Глава 2. Кот

Простыни были сыроваты и неприятно пахли, да и вся спальня была пронизана тем же запахом тления, что я описывал раньше, так что я лёг спать с широко раскрытым окном, и всё равно, несмотря на усталость, долгое время ворочался, а сон всё не шёл. Бодрствовал ли я, когда увидел всё, что опишу ниже, или меня всё же незаметно охватила дрёма, и это не более чем видение усталого и перевозбуждённого мозга, — я не берусь судить. Я опишу всё так, как помню, ничего не выдумывая и не добавляя, а сон это или подлинное происшествие пусть решает читатель исходя из своих воззрений и тех событий, что я изложу в дальнейшем.

Через какое-то время, когда я наконец-то смог почти позабыть о затхлости ложа, на котором несколько месяцев назад прощался с жизнью мой дед, дверь в спальню приотворилась. Конечно, коридор был тёмен, зато в саму спальню через распахнутое окно проникал свет луны, так что я видел всё происходящее с достаточной ясностью.

В приоткрытую дверь проскользнул чёрный кот. Зверь был чрезвычайно крупный и, как мне показалось, беспородный, но если строением тела он походил на всех котов, каких можно увидеть на помойках и близ мясных лавок по всей Новой Англии, разве что шерсть казалась более ухоженной, то вытянутая морда с прямым и широким носом напомнила мне о древних котах с фресок времён фараонов.

Я был не то слишком утомлён и уже в полудрёме, не то в каком-то загадочном трансе, но, во всяком случае, я не попытался ни окликнуть, ни прогнать кота, а продолжал лежать в кровати на спине совершенно неподвижно. Кот же, напротив, проворно приблизился ко мне, вспрыгнул на постель и уселся ко мне на грудь — то, что я в этот момент отстранённо подумал о сходстве этой сцены с «Ночным кошмаром» Фюзели, кажется мне наиболее веской причиной считать всё случившееся всего лишь сном.

Просидев так некоторое время — я всё ещё не шевелился, отчего-то не ощущая и потребности в этом, и только глядел в пронзительно-зелёные опалесцирующие глаза животного, — кот внезапно заговорил. Впрочем, это не совсем верно: он не открывал рот, шевеля губами, будто лошадь у чревовещателя на ярмарке, однако я каким-то образом был осведомлён о произносимых им словах, будто читал их с листа — но не своим внутренним голосом, а также понимал, что это именно слова кота.

— Ты получил достойное наследство, юный Филип Миллер. Ветхий дом да кот — возможно, не такая привлекательная часть имущества твоего предка, как банковский счёт или поля и ферма, однако не спеши клясть судьбу. И не пытайся избавиться от унаследованного, если ты не враг сам себе, — в этой фразе я ощутил почти не прикрытую угрозу. Кот наполовину выпустил когти, кольнув мою грудь сквозь рубашку. — В должный срок ты получишь всё, о чём можешь мечтать. А пока — не перестраивай дом, не вешай замок на склеп… и не пытайся распродать книги, потому что не сможешь определить их истинную ценность.

К этому моменту я начал ощущать, что вес животного на моей груди мешает мне дышать, а воздуха не хватает. Но сил сбросить ненавистного кота всё ещё не было, и я лишь силился вздохнуть, зачарованный его зелёными светящимися глазами. Постепенно от недостатка воздуха и усталости я провалился в сон без сновидений… или же не запомнил, что мне снилось, помимо этого эпизода с котом, что, как я уже отметил, я оставлю толкованию читателя.

Так или иначе, я проснулся довольно поздним утром, не слишком хорошо себя чувствуя — что, впрочем, легко было объяснить моим одновременно жёстким и сырым ложем. Странное ночное видение занимало мой разум всё утро, хотя не могу сказать, что принял предупреждения говорящего кота всерьёз — как я уже упомянул, продажи поместья я с самого начала надеялся избежать. Вернувшись в библиотеку, чтоб упаковать некоторые из книг, которые я рассчитывал, по крайней мере, оценить в городе у надёжных специалистов, я к немалому своему удивлению обнаружил, что там действительно сидит кот — причём точь-в-точь такой, какого я видел ночью. Зверь невозмутимо восседал на одном из столов посреди массивных старых томов, сонно помаргивая зелёными глазами. В первое мгновение я, признаться, оторопел и отшатнулся, боясь за собственное здравомыслие, однако на сей раз кот вёл себя, как всякое другое животное, не порывался со мной заговорить и вообще не делал ничего необычного. Понаблюдав за ним с минуту я восстановил душевное равновесие и заключил, что действительно видел его ночью в полудрёме, а уж всё остальное достроило моё собственное воображение. Единственной загадкой оставалось то, что осматривая дом днём ранее я никакого кота не видел, но тут я вспомнил, что некоторые горельефы в фамильном склепе показались мне в полумраке уж очень натуральными — вероятно, один из них и был вовсе не украшением, а живым котом. Быть может, дед подкармливал кота-бродягу, и теперь тот, увидев, что в доме опять есть люди, пришёл, надеясь на угощение.

Эти соображения совершенно меня успокоили, и я начал разбирать книги, которые уже отложил вчера, выбирая те, что были в хорошем состоянии и за которые я надеялся выручить наилучшую цену. До Аркхэма мне предстояло добираться автобусом, и это после, возможно, пешего пути от усадьбы до Гус-Хиллс, поэтому взять за один раз я мог немногое (я надеялся с помощью этих томов привлечь какого-нибудь коллекционера, который затем выкупит и самостоятельно вывезет всю библиотеку целиком). Пока я был занят, кот мурлыкал рядом на столе и иногда тёрся любом об мои руки, что подтвердило мои догадки о том, что животное рассчитывало на кормёжку. Может быть, из-за этого соседства моё внимание привлёк небольшой томик, озаглавленный «Chats divines et démoniaques», который я ранее отложил только из-за его хорошей сохранности при том, что годом издания значился 1783. На фронтисписе я заметил стилизованную гравюру с парой священных кошек Египта, показавшихся мне удивительно похожими на моего нового знакомца. Под влиянием момента я взял и эту книгу, хоть никогда раньше не слышал её названия (а автор и вовсе не был указан) — том небольшого объёма, а один только возраст в сочетании с хорошей сохранностью придавал ему достаточную ценность.

Покончив со сборами, я покинул поместье, причём кот последовал на небольшом расстоянии за мной, что я заметил, только когда взмахом руки остановил попутную телегу какого-то из местных фермеров. Безо всякой команды с моей стороны кот также вскочил на неё, и таким образом мы вдвоём добрались до Гус-Хиллс.

Там я рассчитывал найти кого-то, кто присматривал бы за поместьем в моё отсутствие и если не привёл бы дом в порядок, то, по крайней мере, предотвратил его дальнейшее разрушение. Однако я обнаружил, что сам звук моей фамилии отбивает у местных жителей всякое желание общаться со мной. Не раз и не два люди выражали готовность присмотреть за домом, но стоило им понять, что речь идёт об особняке старого Миллера, как желание помочь истаивало как дым. Сам я в качестве наследника «старика Миллера» встречал либо опасливое сочувствие, либо плохо скрываемое презрение и неприязнь, но во всяком случае от меня явственно старались держаться подальше, будто от переносчика заразной болезни. Кот, спрыгнув с телеги вместе со мной, ушёл блуждать по улицам сам по себе, но ещё раз или два странным образом выходил прямо ко мне в то время, как я вёл переговоры с местными жителями — в таких случаях они начинали истово креститься или складывали из пальцев знак, отгоняющий нечистую силу, что ещё сохранил значение, наверное, лишь в таких отдалённых местечках.

Встретив столь недоброжелательный приём и не найдя человека, готового хоть бы раз в неделю прибирать дом в обмен на плату, значительно превышающую сумму, которой я думал обойтись изначально, я не стал и пытаться найти мастера, чтоб обеспечить склеп замком. Лишь сев на автобус до Аркхэма я вспомнил, что тем самым исполнил волю кота, явившегося мне во сне — а вспомнил я об этом потому, что в последнюю минуту кот неожиданно вскочил в автобус и устроился у меня под сидением. Провозить животных правила не разрешали, хоть им, как я убедился, не слишком-то тщательно следовали, и я не решился выкинуть кота наружу, а вместо этого прикрыл его своим саквояжем — ведь в случае чего было бы непросто доказать, что мне он не принадлежит.

Я волновался, не продолжится ли это странное преследование, ведь в университетское общежитие кота уж точно невозможно было бы провести (да я и не был к этому расположен), однако когда автобус остановился в Аркхэме, кот проворно выскочил наружу и убежал в темноту, не дожидаясь меня, к моему немалому облегчению.

В продолжение нескольких недель я большей частью занимался учёбой, одновременно наводя среди знакомых и приятелей справки относительно букинистов и антикваров, которым можно доверять. Лавок древностей, равно как и магазинчиков редких или подержанных книг в Аркхэме всегда было более чем достаточно в силу влияния Мискатоникского университета, однако это означало также, что среди их владельцев было немало плутов, которые, несомненно, с тем большим жаром заверяли бы меня в малой ценности дедова наследства, чем более редкими оказались бы эти тома. Кроме того, я не хотел широко объявлять о планах продажи библиотеки, чтоб избежать внимания перекупщиков. Всё это может показаться меркантильным, но нам с матерью нужно было думать о содержании особняка, который был нам явно не по средствам.

В итоге я познакомился с деканом кафедры древних языков профессором Икабодом Кингом, очень доброжелательным и открытым к молодёжи стариком — если так можно назвать бодрого и весёлого мужчину лет шестидесяти пяти. Когда меня познакомил с ним один из дальних приятелей, сам в своё время подвизавшийся на кафедре Кинга, профессор немедленно принял живейшее участие в решении вопроса с библиотекой, причём сразу и решительно отказался от какого бы то ни было вознаграждения. Профессор Кинг признал, что книготорговцем не является, да и скупить всю библиотеку ему, определённо, будет не по карману, но сам постоянно охотясь за редкими и старыми изданиями, он хорошо представлял цены на этом ранее знаком мне лишь очень смутно рынке. Кроме того, он, конечно, мог засвидетельствовать ценность для специалистов тех или иных текстов, а порой и сравнительную значимость изданий разных лет. Также профессор заверил меня, что сможет в кругу своих знакомых выбрать потенциальных покупателей, то есть людей достаточно состоятельных, честных и при этом заинтересованных подобными материями.

Всё это дало мне повод с определённой регулярностью посещать дом профессора Кинга, а значит, и познакомиться с его дочерью Агатой. Эта девушка, едва достигшая семнадцати лет, признаться, уже при первом знакомстве поразила моё воображение; прекрасно образованная (порой в её обществе я чувствовал себя неотёсанным болваном, тем более что в доме профессора, разумеется, большей частью обсуждали древности и другие предметы гуманитарной науки, которых я не слишком силён) и остроумная, она также была одарена на редкость очаровательной внешностью. Не раз я терял нить рассуждений профессора об очередной принесённой ему книге, заглядевшись на тёмные глаза Агаты или её изящно завивающиеся локоны. К несчастью, я, по всей видимости, не сумел произвести на девушку сходного впечатления, и она любезно поддерживала разговор и была со мной мила, как со всяким гостем, но не проявляла никакой симпатии сверх этого и игнорировала мои, очень, надо признать, робкие попытки пригласить её на пикник, в музей или в театр.

Отчасти, признаться, чтоб произвести на неё впечатление, а во многом и благодаря тому, что её отец сумел заинтересовать меня содержанием библиотеки, которую я собирался продавать, а также потому, что я никогда не мог удержаться от знакомства с оказавшимися под рукой книгами, я в то же время начал читать вывезенные из Гус-Хиллс тома. Многое оказалось мне знакомым, но ещё чаще я узнавал нечто новое, а в большинстве случаев, должен признать, с трудом понимал, о чём идёт речь. Профессор Кинг объяснил, что подобного рода оккультных сочинениях зачастую использовался туманный язык символов и иносказаний, но это не сделало тексты даже на более-менее знакомых мне языках проще для понимания… кроме того, несколько книг я отложил просто из-за омерзения. Пусть это и следовало понимать лишь как аллегорию или шифр, я предпочёл не сводить более близкое знакомство с подобными текстами, едва ли написанными человеком, сохранившим здравый рассудок и моральные ориентиры.

В особенности привлёк моё внимание тот самый томик «Божественные и демонические кошки», который я прихватил когда-то под влиянием минуты. Он был написан на пусть несколько устаревшем, но вполне понятном французском языке и представлял собой не туманные мистические посвящения, а скорее сборник анекдотов. Анонимный автор заявил, что стремится собрать все оккультные и религиозные поверья, связанные с кошками, чтоб через сопоставление познать истинную природу этих животных, которая, по его убеждению, должна являть собой нечто загадочное, ведь отчего бы в противном случае с кошками было связано столько разноречивых воззрений? Никакой определённой системы в его изложении я не обнаружил: сведения о древнеегипетских культах Бастет и Хатхор (глубокая осведомлённость о которых автора XVIII века, надо признать, поражает) сменяются сообщениями о крестьянских обычаях жертвоприношения кошек в центральной Европе, ведовские процессы, Фрейя, мусульманские коты-хранители — всё изложено, кажется, в том порядке, в каком приходило неведомому автору в голову. При этом обещанных выводов не следует — как я обнаружил к немалому своему разочарованию, книга, очевидно, не была закончена. Последняя глава чрезвычайно подробно пересказывает апокриф о кошке, проглотившей дьявола в Ноевом ковчеге и, в отличие от остального текста, явно содержит какие-то символические намёки, но на этом текст обрывается. Я был так раздосадован подобным финалом отчего-то увлёкшей меня поначалу книги, что даже позабыл показать «Chats divines et démoniaques» профессору Кингу.

Быть может, из-за такого чтения я в течение нескольких недель неоднократно видел во сне того самого кота, с которым познакомился в поместье деда. Эти сновидения были чрезвычайно разнообразны и причудливы, но в то же время по-своему достоверны и лишены той характерной для снов бессвязности, которую так удачно описал в своих сказках англичанин Кэрролл. Так, порой я видел своего пушистого знакомца за обычным кошачьими делами — бредущего по ночным улицам, таскающего рыбью требуху из мусорных куч и отлавливающего крыс в трущобах. Но в другие ночи мне снилось, как кот дико, воистину сатанински завывает на кладбище, а глаза его сияют фосфорической зеленью, которой, согласно прочтённому мною апокрифу, они обязаны проглоченному предком всех кошек дьяволу. Однажды мне привиделось, как кот, проскользнув в один из старых склепов на этом самом кладбище, оказался вдруг… на Луне! При этом он вёл там беседы с другими кошками, беседы, которых я не мог понять, но в интонациях которых было нечто зловещее. Ещё немало странного я видел, когда ночами мне снился тот кот, но никогда не забуду кошмар, от которого проснулся с воплем, напугавшем моих университетских товарищей — соседей по общежитию; в этом сне кот вскочил в открытое окно какой-то немолодой женщины, запрыгнул к ней на грудь и принялся яростно рвать её удивительно длинными и острыми когтями, причём женщина, очевидно, не могла пошевелиться или даже закричать, а чудовищное животное в итоге перегрызло ей горло и напилось свежей крови. Этот сон произвёл на меня тягостное впечатление, и в течение нескольких дней я чувствовал себя разбитым.

О, если бы я внял предупреждениям, которые были посланы мне в этих видениях!..