поселок мертвецов

День второй

Очнулась я от тяжести, давившей так, что дышать было нечем. Я открыла глаза, с трудом подняла голову. Ужасно болели шея и голова. Майя и Галка навалились на меня с двух сторон и мирно посапывали. В креслах похрапывали мужики. Я медленно поднялась и встала на затекшие ноги, покачнулась, но удержалась. В голову будто поместили часовой механизм: в ней тикало, при резком движении, что-то там отрывалось и больно било по вискам. Все-таки вчера было принято «на грудь» непомерно много. Медленно, приливной волной внахлест поползли воспоминания ночного кошмара. Я бросила взгляд на ТО кресло, но его успели заменить другим. Я оглядела спящих. Все здесь. Не хватает только… Ну, конечно, она сейчас...

Наверху скрипнула лестница. Я подняла голову и ноги мои подкосились, и горло сузилось до невозможности вдохнуть или крикнуть...

Сверху, в пушистом желтом халате спускалась Нина. Я упала на диван. На Майю, на Галку и растаскивая сонные тела, попыталась зарыться, натягивая покрывало на голову. Девчонки начали возмущаться, раздавая толчки и пинки, но этому я даже рада была, потому что народ оживал. Я не одна!

— Й-ех!!! — вдруг взвизгнула Майя.

Что-то подобное выдала Галка. Диван вмиг опустел. Народ, просыпаясь, эхом поминал, мать страны восходящего солнца. И только когда Димка заорал: « Не подходи, убью!», я приподняла край покрывала.

На нижней ступеньке стояла перепуганная насмерть Нина. Коллеги сгрудились в дальнем углу, у бара. Серега, раскрыв руки, как птица в полете, прикрыл девчонок своей широкой спиной, Димка, вышел вперед, перекидывая из руки в руку бутылку. Степаныч, пригнувшись, как разведчик на задании, медленно двинулся к лестнице.

Нина потянула носом воздух:

— Вы что, всю ночь пили? И книги по психологии читали? — Она поднялась на две ступени выше.

Степаныч добрался до нее одним рывком, схватил за руку и радостно выкрикнув: «Теплая! Живая!», принялся Нину обнимать, потом, подхватил на руки, вынес на середину холла, поставил на пол, повторил: «Живая, братцы. Нас разыграли!», и отошел, предоставляя возможность убедиться.

Перебивая друг друга, мы рассказали Нине о происшедшем, и настояли на том, что она, как виновница торжества, просто обязана приготовить горячий завтрак, пока мы принимаем душ.

Поднявшись в номер, я включила в ванной воду, залила в нее ароматный гель, и в ожидании, пока она наполнится, прилегла на диван. В голове было пусто, но больно. Вот это начало! Вот где подумаешь о целебных свойствах спиртного. Пусть сейчас мне плохо, но вчера на трезвую голову можно было бы инфаркт заработать. Нужно принять душ, чашечку горячего бульона… Я вошла в ванну, медленно опустилась в пушистую пену и некоторое время полежала закрыв глаза. Последующая процедура прошла совершенно обычно, и вот я обволакиваюсь в халат, стою у большого зеркала на правой стене ванной и протираю насухо волосы. Сильно запотевшее зеркало отражения почти не дает. Я протерла его полотенцем, но стекло почему-то потемнело. Сначала подумалось, что это у меня в глазах темнеет. Но вот, где-то в глубине замерцала маленькая искорка. Постепенно она стала рассеиваться, но не тускнела, а становилась ярче. Было интересно и странно: я почему-то там не отражалась. Вдруг осторожно, там внутри, откуда-то сбоку выдвинулось лицо мальчишки лет десяти. Лицо находилось по ту сторону, практически вплотную к стеклу. Я отступила на шаг… Мальчишка, не моргая смотрел на меня без всякого выражения на лице. За ним проявилось усталое лицо женщины. Она смотрела то на меня, то куда-то в сторону и похоже просто скучала. Мальчик прижался к стеклу так, что лицо сплющилось, став похожим на поросячье рыло. Я оперлась о стену, ноги стали как ватные. Мне бы бежать, но не было сил. Мальчик продолжал давить на стекло. Что-то хрустнуло. Из носа, сразу из обеих ноздрей потекли кровавые струйки. Он сломал нос?! На размазанных по стеклу губах одна за другой появлялись трещины. Они кровоточили. Женщина по выражению моего лица поняла, что что-то не так, схватила мальчика за плечи и с силой дернула на себя. Его голова неестественно сдвинулась в сторону и сползла на плечо. Женщина установила голову на место, наподобие того, как нахлобучивают шапку и бросив на меня злой взгляд, утащила малыша куда-то в сторону… В следующее мгновение зеркало приобрело обычный вид. Своего отражения я, кажется испугалась больше, чем видения с неизвестными. Мне приходилось видеть выражение ужаса на лицах людей, но на своем… Я взвизгнула и… проснулась. Именно, оказалось, я как прилегла, так и оставалась на диване, по-видимому заснула. А теперь проснулась, но с явным ощущением вымытости. То есть тело и волосы были влажными и явно ощущался запах геля для душа. Я медленно поднялась, стараясь не делать резких движений, переоделась, напрягая слух до звона в ушах, не торопясь, бочком, бочком дошла до двери и вылетела наружу пулей.

На кухню я вошла, старательно делая вид, будто ничего не случилось. А что я могла рассказать, что после вчерашней, честно сказать, попойки у меня с головой странности произошли?

На столе из горячего были только чай и кофе и по-моему это всех устраивало, а бульончик бы не помешал. Майя распечатала пару упаковок с пирожными и разогрела их в микроволновке.

Серега потянул носом и поморщился. Димка демонстративно встал, достал из холодильника тарелки со вчерашними нарезками и выставил на тот край стола, где сидели мужики. Серега вынул из кармана фляжку, три стопарика и со словами: не пьянки ради, разбулькал весьма ароматную жидкость по миниатюрным тарам. Степаныч сделал вид, что не очень доволен данным действом, но отказываться не стал.

Завтракали молча. Нина нервно ловила беглые взгляды коллег, что явно ее смущали.

— Ну, колись, — хитро подмигнул ей Серега.

— Давай, рассказывай, — посоветовал Димка.

— Что вам надо? — подозрительно спросила Нина.

— Ну, сколько за это платят? — спросил Серега.

— За что? — не поняла Нина.

— За розыгрыш. — Димка чиркнул вилкой себя по горлу.

— А я тут при чем? — искренне удивилась Нина.

— Так уж и не при чем? — недоверчиво спросил Димка.

— Не понимаю, — сдерживая нарастающее раздражение отвечала Нина. — Как я могла быть тут замешана?

— Не знаем, как, но твое участие в этом странном деле очевидно, — заявил Серега.

— Мы же в номере ночью тебя не обнаружили, — Димка, напоминая, оглядел всех остальных. — А потом ты заявляешь, что спала и ни сном, ни духом...

— Да я, действительно, спала!

— И кто же такой очень похожий на тебя был нами в морг переправлен? — не уступал Серега.

— На куклу это точно не было похоже, — нехотя вспомнил Степаныч. — Но, думаю, ребята, давайте обойдемся без обвинений и подозрений. Еще неизвестно какие сюрпризы нас ждут.

— Что ж, будем поглядеть, — Серега многозначительно глянул на Димку и тот согласно кивнул.

Вошла баба Фекла с ведром, накрытым цветастой тряпицей.

— Утро всем доброе! — сказала бабуля, движением фокусника извлекла из ведра графин с розовой жидкостью и водрузила его на стол. — Ну, девочки, стаканчики выставляйте. — Она протянула Галке ведро.

— А почему так? — изумилась Галка, брякая стаканчиками.

— Да это по привычке, — засмеялась баба Фекла, — раньше на работе когда праздники… в руках-то это не понесешь, а персонал-то тоже люди, а от начальства запрет… Вот и носила в ведерочке. Подозрений не вызывало.

— Граждане… — вяло возмутился Степаныч, — мы же на работе. — он глянул на стопарик, который только что опустошил и виновато вздохнул.

— Бросьте, — баба Фекла проворно наполнила граненые стаканчики. — Надо. За Ниночку, за упокой души...

— Д-да в-вот же она, — Майя театрально направила ладонь в сторону перепуганной Нины.

— Дак я не про эту, а про ту, что ночью… — Баба Фекла подняла стакан. — Не чокаясь.

— Про ту уже все ясно, — крякнув, после выпитого, сказал Серега. — То розыгрыш был.

— Розыгрыш?! — возмутилась Фекла, — а кровища-то?...

— Сок томатный, — блеснула познаниями Галка.

— Какой сок?! — Баба Фекла налила по второй. — Я санитаркой проработала всю трудовую жизнь в областном хирургическом отделении. Кровь по запаху и конси-стен-ции за километр учую. Сок. — Баба Фекла даже обиделась. — И покойников я насмотрелась. Получше этого Петьки разбираюсь. Да вы у него сами спросите. Покойник это был. Самый натуральный, без грима. А Петруха как-никак патологоанатом.

— Петруха, лицо заинтересованное, — заявил Степаныч и поднялся. — Ребята я на похороны. Кто со мной?

— Так все, наверное, — предположила Майя.

— Можно, но не обязательно. — Сказал Степаныч. — Зачем в одном месте всем суетиться? Походите по поселку, поищите что-нибудь интересное.

— Я думаю, — заметила Галка, — в этом поселке, как и в любом другом, проститься с покойным придут все, и поминки никто не пропустит, а вот на кладбище пойти не все пожелают. Поэтому, на сами похороны от нас хватит и двух-трех человек, а на поминки придется идти всем, а там посмотрим.

— Логично, — согласился Степаныч. — И вот я иду сейчас.

— Я тоже, — вызвалась Галка.

— Мы с Серым в морг сейчас заглянем, — сообщил Димка. — Надо все-таки с нашей покойницей разобраться.

— Разбирайтесь.

— А мы, — Майя указала на нас с Ниной., — на поминки подойдем. Собраться надо с мыслями и вообще...

— Собирайтесь, — согласился Степаныч и они с Галкой, прихватив сумки с аппаратурой, удалились.

Серега с Димкой перед уходом прихватили что-то из спиртного. Майя поднялась к себе, чтобы переодеться, а мы с Ниной остались ждать ее в холле. Честно говоря мне было не очень уютно наедине со вчерашним покойником. Нина это чувствовала и села у окна, предоставив остальное пространство в мое распоряжение. Минуты тянулись очень долго. Я откинулась на спинку дивана, делая вид, что задремала. И подскочила на месте, когда в дверь с шумом ворвались Димка, за ним Серега и молодой человек в белом халате. Димка деловито достал из бара объемную бутыль, а Серега сбегал на кухню за рюмками.

— Да что вы творите!? — возмутилась Нина.

— А с тобой мы еще разберемся, — отмахнулся Димка.

— И что бы это значило? — вступилась я за Нину.

— Сейчас, сейчас, — Димка наполнил рюмки, — они втроем дружно выпили и тут вспомнили, что и закуску бы принести не мешало.

Нина хотела помочь, но Димка бесцеремонно ее остановил. Сходил сам и притащил два увесистых блюда. По видимому сгрузил из холодильника все, что попало под руки.

Мы молча наблюдали за странной трапезой. Наконец я не выдержала и потребовала объяснений. Не хватало прославиться безудержной пьянкой.

— А ты знаешь, что там, в морге, лежит абсолютно бездыханная наша Ниночка! — заявил Димка.

— Не подстава это, — жуя подтвердил Серега. — Трупик самый что ни наесть настоящий и Нина, именно наша Нина. Мы с Димкой тоже можем определить жив человек или нет. Побывали в горячих точках, запятых и многоточиях даже.

— Да во всех знаках препинания! — подтвердил Димка. — Нас не проведешь. Я поэтому в морг и отправился. Не могли мы вчера ошибиться, и обознаться не могли! Вот и Петруха, вскрытие с утра уже произвел и не даст соврать.

— А то, что патологоанатомом лицо заинтересованное, вас не смущает? — спускаясь по лестнице, громко спросила Майя, неприязненно глянув на Петруху.

Веснушчатый, коротко стриженный Петруха пьяно пожал плечами:

— В чем? Я заинтересован… Фиг с два! — он с трудом соорудил фигу.

— Вот это я понимаю, воспитание, — фыркнула Майя.

— Меня вообще не про-констру-иеровали, — едва выговорил Петруха.

— Аха, конструктор заболел, — Майя встала у столика руки в бок.

— Не цепляйся за слова! — потребовал Серега, — не проинструктировали человека. Забыли, наверное. Он и не знал, что тут покойники ходить будут. Он их вскрывает, а они ни спасибо, ни до свидания — уходють.

— Пить меньше надо! — выкрикнула Майя и подсела ко мне. — ну, что пойдем без них?

— Да при чем здесь это? — Димка потряс бутылью в воздухе. — Нина наша там лежит, и мы в этом имели возможность убедиться.

Петруха кивнул головой, пытаясь поймать на вилку кусок буженины:

— Ваша там. Сам вскрытие делал, а другие ушли. Встали и ушли… — он хихикнул.

— Василий Иванович ушел? — Майя устало вздохнула.

— Не-е, его, как положено… ногами вперед, а женщина с ребенком… И, главное, они же все — он произвел вилкой несколько режущих движений по куску мяса: — ножки, ручки, голова — все отдельно! На пилораме их… как-то…. А они ушли… Я им даже крикнул: «Эй! Я вас не выписывал!». А они даже не оглянулись.

— Я так понимаю, запасы спирта у вас там не плохие, — намекнула Майя.

— Не пью я! — выкрикнул Петруха. — Совсем не пью.

— Заметно, — согласилась Майя.

— Ты не понимаешь, — как-то даже ласково сказал Димка, — там, мертвее мертвого лежит наша Нина.

— Хорошо, что она хоть не ушла, — обрадовалась Майя, — а то ищи ее...

— У нее там, — Серега приподнялся и ткнул себя в зад, — родинка. Та самая, звездочкой.

Это был известный факт. Родинку в форме звезды даже купальник не скрывал. Нина иногда шутила: я звезд с неба не хватаю, я на звезде сижу. Майя задумалась и повернулась к Нине.

— Вам показать?! — выкрикнула Нина со слезами.

Она соскочила с места, повернулась к нам спиной и резким движением сдернула с себя спортивные брюки:

— Все? На месте?

— Да успокойся ты, — смущаясь, попросил Серега. — Можешь сама сходить и убедиться. И горло у нее, можно сказать от уха до уха...

— Я не знаю, кто или что там лежит, но у меня и с горлом все в порядке! — Нина чиркнула ребром ладони по горлу...

Мы все раскрыли рты. Нина вытаращила глаза и осторожно потрогала свое горло. У нее на шее отчетливо виднелся розовый шрам. Утром его не было! Ее же тогда все осматривали, радовались, что ночное происшествие к ней отношения не имеет.

— Ч-что это такое? Что такое?! — завизжала Нина, пытаясь стряхнуть шрам с шеи, как стряхивают паука или какую другую неприятную букашку.

— Тихо, успокойся! — Серега подбежал к ней, но прикоснуться боялся.

Нина была в истерике и мы были близки к тому.

Димка не нашел ничего лучшего, как влить в нее рюмку водки. Нина закашлялась, разревелась и плюхнулась в кресло, держа руки в стороны, видимо и сама боялась еще раз коснуться того, чего на шее быть не должно. Димка настоял на принятии еще одной дозы, после чего Нина жалобно повторила:

— Что это такое?

Если бы мы знали, как появление шрама объяснить...

— Чертовщина, — заявил Петруха и завалился набок. Серега заботливо подложил ему под голову подушечку, снял с него ботинки и закинул ноги на диван:

— Отдыхай, друг, — сказал он завистливо и отошел в сторону.

— Так, разбираться будем потом, — сказал Димка, — работать надо. Идем на поминки, а то Степаныч ругаться будет.

Мы рады были заняться делом, но страх уже не отпускал: нас пугали изощренно, со знанием дела. К подобному развитию событий мы не были готовы и это надо было признать.

Дом покойного на сегодня являлся центром внимания. Односельчане входили и выходили, коротко с нами здоровались, но любопытства не проявляли. Галки и Степаныча здесь не оказалось. Столы тянулись через две комнаты. За нами поухаживали две молчаливые тетки. Они рассадили нас по местам, выдали тарелки, ложки и рюмки. На слабые протесты, по поводу спиртного, они возмущенно пошипели и наполнили стопки до краев. Надо сказать, что спиртное здесь как-то быстро из организма выветривалось и совсем уж пьяными даже не были Димка с Серегой, хотя прикладывались, как говорил Степаныч: не по детски.

Пришлось пить. Все было обычно, пристойненько. Иногда кто-то вставал и поминал усопшего добрым словом. Кто-то, не вставая, делился воспоминаниями, связанными с безвременно ушедшим. Нина шепотом беседовала с престарелой соседкой. Серега с Димкой налегали на горячее. Майя внимательно вслушивалась в тихие разговоры, в надежде «нарыть тему». Мне ужасно хотелось спать. Ну не выспалась я. И вообще… Напротив меня была двустворчатая дверь в спальную комнату. Совсем недавно, там отдыхал Василий Иванович. О чем он думал? Какие сны снились? Мечтал, наверное… Двери бесшумно распахнулись… Вдоль старого массивного дивана стоял, оббитый голубой в синюю полоску материей, гроб. Морская тематика. Это потому, что он утонул, а может моряк был или рыбак? Тело тоже было накрыто бело-голубым покрывалом. Шторы были приспущены, поэтому в полутьме голову плохо было видно, но приглядываясь я различила что-то объемное, винегретной расцветки. Мне стало страшно. Нужно было выйти на свежий воздух.

— Ты куда? — шепнула мне Майя, прихватив за руку.

— Дак… — я указала на спальную и осеклась.

Двустворчатые двери были плотно прикрыты. И только сейчас пришло на ум, что покойника уже похоронили. Майя, белая как снег, молча предложила заглянуть под стол. Я и заглянула. У дядьки напротив вместо ног были лошадиные копыта. То есть от колен и до самых пят вместо человеческих ног были конечности не то коня, не то коровы. Я не разбираюсь. Да и в том случае, честно говоря, было в принципе все равно. Мы с Майей взялись за руки, медленно поднялись и пошли к выходу.

— Это как у Гоголя, по-моему «Пропавшая грамота», — поделилась Майя наблюдениями.

Я согласилась. Стало легче. А насчет гроба нужно бы спросить у кого-нибудь: какого цвета была обивка? Может я уже ясновидящей стала? Возможно, после таких встрясок… А что, если у меня по той же причине галлюцинации начались? Понятно, почему командировка продлиться три дня. Надо держаться. Сначала казалось, что слишком мало времени нам выделили, но сейчас, думаю, одного дня хватило бы вполне, а так и умом можно двинуться.

За нами вышел Серега. Он, блаженно улыбаясь, закурил:

— О том, что я видел, пишу только я.

— А что ты видел? — не поняла Майя.

— Что-то, — игриво ответил Серега. — не скажу.

— А вдруг и мы это же видели? — спросила я, имея в виду гроб.

— Не думаю. — Серега смерил нас заносчивым взглядом. — вы бы визжали как поросята.

— Ну, видел и видел, — ответила Майя и ушла в дом, сказав напоследок, как бы намекнув: — Гоголя и мы читали.

— И что? — слегка качнулся Серега.

Тут в калитку забежала какая-то бабуля. Приподнимая подол и переминаясь с ноги на ногу, она примерялась к кустам. Заметив нас, убежала за дом, но очень скоро вернулась, жалобно попросила: « Спасите», и пошла за калитку, шмыгая носом. Потом оглянулась:

— Он же сожрет его, гад. Помогите. — Она поманила нас за собой.

Мы переглянулись и пошли. Бабуся приободрилась и прибавила шаг.

Калитку она распахнула ногой и прошептала, указывая на сарай:

— Он там. — прихватила, стоящие у забора вилы, дошла до сарая, нашла в стене щель и приложилась к ней глазом.

— Тама, — наконец обернулась она.

— Кто? — шепотом спросил Серега, кивая мне на фотоаппарат.

— Да вампир же! — прошипела бабуся. — Он за хряком моим давно охотится, но я начеку все время. А тут поминки. Я туда, а он — сюда. Открывай! — скомандовала она, глядя на Серегу.

Серега распахнул дверь. Бабка ворвалась в сарай, держа вилы наготове. Первые минуты не было видно ровно ничего. Постепенно глаза привыкали к темноте и вырисовывалась обычная обстановка деревенского сарая. За невысокой крепкой изгородью сидел упитанный хряк и удивленно на нас смотрел.

— Напугался, — сказала бабуся. — А тот гад завелся на мою голову. Не углядишь, всю кровь у Хмыря выпьет.

— У кого? — спросил Серега.

— Да у него! — указала бабуся на порося. — Его Хмырем зовут.

Я сделала несколько кадров: удивленный хряк, вооруженная бабуля. Не хватало лишь вампира. Интересно было из какой сказки его выдернули? Серега почти на ощупь пошел вглубь сарая. Но бабка вдруг перехватила вилы как копье и ринулась следом. Серега обернулся, крикнул: «Ты что это, бабуля?!» и только успел пригнуться, как вилы просвистели над головой.

— Прости, милый, — испугано заскулила бабуся. — Чуть грех на душу не взяла. Руки старые.

— Дура ты старая, — приходя в себя бесцеремонно выдал Серега и пошел к выходу.

— Да вон же он! — бабуся ухватила Серегу за рукав и потянула к углу, где в рассеянном лучике, что сочился сквозь крышу, между потолком и полом висел ребенок. Приглядевшись я рассмотрела тонкий шнурок, тянувшийся от шеи к перекладине. Бабка ребенка удавила и свихнулась?! Или сначала свихнулась, а потом повесила мальчишку?!

— Надо людей звать, — бросил Серега мне через плечо.

— А сам не справишься? — удивилась бабка. — Ткнул один разок вилами в самое сердце и все. Неуж не по силам? Или боишься?

— Да иди ты! — не то мне, не то бабке крикнул Серега.

— Да не шуми ты! — бабка повисла у Сереги на руке. — Вдарь ему, а то проснется — несдобровать! Они же так спят, вампиры проклятые!

— Ненормальная, — Серега решительно направился к удавленнику, в двух шагах остановился и ахнул. — Твою мать!

Я осторожно приблизилась с фотоаппаратом наготове. Не вглядываясь сделала кадр, другой… Удавленник дернулся, широко раскрыл глаза и улыбнулся. Синий язык вывалился на плечо. Это был не ребенок. Это было черте что!

— А вот теперь, бежим, — тихо сказала бабуля, попятилась, оттолкнула меня и пулей вылетела наружу.

Маленький синемордый мужичек дергался пока не оборвалась тонкая шерстяная нитка, петлей обхватившая его шею. Только его ноги коснулись пола, я взвизгнула и бросилась вон, но дверь нашла не сразу: умудрилась состыковаться с перепуганным хряком. Мы оба громко хрюкнули и шарахнулись в стороны. Найти дверь мне помог Серега. Он тащил меня за ворот до калитки, толкнув в спину, задал мне скорость и направление и сам бросился наутек. Я неслась, казалось, не касаясь земли, обогнула бревна, стянутые тросом, подпнула собаченку, что бросилась под ноги, сходу уперлась в столб и осела. Подбежал Серега. Он тряс меня за плечи, бил по щекам, но окончательно я пришла в себя когда заметила погоню. Тот мужичок, то есть вампир, если верить словам бабули, шел за нами очень быстро. Неестественно быстро. При этом он дергался как тряпичная кукла в руках кукловода. Завидев его, сабачушка, что получила от меня пинка, попыталась спрятаться под бревна, но вампир, не сбавляя хода, ухватил ее за хвост и разорвал пополам. Обе половинки по очереди он обвивал фиолетовым языком, притянул ко рту, а потом две бескровных части шкурки с костями отбросил в сторону. Кровь стекала с языка на грязную рубаху...

Серега все это время успевал делать кадр за кадром, при этом он нервно ржал, как конь. Я наконец смогла двигаться и довольно ловко. Подпрыгнув на месте, как дикая косуля, я развернулась в воздухе и понеслась вдоль улицы, и, казалось, не было силы способной меня остановить. Боковым зрением я успела заметить, как Серега заскочил в дом, где шли поминки. Я неслась к гостинице, молясь на крепкие дверные замки, и стальные засовы. Сзади послышались крики и топот. За мной, с вилами и топорами неслась толпа. Совсем рядом просвистели вилы и, пружиня застряли в земле. В тот момент я ясно ощутила, что рассудок готов покинуть меня не попрощавшись. Когда кто-то сзади ухватил за пояс, я резко присела. Зацепив ботинком мой затылок, кубарем прокатился Димка. Не успев притормозить, мимо, пробежал Серега. Развернувшись, как балеро в исполнении «половецких плясок», Серега принял меня в объятия. Толпа с улюлюканьем свернула на другую улицу и скрылась за углом. Они гнали вампира.

И кто бы после этого отказался от спиртного? Я, как конченый пьяница, заполировала две залпом выпитых стопки водки, бокалом пива и только после этого поняла — разум при мне.

— Вот дуреха, — посочувствовал Серега, — сопьешся.

— От этого можно вылечиться, — устало ответила я, — а безумие — диагноз окончательный. Я за профилактику от сумасшествия.

Степаныч хитро на меня посмотрел, будто чего-то выжидая, а потом хлопнул в ладоши:

— А вот и Галина!

Галка в халате с полотенцем на голове, как героиня индийского фильма спускалась со второго этажа с бокалом вина. На одной ноге у нее был шлепанец, на другой — мокрый кроссовок. По-видимому она мылась, не снимая обуви.

— Еще одна жертва первоклассного розыгрыша! — констатировал Степаныч. Он поднялся Галке на встречу и заботливо проводил ее до кресла. — Рассказываю при ней. Чтоб, так сказать, клин клином...

— Лучше колом, — с нездоровым весельем подсказала Галка и икнула.

— Слушайте, детишки! — объявил Степаныч, расхохотался, погладил Галку по голове, прошел к окну, опрокинул рюмочку, плюхнулся на стул и поведал историю похорон.

Ну, в общем из дома усопшего провожали без происшествий, ногами вперед. До кладбища тоже добрались спокойненько. Да все шло, как и должно, но только принялись заколачивать гроб, как с потусторонним стоном по кронам деревьев прошелся ветер. Провожающие усопшего в последний путь, замерли и синхронно стали покачиваться из стороны в сторону. Над головами пролетел мерзкий смешок. Люди подняли руки и принялись ими медленно размахивать. Крышка гроба со стуком слетела… Василий Иванович, выпучив глаза шустро так поднялся, встал в гробу на колени и принялся облаивать присутствующих, брызжа зеленой слюной. Все повторили странное поведение покойника — бросились на землю и, стоя на четвереньках, вытаращив обезумевшие глаза, затявкали и за лаяли пока кто-то громко и грубо не матюгнулся. Покойник безвольно плюхнулся синим лицом в подстилку и замер. Четверо мужиков, ругаясь, на чем свет стоит, утрамбовали Василия Ивановича в последнее жилище и, торопясь, принялись заколачивать крышку. В конце-концов, гроб просто сбросили в яму и спешно закопали. Народ, освободившись от наваждения, торопился покинуть кладбище так скоро, что наскакивали друг на друга. Ближе к выходу из леса, обалдевшая толпа уже немного приходила в себя, но тут навстречу вышла странная парочка. Женщина с ребенком-подростком торопились в сторону кладбища. Движения их конечностей, даже у толпы с замутненным сознанием вызвали нездоровый интерес. Те, кто неслись впереди, начали тормозить и шарахаться в стороны. Те, кто догонял, передислокации не понял, но дорога освободилась и они прибавили скорости… А парочка шла, не сворачивая. Руки и ноги у этих двоих будто имели больше обычного количество коленей и локтей. Конечности сгибались под острыми углами в совершенно неожиданных местах. Какая-то бабка зазевалась, споткнулась, сзади ее подтолкнули и бабуся, взвизгнув, налетела на подростка. У мальчишки от толчка отлетела голова и с криком: дура старая! — покатилась по пыльной дороге. Та, что вела его за руку, бросилась поднимать орущую голову, но у нее отпала часть ноги. Конечно, она и сама не удержалась на частично отсутствующей конечности и долго ползала в пылюке собирая себя и мальчишку. С диким воплем народ разбегался кто куда. Галка, издавая, неподдающиеся определению звуки, висела у Степаныча на плече, мертвой хваткой уцепившись за пиджак. Степаныч, стараясь Галку не потерять фотографировал направо и налево. Вспышки выскакивали как при стрельбе из пулемета… А в конце-концов Галка бросилась вперед, и поймать ее удалось аж у вертолетной площадки. Она убеждала, что надо развести костер, чтобы сверху заметили и забрали отсюда. А кто должен был заметить?

Тут вернулись Майя с Ниной, они поняли, что пропустили что-то интересное, но на количество выставленного на столе спиртного покосились неодобрительно.

— Ну, в общем, как-то добрались до гостиницы и — вот вам результат — Галюха не в себе, — закончил Степаныч и расхохотался, при этом по отечески погладив, блаженно улыбающуюся Галку по плечу.

— Надеюсь, Галочка придет в себя...

— Скорее, мы придем к тому же, — хмуро заявила Нина.

— Бросьте, — Степаныч махнул рукой, — пробьемся. Осталось всего-то ничего. А материальчиков у нас уже предостаточно.

— Гонораров хватит на долгосрочное лечение в психиатрической клинике, — хохотнул Серега. — Вот врачи будут головы ломать: редакция газеты в полном составе того… — он покрутил пальцем у виска.

— Да, насчет врачей… а где Петруха? — вдруг вспомнил Димка.

— Бабуля на кухне его отпаивает крепким чаем, — сообщил Серега.

Я пошла глянуть, как себя чувствует доктор. Теперь я его очень даже понимала.

Петруха спал, положив голову на стол. Бабы Феклы не было. Мне почему-то захотелось попроведать и ее, наверное, произошедшее и спиртное, просто не давали покоя ногам.

Дверь в конце кухни, у черного входа была приоткрыта. Где-то за ней находилось жилье бабули. В узком коридоре было полутемно и пахло бытовой химией. Справа и слева в маленьких клетушках стояли швабры и ведра, то есть рабочий инвентарь штатной единицы. Дверь в светлицу была прикрыта не плотно, но, прежде чем войти, я, конечно, постучала. Ответа не последовало и мне почему-то подумалось, что так и должно быть.

По идее, комната подходила под определение — просторная. Подходила бы, если бы не была загромождена старой мебелью. Один двустворчатый шкаф чего стоил — метра два в длину и высоту, да и в ширину уступал лишь наполовину. На обеих створках, искажая действительность, крепились треснувшие зеркала. Я сделала несколько шагов по комнате, поняла, что никого нет и решила уйти. Тут створка шкафа с тихим скрипом отворилась и моему взору предстала дикая картина. В шкафу стоял необбитый гроб. В том гробу, мирно посапывая, спала баба Фекла. Тфу-ты! Извращенка, чертыхнулась я и пошла к дверям. Но дорогу мне преградила баба Фекла. Нет, та, что спала, спать и продолжала. Это была вторая, и я была уверена, что у меня не двоится.

Растопырив руки, как курица крылья, вторая зашипела: Тш-ш!

Я замямлила, что пойду, что ошиблась дверью, что немного выпила, кружится голова. Фекла вторая согласно кивала и продолжала шипеть, придерживая меня за руки. Когда я беспомощно сникла, бабуля торопясь сообщила, что там, в гробу ее непутевая сестра-близняшка. Не надо бы о ней распростроняться, так как она тут нелегально и у них, у сестер, если это раскроется, могут возникнуть большие неприятности. Я тоже согласно кивала, прижимая руки к груди, сердечно заверяла, что никто ничего не узнает. Бабуля недоверчиво щурясь, все же отпустила, пригрозив напоследок: «Смотри»...

А в холле допрашивали Нину, так сказать вернулись к вопросу: откуда шрам на ее шее. Димка, оказывается снова сбегал в морг и принес фотографии той Нины, что мирно покоилась на холодной каталке. Нина, что стояла здесь, перед народом, зареванная, истерично доказывала, что столько же понимает странную ситуацию, как и все остальные и с визгом отталкивала Димкину руку, в которой он держал снимки, предъявляя их Нине на опознание.

— Очная ставка, — бросила Майя презрительно в сторону Димки.

Я рассеяно огляделась. У всех на лицах читались растерянность и усталость. Нина с чем-то обратилась ко мне, по-видимому хотела, чтобы я за нее вступилась. Но в моем мозгу складывались пазлы, готовые дать какой-то ответ или задать еще один вопрос. И тут до меня дошло: две бабули и две Нины. Это «ж» неспроста.

— Бросьте вы женщину мучить, — раздался вдруг веселый голос.

На пороге стояла до сих пор никем не замеченная Варя.

— Бросьте, — повторила она, едва сдерживая смех.

Эта веселая дивчина уже начала раздражать.

— Это двойник, — заявила Варя.

— Кто двойник?

— Тот, что в морге. Они у каждого из вас есть.

??????????????

— Или будут еще. Они пакостные. Специально себе что-нибудь режут или ломают, в общем калечатся. Кто больше, кто меньше. И, пока двойника не похоронят, его прототип будет мучиться, пока совсем не усохнет.

После довольно затяжной паузы, во время которой Варя, заглядывая каждому в глаза, улыбчиво кивала, как бы убеждая в своей правоте, наконец подал голос Димка.

— Откуда эти двойники? Кто их изобрел?

— Уж я этого изобретателя… — зло сказала Нина.

— Да они из болота Дурного выходят. Почему — никто не знает. Мы своих всех враз в сарае сожгли. Повтора пока еще не было, то есть к нам двойники больше не приходили.

— Вы… что? — переспросил Серега.

— Сожгли, — невозмутимо пожала плечами красавица и поежилась. — Они так орали...

— Уж не знаю, кого вы там сожгли, — медленно выступая из кухни, сказал Петруха. — Но если это то, что я видел и с чем имел дело как врач-патологоанатом, то ответственно заявляю, что у них все настоящее: кожа, жилы, кости, кровь… и мозг у них в наличии. В общем, это люди.

— Оба-на! — у Димки глаза полезли из орбит: — А в самом деле?...

— Люди, не люди, — отмахнулась Варя. — Из Дурного болота разве может что-нибудь путнее выйти.

— И… ту, что мое… моя… надо похоронить и… все? — медленно соображала Нина.

— Да, — подтвердила Варя.

— А если его… не того… я усохну?

— Этточно, — рассмеялась Варя.

— Да что она все ржет! — возмутилась Майя.

— У-у, не успели приехать, а уже какие нервные, — фыркнула Варя и томно пропела, — а вот у внука деда Федула, кажется тоже двойник объявился. Так, по крайней мере дед подозревает. Хотите сходить? Все у него сами спросите.

— Это уже, наверное только завтра, — авторитетно заявил Степаныч. — Народу нужно прийти в себя и с мыслями собраться.

— Дело ваше, — сказала Варя и удалилась.

— Так, коллеги, все — берем себя в руки, чистим перышки и перья, делаем наброски и пораньше спать. Соберитесь. Соберитесь !

Степаныч как на детском утреннике похлопал в ладоши.

— А обсудить? — подал голос Петруха.

Все на него посмотрели и тяжело вздохнули.

— Ну, вы же слышали: двойника похоронить надо. Это же опасно...

Он отметил явную незаинтересованность и жалобно закончил:

— Я в морг возвращаться не хочу. Двойники, явление неизученное. Мне-то что с ним делать?

— А ведь он прав, — согласился Димка. — Если веселая девушка Варя сказала правду, и для Нины наличие двойника опасно, то мы просто обязаны его… того… похоронить. Еще и сегодня успеем. Если всем миром и если все дружно.

— Да закопать, мы хоть сейчас, — хохотнул Серега и добавил уже серьезно: — Только как? Без гроба? Просто сбросим в яму?

— Но это все-таки не человек! — неуверенно сказала Майя.

— Откуда мы это знаем? — задумчиво ответил Степаныч. — патологоанатом говорит об обратном.

— Физиологически, насколько я понимаю, мы имеем дело именно с человеком, — авторитетно заявил Петруха.

— Ну, что мы будем гроб колотить и поминки устраивать? — спросил Серега.

— Я думаю, — отозвалась Галка. — В первую очередь должны спросить мнения Нины. Все-таки это ее...

— Здрасте, — воскликнул Димка, — думаешь она воспротивится?

Все уставились на Нину.

— Не знаю, — сказала Нина рассеяно оглядывая стены. — С одной стороны, я, конечно за то, чтобы эта ситуация поскорее разрешилась. С другой стороны… Мы же с этой… один в один. По крайней мере, я на это смотреть не хочу. А так… она же все равно не живая.

— Решено. — Сказал Степаныч. — Только отложим до завтра. Сегодня надо заказать на пилораме гроб, управляющего попросим предоставить грузовик. Петруха, от тебя все, что положено. Завернуть надо в простынь, наверное… Будем играть по предложенным правилам.

— Игры, надо сказать, оригинальные, — задумчиво сказала Галка.

— Помните, где находитесь! — Степаныч похлопал ладонью по столу. — Не забывайте. Наблюдаем, участвуем, делаем заметки!

Но тут важное совещание было бесцеремонно прервано.

— Помогите! — и в дверь влетел рыжеволосый мальчуган лет десяти. Он опрометью бросился мимо нас на кухню, но тут же пулей выскочил обратно и юркнул в подвал, в закрома.

Не успели мы опомниться, как следом за мальчишкой появился седовласый дед с бородой до пояса. Дед был не то слепой, не то… Почти бесцветные глаза, казалось ничего не видят, руки вытянуты вперед, но походка уверенная, крепкая. Синюшные губы были плотно сжаты, а брови сурово сведены у переносицы, ноздри раздувались как у породистого скакуна после серьезного пробега. На широком поясе у деда висела обычная рогатка, которую мастерят дети. Можно было предположить, что дед за что-то очень желает наказать пацана, но для этого надо было его еще поймать. Судя по всему этой целью и задался дедуля, очень похожий на Хоттабыча.

— Во-те, на-те! А вот и зомбик! — воскликнул Серега и расправив плечи перегородил дорогу странному гостю.

Дед подошел вплотную, взял Серегу за грудки и, прикрываясь крупным телом нашего коллеги двинулся вперед. Серега, похихикивая, как от щекотки, некоторое время сопротивления не оказывал, но потом встал как вкопанный и, кажется дед его заметил лишь в этот момент, впрочем, как и всех остальных.

— Он там? — дедуля указал на дверь, ведущую в закрома и внимательно оглядел нас, будто стараясь увидеть не прячется ли малолетний беглец за нашими спинами.

— Ну, а вам-то чего от мальца надо? — с расстановкой спросил Димка и встал рядом с Серегой, прегрождая дорогу старику.

— Внук это мой, Санька. — Деду, казалось, что этого заявления достаточно, чтобы открыть доступ к двери за которой затих мальчишка.

— И?.. — Галка зашла с боку и заглянула деду в глаза.

— Так мы немножко того… поссорились, — дед явно чего-то не договаривал. Он будто раздумывал сказать все как есть или не стоит.

Мы ждали.

Дед крякнул, огляделся, достал из-за пояса рогатку, из кармана черные пульки:

— Пластилиновые. Для проверки.

Мы ждали.

— Да вот, твою растудыт-твою! — дед с досадой хлопнул себя ладонью по затылку. — Есть подозрение, что Саня не настоящий. Двойник. Варя же вам говорила?

— Ну, — Серега кивком дал понять, что ждем продолжения.

— Да не поет частушки, так перетак твою туды!

…........?

— Ай, ну как вам сказать, — дед огляделся, согласно кивнул, просеменил к дивану и уселся. Подождал, когда мы займем позиции внимательных слушателей и, наконец, решился:

— Еще когда я со своим двойником встретился с глазу на глаз, долгую беседу с ним вели. Правда он не очень разговорчивый был, не в меня пошел. Отвечал уклончиво, размывчато. Но впечатление от общения было такое… В общем, иногда даже казалось, что он — это я, а я, стало быть вообще непонятно кто и откуда. Но вот что мне удалось выяснить: они, эти двойники матерно не ругаются. Чего-то у них такие словосочетания не складываются. То ли матершина для них, как иностранная китайская грамота, то ли на это язык у них не поворачивается. Слышат матершину и как собака охотничья настораживаются, но сами не повторят ни за что. И вот со вчерашнего дня Санька, внучек, отказывается частушки петь. Хотя великое множество знает. Еще сызмальства я его этой премудрости старинной русской обучал. Через них и говорить рано начал и объясняется понятно. Фольклор, это вам не хухры-мухры!

— Так вы с внуком матерные частушки разучивали? — хихикнул Серега.

— Ну, а чего? Меня самого батька тоже… Первые слова, можно сказать мои были: не ходите девки замуж… или что-то еще такое.

— Темнота… — ухмыльнулся Димка.

— Пережитки прошлого, — Нинка развела руками.

Дверь в закрома тихонько приоткрылась. В щелочке показался рыжий чуб. Дед не оглянулся, а по нашим взглядам понял, что внучек дал о себе знать и, точными движениями зарядил пластилиновой пулей рогатку.

— А это зачем? — смеясь, поинтересовался Степаныч и отложил блокнот. Его эта сцена явно веселила.

— Тоже проверено, — заявил дед полушепотом, чтобы внучек не услышал. — Пластилин на этих, на тех, двойниках плавится, как на огне, пузырится аж.

— А потом вы с этим вот, если он двойником окажется, как поступите? — пересохшими губами спросила Майя. — Сожжете?

— Так, понятно, — как-то даже удивился дед.

— Так орать будет, — выдавила Майя из себя.

— Ну… — дед смотрел на нас как на идиотов. — А если не сжечь, кто по-вашему орать будет? У вас ведь инцидентик подобный имеется. Кому хорошо? Кто тут из вас согласен, чтоб у него голова отсохла? А?

— Наша в морге лежит, — сурово сказал Димка. — Мы ее по-человечески похороним. Но не заживо… не сожжем.

— Ну-ну… — Дед с лица аж посерел. — А если этот не внук, а двойник… Если он начнет себе шею пилить, или сердце из себя рвать… Что с настоящим Санькой будет? А? Если не заживо сжечь, так одно, убить надо. Разница в чем? Ведь пока двойник жив… Опасно до смерти. Самой что ни наесть.

— Да… уж, — прозвучало со всех сторон.

И тут вдруг...

— Как на том берегу зайчики пасутся… — раздался тоненький жалобный голосок из-за кромов, — а интересно посмотреть как лошади....

— Ай! — взвизгнули враз Галка и Майя.

Дальше пошло не менее интересное песнопение, но уже с выходом.

Проливая слезы, рыжий внучек Саня горланил все громче и уверенней:

— Девки в озере купались… — и еще и еще: — Мимо тещиного дома я без шуток не хожу...

Дед рыдал со счастливой улыбкой на посветлевшем лице. Галка подскочила и, обняв Санька прижала его к себе, стараясь прекратить пренеприятную сцену, хотя внучек, ощущая счастливое облегчение, по всей видимости с радостью готов был солировать и солировать.

— Что ж, ты, внучек, молчал? — дед вырвал Санька из Галкиных объятий, присел на корточки и заглянул внуку в глаза. — Я же чуть грех на душу не взял. — дед всхлипнул.

— Так это… — ответил Санек и покрутил головой, кого-то выискивая в нашей компании. — Кудрявая тетя мне сказала, что если я такое буду петь, стану ненормальным, таким же придурком, как ты, дед.

— Кто придурок? — дед икнул, огляделся. — Ну-ка, ну-ка, — он потянул внучка к дивану.

— Это я ему сказала, — призналась Нина. — Она достала из бара маленькую бутылочку коньяка и делая большие глотки, опустошила ее под удивленные взгляды присутствующих. Из второй бутылочки она пила смакуя. — Он, Сашенька этот, за забором тренировал голос. Как раз частушками похабными. Сказал, что его дедушка Федул требует точного исполнения фольклора по несколько раз на дню. И если мальчишка отказывался, дедушка расстреливал его пластилиновыми пулями, что достаточно ощутимо для парня. Он, посмотрите, весь в мелких синяках. Вот я ему и сказала, что если он будет подчиняться своему дедушке, то со временем и сам станет столь же неадекватным. Логично излагаю?

— Но я же объяснил! — воскликнул Федул. — Я обязан был проверить! А иначе как? Что бы вы на моем месте сделали? Он у меня один. Или я не прав?

— Так это точно, что они не произносят матершину? — прищурив один глаз спросил Димка.

— А-а! Вот! Я этого ждала! — Нина демонстративно допила коньяк, — шатающейся походкой вышла на середину холла и в течении пяти минут выдавала такое… Своими познаниями словаря ненормативной лексики она поразила даже деда Федула.

— … в гроб, в гардероб! — закончила Нина и торжествующе топнула.

Театр восковых фигур мог позавидовать разнообразию выразительнейшей мимики застывших слушателей.

После недолгой паузы расхохотался Серега, а потом и все остальные. Только Нина плакала.

— Ну, ну, Нинок, — Димка обхватил ее за плечи. — Все, все, успокойся. Ну, извини. Сама понимаешь… Мы тут все скоро с ума сойдем.

— Даешь! — Серега хлопнул Нину по плечу. Она улыбнулась.

Звук сдувающегося воздушного шарика заставил нас оглянуться на Степаныча.

— У-у-йих! — выдохнул Степаныч и затрясся в беззвучном смехе, размазывая слезы по щекам: — Давно не слыхал такого отборного… С особым изощрением, — выбрасывал он фразы из себя.

— Так мой дядька ругался. — Нина смущенно и пьяно улыбнулась, извинилась и отправилась на верх.

— Дедушка, скажите, а чем еще отличаются двойники от реальных людей? — спросила осторожно Майя.

— Не пьют спиртного.

— Да-а, — протянул Димка. — Вот, Нина лоханулась. Если бы вы, дедуля, раньше нас просветили, она бы могла обойтись рюмочкой коньяку. А тут… — он указал на две пустые бутылки. — Да еще подвергла наши уши пытке. — Он опять заржал. Серега со Степанычем дружно поддержали.

Дед и внучек счастливые отправились восвояси.

— Ну, пока все относительно спокойно, — сказала Галка, — предлагаю принять душ и отдохнуть. Еще неизвестно, что ночь грядущая готовит.

Народ поддержал и все потянулись на второй этаж. При этом женская часть пришла к решению поселиться в один номер.

Дождавшись своей очереди я приняла душ, но лечь отдохнуть решила потом. Крепкий чай с лимоном сейчас бы был очень кстати.

Я тихонько спустилась на первый этаж, вошла на кухню, присела напротив Степаныча.

— Знаешь, мне немного странно, что тебя вроде бы ничего из происходящего не пугает.

— Ну, почему, — Степаныч, попивая кофе, что-то черкал в блокноте. — Я тоже боюсь. Только боюсь я, что вся наша компания, себя я, конечно, исключаю, умишком тронется, или сопьется. Обнадеживает лишь то, что мы здесь ненадолго.

Я, разбирая увиденное по полочкам, сделали предположение, что в запугивании участвуют в основном артисты цирка. Фокусники, одним словом и иллюзионисты. Я поеживалась, вспоминая жуткие фокусы, что с нами проводили...

— Ну, вот, разумно говоришь, — Степаныч, набычившись, смотрел на меня из-под тяжелых век. — Думаю, гипнотизеры с вами тоже развлекаются.

— С нами? А с вами? — удивилась я. — Ты что-то знал о том, что будут тут творить?

— Не выдумывай. Я имею в виду вас, женский пол. Димка с Серегой больше забавляются.

Степаныч не договорил, резко откинулся на спинку стула, глаза его полезли из орбит. Затем, он подался вперед, до щелочек сощурив глаза. Может, подавился? Лицо его вспухло и покраснело, потом побелело. Когда я догадалась оглянуться, то в следующую секунду так крутанулась вместе со стулом, что оказалась на полу. На карачках проползла под столом, вынырнула за спиной Степаныча и ухватилась мертвой хваткой в спинку стула. Мы смотрели на отражение в зеркале, которого нет. То есть зеркала не было, а отражение было. Просто, если представить, что вы смотрите в зеркало, даже если оно совершенно ровное и абсолютно чистое, вы знаете, что это именно оно. Не спутаете ни с окном, ни с дверью, даже если стоите в стороне и своего отражения не наблюдаете. Вот так и мы со Степанычем видели зеркало, но границ его как-то не было и зависло оно странным образом в воздухе. Зеркало было большим. Отражался в нем диван, перед ним столик. Вот вошла красивая девушка, одетая по моде тридцатилетней давности. Она села на диван и остановила грустный взгляд на нас.

— Ли-ина, — прохрипел Степаныч и вцепился в край стола так, что пальцы побелели.

Девушка тоже подалась вперед, положила руки на стеклянную поверхность стола. Мало того, что этого не должно было быть, так в девушке этой что-то было странное. Странность проявлялась так медленно и незаметно, что поначалу только ощущалась на уровне интуиции. Степаныч же то шептал, то вскрикивал одно и тоже:

— Лина! Ли-ина...

Пальцы девушки заскребли по стеклу и стали удлиняться, при этом приобретая вид больных узловатых вен. У меня сдавило грудную клетку. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Ли-на...

Девушка положила правую руку на грудную клетку. Пальцы, пульсируя, заскребли по ключицам. Ногти мелко-мелко скользили по кончикам пальцев вверх и вниз. При всем при том выражение лица девушки было грустным и таким нежным, и таким прекрасным.

— Лина!

Девушка пропустила пальцы под кожу, под кости, внутрь, зашарила… Тело задергалось, как дергается тушка курицы, когда ее потрошат, но выражение лица оставалось прежним. Если бы можно было отвести от этого зрелища взгляд или сбежать, но какое-то внутреннее чутье подсказывало, что выскочить из кухни так, запросто, без последствий, не удастся. Не дадут. Кто? Не знаю. Я так почувствовала.

Синюшная рука, порывшись в грудной клетке, достала сердце. Крови не было. Было много буро-розовой слизи. Она протянула склизский орган в нашу сторону. Запах поплыл на столько мерзкий, что у меня выступили и потекли рекой слезы. Дичайшая, до головной боли тошнота готова была свалить меня с ног. Изображение задрожало и начало медленно таять. По полу растекалась алая лужа. Запахло кровью.

Меня мотало из стороны в сторону. Руки холодели. Степаныч поднял голову, глянул на меня, не вставая подтянул соседний стул, развернулся всем корпусом, перехватил мои руки, оторвал их от спинки стула и тут позволил себе подняться, чтобы усадить меня рядом.

Я закрыла лицо ладонями и уткнулась в стол. Мыслей не было никаких.

— Удалось. Удалось. — Дрожащим голосом повторял Степаныч, разливая по рюмкам коньяк.

Он поднял мою голову, понял, что рюмку я не удержу и, придерживая челюсть, влил в меня безвкусную жидкость. Выпил сам. Заглянул мне в лицо и повторил процедуру. Но только после третьей рюмки, удовлетворенно кивнул и сел на место, молча продолжив возлияния.

Когда я смогла посмотреть на него трезвыми глазами, он, кажется был пьян. Хотя, это мне только показалось.

— Вот и меня удалось напугать, — как-то вяло сказал Степаныч. — Этого не могло быть, потому что этого знать никто не мог. Здесь по крайней мере. И нигде. Лина.

Я пыталась сосредоточиться, но меня пугали его будто поседевшие глаза. Или выцветшие.

— Мы дружили с Линой. Тыщу лет назад. Я любил ее безумно. Никогда больше. Ни до, ни после… Никогда. Жена? Конечно люблю, но не так. Лину — безумно.

Степаныч смотрел сквозь рюмку и столько боли было в его глазах. Такую боль можно наблюдать только у душевно больных или тех, кто на грани.

— Я провожал ее домой. Это была окраина города. Район частного сектора. Было уже поздно. Но было лето и достаточно светло. Так, сумерки. У ворот какого-то дома на лавочке сидела старая-престарая бабуся. Ягуся. Она правда, очень ведьму напоминала. Ну, в ведьм я тогда не верил. Да и сейчас… наверное… — Степаныч вытер ладонью сухие глаза, выпил и снова наполнил рюмку. — А тут кошка черная под ноги. Главное, метнулась как-то неожиданно. Лина очень испугалась. Прижалась ко мне и дрожит. Черная кошка для женского пола — примета плохая. Очень плохая. Мне-то на все приметы — тьфу! А Лина испугалась. Я и наподдал ногой этой кошке. Она с писком отлетела бабке под ноги. Бабка аж побелела, хотя и так белее некуда была. Схватила кошку, прижала, глазами зыркает и смерть пророчит. Я ей и буркнул, чтобы не засиживалась долго, а то очередь задерживает на кладбище. На что карга старая сказала, что со мной рядом смерть идет и на Лину указала. Лина заплакала и утянула меня от бабки. А на следующий день Лину машиной сбило. Черной. Насмерть. Я тогда чуть с ума не сошел. Учебу забросил. Год из квартиры не выходил. Бабушка. Спасибо ей. Нянькалась со мной, пока в себя не пришел...

Степаныч говорил куда-то в пустоту, потом, будто только что заметил меня, как-то жалобно спросил:

— Кто мог знать об этом? Зачем так? И потом… Я не мог спутать. Это была она. Лина. — Он утвердительно покачал головой. — У нее на правой брови шрам. Ма-аленький такой. И глаз один чуть темнее другого. Поэтому взгляд у нее всегда будто тревожный, будто предчувствует что-то плохое. Предчувствовала. Может, так и было. Да, здесь бьют больно и страшно.

— О-о-о! Они не спят! — Серега обернулся, зазывая, махнул рукой. Следом вошла Нина.

— Ты глянь, у них банкет! Ай, ай. Нам, значит, «харэ!», а сами...

Я поинтересовалась везде ли горит свет и, получив утвердительный ответ, отправилась спать.

Главное было не думать ни о чем. Хоть немного бы поспать. Выспаться бы… конечно, в свой номер я бы ни за что не пошла. Раз договорились спать всем вместе, раз по другому никак...

Только бы свет не погас. И раздеваться не буду. Тут не знаешь когда куда бежать придется. Неодетым, даже полуодетым, все же неловчина. Так я вяло рассуждала заходя в Галкин номер. Девчонки мирно посапывали. В лицах усталость, тревога и… готовность номер один. С краю не лягу, между… как-нибудь потесню. Я присмотрелась, примерилась и решила разместиться между Галкой и Ниной. Мяйя во сне попискивала. От избытка чувств-с, наверное. Но мне бы хотелось заснуть сразу, без мучений от музыкальных звуках в самое ухо. Я уже почти устроилась, когда вдруг вспомнила, что Серега на кухню пришел с… Ниной. А тут, положив руку под щеку, на правеньком бочку почивала… Нина. Да что же это в конце-концов?! Да сколько же можно?!

Я разревелась и полезла обратно. Села на пол, привалившись спиной к дивану и заскулила. Трудно поверить, но так вот сидя на полу с потоком слез я и заснула.