Белогорка. Осень

Первый рассказ

— Ва-адь, гони к Колоску! — в виде двух пуль пронеслись пацаны: быстрое дыхание; шуршание велосипедных шин; испуг уснувших только сегодня листочков. И Тишина старой улочки срочно латает дыру.

Малыши чинно прогуливаются с родителями. Малыши не шумят попусту, как эти большие мальчишки; малыши, конечно, могут засмеяться колокольчиками, но это происходит только в самых крайних, самых не терпящих серьёзности случаях, например, когда удаётся заполучить песочный куличик каким-то чудом, или когда дикая дворовая кошара подходит близко, поглядывая на магазинный пакет в маминой руке.

Всем улыбчиво в улыбающейся Тишине: и теряющему солнце небу, и природе, и старушкам на лавочках, ну, и мне тоже.

Какой сегодня красивый вечер! Тепло. Нежное небо, любя осень, в искреннем восторге рассматривает золотые кляксы на своей бездонности, оставленные осенью в знак взаимной любви. Немного спешащее солнце играет с листвой деревьев и кустарников, со стебельками травы и цветами. Играет и подспудно учит растения быть золотыми, как оно, и уговаривает их сгореть до следующей весны. Безветрие….

В такие умиротворённые вечера принцы признаются в ЛЮБВИ своим принцессам, а мужья напоминают своим жёнам о том, что между ними ЛЮБОВЬ и у них прекрасные дети.

Папа закончил с погрузкой, задраил багажник и вперевалочку, как старый медведь, заспешил в подъезд: видать, забыл что-то, как всегда).

Вернувшись, он попросил меня засунуться в машину и ПОТИХОНЕЧКУ(!), без богатырской удали, закрыть дверь его дражайшей Нивы.

— Поехали? Может, передумаешь, пока ещё мы здесь?

— Т! — моё возмущение было не передать обычными словами). Улыбаясь, папа включил зажигание нашего семейного танка.

.............

— О нет, па-а-ап! Только не Кадышеву!!!

— Я усну без музыки!

— Включи Любэ....

.........

"Ты неси меня, река,

За крутые берега,

Где поля мои поля,

Где леса мои леса...."

Мы едем в Белогорку)

Второй рассказ

Пиксели и свет. Это я думаю о мире в телефоне. Исчез телефон, больше невозможно взять его в ладони и включить, — исчез и мир в нём, и ты пропал из телефонного мира, остановившись там на краю мгновения.

Мы по дороге от точки А к точке См. играем много ролей (… Элен Ролле… Изумительно классный сериал — "Элен и ребята" ). А с недавних времён почти каждый из нас подвергается ещё одной роли: роли пикселя в массовке других пикселей в пределах пластикового прямоугольника. И вот мы пикселим (будто б живём) в мире пикселей на свету. Для жизнесуществования пиксельного мира нужно лишь наше на то желание, сотик либо ПК и розетка с электричеством. БРЕД; видимо, необходимая в будущем бреданутая реальность человечества, всё более явственно делающего свой выбор в пользу виртуальности.

… Уже проехали Бессоновку, капают последние световые капельки второй деревни — Грабово. Кап — утёк в сумерки крайний деревенский домик. И заструилась серо-синяя пустая дорога. Донесёт она путешественника прямо до Лунино. Ну а мы чуток не доедем до этого райцентра.

… Каждый из нас, что ли, испытывал край, — изматывающие ощущения, заставляющие хотеть немедленной перезагрузки своих Души и разума, перезагрузки такой, чтобы надёжнее напалма? Такой перезагрузки, чтобы всё из памяти — напрочь. Чтобы, как будто, тебе в руки почтальон или курьер вложил подарочную коробку чистейшей, новой жизни с весёлым бантиком. Пиксельный мир вступил в спор с реальным миром, заносчиво заявляя, что его, пиксельные, перезагрузки легче и доступнее. Мы ему, конечно же, не будем верить до последнего).

Элен и Николя были такой воодушевляющей парой! Почему создатели сериала сначала заставили его и её смотреть друг на друга безлатной ЛЮБОВЬЮ и щемящей нежностью, а потом — грубо разлучили?

Ещё какие-то, пока не представившиеся, мысли поплыли… Это значит, что я перехожу в сон. Ход не верный, поскольку мне обязательно нужно следить за папой, который тоже не прочь уснуть сейчас, в пору приплывших сумерек. Уже даже Кадышева ничего не в силах сделать с нами — хоть останавливайся и спи на обочине....

— Дочка, бутылка с водой далеко?

— Вот, пей, я уже открыла.

— … Хорошо. (пьёт ещё) Засыпаю, хоть ты что! Вот если бы ты умела водить! Эх, не дал мне Бог сына).

— Пап, ты забыл, КАК я умею водить?

— Да уж… Бедный парень! Проехал по самому краю оврага, когда ты без предупреждения начала поворачивать.

— С тех пор я дала себе зарок: за руль не садиться. К тому же, я в сумерках вижу тех, кого нет на самом деле, а дорожные знаки не вижу.

— Дочь, не пугай меня… Ты ж! Чуть поворот не проскочили! Заболтала.

Съехав с основной дороги, мы едем по грунтовкам посадок. Простор заполняют давно заброшенные колхозные поля. Мир Древнеполья. Посадок и дорог в том мире — путаница. Огромный лабиринт. Один папа умеет выследить путь к нашей деревне. Я, сколько ни напрягалась, так и не смогла запомнить, какую сторону посадки выбрать, какую вообще избрать посадку, где поворачивать, какой дороге верить, а какая дорога призрачная.

Хорошо, что осень прошла половину своего сентября без дождей. Перевернись небо на грустный бок, нам было бы сейчас не сонно ехать по грязной жиже, да в темноте. Конечно, наш семейный танк выручал нас и в более серьёзных ситуациях, но… В общем, это хорошо, что сейчас нет дождей. Это...(я приоткрываю окошко и гляжу в небо)… Космос! )))))))))))))

… О! Вот и наша гора! Сейчас она — просто силуэт с чёрными лучиками трав. Купола Храма в темноте — не находимы. Дорога из грунтовой перешла в дикую, необъезженную. Поэтому свет фар, и так уставший прыгать по посадкам, здесь просто летает от земли до неба из последних своих светосил.

… Тихонечко проезжаем мимо дома Андрея Витальевича. В окнах — синие блики телевизора или компа. Отшельник ещё не спит, хотя нам известно, что ложится он чуть не в девять вечера. А время и есть — почти девять. Крадучись, танкообразно, спускаемся с горы и без пароля, по-свойски, въезжаем в заросли джунглей средней полосы, что оплели пути-дороги к нашему домику.

Немного не запутавшись в ветках и листьях, свет ближних фар, наконец-то, вырисовал нам домик, наш милый домик).

На следующее утро папа встал рано. Сам приготовил завтрак, растолкал меня, насытил, помог наладить быт и отбыл в семь, окончательно разбудив меня весёлым подзатыльником. Я сказала, — он разбудил меня окончательно, НО не бесповоротно. Проводив звук Нивы, я вернулась в тёплую комнату и со смелой мыслью "точно не просплю", снова забежала под пуховое одеяло.

Почувствуйте себя провидцем (!): Да, я Точно проспала. Назначенное для утренней небесной болтовни с мамой время — десять часов — никто не отменял. А я, разлепив глаза и прояснив зрение, нашла на экране сотика вмиг сцапавшие мой сон цифры — 9:45. Бегу, Лиля, бегу!

Дядя Андрей, увидев мой спринт, конечно же, всё понял, замахал привет, засмеялся, прижав ладонью рот, видимо, чтобы новые смешинки не проникли.

… В этот раз я опоздала всего лишь на три минуты! Прогресс). Мама сообщила мне, что папа только прибыл. И огорошила новостью: на следующие выходные отец приедет ко мне не один, а со знакомой по прежней работе женщиной и её дочерью-инвалидом, и они поживут здесь субботу и воскресенье.

На обратном пути с вершины горы я уже шла руки-в-брюки, точнее, — в карманы берёзовой ветровки. Я выискивала отпечатки пальцев осени на растениях. Находила, огорчалась. Но… что поделать? Такова "селяви", как говорят французы). До холодной грязной голой злой сопливой осени была ещё уйма времени. А в эту пору осень только одевалась в халат и береточку живописца и оживляла засохшие к концу лета краски. Ух и нарисует она нам картин! Дух займётся от пестрокрылия лесов и трав! Совсем скоро начнётся бесконтрольная оранжево-красно-золотая атака на наши чувства!

Кто меня встречает у порога? Рыжик и Тёмный! Собаки не забыли меня. Не забыли наши зимние дела! )

Третий рассказ

ДРУГИЕ люди в интернете. Каждый из них имеет к тебе доступ, если ты, конечно, не «задраил люки». Каждый из них может увидеть тебя по-своему и даже выразить тебе увиденное своим о тебе мнением. Даже если ты и не нуждался в их мнениях. Беда интернета вот в чём: в его границах реет туча, даже океан туч других тебе, незримых, неопознанных людей-пикселей, и каждый из них со своими мнениями, а ты, выставляя себя в свет прожектора в интернет-пространстве, невольно становишься мишенью стрел их мнений, не важных тебе, по сути, НО ПРИНИМАЕМЫХ БЛИЗКО К СЕРДЦУ, всеми эмоциями, потому что по-другому мы, люди, не умеем (за исключением ледяных тибетских монахов)). Куча посторонних мнений колышет нас. А без интернета колыхали бы нас только близкие и друзья, и соработники, соседи ещё.

Не правильно это: смотреть на количество плюсиков и отрицаний в твою сторону где-либо, в интернете особенно. Правильно формировать своё мнение. Один мой знакомый отказывается смотреть новый фильм, если увидит отрицательные отзывы о нём. Какие-то незримые, неведомые люди-пиксели, призраки интернетные влияют на его вкус. Меня это очень коробило, попросту возмущало и раздражало. Я пыталась объяснять и доказывать пускалась, да всё попусту.

Интернет полезен для познания, чтения. Для общения он не подходит: много вранья, много чужих людей в друзьях; люди похожи на болотные кочки — опершись на таких, есть шанс потонуть в болоте, поскольку человек-болотная кочка может внезапно и легчайше исчезнуть из твоей пиксель-жизни и внезапно лишить тебя поддержки; отношения, завязывающиеся в интернете, неощутимы, эфемерны и запросто прерываемы. Попробуй-ка без трепета и нервов расстаться с человеком, который рядом с тобой, который смотрит на тебя, и ты встречаешь его взгляд….

В мою дверь постучались. Я уж знаю, кто это. Одеваю берёзовую ветровку, беру банку тушёнки и выхожу во вкусное голубо-золотое обеденное солнце. Около часа дня.

Скромная Рыжик не набрасывается на меня, не трётся, мешая идти, просто деликатно следует в сторонке. Под ветвью старой ветлы, под той, на которой раньше висели качели, сажусь в хрустящую траву и открываю банку. В низкую чистую мураву вытряхиваю консервы, и Рыжик приступает.

— Лилька, чего ты на земле сидишь? Привет!

Андрей Витальевич легко, по-индейски ловко спускается с горы.

— Это я с качелей упала. Здравствуйте, дядя Андрей.

— С каких качелей? Иван Егорович, папаня твой, снял их сто лет в обед! Пойдём в Кирпичный. (Привет, Рыжик.) Бери бутыли и айда!

— Ага, сейчас!

Я рванула в сени за тарой для воды. Рыжик, спокойная обжора, продолжила свой обед. Не знаю, какие у неё взаимоотношения с таксой Гансом, псом Андрея Витальевича, но, когда я вернулась с бутылками, она глухо рычала на этот «лимузин» собачьего рода, выслеживающий Рыжика из-за высокой травы, метрах в шестнадцати от неё вверх, в гору.

— Вперёд, — Андрей Витальевич поставил мои бутыли в тележку. А он ведь изменился за эти месяцы, с зимы….

Высох.

Я почувствовала неустойчивость в солнечном сплетении; оно перестало быть солнечным; его даже затошнило от волнения.

Андрей Витальевич засёк мой взгляд, бестактно прицепившийся к его внешнему виду.

— Подсох я с зимы, — усмехнулся он и хотел что-то добавить, но смолчал.

… Идём по горе. Вокруг лето. Но схватывает страх, пинающий сердце, отправляющий сердце лететь кувырком: между листьями деревьев, между стеблей поля, из разных точек дали, по-киллерски откровенно направлены на нас жёлтые и оранжевые взгляды. Потихоньку, каждый день малыми группами, враг заползает в тёплую, переливную зелёным Доброту. И ветер стал шуршащим, чрезмерно охлаждающим; постарел его гладкий мягкий июньский голосок. И небо Кто-то замощает прозрачными стальными пластинами, чтобы успокоилось оно, остановилось и дышать прекратило.

Я не знаю, мне надо что-то говорить, иначе волнение прошибёт гейзером туннель посередине мозга.

— Андрей Витальевич, я перед отъездом сюда посмотрела передачу про умных обезьянок на канале ZOOПАРК.

Там был самый умный обезьяныш, ещё малыш...

— Что, читать-писать-рисовать умел?

— Хм, нет. Он умел (и умеет) считывать и понимать человеческие эмоции.

Короче, там тётя-ведущая словами просила обезьёнка её поцеловать, смотрела на него томно, показывала указательным пальцем на свою щёку, и обезьёнок косолапил к ней, ОБНИМАЛ ЕЁ И… ВЫТЯГИВАЯ ГУБЫ ТРУБОЧКОЙ, ЦЕЛОВАЛ ЕЁ! А ещё...

— Целовал?

— Да! Прямо с чмоком).

А ещё было вот что. Тётя для эксперимента сделалась грустной, будто бы плачет, и этот зверь, с жалостливой мордочкой снова обнял тётю и стал гладить её по щекам и по голове!

— Удивительно, но и объяснимо: они, звери, лучше нас, людей. Мы над ними экспериментируем, издеваемся, потешаемся, а они с нами — искренне, напрямую, безусловно, особенно собаки.

— А потом была передача о малайских медведях. Как их мучает и губит человек. Показывали желчные фермы в Китае. Ох… Там этим медведям "люди" протыкают животы, вставляют в желчный пузырь трубку и периодически откачивают из медведей желчь, которую в промышленных масштабах используют в качестве лекарства в народной медицине. Медведи там сидят в тесных, очень тесных, клетках, обездвиженные, почти без воздуха, их почти не кормят, зато в больших дозах пичкают антибиотиками; у мишек случаются страшные болезни, паралич лап. В общем, медведи на этих фермах долго не продерживаются. НО. Находятся в мире Люди-герои, которые проникают в эти пыточные и спасают пленных мишек, и помещают их в хорошие условия и доброе отношение, чтобы спасённые медведи без забот и ужаса ещё сколько-то пожили.

— Лиля,… я ведь, знаешь,… уезжаю из Белогорки.

Мы аккурат возвращались, наполненные родниковой водой под завязку тележки.

От слов Андрея Витальевича наступила тишина. Даже верхние самолёты куда-то отлетели, развеялись в другие стороны от нашей Горы.

Я остановилась. Остановился и дядя Андрей.

В городе, в обычной реальности, я бы не сделала того, что сделала в реальности Моего Дома, Своего Места. Здесь.

Я крепко обняла Андрея Витальевича, а он — меня. Его спина немного содрогалась. Какое уж там (!) "показалось"....

Четвёртый рассказ

Когда боль разделяется между двумя тёплыми людьми, легче становится и тому, кто поделился, и тому, с кем разделили плохое. Короче, в этот же день дядя Андрей был принуждён рассказать мне о том, что́ заставляет его оторваться от Белогорки.

Он помог мне выгрузить бутыли и пригласил к себе в гости на постные пирожки и смородиновый чай. За лакомством мы всё выясняли-выясняли, проговорили, выяснили и оба успокоились. Я смогла понять то, что мне рассказал дядя Андрей. Понять — одно, но принять… И всё-таки, судя по шаткости шагов решения Андрея Витальевича, надежда на то, что отшельник никуда из Белогорки не денется, могла позволить себе стартовать.

Мир, ты ведь многореален! Не скрывай от нас свои миры, пожалуйста. Согласна, сегодня наш род пребывает в непотребном для посещения гостей виде. Мы не умыты, не чисты, и манеры у нас вирусные, Дом свой содержим в нелюбви… Какие нам гости! Но мечты наши не обращают на нас внимания, и они уже на подлёте к городам Всемирия.

Вот как мне видится поездка в другие миры. А, я о том времени, когда мы уже задружились с ними со всеми, и нас приняли....

Перед тем, как уснуть, я выражаю волю разделиться в другие реальности, помню о двух правилах… К остановке, на которой я жду, подъезжает пустой автобус, я сажусь в него и взрываюсь. Все я, возникшие от взрыва, спектром и мгновенно рассеиваются сразу во все реальности, сколько их есть во Всемирии. Избрать для посещения какую-то одну определённую реальность у меня пока не получается, но это и не огорчительно, даже наоборот — классно. В общем, я сонмом отправилась погостить. Однако. Правило второе: в родной реальности должен остаться мой подлинник, как зарок того, что я не осяду навсегда в чужих владениях, а вернусь, когда посчитаю нужным, в родной удел. Обязательное оставление оригинала себя и возвращение на Родину — это второе правило. Выполняя оба правила, я не нарушаю тонкостей Всемирия, и мы продолжаем с ним дружить. Утром я просыпаюсь и уже понимаю, что начинаю период жизни в изменённом состоянии. Сонм Лиль сейчас путешествует где-то, Лили хватают впечатления и восторгаются. Я здесь, в родном мире, жду. Знаю, что когда они вернутся, поделятся со мной всем увиденным и узнанным. Когда им вернуться, придумываю сама. Однажды ложусь спать и до сна выражаю волю на возвращение Лиль-путешественниц. Проснувшись, я уже помню обо всех случившихся со мною приключениях.

Когда утром связалась с мамой, трубку перехватил папа и надиктовал мне список подготовительных работ, которые надо окончить к завтрашнему обеду: тогда приедет папа с двумя гостьями.

Пятый рассказ

День этот не вспомню. Что, кто, кем я была этим днём? Не помню ничего до вечера. Природы, погоды не помню, не видела их, лишь где-то слышала о них от ветра, когда выходила на улицу, в очередной раз набрать в плотине новой воды для мытья. Мытья ВСЕГО. Папа загадал отдраить дом, подготовить постели, приготовить пищи на два обеда, про запас, чтобы при гостьях не шуметь и не метаться по этому вопросу.

Срединным вечером я закончила. Постели! Я знаю, они есть. Свою я с собой привезла. Дополнительные надо было искать в бабушкиных запасах. Открыла древний шифоньер. Старое зеркало, старая маслянистая на ощупь дверца, запах старой фанеры и дерева, вкусный запах стирки, выгнувшиеся гамаками полки с искомыми тканевыми стопочками. Очень хочу отвлечься, отыскать бабушкины платья и платки, найти знакомые рисунки наволочек и простыней, из каникульного детства, и, тем, остановить ходики, забыться, отпустить ся, испарить ся, выгрузиться. Но какая-то из сестёр отменила мои желания. …Куда ж они дели старые материи?! А бабушкины платья — куда?! Я помню их, платья и платки, рисунки на них так мне нравились, такие необыкновенные и скромные. Ух, Валька, кажись, это твоих тощих рук дело! Ну, всё ж спасибо тебе за милые стопочки чистых гладких современных постельных принадлежностей.

До ужина хочу побыть у вётел. Выхожу.

Вечер дозрел до цвета слив. Как сливы, он тёплый и мягкий, ароматный. Мимо меня проходит ветер, немного больше, чем достаточно надушенный осенним аэро высыхающих листьев и травы.

Ещё через немного вечер покажет ся чёрной смородиной. А пока есть ш…

/>/>

Взрыв. Я дёрнулась. Мурашки и топот проспавшего сердца.

/>/>

Бензиновые оттенки фейерверка закидали небо над горой каплянистыми пятнистыми ляпами. Даль и близь низко и высоко залаяла. С горы покатились мужские крики и смех. Не доискиваясь причин, я быстро вернулась к дому. Тревога уже дотянулась и ласкала мой затылок. Вздрогнула, когда мужской голос позвал моё имя.

Сопение с одышкой вперемес вокруг моих ног успокоило меня на миг раньше, чем я узнала голос Андрея Витальевича. Вслед за таксо Гансом отшельник подошёл ко мне и сразу объяснил, что у Храма веселится компания молодых ребят, прибывших сегодня, видимо, на поиски потустороннего мира в наших краях.

— Они не поняли пока, что сами потусторонний мир привезли к нам, — пробурчала я.

Андрей Витальевич позвал к себе на чай (из самовара!) и медовый пирог. От такого нормальный человек не откажется.

До одиннадцати просидели с ним за степенным разговором о Храме, о молодости, о музыке, о мёде. Дядя Андрей, оказывается, не такой сурьёзный, каким виделся: взял и включил на старинном проигрывателе на старинной пластинке песню Леонида Утёсова «У самовара я и моя Маша». Поулыбались, попивая чай, смешно отражаясь в боках старинного самовара…

"Победить врага, не вручая ему ни одной своей жизни. Можно. Безразличием и полным игнорированием. Докажу. Вот он гад-Гитлер. Одно чмо закружило вокруг себя катастрофу человечества. К нему подтянулись другие гады, серое кардинальё, захотевшее руками одного ч-рта разворовать мир, поживиться миром. Почему им это чуть было не удалось? Потому что у них были люди, ресурсы и средства. Если бы вся планета людей сразу раскусила их и решила прекратить их полёт падальщиков! Что бы произошло? Вот что. Да, у этих падальщиков есть деньги. Но. Уйди с их армий и заводов люди, перестань они добывать для падальщиков ресурсы, природные ископаемые, перестань они изготавливать для падальщиков оружие… Что бы падальщики смогли сделать против Мира со своими бумажечками? Их бы заточили в тюрьму и забыли бы про них. Победа над ними была бы не солёной."

— Лиля, может, ты и права. Но… ты не час живёшь здесь, ты уже всё сама понимаешь. Спокойной ночи, тебе завтра папу встречать, — дядя Андрей закрыл за мной двери сеней.

Перед отправлением в Астралию думаю, как всегда, не о том. Я представить пытаюсь потустороннюю жизнь супер-героини боевиков-комиксов. Где она шьётся, откуда берёт свои обтекаемые тело костюмы? Что она делает, когда во время подвигов или перед ними, после них, чувствует недомогание? К примеру, едет она на супер-мотоцикле на встречу со Злом, и разбаливается у неё голова. Она паркуется у первой аптеки, заходит в неё вся такая во все оружии, костюм при движении до неловкости поскрипывает (я знаю о чём говорю, у меня есть прорезиненные обтягивающие брюки), — заходит она, а там бабушки в очереди у кассы, смотрят на неё, а она им что может сказать в ответ:

— Спокойно, дамы, я — свой.

А тут ещё подростки на улице начинают фотографировать супер-мотоцикл, чуть не садятся на него. Как их грамотно попросить не делать этого и, не причинив вреда, изъять компрометирующие кадры из их средств связи?

А когда героиня кушает, принадлежит себе, нежась в ванной? Имеет ли она свой угол? Занимается ли уборкой этого угла, ходит ли в магазины? Есть ли у неё нормальное человеческое общение, с родными, друзьями? Я бы зауважала того режиссёра и того сценариста, которые показали бы нам две жизни героя: одну героическую, а другую — реальную, натуральную (рабочие будни СуперКларка не считаются). Надо показать жизнь как есть, без киношного налёта. Как есть, пожалуйста!

Я мечтаю увидеть, узнать, испробовать инореальную жизнь. Сейчас моё сознание носит в себе только образы Земли и видимых звёзд на чёрном. Моё сознание ограничено данными образами. Я могу мечтать о других реальностях, представляя их лишь в виде видоизменённых родных мне образов. А вот бы увидеть то, что человек никогда не мог себе представить, чего в его жизнях не встречалось, чего нет даже в тайнах нашей Природы, нет в сказках. Совсем неизведанное, новое и дикое для нас, вот бы почувствовать! Интересно, придётся ли ради этого менять работу органов чувств и работу сознания, нервов?

Я бы хотела описать родную реальность, используя в качестве сравнений те новые сущности, что удастся узнать...

Спать. Завтра (сегодня) ответственный и необычный день.

Я читала на кухне. Окно намеренно открыла, чтобы услышать машину. И хоть папа крадётся на нашем танке со скоростью один километр в час (быстрее в белогорских краях не получится), я разобрала среди воробьиного чириканья и ветра ворчание уставшей Нивы. Глянула на ходики — начало первого. День солнечный, свежий, ветреный, летолюбивый. У меня готов обед и чай. Должно быть ВСЁ ХОРОШО. Волнуюсь, как дурочка. Выхожу встречать.

Папа ничего не рассказал мне о гостьях.

Папа вышел из машины, махнул рукой Привет, лицо натуженно-радостное. Пока он доставал из багажника коляску, по полупрямому наклону похожую на каталку, из задней двери появилась высокая тощая женщина и обошла машину с другой стороны. Я приблизилась к ним и со всеми поздоровалась. Папа вытащил из багажника вместительную сумку и отдал её мне. Ещё одну сумку он кинул себе на плечо. Я повернула к дому, чувствуя, что будет не тактично стоять и дожидаться ту, которая осталась на заднем сиденье. Краем глаза я увидела, как женщина открыла дверь, и наружу показались худенькие ноги в белых кроссовках с оранжевой, оттенка вырвиглаз, подошвой.

… Папа с сумкой и средством передвижения, суетливо и неловко, первым вошёл в сени.

— Иван Егорович, оставьте нашу колясочку прямо здесь, не заводите в дом, — хорошим красивым голосом попросила женщина. Она следовала за папой, держа на руках невесомую девушку или девочку, пока было не понятно: лицом худышка уткнулась в мамину подмышку.

Пока женщина укладывала дочку на подготовленный мною накануне диван, папа представил нас:

— Лиля, это Надежда Леонидовна и её дочка Лана. Надежда Леонидовна, это Лиля.

— Бодрствующая кома. Сейчас доченька отдыхает.

Вместо ответа с вытянутой улыбкой тихо сказала Надежда Леонидовна.

— Лилечка, где у тебя холодильник?

Я провела женщину в сени. Она стала доставать из своей сумки кучу пластиковых контейнеров с чем-то жидким и чем-то пюреобразным и загружать ими полочки холодильника.

— Специальная еда для Ланы, — словно оправдываясь, пояснила Надежда Леонидовна.

За обедом она рассказывала нам с папой:

— Год назад это у нас началось, внезапно. Наши доктора не могут назвать точную причину… этого… Бодрствующая кома — это, как будто бы человек просыпается из комы, такое полуживое состояние. Лана моя может спать и просыпаться, может жевать и глотать, открывает ротик, если я подношу к её губам ложку с едой...

— Надя, ты ешь, ешь, — вклинился папа.

— Спасибо, Иван Егорович. Лана… Ланочка может… реагировать на прикосновения. Она не говорит, и, как заверяют врачи, не слышит, не видит и не осознаёт действительность. Но мне трудно в это до конца поверить. Когда я с ней разговариваю, она иногда поворачивает голову и смотрит, смотрит… на меня.

— Надя, не плачь. Лиля, налей чаю.

Чай чуть успокоил Надежду Леонидовну. Но она хотела продолжать рассказывать, словно стремилась объяснить этот излом не нам, а себе.

— Врачи не прогнозируют пробуждение, не дают надеяться. Но я надеюсь. Люди с таким диагнозом иногда просыпаются. Редко. Пятьдесят процентов надежды есть на выход из этого состояния. За границей, в некоторых странах, даже предлагают родственникам… предлагают...

— Мы поняли, — выручил папа.

— Но… Она смотрит на мир, на меня и словно говорит мне: "Мама, ты ведь не бросишь меня, не убьёшь? Не причинишь мне боль? Я...(Надежда Леонидовна заплакала и встала из-за стола) проснусь.

Она села возле дочери и стала смотреть на её спящее личико. Открыла ещё одну сумку и выложила на тумбочку горку лекарств.

— Это стимулянты? — спросила я, садясь рядом с женщиной.

— Да, Лилечка. Спасибо тебе и Вам, Иван Егорович. Я уж и не знаю, куда податься, куда стучаться… Всё пробую с Ланочкой, все терапии… Пока без толку. Вот напросились к вам, приехали к вам… оживать...

Я досидела до пробуждения Ланы. Она открыла глаза, и взгляд её поплыл по комнате, погладил маму, меня, снова маму и уплыл дальше. На лице девушки не читались эмоции.

Надежда Леонидовна начала ухаживать за ней, давать таблетки, кормить. Я собрала использованную посуду и ушла к плотине.

К вечеру вывезли Лану во двор. Прибежала поужинать Рыжик. Увидела коляску, понюхала её — фыркнула. Тыкнулась носом в свисающую руку Ланы — тихонечко зарычала. Я всё смотрела на Лану. Всё время. Про себя просила её очнуться, прийти к маме, к нам; здесь войти в реальность, в не реальной деревне Белогорка. Очень мне хотелось, чтобы именно здесь и сейчас проснулась эта девушка! Из какой Местности она сейчас пытается выбраться? А, может, и не пытается.

Хватит мечтать отдельно от Жизни. В реальности есть огромность нереального.

Шестой рассказ

— Папу проводила? — Андрей Витальевич улыбался, но утомлённый моей болтовнёй взгляд предательствовал.

— Да, вот только уехали.

(«Дядя Андрей супер тактичный: не спросил о гостьях, хотя знал, что кто-то у нас жил эти сутки». )

— Ну, вот смотрите, Андрей Витальевич, смотрите, что здесь творится! — меня понесло, остановки словесно-чувственному потоку в ближайшее время я не ожидала. Такое перелитие эмоций в Душе! Бедный отшельник, решивший сходить со мною за водой сегодняшним полднем.

— Здесь творится свобода! Небо просто съедает тебя, впитывает и вбирает внутрь, а пока ты внутри Неба, ты теряешь свой сор, от Души отваливается припёкшаяся гадость. Ты яснеешь. Успокаиваешься. И становишься готовым к счастью, к вдохновению на Любовь, на стихотворение…

— Ну допустим, — осолнечное за Лето лицо дяди Андрея мучилось с улыбкой вежливости.

— А в городах Небо из Проводника превращено в провода. Они обвязали Небо — раз несвобода.

— Давай бутыли свои. Попьёшь воды? Поди в горле пересохло от б… слов.

Я не обиделась, стала подавать Андрею Витальевичу пустые бутылки. А вокруг — изумрудная комната в рыцарском замке. Среди разнозелёных узоров и штрихов, то прячущихся от света, то внезапно наливающихся солнечным огнём, на осиновых колоннах я углядела первые рубины, а на ветловых — медные броши. Не далёк день, когда рыцарская комната, в которой живёт наш родник, станет красно-медной с золотым напылением шкатулкой.

Денёк был ветреным. На Небе растущие облака прыгали через Солнце. Вечером мог быть дождь.

— В городах все направления закрыты квадратами и прочими угольниками, их тяжестью и недвижимой твёрдостью. А внутри этих квадратов и угольников слепляется сонм изолированных квадратиков, таких тесных, словно сделанных для наказания, а не для жизни. Для проживания. Вот, несвобода номер два. В городах ты идёшь, умещаясь между препятствиями: угольники, толпы, машины, реклама. Ты всё время куда-нибудь втискиваешься… И не…

ВОПЛЬ! За стенами рыцарской комнаты случилась чья-то беда.

Дядя Андрей резко отпрянул от колодца.

— Это из компании ребят, которые приехали в пятницу, смотреть Храм. Надо бежать туда. Нет. Это я. А ты — марш домой и сиди, пока я не вернусь.

— Нет! Я с Вами! — завопила я уже в спину убегающего дяди Андрея. Он развернулся, хотел меня обматерить (я чётко прочитала все слова в его мыслях), но, когда послышались шумы газующих машин и виляющий, прыгающий на ухабах визг тормозов, он злобно махнул рукой и побежал к Храму. Я — за ним. Ганс (умница, не кричал сейчас) — за мной.

Мы неслись по высокой жёсткой траве, наворачивались на кротовых норах, в галоши сыпалась земля. Мы одолевали крутой овраг. Андрей Витальевич задыхался. Я поняла, что у него очень мало сил. Почему? Возраст или ещё что? Не дай Бог!

Мы вылезли из оврага, и вот он — наш Храм.

У входа в Храм лежал парень. Его голова и всё вокруг неё было красным. Ганс не выдержал, завопил и свихнулся, начал кружиться и таранить наши ноги. Дядя Андрей подсел к парню, потрогал его шею.

— Так. Я обратно. З-за машиной… И скорую надо, — сухим слипающимся голосом говорил отшельник, а сам уже убегал, путаясь в Гансовых лапах.

Я осталась.

… Смотрела на парня. На бордово-красный наплывающий холмик в его волосах. Слышала самолёт. Слышала ветер. Слышала, как упал кирпич в зале Храма. Смотрела на Храм. Вверх, на его чёрные обгрызанные купола. Смотрела на парня. Увидела рядом с ним кровяной храмовый кирпич. Что произошло? А он жив ли ещё? Я молилась, читала всё, чему научила меня бабушка, просила и своими словами.

Из-под горы послышалось ворчание: зелёная Нива Андрея Витальевича уже была рядом.

— Жив? — рявкнул дядя Андрей из открытого окна.

— Я не знаю.

— Давай грузиться. Ты с ним на заднее, будешь держать его.

Когда мы уже ехали, Андрей Витальевич рассказал, что скорая из областного города будет следовать нам навстречу по Лунинской дороге… Впереди так много дороги!....