Выстрел в предрассветной тишине.

Я засунул холодный и грязный ствол пистолета в свой рот настолько глубоко, что даже начал чувствовать тошноту. На часах была полночь, и я не дурачился этой пушкой, я собирался спустить курок, опять, как и каждую ночь подряд, чтобы дать себе поспать несколько часов. О, вы верно меня поняли, если бы я спустил курок той ночью — то я бы не умер, как происходит с обычными людьми, а просто бы размазал свои мозги по стенке, и заснул, затем проснулся на следующее утро, как ни в чем не бывало — крепко держа пистолет в своей руке, или находя его где-нибудь на той кровати, на которой “заснул”. Может, за это время мне бы приснилась парочка снов, а может бы, это прошло как миг, к чему гадать? Я так и не узнаю, ведь в ту ночь, в самый последний момент, отделявший меня от нажатия на курок — меня отвлёк телефонный звонок — приятная джазовая мелодия зазвучала по всей комнате.

Я как ошпаренный отбросил пистолет в сторону, на простыню, задался интересом и кинулся в сторону мелодии, затем обнаружив, что мне звонит мой товарищ Рэндольф — не раздумывая поднял трубку.

— Не отвлекаю? — деловитым голосом спросил мой ночной визитёр.

— Нет. Совсем нет. А в чем дело? — искоса поглядывая на брошенный пистолет ответил я. Во рту до сих пор стоял неприятный привкус металла, к которому я ещё не успел привыкнуть.

— Надень всё самое грязное, или то что не жалко испачкать, и выходи в подъезд. Мы поедем копать картошку.

Затем трубка была повешена, а я в своих трусах, запачканных помидорным соком, не знал где мне найти то что не жалко испачкать, а затем вспомнил, что одеваюсь как последний бич, из чего следовало, что я и так весь грязный, и в своей повседневной одежде выполз из квартиры. Вообще, этот призыв копать картошку сразу можно было не воспринимать всерьёз, да и если честно, то вдаваться в подробности мне не хотелось. У Рэндольфа, может, было много странностей, но лезть в их суть без разрешения — я не хотел, так как всецело ему доверял.

Размышляя о доверии, я не заметил как уже выскочил из подъезда. Под фонарным столбом, посреди густой ночи стояла одинокая машина Рэндольфа, отдающая каким-то недобрым предчувствием.

— Нормально приоделся, как на свидание с судьбой, — насмешливо сказал Рэндольф.

— Скорее как на похороны, — ответил я, усаживаясь на переднее место автомашины.

Рэндольф дёрнул ключ зажигания, движок деловито заурчал, и мы молча тронулись с места, рассекая по слабоосвещённой дороге. Сперва мы ехали медленно и размеренно, но затем, мой друг, словно бы, не замечая этого — топил педаль газа в пол, разгоняясь так, словно бы он нажимал педаль газа в последний раз в этой жизни, словно бы он хотел напоследок насладиться хорошей ездой. Какое-то время я тоже получал от этой езды такое же удовольствие, как и Рэндольф, пока посреди ночной тишины перед нами не возник силуэт болотного цвета, благодаря которому на улице раздался сначала резкий грохот, а после — неумолимо громкий визг тормозов. Я даже не успел понять, что случилось, лишь только потом, наблюдая потрескавшееся окровавленное лобовое стекло, я понял, что этой ночью кому-то крупно не повезло.

В то время, как я сидел, разинув рот — Рэндольф выскочил из машины и побежал к багажнику, затем резко остановился, смотря себе под ноги и истошно закричал: “Вот блядь!”, благодаря чему, я понял, что наш невезучий находится там. Я продолжал смотреть на потрескавшееся лобовое стекло, пока Рэндольф не подошёл к нему и не разбил его лопатой.

— Заметаю улики, — сказал он.

Затем он оттёр кровь с капота, и спустя несколько минут вернулся в машину, весь вспотевший и обозлённый.

— Я избавлюсь от трупа позже, он в багажнике. Сейчас у нас нет на это времени.

— Ты только что убил человека.

— Человеческая жизнь, в сравнении с тем, за чем мы отправляемся — ничего не стоит.

От этих слов мне стало не по себе. Но, как бы страшно это не прозвучало — убивая самого себя изо дня в день — тебе становится плевать на прочие людские жертвы, даже будь это убийство совершенно прямо у тебя на глазах. После этого инцидента мы ехали молча, а Рэндольф, топил с точно такой же скоростью, как и тогда, но всё же более внимательнее смотря на проезжую часть. Немного погодя, мы съехали с дороги на какую-то лесную тропинку, которая с трудом освещалась фарами. Проехав небольшое расстояние — мы прибыли к пункту назначения.

Мы вышли из машины на покрытую дымкой траву. Рэндольф, без малейшего промедления бросился к багажнику и достал оттуда лопату, после чего поспешно закрыл его вновь. На улице было холодно, но благодаря открытому небу — чертовски красиво. В этот момент я понял, как многое я теряю, выпуская себе пулю в голову каждую ночь.

— Будем копать по очереди. Можешь пока что прикурить, дать сигареты? — воткнув лопату в землю, спросил Рэндольф.

— Нет, не буду, — подумав о самоубийстве, ответил я.

В ответ Рэндольф пожал плечами и начал массивными рывками отбрасывать сырую землю в сторону, освещаемый светом фар, а я же, в свой черед, отвернулся от него, и начал любоваться ночным небом, вдыхая чистый, наэлектризованный ночной воздух. Позади слышались звуки работы, а я стоял и думал о том, почему мне приходится убивать себя, чтобы заснуть. Я стоял и думал о том, какие узоры оставляет моя кровь на стенах. Я стоял и думал о том, могу ли я сесть в тюрьму за убийство самого себя, которое, по сути, не является убийством, так как я до сих пор стою и мыслю, а раз мыслю, следует — существую?

К счастью, Рэндольф не дал мне уйти в себя настолько глубоко, так как во время дал мне по голове черенком лопаты, добавив: “Иди копай, Эстет.”

Я встал в небольшую ямку, и продолжил дело моего товарища, в то время, как он достал сигарету и пафосно прикурил, дразня, смотря в мои глаза.

— Кто не курит и не пьёт — тот тобою умрёт, — насмехаясь сказал мой друг.

— Кто за ЗОЖ — того на нож, — ответил я, чувствуя, как начинаю выдыхаться от того, как тяжело копать сырую землю.

Затем мы оба замолчали, а я весь отдался рытью, за которым в голове моей не промелькнуло ни одной мысли. Отрыв ещё немного земли, задыхаясь, я выполз из ямы, окликнув Рэндольфа. Тот мигом же бросился к лопате, словно бы ждал этого несколько сотен лет, а я вновь продолжил любоваться небом.

Внезапно, со стороны того места, где мы оставили машину — появилось красное свечение. Я, было хотел окликнуть своего товарища, но увидев, как оживлённо он копает — не стал его отвлекать, а сам попёрся в сторону, от которой исходил свет. Подойдя к машине ближе, я увидел, что над самым багажником стоит какая-то красная сфера, которая, словно лампа, освещала ближайшее пространство.

— Открывай, — беззвучным голосом сказал Свет.

Сначала я почувствовал глубочайшее отупение, ибо голос, который повелел мне открыть багажник — по сути и не являлся голосом, а был чем-то, что поразило мою голову словно выстрел, в следствии которого в мыслях появилась проекция этой пули в виде слов. Сфера, покачиваясь, висела в воздухе ожидая выполнения команды. Немного отойдя, я открыл багажник и тут же впал в величайший, мать его, ступор, который был намного шокирующе предыдущего. Из багажника на меня смотрел мой же труп. Неживые выцветшие глаза смотрели прямо в душу, открытый окровавленный рот потерял несколько передних зубов, а разбухший язык был заметно надкушен. Из-под куртки выглядывали белоснежные рёбра, немного окрашенные кровью. Тело моё лежало в нетипичной позе, точнее типичной для живого, но даже отчетливо понимая, что именно это тело сбил на большой скорости мой друг — я не мог отделаться от ощущения, что в глаза мне смотрит живой человек. Но с такими открытыми переломами человек жить не может, утешая себя думал я.

— Это твой полночный вторник, — сказало красное сферическое сияние, чей свет делал эту картину ещё более зловещей и неестественной, — закрой багажник.

Так я и сделал, после чего неосознанно начал пятиться прочь от багажника, испытывая дикий ужас и разрыв сознания. История становилась всё запутаннее и запутаннее. Я уже начал было абстрагироваться от происходящего, но крик Рэндольфа вернул меня к реальности.

— БЛЯДЬ! Я СЛОМАЛ ЛОПАТУ!, — завопил Рэндольф, полностью скрываемый глубиной ямы.

Я ничего не ответил, а Сияние, висевшее над багажником, заколебалось, и в скором времени буквально растворилось в воздухе, отправив мне на прощание свои наэлектризованные частицы. Я, почему-то, понимал, что это не последняя наша встреча.

Это была полночь вторника, и мне хотелось, чтобы сейчас в кармане у меня оказался мой любимый пистолет, ибо я отлично понимал, что мы сбили меня, как бы неестественно это не звучало. Но почему Рэндольф ничего не сказал мне? Хотя, на его месте, я бы ему тоже ничего не сказал, дабы не усугублять ситуацию с ночными самоубийствами. К счастью, Рэндольф так и не заметил, как я тёрся у багажника.

Я принял своё мёртвое тело в багажнике — за должное. Так должно быть. Когда ты чувствуешь, что начинаешь погружаться в безумие — ты должен нырнуть в него. Ты должен быть смелым и не останавливаться, не задумываться, а просто погружаться всё глубже и глубже. Ответы должны прийти сами.

Понимая это, я чувствовал, как мне становится спокойнее, правда мой дух вновь сковал в свои холодные оковы ужас, когда я услышал радостный вопль Рэндольфа. Из вырытой ямы, на свет фар, вылетел запачканный свёрток, по размеру схожий с термосом. По началу я подумал, что свёрток был запачкан землёй. Затем из ямы вылез Рэндольф, и бережно поднял сверток, после чего начинал убаюкивать его и покачивать, как маленького ребёнка. Волосы становились дыбом от одной мысли, что в свёртке находятся останки ребёнка.

— Какого хуя ты творишь? Что у тебя там?? — обеспокоенно спросил я.

Рэндольф, словно боевой петух, резко дёрнул головой, и устремил свой взгляд в мои глаза, при этом прекратив своё пение. Ослепляемый фарами, он как словно сумасшедший начал оглядываться вокруг себя, и в скором времени двинулся навстречу мне. Тут же я и понял, что на свёртке была не земля, а кровь, весь свёрток был заляпан кровью, ибо пальцы Рэндольфа были стёрты в кровавое месиво, вперемешку с грязной землёй, чтобы было очень хорошо заметно на ярком свете фар. В этот же момент я с ясно осознал, что он копал землю руками, так как лопата у него отказала. Представив себе эту невероятную боль, и смотря на грязь вокруг открытых ран, я вскрикнул и хотел было броситься к нему, дабы как можно скорее обработать травмы, но Рэндольф истеричным голосом вскликнул: “Не подходи ко мне!”, и я отошёл обратно.

Скованный ужасом, я молчал. Я никогда ещё не видел Рэндольфа таким…помешанным. Около двух минут мы так стояли и смотрели друг на друга, пока мой товарищ вдруг не разорвал тишину.

— У тебя есть дома лопата? — трезво спросил Рэндольф, будто за эти две минуты он смог вернуть свою душу в это тело.

— Да…, — рассеяно ответил я.

— Дальше я закончу всё сам. Тебе следует отправиться домой, ибо ты выглядишь так, словно ходячий труп, на что я хотел было ответить ему, что у него руки стёрты в кровавое месиво, но лишь молча уселся на заднее кресло машины, ожидая Рэндольфа.

Дорога домой была спокойной. В тот момент, как мы подъехали к моему дому — над городом восходило солнце.

— Суть всех этих раскопок объясню через несколько дней, так как сам ещё ни в чем не разобрался, — сказал Рэнд, когда я выходил из машины, скрывая свои изуродованные руки за пазухой.

— Сейчас я вынесу лопату.

Поднимаясь по лестнице на свой этаж я почувствовал как сильно я устал за эту ночь. Уговаривая себя не сдаваться — я вынес ему лопату, а затем, из последних сил, вновь поднялся наверх, зашёл в квартиру, и не раздеваясь рухнул в кровать. Спустя несколько минут я вспомнил, что разучился спать.

Уставшая рука искала на простыне пистолет…

В предрассветной тишине раздался громкий, решительный хлопок, сопровождаемый громким карканьем ворон, которые обеспокоенно обсуждали всё, что случилось этой ночью.