Сумерки

Я сама не знаю, что зовет меня из дома этим вечером — под мелкий моросящий дождь, которому, как мне кажется, просто лень перестать идти. На улице совсем не темно: горят фонари, сверкают витрины и фары проезжающих машин. Магазины еще не закрылись, и маленькие кафе под открытым небом окутаны запахом кофе, сигаретным дымом и легкой музыкой. Люди спешат мимо, торопясь закончить дневные дела и вернуться домой. Они останавливаются на улице, разговаривают и смеются, входят и выходят из светящихся дверей, просто гуляют по залитому теплым светом фонарей проспекту. Эта шумная вечерняя жизнь кажется мне странной и нереальной, словно я смотрю плохо поставленный фильм, где опытные, но усталые актеры не могут спасти неудачный сценарий. Все вокруг призрачно и как будто отделено от меня невидимой упругой оболочкой, позволяющей чувствовать все, кроме неуловимой сути происходящего. Я несу эту оболочку с собой, с любопытством и недоумением глядя на суету вокруг, и постепенно понимая, что не окружающий мир призрачен, а я сама нереальна, как мгновенный световой блик на холодном темном оконном стекле. Это я — призрак, тихо скользящий между живыми людьми, и случайно упавший на меня взгляд сразу перемещается дальше, не задерживаясь ни на миг.

И когда я осознаю это, странная тихая радость проникает в мое сердце, обволакивая меня еще более прочной пеленой отчужденности и одаряя ласковым насмешливым спокойствием с чуть слышной ноткой горечи. Я подставляю лицо крохотным колючим капелькам дождя и позволяю ногам редкую роскошь самим выбирать дорогу. Мне некуда спешить, и я начинаю замечать то, чего, наверное, не видят все те, кто идет рядом или навстречу.

Я вижу свежие, умытые дождем краски улицы и изысканное кружево серых веток на темном небе. В черных лужах вспыхивают и тут же гаснут серебряные искорки дождя, и проказливые тени танцуют в разноцветных лучах света, передразнивая людей. Я улыбаюсь им. Я сама чувствую себя такой тенью, покинувшей своего хозяина, восхитительно, блаженно и безнадежно свободной. Я даже могу наблюдать за собой со стороны, забавляясь немного растерянным послушанием своего тела. Оно, оказывается, прекрасно выдрессировано и не доставляет мне никаких хлопот. Его плавно робкие движения не привлекают ничьего внимания, и если мне встретится кто-то знакомый, которому я покажусь чуть-чуть реальней, чем другим, оно улыбнется и кивнет головой без всякого моего вмешательства. Я же могу полностью отдаться призрачному очарованию вечера, ловя холодные капельки дождя пересохшими губами и позволяя им смыть мертвую пыль будничного существования.

Я широко раскрываю глаза, впитывая сумерки, я купаюсь в них, не желая даже вспоминать о том, что когда-нибудь наступит завтра и наваждение исчезнет. И с каждой каплей, с каждым дуновением ароматного ночного воздуха, с каждым камнем влажной мостовой, послушно ложащимся мне под ноги, я пью бесконечность, так щедро и так бесполезно разлитую вокруг.

И когда мои лукавые, коварные ноги приносят меня к знакомым бетонным ступенькам и я покорно поднимаюсь по ним домой — какая-то частица этой бесконечной горьковатой свежести остается в моих волосах и в складках одежды, разливается по комнате, обещая, быть может, не исчезнуть совсем, вернуться когда-нибудь. И я цепляюсь за эту глупую надежду, за этот осколок оконного блика, способный прорезать преграду, даже сейчас отделяющую меня от всего мира, и на моих щеках появляются еще две, всего две капельки, уже не имеющие никакого отношения к дождю.