глава 2 первая ночь. второй день

В сущности, это был не сон, а воспоминания. Четкие, точно записанные на пленку. Жан Жак стоял в коридоре свой просторной пятикомнатной квартиры, сверкающей серебром, стеклом и неизменной чистотой. Одев свой светлый пиджак, он развернулся лицом к милой Адэль. Ее смуглое красивое лицо, идеальное лицо без единой морщины или веснушки, длинные черные ресницы, точно крылья бабочки падали и поднимались быстро и мягко. Вся она пахла каким-то дорогим мускусным парфюмом.

— Милый мой, только я прошу тебя поешь обязательно. Помни, что у тебя язва, мы только недавно проходили реабилитацию в санатории в Венсене. Умоляю, будь умничкой, не запивай еду цитрусовыми соками — щебетала Адэль, застегивая верхние пуговицы рубашки — А когда будешь в О-де-Сен зайди, умоляю, в Картье, мне очень хочется ту брошку из новой коллекции. Помнишь, я тебе показывала, помнишь? — Адэль уткнулась щекой в его плечо и жалобно посмотрела на Жан Жака снизу вверх, как послушный пушистый щенок.

Жан Жак хохотнул про себя, поцеловал ее в лоб и сказал:

— Уи, мон шер. Разве я могу оставить свою белочку без подарка? Ты будешь скучать по мне? Будешь? — он покровительственно потрепал ее за подбородок и модель купальников, а по совместительству идеальная жена Адэль, изображая лапочку кивнула в ответ, сделав реверанс.

— Не проказничай без меня. И… — в эту секунду Жан Жак отчетливо помнил, что-то дрогнуло у него внутри, как некое потустороннее чувство или предчувствие — Что будешь делать если я не вернусь… — потом он еле выдавил из себя — вовремя? —

— Хм… если не вернешься — Адэль картинно сдвинула брови, как будто размышляя, а затем шутливо ответила — закачу вечеринку, а потом выйду замуж за какого-нибудь знаменитого актера — она показала ему язык, звонко посмеиваясь.

— Ну, кто бы сомневался — Жан Жак попытался изобразить улыбку на лице, но внутри ему было отчего-то совершенно не смешно.

— Но тебе всё-таки стоит вернуться — серьёзным голосом продолжила Адэль — у меня для тебя спрятан маленький подарок — и она многозначительно оглянулась.

Жан дрогнувшим голосом, закрывая за собой дверь он произнес — Люблю тебя. —

— Люблю! — услышал он уже за дверью голос своей прекрасной Адэль.

***

— Люблю… люблю! — бормотал Жан лежа в своей постели. Он резко поднялся на локтях и застонал, голова будто взорвалась изнутри на куски. Свет из окна ударил в лицо и Жан, загораживаясь руками скатился с кровати на пол, уткнувшись носом в ковер.

— Боже мой! — он резко привстал, вспоминая мерзких тараканов — Боже мой! — снова повторил он уже громче, когда весь вчерашний день всплыл в его памяти, подобно айсбергу, который появился на пути Титаника.

Жан сел на кровать и огляделся. Все было не так, как вчера. Кровать была просторнее, изголовье хоть и высокое, но было искусно вырезанным, явно ручной работы. Красивые вензеля, птицы и гроздья винограда смотрели на него. Стеганное покрывало тоже пестрело рисунком, Жан посмотрел в сторону душевой, там была дверь.

— Этот плут подсунул мне другой номер! — сообразил Жан — видимо, пытается извиниться за паспорт! Ну уж нет, я просто так не куплюсь! Надо обязательно написать жалобу. А лучше поговорить с хозяином мотеля. Главное узнать кто этот Себастиан и где он. Я все ему выскажу. — Жан решил посмотреть душевую и открыл дверь. Комната была такой же тесной, однако металл в ней был начищен, имелась бронзовая, даже, кажется, антикварная раковина, небольшое овальное зеркало, в которое помещалось только лицо молодого человека и немного шеи. Душевой кран закрывала тонкая полупрозрачная штора, висящая на крупных металлических кольцах.

— Отчего нельзя было сразу предложить этот номер? — разозлился Жан — я же говорил ему, что я готов заплатить сколько нужно! — Жан потоптался в душевой и все-таки решил принять душ.

После душа, свежий и немного успокоенный, он оделся в свой костюм, расстегнув рубашку до груди, а пиджак, вовсе оставив на кровати, под пиджаком он спрятал свою сумку.

Выходя из номера Жан долго возился с ключом, который никак не мог прямо зайти в паз замка. Наконец, когда ключ-таки вошел, соседняя дверь открылась и оттуда вышла старушка. Та самая, что вчера была его соседкой. Жан оторопел, если ему поменяли номер, то как эта же самая женщина могла вновь оказаться его соседкой? А потом он догадался.

— А… — приветственно закивал он головой — Вас тоже переселили? —

— Что !? — спросила тучная дама, все в той же вязаной шапке, она прижала к груди свой маленький розовый клатч и испуганно уставилась на Жана.

— Пардон, мадам! Доброе утро! — Жан приветственно помахал ей, стараясь казаться как можно более безобидным.

— Доброе… — пробубнила старушка и начала пятиться задом по коридору.

— Я хотел спросить у вас, вас тоже переселили, уи? — он аккуратно сделал шаг в сторону женщины, но та махнула на него рукой и быстро ушла по коридору.

— Ох уж эти… маразматики — проворчал Жан, он понял, что стоит быть аккуратнее со стариками, видимо, здесь они все немного не в себе.

Он прошел по коридору, свернул налево и увидел портье, тот любезно разговаривал с какой-то женщиной, женщина была сухая, маленькая, в голубой шляпке и черном платье до пола. Кажется, эта была та самая женщина, что вчера сидела у костра с остальными. Она была очень худа и ее сухая кожа сильно обтягивала выступающие кости черепа и ключицы. Короткое аккуратно уложенное карэ налакированных волос и ярко-красная помада на большом тонком рте делало ее похожей на киноактрису. Она кивнула Жану и продолжила спрашивать что-то у портье.

Когда Жан приблизился он услышал небольшой отрывок диалога:

— А суп сегодня гороховый? — спрашивала дама, на руках у нее были шелковые перчатки по локоть, ну точно только сошедшая со сцены актриса.

— Уи. мадам, есть гороховый, есть луковый. — рассказывал Жан, источая свое обычное, кажется природное, радушие и любезность.

— Нет — театрально поджав красные губы поморщилась женщина — Не люблю лук. А ваш гороховый суп, он мясной или диетический? Я не ем мяса. Мясо это убийство беззащитных животных — гордо и все так же театрально нараспев продекламировала дама.

— Уи, мадам, к сожалению с мясом. Но вот луковый суп он без мяса. Он просто, белиссимо! — итальянец снова начал чмокать кончики своих пальцев, изображая насколько вкусный суп — И еще на белом сухом вине, а какие к нему пампушки подают! —

— Пампушки? — недовольно переспросила дама в шляпке.

— Уи! Пампушки с сыром и чесноком, просто манифик, мадам! —

— Сплошной холестерин — холодно отрезала дама — Это вредно для сердца, и для сосудов. Нет, я, пожалуй, не буду сегодня обедать.

— Как скажите, мадам, может, вы передумаете и я принесу вам в номер тарелочку лукового супа? —

— Принесите, если вам очень хочется. И проветрите пожалуйста мой номер, там стоит мертвый дух.

— О, пардон мадам, конечно. Конечно. — подобострастно кивал портье уходящей сухой женщине.

— Бедная миссис Жизель — проговорил он глядя ей в спину.

Жану не было интересно отчего она бедная, но итальянец будто ждал, когда Жан попросит продолжения рассказа и Жану пришлось кивнуть портье, изображая участие.

— Уи, мсье Жан! Миссис Жизель приехала из Америки, о! Говорят она была знаменитая актриса! —

— Да что вы говорите? — Жан заинтересованно посмотрел вслед уже исчезнувшей за дверями женщине.

— Да, мсье, она была, говорят, звезда, суперстар. И так извела себя диетами и вегетарианством, что… — портье сделал небольшую паузу.

— Ее перестали звать сниматься? — угадал Жан.

— О, уи — кивнул радостный итальянец — и это тоже, да. Она недавно у нас, но такой характер — итальянец изобразил жестом и лицом всю тяжесть характера мисисс Жизель — но мы терпим, конечно. Все гости здесь, хоть и вынужденные гости, но желанные. Важные. Уи — портье ушел в свои раздумья о чем-то неуловимом, но Жан был намерен прервать его и слегка покашлял.

— Ах, да, мсье, вы наверное очень голодны? — Жан вдруг почувствовал, что итальянец видит его буквально насквозь, он будто читает его мысли — живот сводило голодом, и даже начала накатывать язвенная жгучая боль.

— Если честно — Жан понял, что серьезного разговора не выйдет — да. Я смертельно голоден. И еще — Жан будто только сейчас почувствовал это — если честно, у меня жутко болят ноги, они буквально распухли в этих тесных ботинках, что странно, так как это очень нежная телячья кожа — Жан смотрел на свои ботинки бурого цвета, будто видел впервые — хотя раньше, такого не было.

— Знаете, однажды я целую неделю был в них практически безвылазно — неожиданно для себя делился воспоминаниями Жан — Ха-ха мы с Адэль поехали в круиз, отдыхать, на медовый месяц. Я предполагал, что мы будем кататься на яхте, отдыхать, но у Адэль были другие планы и она внезапно потянула меня в горы. Хаха. Я был тогда влюблен и целую неделю мы лезли в горы, спали в палатках у местных аборигенов и всю неделю я был вот в этих ботинках из кожи… даже странно, что за пару дней они так сильно натерли мне ноги — Жан вдруг заметил, как портье смотрит на него. Его улыбка, казалось, впервые была натужно натянута на лицо, а в глазах он увидел явное неодобрение.

— О, простите меня — сказал Жан, прижав ладонь к груди — обычно я не так болтлив, просто, вдруг вспомнилось — он неловко посмеялся сам про себя и подумал, что раньше он не любил вспоминать о медовом месяце, так как помнил его как изнуряющую нелепую поездку, во время которой он впервые столкнулся с неуемным и тяжелым характером своей жены. Но сейчас, эта поездка казалась ему каким-то светлым пятном в памяти.

Надо же, как большое видится на расстоянии.

— Уи, мсье, я советую вам сходить в наше кафе, оно сразу за нашим мотелем. Сегодня там поет фрау Агата — портье подмигнул многозначительно — стоимость завтрака и обеда включены — он провел в воздухе ладонью, точно выписал чек.

— О да! — вдруг вспомнил Жан — Видите ли в своем номере я, как бы это не было странно, не обнаружил ни одной розетки — он достал из кармана заранее приготовленный смартфон с зарядкой.

Итальянец понимающе закивал — Уи, мсье! У нас тут проблема с розетками, дом очень старый и в нем так и не провели электричество, вернее розетки, не провели, только в нашей копировальной и тут у стойки есть всего парочка — портье принял смартфон с зарядкой и спрятал их куда-то под столом — Я заряжу для вас ваш телефон. Да. Обязательно. Прошу — он проводил Жана до самой двери и почти вытолкнул на улицу.

Жан вышел из мотеля, думая, что вот сейчас он найдет эту фрау Агату и выскажет ей все о ее служащем, как вдруг ему в глаза ударил солнечный свет, небо было пронзительно голубым. Воздух прозрачным, теплым. Все вокруг шелестело и щебетало. Лес, точно живой, качал своими кронами, листья дрожали на ветру переливаясь глянцем.

Жан никогда не любил природу, к слову сказать, природа всегда отвечала взаимностью — сезонная аллергия мучила его с 5-ти лет, от укусов мошек у него могло запросто остановиться дыхание. А ещё, однажды в зоопарке, его укусил жираф. Не очень больно, но с тех пор Жан отрёкся от симпатий к природе насовсем. Но сейчас, все казалось чуть волшебнее, чем всегда.

Погода манила его сделать шаг и оказаться в машине, завести мотор и помчаться. Однако, желудок напомнил о себе. К тому же Жан снова вспомнил о паспорте и своем идиотском счастливом лице, которое еще не съедено шредером и помрачнел.

Он прошел вдоль мотеля и увидел на возвышении небольшую террасу посередине которой стояло маленькое кафе под красной треугольной крышей. На террасе стояли столики кругленькие, с аккуратными ножками и крохотными стульчиками, точно это детская мебель. За некоторыми столиками сидели люди. Жан увидел свою толстую соседку, для которой молодой человек в униформе подтащил широкое плетеное кресло. Старушка уселась в него, глупо хихикая и помахивая молодому юноше своим розовым клатчем. Молодой человек отдал ей честь, блеснув белозубой улыбкой.

Жан снова обратил внимание на его красную повязку на плече с белой круглой эмблемой. Молодой человек подумал, что это какой-то общеизвестный знак, даже, возможно, он видел его в школе или в кино… но мысль явно от него ускользала и пряталась где-то в закоулках сознания.

Жан присел на первый же свободный столик, но возле него возникла белокурая женщина с жесткими серыми глазами, она была в такой же униформе как портье и смотрела на Жана холодным пронизывающим взглядом.

— Мсье — сказала она и сделала долгую паузу, изучая Жана, потом она будто нехотя приоткрыла губы и повторила уже нетерпеливо — Мсье? — в голосе Жан уловил нотки вопроса.

— Жан — ответил он.

— Мсье Жан, это не ваш столик, простите. — сказала она, жестом прося его подняться.

— Но, это же свободный столик? — Жан поднялся неловко опрокидывая фужер с водой.

Женщина сжала челюсть и Жан увидел, как у нее заходили желваки, казалось, она бы ударила Жана если бы… могла? Странностей становилось все больше. Женщина вытащила из своего нагрудного кармана белоснежный платок с точно такой же вышивкой, которую Жан видел у портье, но инициалы были другие.

— Какой интересный бренд — пробормотал Жан.

Женщина быстро протерла своим платком разлитую воду и кивнула Жану, мол, иди дальше.

Жан, извиняясь и пятясь, прошел к другому пустому столику, но вновь увидел этот пронизывающий холодный взгляд, он прошел еще дальше, но женщина покачала головой, еще дальше, она продолжала смотреть на Жана холодно и как будто с отвращением.

Жан решил скрыться от нее внутри кафе.

Хлопнули тонкие дверцы, звякнул колокольчик, и Жан попал в душное темное помещение, точно это не кафе, а прокуренный вечерний бар. На стене вдоль барной стойки мигали новогодние огоньки, на полках стояли бутылки разных цветов, размеров и внутренностей.

Хотя кафе оказалось раза в три больших размеров, чем виделось снаружи, оно было забито до отказа, некоторые люди даже сидели на корточках у столиков, вдоль стойки тоже было будто не пролезть, однако у края стойки Жан увидел пустое место с высоким одноногим барным стулом и ринулся к нему, думая, что он сейчас просто умрет с голоду.

Он сел за стойку и к нему подлетел молодой бармен, все в той же униформе. Единственное отличие было, что рукава его были высоко закатаны, а повязки на плече не было. Бармен был не просто молодым, а очень молодым, почти мальчишкой, лопоухим, с большими синими глазами, лет 16-ти, не больше. На его голове был одет смешной ободок в виде светящихся оленьих рожек.

— Мсье? — весело спросил он, потряхивая в одной руке шейкер, а на ладони другой балансируя с огромной бутылкой шампанского.

— Мне будьте добры… — Жан запнулся, он мог биться об заклад, что секунду назад помнил блюдо и коктейль, который хотел заказать, но вдруг все слова повылетали из его головы, видимо, мальчишка отвлек его своей ловкостью.

Тем временем бармен, продолжая потряхивать шейкер, подбросил бутылку вверх, она перевернулась в воздухе и упала на ладонь вверх донышком, оставаясь в своем неуловимом равновесии, точно приклеенная.

— Мсье? — снова повторил свой вопрос молодой весельчак.

— Простите, как вас зовут? — выдавил Жан, все еще бестолково роясь в воспоминании и ища хоть какое-нибудь название коктейля, но все напрасно. Будто он одну за одной открывал книги по кулинарии, словари, но там было просто пусто! Ни единого названия.

— Олененок — сказал бармен помахав своими разноцветными рогами.

— Олененок? — переспросил Жан — очень остроумно, парень, ты мог бы… — Жан безутешно стукнул кулаком по стойке — Олененок, я смертельно голоден! Ты мог бы сделать… что-нибудь… — и Жан развел руками и затем изобразил в воздухе будто он пьет и сытно ест, чувствуя себя полным идиотом, который болеет деменцией.

Бармен Олененок ухмыльнулся — Мне нужно ваше имя мсье! —

— Мое имя? — удивился Жан — ну, что ж… меня зовут — цветные светящиеся рога мелькнули в глазах Жана и вдруг ему показалось все это таким забавным, нелепым, по-детски озорным — Зови меня Голодный Сокол — Жан заулыбался во весь свой голодный рот.

— Я вас понял, Голодный Сокол — серьезным тоном, подыгрывая Жану, сказал Олененок и быстро метнулся в другой конец стойки, пропав из виду.

Голодный Сокол крутанулся на своем стуле и решил посмотреть на публику. Публика была разная. И не только из стариков. Многие болтали, кричали, дергали ногами в такт лившейся отовсюду ритмичной музыке. "Откуда черт подери в этой глуши на лысом холме, взялось столько народа?! — подумал он. Жан увидел ту худосочную престарелую актрису. Она сидела, забившись в угол, одев на себя черные очки и надвинув голубую шляпку на лоб, точно как звезды скрываются от папарацци в людном месте. Неужели она думала, что кто-то узнает ее? Здесь? Так далеко от Америки? Да она снималась, наверное, еще в прошлом столетии! Жан Голодный Сокол ухмыльнулся своим гадким, хулиганским мыслям. "А что если я подойду к ней и прикинусь ее фанатом? Попрошу автограф там… Интересно, она взбесится или будет рада? Надо срочно поесть и тогда можно подурачиться. Все равно мне торчать здесь до вечера!"

Жан обернулся посмотреть принесли ли его заказ, но, видимо, ему придется долго ждать. Люди гомонили вокруг, музыка прыгала и звенела, что-то очень близкое к джазу, но как будто и кантри. Жан обратил внимание, что если очень прислушаться, то выходит абсолютная какофония, но если отвлечься на обстановку, на людей, кажется, что играют вполне сносно.

Ох уж этот человеческий мозг.

В сущности, просто маленькая коробочка, внутри которой лежит скукоженный, покрытый бороздами слизень, управляющий телом через длинные мягкие щупальцы-рычаги, периферические нервы.

Жан отчетливо вспомнил, как ради любопытства ходил со своими друзьями, студентами медицинского колледжа, в морг — на вскрытие трупов. Он помнит это ясно, как день. Запах формалина, спирта, гниения, свежевскрытого тела, непередаваемые запахи жизни, вернее, уже НЕ жизни.

Он помнит, как циркулярная пила аккуратно и быстро вскрывает череп, точно сухой грецкий орех, как летит мелкая костная стружка, заполняя зал неудержимым запахом стоматологии.

Как пахнут отвратительно и резко кишки, когда вскрывают брюшную полость. Так же Жан помнит, как вынимают мозг, взвешивают его и режут тонкими слоями, точно сливочное масло на завтрак.

Жан тогда очень четко понял, что вот он — человек. Не плоть и кости, не сердце и кровь — а вот этот вот жалкий, холодный слизень, спрятавшийся в человеческую оболочку, как улитка, прячется в свою раковину.

Но сейчас, сидя в этом прокуренном, до отказа набитом людьми кафе, Голодному Соколу просто не верилось, что это так. Что его окружают спрятавшиеся в черепах слизни, нет. Мозг ему сейчас казался бесполезной записывающей машинкой, которая не способна даже пары слов и названий запомнить. Мозг просто маленькая катушка, внутри музыкальной шкатулки, если крутить рычажок — будет играть музыка.

Но кто именно крутит рычажок? И что это за музыка такая? Для чего?

— Мсье! Ваш заказ! "Что-нибудь" для мсье Голодного Сокола! — оборвал странные несвойственные Жану размышления Олененок, брякнув на стойку тарелку до отказа набитую едой и большую кружку полную чего-то буро-коричневого и пенящегося.

Когда Жан отломил ломтик продолговатой горячей палочки и сунул ее в рот, к нему, вместе со вкусом в память вернулось и название "картофель фри! божественно! О! А это сэндвич… ветчина… ууу… сыр… плавленный теплый… ммм… а вот соленый огурчик пощипывает язык! Браво!" все это неслось в голове Голодного Сокола укус за укусом. "Теперь запить немного, фух, едва прожевал, о, что это? фу! горькое! ГАДОСТЬ! Хотя… еще один глоток… черт! Что-то в этом есть… А! Пиво! Пииивоо! Прелесть. Еще сэндвича… ммм… еще пива… еще сэндвича, теперь картошку… картошку… картошечку… ууух… горяча… пецот… пецот изык… галяца… пива… пиво фууух… картошечку по чуть-чуть… вот так… теперь парочку, теперь три штучки, соленое, пальцы в соли, облизать! Какие вкусные пальцы! Еще пива!"

— Бармен! — вскрикнул Голодный Сокол — Олененок! —

— Да? —

Жан ткнул жирным пальцем в пустой бокал — Еще! —

Олененок подмигнул ему и толкнул в его сторону ледяной бокал пива, который по верной траектории проскользил через стойку и попал точно в ладонь.

Жан жадно присосался к бокалу, дожевывая последние ломтики картошки.

Как вдруг, погас свет во всем кафе и он услышал шиканья и шипение со всех сторон. Он прислушался.

"Тссс… тише. Тише! Она!" — и люди, как один заелозили на стульях, устремив свои взгляды вперед. Даже бывшая суперстар подалась вперед, приспуская очки со своего тонкого носа и в глазах ее блеснули огоньки зависти.

Жан повернул голову и увидел ее.

Это была она — та самая девушка в черном платье и с тонкими щиколотками. Она стояла на небольшой сцене у микрофона, маленький белый прожектор освещал ее лицо, шею, плечи, спускаясь до середины живота. Ее тонкие обнаженные руки нежно обнимали микрофонную стойку. Опущенные глаза, скрывали свою синеву за тонкими бледными веками, но Жан тонко почувствовал, что сейчас она поднимет глаза и случится непоправимое.

Он ощутил это, точно дикобраз ощущает опасность, и ощетинился, сгорбился, точно выталкивая из спины шипы.

Жан резко отвернулся к стойке и уткнулся своим горбатым носом в бокал. Он никогда не изменял своей прелестной жене. И он всегда любил ее. Но сейчас, ему не хватало воздуха и он спиной чувствовал, как незримая опасность крадется в нему.

Он закрыл с силой глаза, точно боясь, что эта девушка может подойти к нему вплотную и заглянуть прямо ему в лицо, но она ведь не могла! Она была очень далеко.

Однако...

Жан вздрогнул, когда услышал ее голос. Голос невозможно было остановить. И если он в силах был закрыть глаза от ее синих глаз, то сердце… закрыть от этой музыки он был не способен.

Мягкий, немного низкий голос, бархатный, но ранимый одновременно, дрожащий и, в сущности, ничем не выдающийся голос девушки моментально врезался в него — в Жана, точно нож врезается куда-то в середину. Жан еще какое-то время оцепенело слушал песню девушки, пока все его мышцы не расслабились, пока шипы дикобраза не спрятались обратно, руки свисли безжизненно, не способные к такой атаке.

Жан обернулся к залу и к сцене, где стояла женщина, разбившая его сердце. На его удивление, кажется, этот голос влиял не только на него, буквально все присутствующие замерли и внимали ее незатейливой песне о скандинавском моряке, который плыл по северному морю, сражался со стихией и потом утонул. Некоторые плакали.

Жан украдкой глянул на бывшую звезду экранов. Ее тонкие красные губы превратились в нитку, вокруг рта резко проявились морщины, точно трещины вокруг пулевого выстрела, когда пуля попадает в зеркало или стекло. По крайней мере, как показывает кино.

Худосочная завистница не дослушав песню резко встала с места, скрипнув стулом, но, никто ее не заметил, никто не подал руки бывшей сияющей звезде, никто не открыл перед ней дверь и она исчезла из кафе, сжимая свои маленькие худые кулаки и пряча слезы за черными очками.

Жан пожал плечами и снова окунулся головой в этот чарующий голос. И как он и предполагал, когда на последней ноте девушка подняла свои ярко-синие глаза в зал, дыхание его остановилось и уже никогда не было прежним.

Весь день потом Жан жил этим моментом. Он искал встречи с фрау Агатой, однако, ее закрыла толпа, когда она спустилась с маленькой сцены. И она точно исчезла, возможно, выйдя через какую-то вторую дверь из кафе. Жан даже пытался выпытать у портье в каком номере проживает фрау Агата, но итальянец хитро подмигивая и причмокивая не выдал такой важной тайны. Ох уж этот похабный идиот!

Потом Жан вышел из мотеля абсолютно разбитый и потерянный. На скрипучих ступеньках он вновь столкнулся с тем бездомным азиатом, которого видел вчера утром. Жан не заметил как прошел день и сильно потемнело и похолодало.

Азиат смотрел на Жана неодобрительно, выдвинув свой острый плешивый подбородок. В руках у азиата был чемоданчик, на голове кепка. И вдруг, Жан понял, что это тот самый мастер копировальных машин, которого он так ждал вчера и еще ранним утром, а теперь, этот мастер, точно заноза в глазу — был просто не нужен, не теперь и не сейчас.

Однако, Жан подумал, что возможно, так и должно было произойти. И он закивал мастеру, заулыбался и открыл для него дверь. Азиат гордо прошел в коридор, Жан последовал за ним.

Итальянец радостно помахал азиату, тот только криво усмехнулся и проговорил на своем скрипучем языке. Портье проводил его и Жана в копировальную.

Китаец долго смотрел в мигающий красным экран, что — то бросил резкое, очевидно ругательства и принялся за работу.

— Это надолго — уверил портье — мсье Жан, это надолго— итальянец утянул молодого человека обратно в коридор и зашептал — Видите ли. Сэн Лу… Он очень хороший мастер, но… очень сложный человек. Он не любит посторонних, да и нас. Он никого не любит, и страшно злится, если ему мешать. —

— Через сколько я могу получить свой паспорт? — спросил Жан без интереса, глядя на входную дверь, точно надеясь, что в нее войдет фрау Агата.

— Это все… зависит… от обстоятельств — неопределенно ответил итальянец.

Тут дверь распахнулась и в нее вошел тот, кого Жан хотел бы видеть меньше всего, а именно, Себастиан, напыщенный пепельноволосый муж фрау Агаты.

Жан стиснул зубы и уставился в пол, однако, кажется, мсье Себастиан двинулся в его сторону.

— Доброго вечера! — пробасил мужчина в черном костюме, кивая Жану и глядя на него сверху вниз.

— Добрый вечер — ответил Жан, поднимая глаза на хозяина мотеля и стараясь сделать так, чтобы его лицо не перекосила гримаса гнева, как мог такой мерзкий и самодовольный тип быть мужем такой прекрасной особы?

— Вы наш новый постоялец, не так ли? — спросил Себастиан, смахивая со своего плеча невидимые пылинки.

— Уи! — ответил за Жана портье — Этот прекрасный господин, наш новый гость, он прекрасный, удивительный человек. Он попал к нам совершенно случайно на одну ночь, но задержался… — итальянец осекся и голос его дрогнул.

— Отчего же? — усмехнулся хозяин мотеля — Оставаться по доброй воле в такой дыре! Прошу меня понять, я бы хотел заведомо, пока вы не сказали ни слова, извиниться перед вами за столь ужасные условия проживания в этом загнивающем месте… ха-ха, мотель, одно название — Себастиан говорил надменно, играя тональностью голоса, точно политик на выборах — вы, я вижу — он окинул Жана своим властным взглядом с ног до головы — человек достойный, можно сказать, из высшего общества. Таким, как мы с вами, не место в этой забытой богом земле. — Себастиан снова стряхнул пылинки с костюма — Я недавно здесь. Видите ли, мотелем заведовала покойная матушка фрау Агаты. Я был ее верным и давним другом, мужчина я немолодой, но одинокий. Вот и перед своей смертью милая Элиза попросила у меня взять под свое крыло мотель, которым она заведовала с допотопных времен, а заодно и ее дочь. К слову сказать, скромную, миловидную, но страшно бестолковую во всем человеческом девушку. — с каждым словом этот тип становился все отвратительнее и отвратительнее.

Жан решил сменить тему разговора, чтобы этот старый болтун перестал бахвалиться.

— Фрау Агата! Ваша жена! Я слышал сегодня как она поет! Она волшебная! — быстро протараторил Жан, глядя горе мужу в глаза.

— Поет — скривил Себастиан свои пухлые губы — не люблю музыки, да и песен ее… не понимаю… так если… на забаву публики. Но я бы, прекратил всякое недопустимое для леди поведение. Впрочем, вы можете высказать ей свое восхищение сами — сказал Себастиан кивнув на входную дверь, в которой появилась фрау Агата.

Она стояла в проеме дверей, со спины освещаемая бледным синим лунным светом, а на лицо ей падали теплые блики от настенных ламп.

Она подняла глаза и посмотрела в упор на Жана.

— Если позволите — пролепетал он.

Себастиан надменно кивнул Жану и проследовал дальше, а фрау Агата будто ждала Жана. Когда он двинулся в ее сторону он вышла на улицу. Через мгновение они стояли на крыльце.

Газон, площадку для барбекю и все вокруг заливал мягкий лунный свет. Жан вдыхал свежий ночной воздух и не знал, что сказать. Это все… было так глупо.

— Ваш голос — сказал он.

Фрау Агата молчала, разглядывая тени и листья на деревьях.

— Сегодня нет тумана — ни с того ни с сего промямлил Жан.

— Потому что завтра будет гроза — ответила Агата и голос ее был таким же, бархатным и низким, но не сильным, а слабым, беззащитным.

— Возможно — пожал плечами молодой человек. Теперь он уже в упор смотрел на фрау Агату развернувшись к ней лицом.

— Вы Агата, ведь так? —

— Уи — сказала она смешливо и тоже повернулась к нему лицом — а Вы? —

Он осекся не зная, что сказать. Краем глаза он увидел фигуру, шедшую мимо. Это был мальчишка бармен, он помахал им рукой.

— Фрау Агата! Мсье Голодный Сокол! — и посвистывая ушел куда-то за угол.

— Мсье Голодный Сокол? — переспросила Агата, улыбаясь.

— Уи — ответил Жан, зачарованный ее улыбкой.

Вдруг из открытой двери они услышали какой-то сильный долгий треск, злобный вскрик китайского мастера и механический вой, похожий на кряканье уток. Вой затих. Они переглянулись и Жан бросился в коридор, за ним прибежала Агата, она испуганно схватилась за его локоть.

За стойкой стоял итальянец красный, выпучив глаза, он сложил руки в молящем жесте.

— Что случилось?! — прошептала Агата.

— Все живы?! — выкрикнул Жан.

— Да… да… — закивал итальянец — уи, мсье, все живы. Но мсье! — вскрикнул портье.

Жан улыбаясь пригрозил ему — Называйте меня мсье Голодный Сокол — Агата за его плечом хихикнула, как девчонка.

— Уи… мсье Голодный Сокол — немного растерявшись повторил портье — Мсье… Голодный Сокол, ваш паспорт. Он… —

Отчего-то Голодный Сокол уже знал, что скажет ему портье, но эта новость, вдруг, стала для него точно глоток воздуха, точно радостное известие о рождении сына.

— Он сожрал его! — выпалил Сокол.

— Кто сожрал? — удивленно ахнула Агата.

— Уи, мсье, сожрал — чуть не плача ответил портье и плечи его поникли и лицо потемнело.

— Кто кого сожрал, умоляю! — почти вскрикнула Агата, толи срываясь на смех, толи от страха.

— Тигр! — ответил Сокол выставив вперед руки и растопырив пальцы, точно когти.

Агата захохотала — Какой Тигр?! —

— Очень злой! — гаркнул Сокол и зарычал.

Агата посмеялась еще немного, но потом осеклась и стала грустной и ее синие глаза уставились в пол — Мсье, мне пора идти в свой номер. —

— Я провожу вас. —

— Нон, мсье. Ни в коем случае. — и она ушла по коридору, скрывшись на лестнице.

— У… ляля… мсье — протянул портье заговорчески улыбаясь.

— У… ляля… — ответил молодой человек, тряхнув кучерявыми волосами. — Я устал. Я, наверное, пьян — проговорил он — Я пойду спать. —

— А паспорт? — пролепетал портье ему вслед.

Жан махнул рукой — Завтра! — раздалось гулкое эхо уже в коридоре.