Перекрёсток

Слабый ветерок сметает мелкие крупинки первого снега к обочине. Зябко кутаюсь в пальто, пересекая открытое пространство пустующего поздним вечером перекрёстка. Скучающий без машин светофор методично раскрашивает в свои любимые цвета всё, до чего может дотянуться. Над тротуаром надсадно гудит фонарь, предчувствуя скорую гибель своей серебристой лампы. Звук цокающих по замёрзшему асфальту каблучков отрывает мои невыспавшиеся глаза от созерцания перепрыгивающих через ботинки снежинок, и… я взрываюсь, рождая новую вселенную на этом маленьком пятачке Земли. Взрыв отшвыривает мои осколки в темноту космоса, избавляя от опасности порвать лёгкие большими кусками мгновенно уплотнившегося воздуха родной планеты. Возвращаясь, мои частички пытаются вновь слиться воедино, и каждая из них при этом вопит: «это Она, Она!».

Как ни странно, но я всё ещё продолжаю идти. Шаг левой — я умер. Шаг правой — родился заново, и всё стало прежним: я, перекрёсток, светофор, фонарь и Она.

Вот мы и встретились… Я много раз представлял себе эту встречу. Слишком часто, видимо, представлял, чтобы теперь выглядеть поражённым при виде её лица и кокетливой улыбки.

Я знаю её даже больше, чем она сама, потому что я знаю, что будет с ней дальше, а она пока ни о чём не догадывается. Может быть, так нечестно? Но я же не виноват, что ещё до этой встречи, я всё о ней знал. Знал, что мы рано или поздно встретимся, что влюбимся друг в друга без памяти, сыграем свадьбу, проживём вместе череду сумбурных, лживых и полных отчаяния лет и, в конце концов, расстанемся, унося с собой отголоски этой любви и боль. В силах ли я что-либо изменить, вооружённый этими знаниями? В силах ли теперь пройти мимо, избавляя себя и её от этой любви и боли?

Она не заслуживает того, что сейчас двигается к ней навстречу с лёгким запахом перегара и растерянным взглядом. Сейчас я вломлюсь в её жизнь, поставив всё вверх тормашками. Мне будет легко это сделать, потому что я её знаю и смогу заставить полюбить себя. Играючи воплощу всё её грёзы о любви. Заставлю придумать меня, дополнить недостающие части этой бессмысленной мозаики её воображением. Поверить, что перед ней не фигура из морского песка, а высеченный на века из мрамора Давид, который не растает от первой же ударившей в него волны. Сейчас я смогу быть для неё кем угодно, но потом не смогу не быть самим собой.

Она приближается. Надо решать. Я её недостоин. Недостоин её любви. А она недостойна тех мук, которые ей уготованы после встречи со мной. Но я чувствую, что не смогу пройти мимо. Не смогу отказаться от тех чувств, которые она всколыхнёт в моей душе. Моё желание пережить то, что до этого момента мог себе только смутно представить, утопит любую трезвую мысль. Можно сколько угодно читать, фантазировать, строить догадки, но когда тебя разрывает в клочья при виде её лица, то ни одной здравой мысли в сознании не остаётся. И эти кусочки парят вокруг неё, желая лишь одного: прильнуть, прикоснуться, прирасти к ней и забыть о том, что было слеплено из них до взрыва.

Бешено колотится сердце, холодеет живот. Я чувствую, что вот-вот брошусь к ней и крепко-крепко прижму к себе, повторяя лишь одно слово: «прости». Если бы она могла сейчас меня понять… Но она не поймёт, посчитав всё это глупой выходкой пьяного придурка, потому что пока ничего не знает. И пока не знает меня. Я каюсь.

Я каюсь, но полон решимости совершить этот самый страшный в своей жизни грех. Хотя знаю, что потом мне будет очень больно. Больно от свершённого, от потери, от раскаяния, от её слёз. Тогда зачем? Почему?! Да потому что я — это пока не Я. Это только заготовка, которую везли к мастеру из далёких каменоломен, через бушующие реки, леденящие перевалы, пугающие леса. И эта бесформенная глыба грезила всю дорогу, представляя, как резец искусного скульптора отбросит всё лишнее, являя миру истинную красоту каменной души. Как откроются глаза, с блестящими в их уголках слезинками, как зашевелятся пальцы, пытаясь дотянуться до её чуть приоткрытых губ и вьющихся локонов. Как застучит, стараясь вырваться наружу, ожившее каменное сердце, а ноги будут отказываться ступать там, где не виднеются её следы. Жестоко.

Жестоко обретать себя, лепить своё сознание из вырванных для этого кусков чужой души. Но я не хочу всю оставшуюся жизнь трястись в повозке бесформенной каменной глыбой, пытаясь догнать мастера, с которым разминулся мой возница.

Она уже настолько близко, что я могу различить цвет её глаз. Странно. Я знаю каждую её клеточку, каждый дюйм её кожи. Отличу её голос и запах от миллионов других, но я не знал какого цвета её глаза. О чём это говорит? Может быть, заглядывая в них слишком часто в своём воображении, я не думал об их цвете, а пытался разглядеть в них себя, понять её чувства? Боялся, что моя неспособность выразить свою любовь, погасит огонёк в этих глазах, и они перестанут светиться как раньше? Эгоист и трус. Только такой как я может со страхом заглядывать в эти глаза.

Скульптор уже начал примериваться и отколол первый кусок от глыбы, из которой собирался высечь своё лучшее произведение в жизни. Кусок упал, разбившись от удара, и ваятель небрежным движением ноги отбросил осколки в угол мастерской.

Я не думал, что встречу её именно сейчас. Оттого немного растерян. Остановиться, дожидаясь, или продолжать идти навстречу? Хотя, я каждый миг был готов к этой встрече, знал, что нужно сказать, и даже что мне на это ответят, но всё равно волнуюсь как прыщавый абитуриент на экзамене. Может, всё-таки пройти мимо, пока ещё не вытянул свой билет с самым трудным вопросом в жизни? Но теперь-то я её увидел! Теперь я знаю, что она есть на самом деле. Что она не плод моей фантазии, и всё что случилось в моём воображении, скоро случится на самом деле. Даже если я сейчас пройду мимо, то все оставшиеся вечера своей жизни проведу на этом перекрёстке, дожидаясь только её. Потому что она есть!..

Я не смогу отпустить её, хотя знаю, что будет потом. Глупый, несдержанный мальчишка, которому недостаёт ума издали любоваться совершенством распустившегося цветка, и он срывает его, обрекая на скорую гибель. Пройди мимо молча. Живи и дальше без неё, мучаясь и зная, что она есть, но недосягаема для твоей разрушающей силы. Вывернись наизнанку, представляя её жизнь не с тобой, а без тебя. Счастливую жизнь, в которой всё будет хорошо и спокойно. Может быть, она сможет полюбить не только тебя. Пусть не так как тебя, по-другому, пусть это будет не взрыв, не яркое пламя, а спокойно горящий очаг, согревающий её всю жизнь. Да, это именно то, что ей нужно. У неё не хватит сил беспрестанно жечь себя, глядя, как от этого огня обугливается всё вокруг.

Отпусти её!.. Бам! Скульптор отколол ещё один кусок от глыбы, в которой начали угадываться очертания чего-то человеческого. Светофор загорелся жёлтым. Я останавливаюсь.

Она здесь. Ветерок доносит аромат её духов. Я знаю — это «Дольче Вита». Она смотрит на меня и улыбается. Она прекрасна. Она — свет, сияние, а я белая ночь. Непонятная, изменчивая и тусклая. Я не в силах совладать с собой. Чувствую, что снова взрываюсь, и этот взрыв будет последним в моей жизни. Вдыхаю воздух, перемешанный с её запахом, чтобы сказать свои, давно вызубренные слова, и услышать давно знакомый ответ. Она замедляет шаг, заметив, что я собираюсь с ней заговорить. Её улыбка становится ещё ярче от ожидания попытки уличного знакомства и, конечно же, комплиментов. Светофор вспыхнул красным, и я всё-таки сказал то, что должен был сказать. А она, ускоряя шаг, уже через плечо задорно ответила: — Обязательно буду! — и видение её улыбки исчезло, сменившись видом уплывающего в темноту белого берета.

Скульптор ударил молотком по резцу, и от него пошла большая трещина, в одно мгновение расколовшая глыбу на сотни мелких частей, с грохотом осыпавшихся на пол. Мастер сплюнул и бросил инструмент в поднявшееся облако серой пыли.

Ветерок затих, заворожено прислушиваясь к бешеным ударам моего сердца. Лампа фонаря замигала в унисон с этими ударами и погасла, оставив меня во мраке. Светофор загорелся зелёным. Теперь можно идти. Надо идти, бежать с этого перекрёстка и постараться забыть то, чего забыть невозможно. Но я продолжал стоять, провожая взглядом её расплывающийся силуэт, пока звук цокающих каблучков не растворился в холоде осеннего вечера.

— Будь счастлива! — тихо повторил я свои слова, которые должен был и всё-таки смог сказать.