. Думай о Храме Таннис и о еде. Главное вытащи нас отсюда поскорее!

Вот за что не люблю магию — она рождает нетерпение… или когда кто-то решается ее применить, это значит всё, другого способа нет и времени на другие нет тоже.

Манисса обхватила меня за шею.

— Думай о Храме! Нам туда очень-очень нужно…

Я попытался. Храм? Нечто величественное… или маленькое как наше деревенское святилище Двоих. Там почему-то постоянно пахло какой-то едой. Думать о таком храме было приятнее и проще чем о том, где я сроду не был. Нет, надо сосредоточиться. Две вещи — я могу вернуть своё именно в храме Таннис… ну, я надеюсь… и там я-узнаю, чего хочет Манисса, а это еще лучше, узнать тайну. Правда эта не единственная. Что она там говорила о «благе мира»? Есть такая легенда: рождаются раз в шесть поколений люди или существа, которые могут изменить мир к лучшему как-то особенно. А вот интересно, это значит «особенно легко» или «особенно качественно»?

Отвлекся. Манисса пихнула меня в бок.

— Ну ты чего?

И тут я услышал за стеной шорох, шаги и шепоты, которые приближались. Шелест чего-то вроде или перьев, постукивание когтей. Кажется, за нами пришли. И мне не хотелось встречаться с этими пришедшими. Воздух снова завибрировал как тогда, на льду. Если нас снова усыпят? Я зарычал.

«Держись крепче!»

Она ухватилась так что чуть не придушила. И хорошо — потому что столь крепкая хватка не давала возможности отвлекаться и медлить. Необходимость… нам очень-очень нужно отсюда исчезнуть и появиться в Храме где есть еда, тепло и немного покоя. Я не знаю, где это, но такое место точно есть и я хочу туда.

Мир тихо зазвенел и беззвучно осыпался осколками, а за этим была совсем другая картина. Правда, не очень похожая на храм.

— Шимме, Шимме! — я изо всех сил трясла застывшего пса, который не реагировал на мои вскрики.

В остекленевших глазах пса отражалась боль и испуг, он не шевелился.

— Что я наделала! Чародейка недоученная! — ругала я себя, не понимая, что произошло и как помочь сейчас Шимме.

Мысль о том, что я осталась одна и еще непонятно где приводила в ужас. Ведь помогая, Шимме никогда не требовал объяснений, и мне это нравилось, потому что я мало что могла объяснить. Врят ли кто-нибудь еще поддержит меня так, как он! Конечно, я любого могу заставить делать то, что хочется мне, но Шимме другой, его не надо заставлять! Вдруг захотелось заплакать. Все, чему научил меня Владыка, холодности, жесткости и безразличию к другим, таяло сейчас, и захотелось, как в детстве уткнуться во что-то родное и близкое…

«Неужели так приятно вдыхать запах немытой, собачьей шерсти?» — перекрывая мои всхлипы, возник голос Шимме.

Приподняв голову, я увидела в его глазах маленькие искорки задора. Он приходил в себя, он оживал! Разжав руки, плотно обхватившие его шею, я отвела взгляд: не хочу, чтобы он увидел мои слезы.

«Во что ты меня втянула? У меня сейчас такое ощущение, что я постарел лет так на пятьдесят. Интересно, собаки живут так долго? Что сделала со мной, эта чертова штуковина? Могла ведь, и предупредить об этом, прежде чем прилепить ее ко мне. Снять это можно?»…

Его вопросам не было конца, а я не могла ответить на все.

— Не думала, что так получится, я не хотела…

«Как же — не хотела! Не хотела бы — не брала с собой!»

— Шимме..

«Отстань! Мне своя шкура ближе!»

Его слова больно резанули мое самолюбие.

— И что теперь? Ты бросишь меня здесь одну? — подняв руку, я пытаясь сконцентрироваться, но Шимме затряс головой и заскулил.

«Я же просил — давай без этого! Хватит! Понимаешь — хватит с меня колдовства!»

— Шимме, прости… — не понимая его поведения, еле слышно прошептала я, понимая, что так нельзя: пес был очень слаб сейчас, а я собралась воспользоваться этим.

Во мне забушевал вихрь противоречивых чувств: стыд за свой поступок перед тем, кто уже так много помог мне, и раздражение от того, что в первый раз в жизни просила прощения. И у кого? У собаки!..

— Давай ты обидишься на меня попозже? — предложила я. — Тебе сейчас нужно прийти в себя и отдохнуть. Ну, куда ты пойдешь в таком состоянии?

Шимме, опустив голову, промолчал.

— А ты вообще, о чем подумал, когда переносил нас?

«Еда, покой, поспать и… не далеко от храма, — промелькнул в моей голове слабый голос, — просто подумал, что перед тем, как войдем в храм, тебе надо отдохнуть. Не в храме же это делать!»

— Может ты и прав, — ухмыльнулась я, решив не оспаривать его решение.

Я огляделась. Невдалеке от нас виднелся маленький, словно игрушечный, домик, сложенный из белого камня, с чудесными круглыми окошками, желтой черепичной крышей и дорожками-ступеньками, ведущими к входу. Невысокие деревья с маленькими, зелеными листочками как стражи окружали его, словно защищая от высоких гор-великанов, возвышающихся вдали. Трава пышными, зелеными волнами окутала холмистую местность вокруг, и казалось, что это море подобралось к дорожкам домика.

— Смотри, какое милое местечко!

«Да уж, не конура, — похоже Шимме не разделял моего восхищения.

Здесь было тепло и я, сбросив надоевшую шубу и шапочку, решительно пошла вперед, понимая по тяжелому дыханию сзади, что Шимме старается не отставать. Ничего, надеюсь, у нас будет время поговорить. А сейчас я не собираюсь чувствовать себя виноватой в том, что амулет так действует и что он выбрал почему-то собаку. Каменистая и скудная растительностью местность кончилась и я, сняв башмачки, наслаждалась приятным щекотанием травы моих ног.

— Шимме, жаль, что ты не можешь чувствовать мир вокруг так же как и человек! — совсем забыв о своих неприятностях, кружасья, я побежала вперед.

«Я и так нормально все чувствую, и мне конечно уже получше, но все таки давай не так быстро! — окликнул меня Шимме, — И не уходи далеко, разве ночные стражи не могут настигнуть нас и здесь?

Я развернулась и в поклоне провела рукой перед собой приглашая и пропуская Шимме вперед. Усмехаясь, он прохрамал мимо меня, и направился к аккуратным змейкам дорожек. Недоверчиво обнюхав широкие, плоские камни, из которых были выложенны дорожки, Шимме осторожно наступил на них. Ничего не произошло, и он, дойдя до двери дома, призывно гавкнул, разрешая подойти и мне.

— Э-э-эй! Откройте! — застучала я кулаком в дверь.

— Вот чего так громко стучать? Здесь что, одни глухие живут?

— Извините, понимаете мы просто…

— И разговаривать надо поуважительней!

— Хорошо, но…

— Вот, так всегда — ни тебе здрасьте, ни тебе многоуважаемый!

— Перестань! — властный голос прервал поток недовольства. — Лучше посмотри, кто там пришел. Может, что полезное принесли!

— Как же! Дождешься здесь чего-то полезного! — дверь скрипнула и несколько пар удивленных глаз уставились на нас. — А вы кто?

— Нам просто надо отдохнуть и поесть, — настороженно ответила я, поднимая руку вверх, так, на всякий случай.

Хоть Шимме и не любит мой дар убеждения, но видно, здесь без него не обойтись.

Открыл дверь чудо-человек, невысокий, приземистый с гудящим как колокол голосом. Это он из-за двери одергивал второго — высокого и тощего. Одеты были примерно одинаково: штаны-рубашки-жилетки, только с учетом разных размеров. И на тощем цвета были поглуше — жилетка не синяя а голубая, штаны не коричневые а скорее желтоватые.

— Ну здравствуйте, гости дорогие! Я Ридда, а это мой брат Кидда. Проходите в дом! — это приземистый, который видимо был тут главным.

Кидда явно решил наверстать упущенное.

— Девочка? С собакой? Девочку можно в дом, собаку — нельзя!

Ну да, ну да, вот будка, вот миска. Но тут вступилась Манисса.

— Это моя собака. И она пойдет со мной!

— В дом с псом? В дом с псом нельзя, — повторил за братом наш гостеприимный хозяин, и повторил пару раз, видимо чтоб мы запомнили: — В доме пес наследит, шерсти натащит и вообще. Нельзя псу в доме.

— Ну и ладно, — моя спутница резко развернулась, сделала шаг. Уйти б ей не дали, за нашими спинами уже собралась толпа, совсем близко не подходили, но и совсем исчезать не собирались, не затем они собрались. И когда только успели… и так бесшумно, что и я не услышал.

— Не пойду, — заявила Манисса всем им. — Без Шимме никуда не пойду.

И мне стало так приятно, что даже усталость почти прошла.

В итоге конечно мы все же оказались внутри кукольного домика, такого же красивого внутри как снаружи, хотя немного бестолкового. Две или три короткие лестницы, почему-то кривые, вели в комнаты выше, наверное, такие же маленькие как та, куда нас привели. Но тут было уютно, а круглые окна заставляли меня постоянно в них глазеть. Нигде не видел круглых окон. Правда там, за ними и за заборчиком, который мы не заметили потому что он оказался позади нас, все еще стояла толпа.

Мне понравился прием… ну, то есть он позабавил, а когда забавляешься, то становится легче, даже если так устал. И оголодал — есть хотелось неимоверно, так что пока нас не накормили, я предпочел пристально рассматривать окружающее и наблюдать за хозяевами, чтоб отвлечься. Жена или кухарка, симпатичная заботливая женщина в фартуке, принесла еду, какую-то кашу. Совсем не какую-то а вкусную. Правда Манисса немного покрутила носом, но недолго.

Да, каша была вкусной, а вот жалобы — нет, а жаловаться Ридда и Кидда начали сразу как только моя спутница взялась за ложку. Короче так — климат ужасный, ничего не растет, соседи — заразы, соседская кошка красивая, мне бы такую, соседская жена надоела, все ходит и ходит в гости, и что с ней делать. Хозяева домика подносили нам еду вместе с жалобами, и не скажу чтоб мне доставалось меньше потому, что ростом не вышел и вообще пёс. Слышал-то я хорошо, а уши зажать собаке нечем. Жаловались они на всех, всё и друг друга. Даже женщина, оказавшаяся все же женой, хоть и соседской, открыто высказалась за «некоторых недогадливых». Я дернулся было утешать, но вспомнил, что не могу говорить ни с кем, кроме Маниссы и себя. Да и устал...

Хозяева постепенно утихли. Зато начали стучаться гости. И с тем же самым. Не знаю, зачем Кидда и Ридда пускали, но стоило кому-то подойти, как он садился к столу и начинал жаловаться. Угощение ему не предоставлялось, только время. Кто хорошо выглядел — жаловался на здоровье. Кто плохо — на что-то другое. Правда, Манисса начала засыпать сидя, не отвечала на рассказанное никак, и часа четыре спустя нас наконец отвели в комнату в верхней «башенке» и оставили одних.

— Что думаешь? — спросила девушка, по ребячьи плюхаясь на пышную кровать.

«Думаю, что нам не очень-то дадут тут отдохнуть. Хотя можно привыкнуть…»

— Вот они смешные, — заметила Манисса, она уже лежала на животе, обнимая подушку. — Ворчат и ворчат. А ведь по настоящему все хорошо.

«Это для нас с тобой хорошо, — заметил я. — Потому что у нас только что было очень даже плохо. А у них тут так всегда наверное. Интересно, куда мы попали-то? Как-то не варится что тут есть место для храма, — я подумал и поправился: — Что тут ему место».

— Но все-таки мы отдохнем. А потом пойдем дальше.

«Пешком?»

— Лучше пешком… Амулет… его не стоит использовать чаще чем раз в пару дней, а то нас могут найти. Да и вообще…

Что «вообще» она так и не объяснила. То ли заснула, то ли притворилась.

Поспать как следует не дали. Я улегся у двери и кто-то, входя, наступил мне на хвост. Не особенно больно — гость тут же спохватился, но подхватился и я, вскочил и зарычал.

— Тихо-тихо. Я вот тебе колбаску принес, хорошая колбаска…

Судя по запаху она и правда была хорошей. Отравленная? Но зачем. И вообще, ты кто такой, гость ночной? Я снова рыкнул.

Гость, мужичок с солидным пузом, осторожно, бочком, обошел меня. И не успел я ничего сделать, как он потеребил спящую и уже накрытую одеялом Маниссу.

— Эй. Просыпайся. Я должен тебе рассказать.

И пока хлопавшая глазами девушка пыталась проснуться, завёл своё: «дом высокий, да стены кривые, цены слишком высокие, рыба не ловится, в кастрюле дыра».

Я не понимал, что мне делать. Если б как раньше… Собаку он не боится. А Манисса зажала уши и кажется готова сама в окно выпрыгнуть.

— Нет, ты меня слушай! — словно обиделся пузан. — Я деньги заплатил!..

— Какие еще деньги? — взвизгнула девушка. — Ночь на дворе!

— Ночь — тоже время… так будешь слушать?

— Нет! — снова крикнула она и я зарычал еще громче и гавкнул. Во всю мощь.

Гость поспешно откатился к окну, вспрыгнул на подоконник.

— А денежки вернуть придется! — и с этим он исчез снаружи.

Я глянул, поставив лапы на рябую от древесных жил доску подоконника. Точно, по лестнице спускается.

За моей спиной послышался шлепок — Манисса ударила кулаком по подушке.

— Гадство! Не дал поспать!

«Спи, время еще есть», — заметил я.

— Думаешь, я теперь усну?

Но вопреки этому, она, забравшись под одеяло с головой, тут же засопела.

А на следующее утро все началось с начала. И надоело быстро.

Я чувствовал себя лучше, Манисса тоже, она переоделась в брюки и широкую рубаху, наверное, подарок наших хозяев. Платье, что ли, не нашли на такую пигалицу? Как же она теперь из дома выйдет в таком одеянии? Но выйти из дому нам не дали те же хозяева, а потом гости. Бесконечные жалобы продолжались, причем жалобщики не уходили, пока не услышат от Маниссы ответ хотя бы с парой слов сочувствия. Она тоже быстро поняла это. И «сочувствовала» каждому, давая то, что они хотят. А они давали нам нужное.

«Похоже, амулет Необходимости доставил нас туда, где у других в нас большая нужда», — заметил я в паузе между посетителями.

— Все, не могу больше! — закричала я, — Хватит с меня!

«Что с тобой?» — толкнул меня носом Шимме.

— Такое ощущение, что здесь живут самые обделенные люди. Это невозможно выносить! Я устала, ведь сочувствовать всем — тоже невозможно. Рожденные раз в сто лет должны помогать людям, но постоянно использовать свой дар — это когда ты постепенно вынимаешь из себя частичку себя самой. От меня сейчас ничего не останется!

«Тише, Манисса, я сделаю так, чтобы тебя оставили в покое», — уверенный голос Шимме немного успокоил меня.

В изнеможении, я схватилась за голову: жалобы звенели там, растекаясь болью по всему телу. Шимме, посмотрев мне в глаза, вдруг вздыбил шерсть на спине и угрожающе зарычал. Пригнув голову к полу, он расставил лапы и медленно шагнул к гостям, собравшимся в нашей комнате за очередной порцией жалости.

— Говорил же не надо в дом собаку пускать, — заикаясь, проговорил кто-то из них.

Хриплое рычание перешло в отрывистый рык и люди, толкая друг друга, выскочили из комнаты, захлопнув дверь.

«Ну, все, тебя больше не побеспокоят», — тишина в комнате показалось мне слаще любой конфеты, и я упала на пастель.

«Отдохни», — положил голову на мою руку Шимме.

Я задремала или просто впала в забытье, успокоенная Шимме, и уверенная в том, что теперь смогу отдохнуть. Время потекло медленно и размерено.

— Ох, тяжело нам здесь…— послышалось вдруг мне.

— Ничего Шимме, мы сможем с тобой дойти. Надо! — пробормотала я сквозь сон.

«Да я помню, зачем ты все время твердишь мне это?»

— Ты же сам сейчас спросил, — я удивленно взглянула на Шимме, но в его полусонных глазах не отражалось ничего кроме сытого блаженства.

— Все забыли про нас, — я опять услышала голос, но рот Шимме остался закрытым, — у вас-то все нормально, а мы тут выживаем из последних сил и, помочь, некому.

Шимме вскочил и, втянув носом воздух, осторожно подкрался к раскрытому окну. Встав на задние лапы, он выглянул и, схватив что-то зубами за окном, втянул это в комнату.

— Ой! Ай! Не надо! — запричитал незванный гость.

— Опять? — вскрикнула я. — Сейчас что не так?

— Так, это… почти все к вам пришли и пожаловались. У нас так принято — ходить и жаловаться. Мы уже знаем, кто на что жалуется, а вы новенькие, поэтому все к вам и ходят. Мы же друг другу уже надоели! А я здесь живу, между прочим, хуже всех: мне даже денег не хватило, чтобы к вам через дверь войти! Вот на мои две монетки хозяева дали лестницу, чтобы я смог с вами через окно поговорить. Правда, влезть в комнату я побоялся, вдруг, ваша собака покусает? Я же ничем не помешал, что вам стоит просто выслушать меня?

Шимме раздражено зарычал, неприятно оскалив зубы. Я похолодела, подумав, что он сейчас разорвет худого, маленького человечка, который вжался в стену, наблюдая испуганными глазами за собакой

— Стой! Подожди! — вскочив с кровати, я встала между Шимме и им.

«Я и так долго ждал… Они от нас не отстанут! Не выпустят, пока мы не сойдем с ума или не станем такими же как они. Ты хочешь превратиться в такое же жалкое, вечно жалующееся и бесполезное существо?»

— Я не б-бесполл-л-лезное с-существо, — скорее прошелестел, чем проговорил ночной гость, смотря на оскаленную пасть Шимме, — я Энс-сне, ученик ле-к-каря. Бывший…

«А что же ты тогда пришел сюда, бывший ученик лекаря? Насколько я знаю, врачи и их ученики обязаны помогать людям. Чего же ты не помогаешь, а просто ноешь вместе со всеми?»

— Шимме, он, что понимает тебя? — мне показалось, что сейчас моя голова просто лопнет от громкого, рассерженного рыка.

«Не меня — правду он понимает. Вернее, себя самого. Слушай, ученик лекаря, что у вас тут такое? Откуда столько жалоб?»

— Ну вот живем мы так… Я учился у лекаря, и мне даже нравилось, но всегда казалось, что учитель несправедливо относится ко мне. Много придирается. Однажды, я собрался и ушел, решив доказать ему, что смогу справиться и без него. Вот попал сюда, а уйти обратно не смог. Сначала ко мне приходили жаловаться, потом и я стал ходить к другим… Но ведь не помогает уже. Только когда новые уши… Вот и к вам скоро бегать перестанут, и вы тоже начнете жаловаться…

— Ну уж нет! Шимме, ты найдешь дорогу отсюда?

— А отсюда нет дороги, — прежде чем ответил мой спутник, пробубнил Эссне. — Давно уже нет. Это у на такое проклятье. Двести лет назад нас тут заперло. А за что? Мы хорошие, просто у нас все плохо…

«НЕТ!»

Я словно ощутила какую-то волну, меня качнуло так, что даже пришлось снова сесть на кровать. И почему-то вспомнилось, как я однажды спорила с Владыкой. И почему-то стало стыдно. Он просил сделать простую вещь, а я не хотела. Нет, ну конечно не надо было ничего делать, это же Владыка, у него в голове только власть… но все равно сейчас почему-то было стыдно. Наверное он тогда правду сказал, что я такая упрямая девчонка, что из упрямства однажды не стану делать и то, что меня саму должно спасти.

Шимме вроде бы снова говорил с учеником лекаря, только почему-то было плохо слышно, до меня доносились лишь обрывки фраз: «У нас в Яснии говорили так: пока змея лежит с открытым ртом, мышь сама в него не заползет, пробежит мимо… Вас не надо жалеть, вас надо встряхнуть как следует». «Стул сломался — почини, сам, дерево засохло — посади новое, сам, кастрюля с дырой — выкини и купи новую».

— Но у меня болит…

«А ты лекарь или как? Вылечи себя сам!»

И опять меня толкнуло волной. А потом ученик Эссне замолчал и подошел к столику, на котором стояла чашка с фруктами и вода. Взял какой-то странный плод — оранжевый с красной «шапкой», выдавил из него сок в стакан, туда же — из другого, долил воды, размешал, посмотрел на свет, выпил. На лице отразилось удивление.

— Я лекарь, — задумчиво поговорил он. — Я должен людей лечить.

И тут же полез обратно в окно.

Где-то вдалеке прогрохотал гром. А за дверью тоже зешумело, но не очень долго.

«Пошли отсюда, — сказал Шимме немного усталым голосом. — А то и правда тут останемся… Так же проще, сидеть и ныть».

— Думаешь, нас выпустят? — я подошла и толкнула дверь. — Незаперто…

И никто нас больше не держал. Только пока мы шли, то тут, то там грохотало, хотя небо было ясное. Правда, чем дальше, тем труднее оказалось идти, словно воздух делался густым. Но я заметила, что после каждого удара грома продолжать путь легче. Поэтому мы в конце концов уселись перекусить — я прихватила в найденную на кухне сумку фруктов и хлеба — и дождались, пока перестанет грохотать.

— Интересно, что же тут случилось? — спросила я.

«Выбор тут случился. На самом деле здесь и земля хорошая, и погода мягкая, и войн сроду не было. Но когда кому-то легко живется, ему скучно. И вот они нашли себе занятие — жаловаться. В этих местах когда-то был такой праздник, день Жалоб. Соседи ходили друг к другу делиться своими бедами, вместо того, чтобы с ними справляться. Даже конкурсы проводили, кто больше жалоб выскажет в короткое время. Ну и привыкли. Только постепенно каждый узнавал чужие проблемы так хорошо, что их выслушивать тоже делалось скучно, да и никто никому давно не сочувствовал. Потому на каждого странника набрасывался весь город, а еще жалобщики разносили эту заразу по другим городам. И однажды так случилось, что город был замкнут, закрыт, как в пузыре, может самому миру надоело, может одной из жертв города вечных жалоб оказался маг, и наложил такое заклятье. Никто не мог ни войти, ни выйти. Но теперь можно».

— Откуда ты знаешь?

«Просто… когда я делаю то, чего обычно не делаю, то получаю то же, что и даю. Немного правды».

Он поставил уши торчком, наверное, прислушался.

«Все, можно идти, теперь путь свободен».

А у меня было еще столько вопросов. Получалось, что он как я, тоже одаренный. Волшебная собака? Но когда мы снова тронулись в путь я спросила другое:

— А ты, значит, из Яснии? Почему не рассказал об этом?

«Потому что ты не спросила, — ответил он. — А мы не спросили дорогу к храму. Может от где-нибудь тут рядом?»

— Может быть. Но уже можно снова воспользоваться амулетом… то есть тобой, — честно признала я. — Два дня прошли.

Вспомнила, что не объяснила ему, что к чему, что амулет может навредить, но опчть решила сделать это потом.

«В прошлый раз не получилось. Я бы лучше немного прошел пешком, — заметил непокорный пёс. Но стоило мне нахмуриться и топнуть ногой, согласился: — Ладно, я попробую».

Он зачем-то остановился, потом крутанулся вокруг своей оси, словно ловя хвост…

Разноцветные картинки каруселью замелькали в моем сознании, завлекая в водоворот…

Нет, я был рад, что мы оттуда сбежали, хотя, может, там теперь лучше, чем здесь. А здесь — под лапами чавкало, пахло кошмарно и все было серо-зеленое, на что не посмотри. И почему-то я опять чувствовал себя вымотанным, даже хуже, чем в прошлый раз.

И похоже, опять промахнулся мимо Храма Таннис.

— Ши-и-имме, — позвала Манисса.

Мне пришлось сделать усилие, чтобы поднять голову и посмотреть на нее.

— Ты как?

«Скверно. Я что, каждый раз, когда нас не туда переносит, буду себя так чувствовать, словно меня полоскали и выжимали девять прачек? Я так не нравлюсь твоему амулету?» — надо же, а шутить силы нашлись, хотя думать тоже было непросто.

Она села на кочку рядом с мной, обняла.

— Прости, что сразу не сказала. Раз в два дня амулетом можно пользоваться не только потому, что иначе меня найдут… нас найдут. Амулет… он питается твоей… твоими силами.

Это все объясняло, но я понял, что не могу и не хочу сейчас про такое думать, иначе пожалуй свалюсь. А пока я еще стоял и стоило либо лечь и как следует отлежаться, либо дойти туда, где отлежаться будет можно.

Манисса перестала меня обнимать, отстранилась.

— Теперь ты не захочешь мне помогать?

Ну ребенок и ребенок!

«А ты мне? — стараясь, чтобы прозвучала бодро, спросил я. — Кто поможет мне не превратиться из домашней собаки в дикого волка? Кто расскажет сказку на ночь? Или не на ночь, а прямо сейчас, пока я немного отдохну».

— Сказку… я могу, — она снова обняла меня, перестав оглядываться — гляди не гляди, все одно вокруг зеленое, мокрое, неприглядное. Еще было что-то, от чего шерсть у меня на загривке то и дело норовила подняться дыбом.

А Манисса уже рассказывала свою сказку на ночь.

— Много лет назад может, тысячу, а может, все десять, у нашего мира был бог, который считал, что людям хватит того, что он им уже дал — саму жизнь, землю и растения на ней, и животных и чистый воздух, и возможность повернуть все так, чтоб быть счастливым. Но люди считали иначе — что бог несет за них ответственность, раз уж создал, и, что он будет отвечать за них всегда-всегда. И они постоянно чего-то просили у бога и если б он не имел божественного, бесконечного терпения, то рассердился бы и ушел, оставив людей их судьбе. Вместо этого он попробовал выполнять некоторые просьбы, но не помогло. Пробовал говорить с ними с самыми умными и самыми глупыми, только и те и другие повторяли одно: «дай нам это или то и мы будем счастливы». А бога они совсем не слушали. И тогда он придумал такое: если люди не слушают его, то, может, послушают такого же, как они. И сделал так, чтобы раз в то лет рождался человек с даром…

Кажется, именно в этом месте я заснул.

Но сон был тревожный и немного забавный. Снился Глэн. Такой же как обычно — плюгавенький, с тощей бороденкой, весь мелкий. Но стремящийся стать большим. Самым большим. И для этого ему оказался нужен я, а потом он решил что я не нужен, и выгнал, сделав так, чтоб я не смог делать для других то, что не захотел для него… Во сне я видел его бегающим по стенам. Признаться, в первый раз Грэн меня этим напугал, я решил, что он правда могучий маг, раз может плевать на законы мира вроде «стены не для того, чтоб по ним бегать» и «с потолка легче упасть, чем на нем удержаться» В этот раз он носился по стенам залы очень бестолково и ругался — в зале стояли, опустив голову и крылья, те существа, что нас к яму притащили. Значит он все же передумал и решил меня вернуть? Эх, жаль.

— Бестолковые! Бесполезные! Бессмысленные! — и много еще всяких «бес», даже «бессовестные».

Закончив с руганью, он отослал крылатых и пошел куда-то пешком через весь замок, дав мне наконец рассмотреть, что внутри. Вот что странно, он никогда не пускал меня внутрь, хотя было так любопытно… Впрочем, я же почти все время спал, Глэн меня будил нечасто, чтобы поговорить. Чаще всего спрашивал: «Ну и зачем мне вообще ты?», особенно после первого раза, когда я сделал то, что иногда делаю с людьми. Я вообще-то не люблю делать, каждый сам должен такое, и иногда за «дело» может прилететь по шее. У тех нытиков из города, откуда мы сбежали, просто времени не хватило на «по шее». А замок у Глэна слишком для него большой. Глэн в нем совсем терялся. Но кое что мне нравилось — высокие стрельчатые окна, на одном этаже — с красивыми мозаиками, искусная резьба и даже ковры не слишком яркие и подобраны хорошо. И каждый канделябр на стене — кованая завитушка, которая, кажется, вот— распрямится, как живая лоза. В коридорах даже расписные потолки, и все такое… светлое и тонкое, как весна, как надежда, и вряд ли построено самим Глэном или для него. Кое-где я видел изменения, словно кто-то пытался сделать по-своему. Одна стена словно нарочно заляпана темной краской, но из под нее тут и там проступили, как если б краска сделалась прозрачной, фигурки на фреске — люди, животные и что-то сияющее как маленькое солнце.

Иногда Глэн останавливался, наверное, задумавшись. А я уже немного устал все рассматривать, хотя замок все еще мне нравился. В нем была легкость и стройность.

А вот комната, куда пришел Глэн оказалась так заставлена, что и не разберешь, хороша или плоха. В центре стол, заваленный книгами. Огромные и крохотные фолианты, странные предметы вроде медных каркасов со свисающими с них кусочками хрусталя и чего-то вроде неуклюжих явно сделанных не мастером статуй. По стенам шкафы, половина полок почему-то пустая. Ну может все что лежало на полу раньше было на полках. Глэн все же сумел пробраться к столу и сел в единственное свободное кресло. Повздыхал и взял книгу. Под открытой обложкой оказалось странное — листы обрезанные непрямо, как обычно, а как-то иначе… этот срез выглядел как лицо девушки. Глэн быстро перелистнул страницы и милое девичье личико стало заметнее. Потом он открыл одну из фигурных страниц. Я ожидал увидеть необычное и там, но страницы заполнялись строчками… Только язык незнакомый.

А потом из незнакомых мне символов словно исчезло все лишнее и оказалось — обычный язык, знакомый, можно прочесть: «Тогда он сделал так, чтоб раз в сто лет рождались двое одаренных, двое — чтоб одному не было скучно и чтобы один мог помочь или помешать другому»…

— Шимме… Шимме… — тихонько позвала я пса, который во сне смешно корчил рожицы.

Не слышит, крепко заснул. Ладно, пускай поспит немного, ему очень нужен отдых. Правда, здесь не самое подходящее место для этого, но с другой стороны, вдруг не скоро удаться сделать это. Амулет почему-то не срабатывает как надо, наверное, Шимме что-то делает не так или на собачьей энергии амулет работает не точно. Не знаю, Владыка всегда расплывчато говорил об амулете, не хотел, чтобы я научилась им пользоваться. Ничего, надеюсь, мы почти уже около храма, правда, его нигде не видно, но ничего, найдем. Шимме поспит немного и найдет. А потом…

«Буквы… смешная книга-девушка…» — промелькнуло у меня в голове.

Снится, наверное, что-то ему, вон как смешно нос морщит и лапами перебирает. Я осторожно провела рукой по его спине и, стряхнув прилипшие к шерсти соринки, задумалась. В промелькнувших в моей голове словах, было что-то знакомое, и это знакомое, было из моей жизни. Я мучительно напрягала память, но, то ли измотанная событиями последних дней, то ли от усилившегося противного запаха, никак не могла уловить нужное в воспоминаниях. Почему-то сильно заболела голова.

— Шимме, Шимме, — простонала я, — проснись, мне плохо…

В голову ворвался противный, лопающийся звук. Сжав руками виски, я огляделась, пытаясь понять, что я слышу: простирающееся вдаль серо-зеленая муть вздыбилась лопающимися пузырями. Ближе к нам их было мало, дальше всплывающие пузыри превращали поверхность в бурление, словно это была уже не земля, а вода закипала в огромной кастрюле. Пузыри перестали лопаться, маленькие, большие, круглые и овальные, они стали наползать друг на друга, медленно поднимаясь вверх. И вскоре огромная, пузырчатая гора возвысилась среди чахлой растительности, осоки и болотных кочек. Внезапно наступила тишина, и в мой мозг ворвался лай Шимме: от боли и звука лопающихся пузырей, я не заметила, что Шимме проснулся. Лучи солнца коснулись поверхности горы и пузыри, шипя и съеживаясь, стали сползать, обнажая среди серого, безликого пространства сверкающее подобие дворца. От такой величественной красоты у меня захватило дух. Полностью покрытый золотом, с огромными ветражами-окнами, с остроконечными, мерцающими, черными башенками-куполами, с ажурными украшениями, надписями на незнакомом мне языке, с огромными дверями, на которых огромные головы чудовищ оскалили свои пасти в немом рыке, предупреждая каждого входящего — трепещи перед мощью и силой такой красоты. От дверей до нас возникла узкая, гладкая тропинка, словно земля замерзла на время, давая нам возможность пройти.

«Похоже, на этот раз я не ошибся, — откуда-то издалека донеся голос Шимме. — Конечно, мог бы этот храм и потише появиться. Ты его, что своим колдовством вызвала?»

— Н-е-ет, ничего я не вызывала, — ответила я, придя немного в себя.

«Ну, что, пошли? Сделаешь то, что тебе нужно и разойдемся в разные стороны. И ты, наконец, снимешь эту штуковину с меня, ну, которая амулетом называется».

— Я не знаю, как его снимать, — честно ответила я и зачем-то попыталась разгладить помятые брюки.

«Собакой быть значительно лучше, чем человеком, — усмехнулся Шимме, — отряхнулся и ты готов к приему хоть и во дворце султана.

Я осторожно шагнула на тропинку, боясь, что вот сейчас дворец пропадет, но он лишь становился выше от того, что мы подходили к нему. Шимме, обогнав меня, тщательно обнюхал дверь и присел, не зная как войти. Я толкнула дверь — она была закрыта.

«Ну, что теперь» — поинтересовался Шимме.

Ничего не ответив, я взяла молоточек, висящий рядом с дверью, и ударила им по двери. Дверь зазвенела, передавая этот звук в глубину дворца и, скрипя, отворилась.

Шимме, взъерошив шерсть на спине, тихонько зарычал, а я переступила порог и оказалась в наполненном тишиной полумраке. Я огляделась: внутри дворца окна выглядели почему-то маленькими и почти не пропускали дневной свет, большой зал, заставленный мольбертами перед которыми, не шевелясь, сидели художники с задумчивым выражением лиц, выглядел захламленным, расставленные вдоль стен картины, были закрыты простым, домотканым полотном. Внезапно от стены отделилась тень и приблизилась к нам.

— Проходите и закрывайте дверь! Солнечный свет очень вреден полотнам! — писклявым голосом заговорила тень, поднимая указательный палец вверх так, словно произносила цитату из закона. — И нечего всяким людишкам глазеть на наши шедевры!

— Простите, — вежливо прервала я его речь, — но кроме нас за дверью никого нет.

— Это вы так думаете! Не пройдет и пяти минут, как набежит целая толпа! — словно не слыша меня, продолжила говорить тень. — Но люди такие невежи! Разве они сумеют оценить красоту наших полотен?

«Кажется, мы опять попали не туда», — присев, Шимме зачесал лапой ухо.

— Ты что! Не смей! — замахала руками тень. — Волоски шерсти прилипнут на свежую краску и исказят нарисованную на картине красоту!

— А вы в этом уверенны? — я очень удивилась сказанному. — Разве красоту можно исказить волосками шерсти?

— А как же! — почти истерично вскрикнула тень. — Я, Бенфуциус, точно знаю это! Я являюсь хранителем величайших полотен, нарисованных художниками, которым нет равных в мире за стенами нашего храма.

— Ээээ, простите, — опять прервала я его, — а это храм?

— Да, — Бенфуциус выставил ногу немного вперед и величественно сложил руки на груди, — это храм, храм искусства.

«Ну, ты, давай, сама решай, в нужное место мы попали или нет. Я про твой храм только слышал, но никогда его не видел», — Шимме отошел от Бенфуциуса и сдернул полотно с одной из картин. Бенфуциус внезапно побелел, схватился за сердце и бросился с Шимме.

— Плохая собака! Прочь, прочь отсюда! Ты можешь все испортить! — выхватив из зубов Шимме полотно, хранитель трясущимися руками снова накрыл картину.

Но Шимме, словно надсмехаясь над Бенфуциусом, стал перебегать от одной картины к другой и стаскивать закрывающие их полотна.

— Шимме, перестань! — мне стало жаль Бенфуциуса и я, подбежав к Шимме, остановила его хулиганство.

«Ну, а чего он? Картины ведь для того и рисуют, чтобы на них смотреть».

Я испуганно оглянулась на сидящих художников — никто не пошевелился, словно происходящее совсем не интересовало их.

— А можно нам посмотреть картины? — внезапно поинтересовалась я. — Мы наслышаны о вашем храме и захотели, чтобы здесь нарисовали наш портрет. Но сомневаемся в том, насколько талантливы ваши мастера.

— Вы сомневаетесь? — Бенфуциус замер около одной из картин, словно не верил в то, что услышал. — Как вы, смертные, можете сомневаться в гениях?

«У него, наверное, не все в порядке с головой, и мы попали в сумасшедший дом, — Шимме вырвался из моих рук, — пожалуй, и правда, не стоит говорить ему кто мы такие. А насчет портрета ты здорово придумала!»

Бенфуциус обиженно снял почти надетое назад полотно и провел рукой, приглашая нас подойти. Сделав несколько шагов, я остановилась, рассматривая картину. Нарисованный на ней пейзаж был великолепен! Маленькая полянка в лесу, окруженная деревьями, роняющими осенние листья нарисована была так, что казалось, что листья настоящие, проросшие через холст. То, что я видела, было действительно красиво, но… эта красота не впечатляла. Чем больше я всматривалась в картину, тем больше мне становилось скучно, и краски начинали блекнуть, покрываясь налетом серости, и ветки деревьев казались уже корявыми, скрюченными.

— Ну, что? — Бенфуциус замер, ожидая моего ответа.

— Ну, красиво, — неуверенно пробормотала я.

— И все? — взвизгнул Бенфуциус. — Вы видите, какие цвета и оттенки? А листья? Какая у них правильная форма!

— Простите, но я никогда не видела на деревьях листьев правильной формы...

— Милочка, да вы, наверное, вообще мало видели деревьев! — всплеснул руками Бенфуциус. — А вот на это посмотрите!

Подойдя к другой картине, хранитель откинул закрывающее его полотно, и я увидела домик и играющих около него детей. Строгая женщина сидела на скамейке и гладила кошку, лежащую у нее на коленях. Смеющиеся дети выглядели мило, но присмотревшись, я заметила, что улыбка на их лицах выглядит натянутой, словно кто-то заставил их изображать счастье, а солнце, светившее на небе, на глазах становилось похоже на блин.

«Ну, что, ты все еще хочешь портрет?» — заставил меня вздрогнуть голос Шимме.

— Ну, просто так мы же не можем уйти! — прошептала я ему в ответ. — Тем более, куда уходить? Амулет использовать больше нельзя, а по-другому как? Пока нас будут рисовать, мы и подумаем.

«Как хочешь, ты же у нас — "рожденная один раз в сто лет», — усмехнулся Шимме.

— Да, великолепная работа! — воскликнула я, обращаясь к Бенфуциусу. — Очень хочу, чтобы кто-нибудь из ваших талантливейших художников нарисовал мой портрет с собакой.

Бенфуциус закрыл картину и, встав на цыпочки, подошел к одному из сидящих художников, и зашептал что-то. Художник нехотя встал, недовольно нахмурился, но все же взял палитру. Бенфуциус тут же низко склонился перед ним и смешно попятился назад, словно боясь, что художник что-то сделает с ним.

— Гений, просто гений, — распрямившись, прошептал он, — ну, подходите, он согласился, сегодня он особенно талантлив…

Шимме чихнул, чем вызвал не одобрительный взгляд Бенфуциуса, но сделал несколько шагов к мольберту, а я, оправив помятые брюки, постаралась пригладить растрепанные волосы.

Все это мне почему-то не нравилось. Мы опять попали не в тот храм… и хотя тут вроде бы красиво, но шуток совсем не понимают. А я по опыту знал, что если шутки вне закона — то что-то так. Если тут такие порядки, то ничем хорошим оно не кончится. Ну я еще — погуляю, посмотрю, что к чему.

— Шимме! — позвала Манисса.

Пришлось подойти и сесть рядом, позируя. Хотя хотелось бегать, носиться, ни на что не глядя, потому что я чувствовал себя все неуютнее. Ощущение — как от пустоты, гулкой и всепобеждающей. Я даже позволил себе гавкнуть — и услышал огого какое эхо.

Художник, уже приступивший к делу, снова поморщился. Неизбежно торчавший рядом с нами Бенфуциус разразился гневной тирадой, которую я пропусти мимо ушей почти всю, потому что думал о своем, почесывая лапу там, где белое пятно. Почему опять попали не туда? На этот раз мы не были голодными и ни от кого не бежали. Никакой особой нужды, кроме жажды попасть в храм Таннис. И куда это привело?..

— …в храм искусства! С собакой! И никакого уважения! Да вы хоть понимаете, что это за место? Единственное на свете! Уникальное! Тут собрались те, кого не ценят, все великие…

Бенфуциус все же сумел меня отвлечь меня от мыслей об ошибке попадания.

«Спроси у него, откуда тогда они знают, что велики, если сидят тут в компании друг друга».

Манисса покосилась на меня, едва заметно повернув голову — не решилась менять позу чтоб не испортить картину, — на провокацию и спросила другое:

— А если вас не ценят… что вы тут делаете? Я хочу сказать, что надо что-то делать, если все не так, менять…

— А мы и меняем! — воскликнул Бенфуциус. — Один из нас — самый гениальный! — нарисовал храм и поместил его там, где нас никто не будет беспокоить. Никогда!

Его глаза загорелись фанатичным огнем, лицо сделалось взволнованным и диковатым. Но все быстро сменилось чем-то другим, неприятным. Словно он до этого ел только варенье и вдруг ему подсунули кислый фрукт хури. — По его милости мы отсюда никуда выйти не можем, хотя не очень-то и хотелось. Тут наши творения в безопасности, нам есть чем гордиться…

Речь стала неразборчивой… художник, который рисовал нас, начал двигать кистью слишком быстро и как-то судорожно, что ли. Остальные художники постепенно подтягивались к нему — сначала раз-другой заглянуть в его картину, потом постоять рядом… Вокруг него и нас собралась толпа. Советов мастеру никто не давал, но лучше б давали — молчание было напряженным и враждебным.

У меня почему-то начала кружиться голова. Странное ощущение, словно что-то из тебя выходит, чтобы больше не вернуться. Манисса тоже чуть покачнулась. На самом деле трудно стоять неподвижно так долго.

А если и наша картина будет такой же пустой? Ну уж нет.

Наверное неправильно использовать мой дар для такой ерунды, но я не смог удержаться. И хотя я не мог ни с кем, кроме Маниссы, говорить, то в прошлый раз это не помешало и хватило одного слова. «Нет».

Я произнес его про себя, конечно, без особого толку. Наверное, нужно сосредоточиться. Но сделать это мешала пустота вокруг. Да, толпа художников и много картин, колонны, статуи в нишах, мозаичный пол, но мне по-прежнему неуютно и нехорошо. Потому что так неправильно, пусть даже я до сих пор не понял, в чем оно, это «так» и почему неправильное. Неправильное — неправдивое…

Как только я услышал эту мысль, как ощутил обычный беззвучный взрыв. Все замерли на миг, даже наш художник. Потом он сделал еще пару мазков, словно с трудом, и остановился.

— Вот. Вот вы какие! — воскликнул он, отбрасывая кисть. Потом задумчиво осмотрел нас, словно сравнивая. — Надо бы поправить…

Словно собирался править несовершенных нас…

Но тут же отвлекся и словно забыл об этом.

— Я лучший! И не смейте спорить! А кто хочет спорить, пусть нарисует и лучше!

— Почему это ты лучший? В прошлый раз я был лучшим!

— Нет, это я!...

— Нет, я!

Манисса наконец перестала изображать статую и подошла посмотреть, я тоже. Растолкать художников оказалось не так-то легко. С моего места видно было не очень хорошо — сначала я и не понял, на что смотрю, словно смотрел неправильно. Нет, это были мы, но неузнаваемые, неправильно-красивые, совершенные. Я выглядел благородным псом, Манисса — настоящей принцессой. Но долго смотреть на это было невозможно. У меня заслезились глаза от такой нереальной красоты, а проморгавшись я увидел совсем другое. Себя настоящего рядом с девушкой. Не слишком высокого, растрепанного и с улыбкой. А Манисса… девчонка как девчонка, только лицо усталое.

И эта правда, словно начала стекать из картины, затапливая все: стены подернулись дымкой и начали таять, пол и потолок обзавелись прорехами и в них просматривалась болотная зелень и грязь…

— Почему? — спросила Манисса, глядя на меня. — Почему ты не собака?

Кто-то схватил меня за ошейник и потащил в сторону.

— Я! Теперь моя очередь вас рисовать!

Оборванный, худой и грязный человечек совсем не походил на художника. Остальные были такими же, но похоже не видели этого. Я впервые видел, чтобы мой дар не действовал на людей.

А потом стены снова начали блистать позолотой и пестреть фресками, мозаичный пол вернулся, хотя я все еще ощущал под лапами упругость болотной почвы и чуял ее запах. Я зарычал и рванулся, наткнулся на очередной мольберт и уронил его. Полотно, пахнущее плесенью, развалилось на ветхие клочки.

— Кощунство, какое кощунство! — загомонили художники, снова одевшиеся в роскошные костюмы.

Но я уже знал, что все это иллюзия, только избавиться от нее не мог. Отступая и оглядываясь, стараясь, чтобы Манисса была рядом, я искал выход, но его не было во всей этой мнимой красоте и позолоте.

«Надо бежать. Ты видишь дверь?»

— Нет… но тут страшно…

Откуда-то наплывал странный кровавый свет и в нем мне казалось, что сквозь вышитые одежды у художников проступают кости. Они окружали нас, зажимая в кольцо.

Выхода не было. Я мысленно обратился к амулету как к живому существу: «Пожалуйста, уведи нас отсюда, уведи в Храм Таннис». На миг все замерло, словно амулет размышлял о моей просьбе. А потом рванулось, рвануло эту игрушечную, но страшную реальность с треском и вырвало нас из нее…

Чтобы оставить во дворе замка, слишком хорошо мне знакомого замка Глэна.

— Это, что, шутка? — закричав и сжав кулаки, понимая, что мы оказались там, откуда я сбежала, я повернулась к Шимме. — Решил поиздеваться надо мной?

И замерла, увидев измученные болью глаза, налитые кровью. Я видела, как Шимме силился сделать шаг, но не смог сдвинуть лапы с места, они словно закаменели. От этих усилий, судорога волнами терзала исхудавшее тело Шимме, и он не слышал меня и ничего не осознавал сейчас.

— Добро пожаловать! — проскрипел знакомый голос.

Я оглянулась — Владыка злобно смотрел на меня.

— Наивная девчонка! На что ты надеялась, беря амулет? Думаешь, я все рассказал тебе про него? Ты не учла одного — когда амулет далеко от меня, то он слушается того, кто слился с ним. А вот когда вы, глупцы, оказались там, где моя власть сильна, то я легко смог заставить амулет снова слушаться меня и он вернул вас обратно.

— Нет, это Шимме неправильно…

— А по какому праву мой амулет на собаке?

— Это я надела на него амулет, — решительно сделав несколько шагов, я встала, закрыв измученного Шимме, — это моя вина, так что наказывай только меня. Шимме ничего не знал об амулете…

— Мне все равно, отвечать будете оба! Вместе сбежали, вместе и понесете наказание!

— Мы не вместе, я одна, — я бросилась к Шимме и подняла руку.

Но мои колдовские чары не помогли, белое пятно, в которое превратился амулет, попав на Шимме, не превратилось снова в серебряное переплетение с нанизанными на него шариками символами.

— Что, надеешься снять амулет и снова убежать? Не выйдет! Амулет не отпустит никчемную собаку, я так решил, и пес сможет простоять здесь вечно!

Вздрогнув от смеха Владыки, я испугалась. Не за себя, у меня было достаточно силы, чтобы противостоять Владыке, а вот Шимме, он сейчас беззащитен. Что теперь делать? Без Шимме сбегать я не хочу, да он и не заслужил такого предательства. И я решилась…

— Владыка, я виновата перед тобой… — скрестив руки перед собой и покорно опустив голову, заговорила я, — я хочу искупить свою вину и сделать то, что ты хотел всегда.

— А что ты можешь дать мне, глупая и непослушная девчонка?

— Власть. Безграничную власть надо всем… — произнесла я дрожащими губами, стараясь ничем не выдать свою ненависть и злость.

Владыка молчал и за эти минуты тишины, мне показалось, пролетела вечность, но я терпеливо ждала того, что он ответит. И, наконец, он решился.

— Ты жила в моем замке долгие годы и за все это время ты никогда не была так покорна. Что случилось сейчас? Почему ты решила дать мне то, что не хотела давать?

— Шимме… — едва слышно прошевелила я губами.

— А что тебе до него? Обычный пес, который жил, да нет, больше спал, чем жил, практически бесполезный во всем, там, на заднем дворе. Который то же сбежал от меня, только немного раньше, чем ты.

— Шимме жил здесь? — я удивилась этому больше, чем если бы Владыка сейчас отпустил бы меня и Шимме. — Я не знала! Я не знала, что Шимме жил то же здесь! И как я могла это знать? Ты ведь редко позволял мне выходить!

Теперь мне стали понятны многие вещи. Ну почему, почему я так и не решилась поговорить или просто расспросить Шимме о его прежней жизни? Я очень сожалела об этом, но сейчас уже ничего не изменить. Надо довести до конца то, ради чего я сбежала, но сначала надо убедить Владыку отпустить Шимме.

— Вот, что всегда губит людей — жалость. Ты сбежала от меня, потому что не хотела давать то, что нужно мне. Это понятно. Но ты могла бросить пса там, на болоте, и уйти одна, но ты этого не сделала. Ты — еще слаба и не понимаешь, в чем кроется настоящая сила. Ты станешь по настоящему сильной, когда научишься не жалеть людей.

— Шимме не человек, он собака…

— Он мне не понравился сразу, как только появился у меня, — перебил меня Владыка, — я терпел его, но он умудрялся влезть туда, куда было не надо влезать, всегда пытался что-то доказать. Его умение говорить правду так, что отмахнуться от нее потом нельзя, стало сильно раздражать и я, превратив его в собаку, чтобы он больше не смог говорить, вышвырнул его.

Мне стало плохо: в глазах плыло, дышать стало трудно, и тихий звон звучал в голове. Так всегда было, когда Властелин хотел кого-то наказать. Я не должна поддаваться, но новость о том, что Шимме человек, перевернуло во мне все. Он, что, обманул меня? И это Владыка заставил его сделать так, чтобы я оказалась там, где его власть сильна? Эти вопросы почему-то растаяли в моей голове, и я провалилась в пустоту…

Я ощутила, как кто-то погладил меня по руке. Погладил или собака лизнула? Открывать глаза не хочу, я устала от обмана и от того, что от меня все чего-то хотят. Странно тихо вокруг, Владыка уже закончил говорить? Как сильно болит голова! Застонав, я приоткрыла веки: лицо, человеческое, но я не узнаю, кто это, и не хочу знать.

— Манисса, ты как?

Знакомый голос, я привыкла к нему… Испуганно вскочив, я отшатнулась от незнакомца с голосом Шимме.

— Ты кто?

— Успокойся Маниссма, это я, Шимме…

— Я тебе не верю. Зачем Владыка подослал тебя ко мне!

— Это я, Шимме, — я слышала слова, которые тихо произносил незнакомец, но в моей голове не укладывалось, что это — Шимме. — Глэн перенес нас сюда, и сказал, что будет думать над твоим предложением до утра.

Незнакомец засучил рукав, и я увидела белое пятно. Амулет? Подойдя поближе, я поднесла свою ладонь к пятну, и оно вдруг засеребрилось, проявляясь узором, но тут же погасло. Амулет чувствует меня, но подчиняется пока Владыке, ведь он здесь сильнее.

— Глэн с помощью амулета не дает мне уйти отсюда.

— Ты как себя чувствуешь? — я огляделась: библиотека, так хорошо знакомая мне, сколько времени я провела здесь!

— Нормально…

— А я вот чувствую себя плохо! Мне плохо от твоего вранья! Почему ты не сказал, что жил здесь? Ты вообще — кто? — я злилась и негодовала, ведь я доверяла ему.

— А ты кто? — вторя моему вопросу, проговорил Шимме. — Ты мне тоже ничего не рассказала о том, что жила с Глэном, так что не злись, не надо.

— Не Глэн, а Владыка.

— А я не собака, а человек, и то же имею право все знать!

Надув обиженно губы, я отвернулась к столу, заваленному рукописями, и, взяв одну, сделала вид, что мне захотелось прочесть ее.

— Книга! Манисса, смотри, книга, та, о которой я тебе рассказывал!

И, правда, из-под свитков выглядывал край обложки, а на ней — контур человеческого лица из страниц. Я видела эту книгу раньше, но Владыка запрещал трогать ее. Интересно, почему? Смахнув, мешавшие свитки, я стала разглядывать буквы, которые на моих глазах складывались в слова.

И, правда, из-под свитков выглядывал край обложки, а на ней — контур человеческого лица из страниц. Я видела эту книгу раньше, но Владыка запрещал трогать ее. Интересно, почему? Смахнув, мешавшие свитки, я стала разглядывать буквы, которые на моих глазах складывались в слова. «Раз в сто лет рождались двое одаренных, двое — чтоб одному не было скучно, и чтобы один мог помочь или помешать другому»…

— Шимме! Теперь я не одна на свете! — вскрикнула я, забыв, что обиделась. — Двое! Нас родилось двое! Интересно, второй одаренный это мой близнец и Владыка разлучил нас? Как бы я хотела узнать — у меня есть брат или сестра?

Я лихорадочно стала перелистывать страницы, стараясь найти хоть какое-нибудь упоминание про второго одаренного. Но остальные страницы были белыми, словно хотели скрыть от меня это в тайне и, лишь на последней, я увидела строчку слов. Почерк Владыки, я узнала его по манере писать маленькие, буквы с правильным наклоном и ветиватыми росчерками в начале и конце предложения. Когда-то черные чернила, сейчас стали серыми, словно время затерло слова и заставило их впитаться в бумагу. Я видела слова, но не могла прочитать их и, разозлившись, отбросила книгу.

— Совершенно бесполезная вещь!

— Или ты совсем не умеешь ей пользоваться, — я не ожидала, что Шимме проявит интерес к книге.

— Ну, если такой умный, то, давай, сам попробуй!

— А чего тут сложного?

Шимме сделал несколько шагов. Меня опять накрыло волной от него, и эта волна коснулась книги, словно ища там ответ. Страницы разошлись веером в стороны, и, перелистываемые волной, зашелестели, словно зашептали.

— Маниссссса… Шшшшшимме… у одного дар убежшшшшдения, у другого — ссссииила правды, — услышала я.

Что это значит? Я растерялась.

— Шимме, так это ты — второй одаренный?

— Ну, извини, да, я тебе не брат, и, тем более, не сестра. Я родился сам по себе и Глэн забрал меня сюда, только он посчитал меня бесполезным и я, после того, как он меня вышвырнул, решил уйти подальше от него и от его магии. А говорить тебе про это не хотел. В шкуре пса не очень-то хочется вести людские разговоры.

— Слышишь, Шимме, книга что-то еще говорит? — я старательно прислушалась, — про Храм Таннис, который принадлежит теперь Владыке?

Я все еще верил, что это как-нибудь хорошо закончится. Вот даже и Глэн не отобрал у меня амулет. И пусть он вроде бы больше не действует — я уже попробовал пару раз — но мало ли. А знать больше всегда полезно и иногда даже приятно. Я подошел к столу с книгой. Снова стать человеком и двигаться как человек было приятно, но уже немного непривычно. Интересно, я навсегда теперь такой?

Ну что скажешь, книга?

Страницы зашуршали, в бешеном перелистывании снова возникло объемное лицо девушки. Девушка улыбнулась и зашептала-зашелестела. «…Двое, разные и похожие, как отражения, ты и она, ты и он, всегда двое, две стороны одной монеты…»

И тут же замолчала. И правда непослушная книга. Даже моя сила на нее не действует.

Но когда я повернулся к Маниссе, чтоб пошутить, у нее был удивленный вид.

— Что? Ты поняла, что это значит?

Она отмахнулась.

— Можешь сделать это еще раз?

Я как-то сразу понял, что. Сосредоточился и пустил волну. Все же хорошо научиться новому… ближайшая стена замерцала и вдруг оказалось, что она не серая и не шершавая, а с фресками. Я не успел рассмотреть всего, но там были люди, всегда парами, мужчины и девушки иногда они держались за руки, иногда смотрели друг на друга и вокруг них что-то менялось и нарисованный мир делался другим. Ярче и настоящее… а впрочем иногда это одно и тоже. Ведь на самом деле правда и делает мир ярче, даже для меня самого.

И может, стоило сделать это давно, потому что я вдруг увидел и понял. Но слова для этого найти было трудно.

— Манисса… я знаю почему амулет ошибался. На самом деле не было никакой ошибки.

— Я знаю, — кивнула она, перебивая. — Это и есть храм Таннис. Поэтому мы снова и снова попадали не туда. Мне же… да и тебе, наверное, хотелось подальше от замка Глэна и одновременно поближе к храму. А храм и замок одно…

В это было трудно поверить. Но прошедшая волна отразилась от стен и вернулась ко мне, подарив знание: Глэн поселился в храме, в месте силы, чтобы обрести свою силу. Может он изначально не обладал никакой, или обладал, но ему ее не хватало. Да и кем он был, это Глэн? Мелким лесным колдунишкой, к которому не особенно хотели обращаться даже в большой беде, даже когда другого выхода не было. А все почему? Он любил сначала прочитать лекцию, как правильно жить, чтоб не попадать в неприятности, а уже потом помочь. А иногда было очень срочно… и он даже переживал, если не получалось и не успевал, но ничего не менял и сам не менялся…

Было что-то еще, но накрывшая меня волна как пришла, так и ушла. А потом пришел Глэн.

— Наговорились? — спросил он ехидно.

Манисса фыркнула.

— А если нет, оставишь нас в покое?

И тут же как-то сникла, хотя Глэн не успел даже неодобрительно глянуть.

— Я сделаю, что обещала. Это же и есть главная комната храма?

— Она самая. А… — он казалось был не очень сильно удивлен, что девушка знает. — Вы поняли. Хорошо. Меньше придется объяснять. Хоть можете спросить, сегодня добрый.

Добрый Глэн… я чуть не фыркнул. Он не был добрым, но дело в том, что не был и злым. Совершенно никакой. И хотя я не просил этой правды, она пришла сама, может из-за того, что это все же был Храм, пусть и со стенами укрытыми какой-то магией… или перекрашенными, как было в моем сне. Наверное, Глэн, не сумев подчинить силу Храма, захотел хотя бы сам Храм переделать под себя… Смешная и грустная детская попытка…

А Глэн, оказывается, уже что-то говорил.

— …Его прятали очень хитро. Тут не было ничего, кроме деревьев, Но я-то точно знаю, что храм должен выглядеть не так. Деревья? В них нет ничего необычного, даже если они начинают светиться, когда к ним подходишь. Но я чувствовал силу, а для силы нужно достойное вместилище. Я три дня провел среди этих деревьев, сила текла через них и через меня, но что-то с ней сделать я не мог, пока однажды не лег и не уснул. Мне приснился замок, великий и величественный, как я сам… Проснувшись, я увидел его. Только внутри… — Глэн поморщился. — Внутри было много лишнего, его потом пришлось убирать. Но у меня никогда не было много времени на глупости. Хорошо еще, что стоило войти — и если б вы только знали, чего мне это стоило! — как я начал чувствовать силу в себе. Только мне не понравилось…

Он замолчал, так и не рассказав, что именно ему не понравилось.

— Короче, вы нужны мне оба. И если Манисса согласилась сделать все, что нужно… то как убедить тебя, я не знаю, — он смотрел на меня. — Я могу пообещать, что больше не буду тебя ни во что превращать.

— И сдержишь обещание?

Он пожал плечами.

— Мне придется. Потому что такое условие — пока сила служит тебе, хотя бы так, как мне, неправильно, мне приходится быть честным, иначе потеряю ту власть, что имею. Что тут непонятного? Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать…

— Ну может как раз в этом дело? — осмелилась влезть в разговор Манисса. — Может, сила не хочет тебе служить из-за того, как ты с нами обращаешься? Шимме вон вообще в собаку превратил. Ну, меня не обижал, спасибо…

— Разговоры! — перебил Глэн, он же владыка. — Мы тут не для этого. Итак… Шимме, кажется? Так вот, я готов с тобой договориться. Если ты мне поможешь, я отпущу тебя и мы больше никогда не встретимся. И ее тоже отпущу, но это уже моя часть договора с ней, тебя не касается, просто чтобы ты знал, она уже согласилась. Значит, и тебе стоит.

Мне надоело торчать перед ним на ногах и я сел в какое-то кресло. Так почему-то стало легче, хотя теперь невысокий Глэн смог смотреть на меня сверху вниз.

— Просто скажи, что тебе от меня нужно. Нет, я помню, чего ты раньше хотел. Чтобы я по твоей команде применил свою силу в какой-то особенный миг. Ну мне не трудно.

— А если не трудно, почему ты раньше не соглашался? — возмутился Глэн.

— Потому что на самом деле никто и никогда не хочет правды. И ты тоже не хотел, — я вздохнул, книга на столе зашелестела страницами, словно соглашаясь со мной. — Я много раз пытался, хотел чтобы ты… чтобы увидел все в другом свете и отпустил меня. Но ты ни в какую и моя сила на тебя не действовала. Это как… чтобы дать кому-то пощечину, надо подойти к нему близко, а ты не подпускал близко, слишком боялся. Наверняка и сейчас боишься. И что я по-твоему должен с этим делать? Я не умею убеждать.

— Но она умеет, — он кивнул на Маниису. — Кого угодно и в чем угодно. И сегодня на закате ты сделаешь это для меня, девочка.

— Сделаю, я обещала. И мне тоже надо обещания сдерживать, — легко, но не весело согласилась она.

Я вдруг понял, как мне грустно от того, что она грустная. Вряд ли я мог ее сейчас развеселить, да и себя. Но приободрить — мог.

Я потянулся и взял ее за руку.

— Не бойся. Все это слишком похожена сказку, чтобы плохо закончиться.

Глэн фыркнул.

— Сказка? Разве в сказках бывает, что у кого-то нет выхода? А вас я загнал в угол...

— Ведешь себя как сказочный злодей, — перебила Манисса. — Вот никто и не воспринимает тебя всерьез. Лучше бы работал над собой!

— Ты слишком юна, чтобы меня поучать! — внезапно разозлился "владыка". — И ты забыла, на чьей стороне тут сила!

Мне послышалась угроза и я поспешил встать так, чтобы заслонить Маниссу собой.

— В том и дело, великий, — ради такого дела я решил даже польстить ему. — Тебе нужна наша сила — а вдруг есть своя? Разве ты не хочешь об этом узнать? Надо только посмотреть на это поближе. На эту правду.

— Я знаю, в чем моя сила — в том, что я могу получть силу!

За моей спиной фыркнула Манисса.

— Слушай же, — повторил я, тоже уже почти злясь, но одновременно мне было и смешно. — Не меняй свое на чужое даже не узнав, какое у тебя своё. Это так… не по-владычески. Сказка или нет, но слышал ли ты, чтоб властелин или король отказывался от того, чем владеет?

Глэн отвернулся и задумался. Время здесь, в замке, потекло словно кисель, который варили там, откуда я родом и который подавали строго в полдень и который мы пили все вместе, малиновый с маленькими листочками мяты, придающей сладости киселя вкус свежести. Свежести? Почему я вдруг вспомнила о далеком детстве? Я, вдруг, что-то почувствовала, что-то неуловимое, как сквозняк, как легкое дуновение ветра. И Глэн тут же повернулся.

— Так, я и Манисса останемся здесь вдвоем, — угрожающе-нетерпеливо заговорил Глэн, — а ты Шимме выйдешь за дверь и вернешься не раньше, чем Манисса закончит…

— Зачем? — я попыталась выглянуть из-за спины Шимме и понять что задумал Глэн, но владыка отвернулся опять.

— Я не верю больше тебе, — я почувствовала в голосе Глэна злобу, — вдруг, ты попытаешься убедить меня в том, в чем я не хочу убеждаться ?

— Но я же обещала тебе…

— Что стоят твои обещания после побега? Ты стала слишком хитрая! Шимме вернется сюда когда ты закончишь, и расскажет в чем ты меня убедила.

Я осторожно положила руку на плечо Шимме и почувствовала его дрожь.

— Иди, не бойся за меня, я справлюсь...

Как бы я хотела сейчас вернуться назад, в тот лес около полуразвалившегося домика. Почему я не прошла мимо собаки, зачем я втянула Шимме во все это?.. Что это? Я непонимающе моргнула, то ли я задумалась так, то ли это чары Глэна, но Шимме уже не было рядом.

— Что тебе не понравилось, когда ты вошел сюда? Что тебя напугало? — я пристально смотрела на Глэна, медленно приближаясь. — Расскажи, мне надо знать это, чтобы точно знать в чем убедить тебя. Ведь, если я не правильно сделаю это, то пострадаю сама и Шимме то же пострадает.

— Сила, меня напугала сила, которой здесь пропитаны даже стены, я так искал ее, так хотел ее обрести, но когда оказался внутри нее, то почувствовал, что она сильнее меня, значительно сильнее, — я видела странный отблеск в глазах Глэна, видела его одержимость, и тот страх, который он испытал когда встретился с тем, что хотел получить больше всего, — я испугался, очень, потому что почувствовал, что сила сможет не только поглотить меня, но переделать или уничтожить меня самого, и я не буду больше Глэном… да и врят ли я смогу ей управлять...

— Так ты хочешь, чтобы я помогла тебе справиться с силой храма? Я должна убедить тебя в том, что ты сам сможешь справиться с ней? — усмехнулась я. — Никогда не замечала, что ты настолько же слаб, насколько и силен.

Глэн почему-то молчал, нервно вышагивая по комнате. Я понимала его, не легко признаваться в своей слабости, да еще кому? Той, что сбежала от него.

— Понимаешь, владыка, — я назвала его так по привычке, и заговорила чуть тише, — ты должен впустить силу в себя и именно сейчас.

— Не знаю, будет ли это разумно! — его резкий выкрик заставил шелестнуть страницами книгу, словно испугал ее.

— А как ты узнаешь то, что хочешь, если не впустишь? Как ты поймешь насколько силен — ты сам? Открыв себя силе, ты уже будешь сильнее, потому что только сильный душой может не бояться этого. Тебе всего лишь надо это осознать.

Глэн опять замолчал и задумался, а я решила подождать пока он сам не решит это. Но, вдруг, опять почувствовала что-то неуловимое, пахнущее свежестью и в голове промелькнуло: «Давай, давай сейчас, не стой, делай…» Мысли Шимме? Пока Глэн думает о своем, Шимме может общаться со мной?

Я закрыла глаза и ощутила, как комната задрожала и завибрировала волнами, меня качнуло и я открыла глаза.

Полуоткрытая дверь, Шимме напротив Глэна что-то говорит ему. Нарушив запрет владыки, он осмелился войти?

Ну не мог я просто так уйти, просто не мог. Обычно правда… или что там случается, когда начинает работать моя сила… правда начинает говорить в других, а в этот раз она заставляла говорить меня. Видимо это было слишком важно. Пока не знаю, для кого, наверное — для всех. Хотя я почему-то точно знал, что Маниссе ничего не грозит. Почему? Да просто потому, что Глэн не может причинить настоящий вред… хотя вредный он, конечно, по себе знаю. Я бы даже остался собакой только чтобы он от меня отстал. Но иногда мало, чтобы просто отстали. Иногда надо заставить человека сделать то, что нужно ему и всем. Убедить или даже напугать. Убеждать не мое, пугать тем более. Но я привык вносить новое в чей-то устоявшийся мирок. Правда, сам не очень-то привык к новому. Но что же делать, если оно уже вот, подступило к самому горлу и говорит мной?

— При чем тут вообще какая-то сила, кроме твоей собственной? Почему думаешь, что она тебе подойдет, с чужого плеча, с чужого пути? Почему не использовать свою не для того, чтобы сделать своим чужое — чтобы наконец воспользоваться своим по назначению?

Он явно собирался меня вышвырнуть, даже на миг показалось что сейчас вызовет своих крылатых Стражей… Но что-то его в моих словах все же заинтересовало.

— И как же по-твоему я должен использовать свою силу? И какая она?

— Нашел о чем спрашивать… и кого...

— Шимме! — воскликнула Манисса, лицо было встревоженное.

Я улыбнулся ей — все в порядке, не беспокойся. Но мы уже слишком много прошли вместе, чтобы друг за друга не беспокоиться.

— Ты всю жизнь что делал? Воровал...

Это я конечно зря, точнее это не совсем я, а то, что мной говорило, но все равно зря. Может надо было начать с чего-то хорошего. Эх, хотел бы я всю жизнь говорить и думать только хорошее — еще б оно помогало...

— Ты ухитрился украсть даже Храм, переделав его под себя. Зачем стены закрашивал? Зачем прятал то, что тут от других и от себя? Что тебе с того толку? И в то де время ты сам тут прятался, под пологом чужой и ненужной тебе силы. Про чужую я уже говорил, а вот про ненужную… да выйди ты наружу, Глэн! Постоя немного рядом со всем этим и посмотри со стороны. А можно даже не выходить, если ты способен… отделить от себя свою жажду сил и глянуть на нее как на любой предмет на этой полке. Способен?

— Я владею большей силой, чем ты думаешь… — начал он привычно пафосно и по-детски самоуверенно.

Но это же было совсем не то.

— Манисса, помоги, — попросил я, — перебивая его, — убеди это место само показать нам себя, какое оно есть...

— Думаешь, помо...

— Нет! — воскликнул Глэн. — Не будет этого! Я проделал большую работу чтобы...

— Не смотреть, не видеть, не думать? — опять влез я. — Ты что, боишься? Но ты же не трус. Хоть из-за этих твоих Стражей, они кошмарные и наверняка могут тебя самого разорвать...

Не знаю, что тут случилось, как и почему два крылатых Стража вдруг возникли между нами. Я их точно не звал, да и Манисса то же. Может, Храм так захотел, хотя зачем бы ему такого хотеть. Глэн вскинул руки, прокричал какое-то слово в кошмарные морды Стражей, которые уже начали разворачивать крылья и тихо шипеть свою усыпляющую песню… Не помогло… И тогда он начал отступать, пятиться к двери, и мы с Маниссой тоже. Стражи, как ни странно, остались на месте. А мы сначала шли, боясь повернуться к дверям спиной, а потом все же повернулись и побежали. И коридоры которыми мы проходили, менялись. Исчезали драпировки, исчезала краска, мешавшая видеть фрески, а порой исчезали и сами фрески и даже стены. Мир не трясся и пол под нами не ходил ходуном, но было ясно что Храм перестраивает себя, возвращая прежнюю форму или обретая новую.

И вот уже мы стоим во дворе, достаточно далеко, чтобы если стены все же рухнут, нас не придавило. И смотрим на Храм. Снаружи он действительно казался Храмом, культовой постройкой… только ею. Иногда люди строят что-то, чтобы поклоняться каким-то богам, но само построенное, оно просто здание. Так было и тут. Красиво, да, воздушно, волшебно даже. Но и все. Интересно, кто такая эта Таннис, чьим именем все названо?

Ответ пришел тут же, я улыбнулся подумав, что на это скажут остальные.

Но пока сказал только Глэн. Он тоже стоял и смотрел во все глаза а потом произнес:

— Сила… она всегда такая?

— Да, — тихо прошептала я, и сама удивляясь тому, что вышло сейчас, — сила всегда одинаковая, но у каждого — своя. И каждый воспринимает ее по своему.

Я оглянулась на Шимме, боясь, что он исчез вместе с напускным лоском храма. Но он, как ни в чем не бывало, стоял взади Глэна и смотрел на меня. «Какие глаза у него красивые, странно, я раньше этого не замечала… — промелькнуло у меня в голове и, тут же, противный смешок перебил мою мысль: — Я все слышу, конечно мне приятно, что ты так думаешь, но не хочется, чтобы потом упрекала меня в том, что я подслушиваю».

— Шимме! — прошептала я, стараясь сдержать себя и не наброситься на него с кулаками. — Перестань! Вечно ты…

Не договорив, я посмотрела на Глэна, но он не обращал на нас внимания, все еще находясь в растерянности.

— Владыка… — я осторожно прикоснулась к рукаву его одежды, наблюдая как его удивление сменяется разочарованием.

— Нет, не может быть, — вдруг забормотал Глэн, смешно встряхивая головой, словно это Шимме в прежнем, собачьем образе, стряхивал со своей шерсти воду, — что это? Он словно пустой, храм же пустой! Вы чувствуете это?

И, словно сумасшедший, Глэн подбежал к дверям храма, толкнул их. Скрипя, они отворились. Глэн замер на пороге, не решаясь почему-то войти. Мне стало жаль его: он сейчас выглядел обычным старым человеком, повидавшим много чего в жизни, но так и не нашедший мудрость. Я подошла к храму и почувствовала или услышала звенящую тишину. Внутри него, действительно, была пустота, но эта пустота была — ожидающей?..

— Ну, вы долго будете стоять? — голос Шимме вывел меня из ступора. — Я давно понял, храм пуст, если его наполняют пустотой, и становится полным, получив…

— Ты самый умный, — взвизгнул Глэн, и я поняла как он не хочет сейчас слышать Шимме.

Но разве Шимме можно остановить, когда его сила начинает работать.

— Я не умный, и даже не самый, сам попросил помочь! И чем ты теперь не доволен?

— Шимме прав, — я влезла в разговор, не хотелось чтобы они начали опять препираться, — храм пустой, в нем ничего и никого нет. Он красив и силен снаружи, но красота и сила должна быть и внутри.

И шагнула первой. Тут же от моих шагов, по пыльному полу храма, стали расходиться круги, ослепительно яркие, словно это солнце чертило их своими лучами. Я оглянулась. Глэн то же шагнул за мной, и круги от него то же разбежались разноцветными всполохами, вторя моим, но они не были ослепительно яркими.

— Что это? — голос Глэна разнесся глухим эхом внутри храма, и от этого храм словно запел, или просто музыка возникла ниоткуда, наполняя нас чем-то таким приятным, от чего внутри возникла легкая вибрация, словно и мы сами откликались на эту музыку.

— Не знаю, — прошептала я, стараясь не нарушить ту гармонию, которая внезапно возникла здесь.

— Это — сила, сила вашей души, отраженная и преумноженная стенами храма, — голос Шимме плавно вплывал в мое сознание, — у храма нет своей силы, он может лишь увеличить вашу.

Я закрыла глаза и, глубоко вздохнув, отдалась все усиливающимся всплескам силы, отраженной стенами храма, такой согревающей и мощной, что я словно задохнулась и перестала дышать, сливаясь с ней…

Ощутив сильную тошноту, я приоткрыла глаза. Стены храма мерцали разноцветными искорками, которые постепенно гасли, снова погружая храм в темноту. Глэна рядом не было. Я повернула голову — лишь Шимме все еще стоял в дверях.

— Ну, что, подзарядилась? — хитро усмехнулся он.

— Где Глэн? — спохватилась я.

— Ушел…

— Как ушел? Почему — ушел? — я ничего не понимала.

— Как? Да сам, своими ногами ушел! Почему? Вот это сложнее… Он ведь так и не встал с тобой рядом, — вздохнул он почему-то с грустью, — ты вот не испугалась, отдала свою силу храму, и он вернул ее тебе в таком огромном количестве! Я видел, это было так, так, захватывающе! Рад за тебя, теперь ты почти всемогуща…

Я удивленно слушала Шимме, одновременно стараясь почувствовать то, что обрела в храме. Наверное, я выглядела сейчас нелепо.

— А Глэн… он… не знаю, может ты его так и не смогла убедить в том, что он имеет свою огромную силу. А, может, он сам не захотел в это поверить. Но он ушел, даже не взглянув на меня, словно я стал для него пустым местом. Я не стал его останавливать. Да и зачем? У него теперь своя дорога и ему, наконец, надо научиться жить без помощников.

Темнота доползла до моих ног и замерла, словно напоминая, что мне здесь больше делать нечего. Я вышла. И, подставив лицо ветру, вдруг осознала, как прекрасен мир вокруг нас, и как становимся прекрасны и мы в душе, впуская этот мир в себя.

— Шимме, мы с тобой теперь пойдем...

— Ну, нет, и не проси больше, — Шимме отступил от меня, словно боялся, что я схвачу его и не отпущу, — только ты не обижайся, но… ты же получила то, что хотела? А я хочу в Яснию, давно не был там, соскучился…

— И, что, мы больше не встретимся? — я отвернулась, стараясь чтобы Шимме не заметил моих, внезапно выступивших слез. — Ты бросишь меня?

— Как же бросишь тебя, — я вдруг почувствовала как Шимме, подойдя, осторожно поцеловал мои волосы, — разве двое рожденных раз в сто лет, смогут обойтись друг без друга? Да и амулет, похоже, снять не получится…

— Я и не хочу его с тебя снимать, — всхлипнула я, капризно надув губы и топнув ногой, словно стала опять маленькой, — по нему же всегда можно понять где ты...

Ветер встрепенул прядь моих волос и обдал тишиной. Шимме? Я оглянулась в надежде увидеть его смеющиеся глаза… Никого!? Жаль, что все так закончилось. И куда теперь идти мне? Размышляя, я рассеянно побрела вперед и заметила поломанную поросль деревьев. «Словно кто-то выместил на них злобу! Чем кому-то они помешали?», — я начала расправить их тоненькие стволы и деревца засветились, оживая. «А зачем мне куда-то идти? Я могу остаться здесь, — вдруг поняла я и обрадовалась этому решению, — может, пора научиться быть взрослой?...»