январь

Однажды она вместе с социальным педагогом делала так называемые "визиты в семью".

Посещения на дому своих учеников, которые нуждались в "особом подходе". Проще говоря ходила домой к хулиганам, детям пьяниц, двоечникам. Составить очередной акт, послушать очередные уверения, что это дети такие нехорошие, в очередной раз подумать: "Господи, что я здесь делаю?".

После очередного вертепа с пьяными в стельку родителями, старшим сыном, который не знал как держать себя с двумя училками, поеживался от незнакомого чистого запаха духов вперемешку с ароматом принесенного ими морозного воздуха, девочкой лет пяти, у которой вместо глаза был какой-то странный нарост, следствие алкоголизма родителей, которая не произнесла ни слова за пятнадцатиминутный визит, а тихо таращилась одним своим глазом из-за штанины брата, коллеги вышли на морозный воздух.

— Как же так?

— Ты здесь первый раз?

— Да. Больше не хочу.

— Ну не твой же ученик, спасибо что зашла со мной, а то мне одной всегда жутковато.

— Ну совы должны поддерживать друг друга...

Удивительно, но дорожка перед бараком была расчищена очень тщательно, была ровной и гладкой. На этой-то дорожке Марина Николаевна и поскользнулась, аккуратно сделав подножку нашей героине. Та мягко спланировала в сугроб. Полежала и разразилась дурацким, глупым, облегченным, очищающим душу смехом. Марина смеялась ей в ответ.

— Чего смеешься? Доставай телефон, фоткаться будем. Черт, я же пошутила.

— А я достала.

Кое-как подползла к подруге. Обнялись. Она направила объектив на их усталые лица. Встала, отряхивая брюки. Марина продолжала сидеть, задумчиво сминая варежкой снег.

— Вставать пора, а то дети сейчас в окно спалят, и потом ищи нас в инстаграме с хэштегом пьяныеучилкинадороге.

Подруга подняла на нее глаза:

— Давай бухнем?

Снова села на снег, рядом, помолчали:

— Давай.

Встали. Поплелись к машине.

— Трудно это?

— Трудно, мой хороший. Иногда мне кажется, что я живу на облаке, среди каких-то грез. Достоевский, Гоголь… Все как за стеклом витрины. В линзу театрального бинокля. Чистое и доброе кругом. А потом раз — и лицом в снег...

— Попой в сугроб. Иди обниму.

Петербург. Город бесконечных дождей и великолепного приветливого солнца. Возможно именно из-за дефицита, солнце кажется там особенно теплым и радостным. Питер любить модно. Но когда она первый раз вышла из поезда на Ладожском вокзале, об этом совершенно не думала. Ей везет. Каждый раз этот город встречает ее солнцем. В ту первую поездку сумка нещадно натирала ей плечо. В ней были 2 пары обуви и пять комплектов одежды, тщательно подобранной. Глупо так. В первый день я надену это, во второй это… Ей казалось, это очень важно. В ту пору она много внимания уделяла разным несущественным мелочам. Как я уже сказала, Питер встретил ее радостным восходом солнца. Четко следуя инструкциям турагенства, распечатанным на листе, она добралась до отеля. В номере, ее охватил сумашедший восторг. Ей нравилось все. И еще больше ей нравилось то, что она что-то решила сама и сделала. Видимо в ее глазах и движениях было столько уверенности в том, что поездка в этот город ей просто необходима, что муж отпустил ее быстро и без лишних вопросов. Все-таки наверное он ее очень любил. И по сути был хорошим человеком.

С тех пор было много встреч с Питером. Она немного стеснялась называть его так. Ей казалось, что у нее нет на это права. На такое панибратство. Путаясь в многоименности города, выбрала сухо-деловитое СПб. Во-первых, это короче чем Петербург. Во-вторых, не такое гладко-интимное как Питер. В-третьих, Спб хорошо сочеталось с любимым Екб (ох, как же же ей не нравилось расхожее Е-бург).

Еще на первом свидании, она поняла, что этот город нужно принимать по кусочкам. И ей нужно обязательно вернуться. Между встречами что-то читала, машинально отмечая интересные места для себя. Она вообще много читала, поэтому у нее всегда была цель. Одна небольшая цель. Все остальное время она просто гуляла по городу, дышала влажным воздухом, ела в ресторанчиках, читала мемориальные доски и впитывала, впитывала, впитывала...

Аоександр Порфирьевич Бородин. Любимый композитор. Это была любовь с первого… звука. Его князь Игорь шел рядом с ней со школы. Опера наизусть. Часто она, перепев дочкам все колыбельные, которые знала, тихонько затягивала какой-нибудь фрагмент из "Князя Игоря". Забавно было наблюдать потом, как трехлетний ребенок тонким голосом выводит: "О, дайте, дайте мне свободу..." Когда голова кипела от работы, спасением был билет в оперный театр. В кресле партера с нее спадало напряжение и светлела голова.

На этот раз целью был Некрополь Мастеров Искусств.

— Сходишь со мной на кладбище?

— Куда?

— Ну я хочу на могилу Бородина.

— Зачем?

— Хочу цветы ему принести, потому что люблю.

— Это я помню. Но на кладбище в январе… Холодно будет.

— А я хочууууу.

— Это называется Некрополь, а не кладбище.

— Но суть-то не меняется, — пожала плечами. — Если не хочешь, я могу одна, или Алешу с собой позову.

— Еще чего. Алешу она позовет. Пойдем на кладбище, если тебе хочется. Сумашедшая, люди в Эрмитаж ходят, а она на кладбище.

Цветочный магазин напротив лавры. Шесть солнечных ярко-желтых роз. Недовольная, угрюмая цветочница достала коричневую хрусткую бумагу. "Не нужно, только ленту пожалуйста". Женщина заметно смягчилась:"Как же вы понесете по морозу?" "Спасибо, мне недалеко". Пока шли к Некрополю, розы стали почти стеклянными. Но они опоздали. Некрополь Мастеров Искусств принимает посетителей только до половины четвертого. Она растерянно стояла с цветами в руках, не зная, что ей с ними делать. Глазам стало горячо. Губы дрогнули. И вообще, что это за глупость, пускать на кладбище по билетам. За деньги. Дикость такая.

— Знаешь, здесь есть бесплатные захоронения. Пойдем, может тебе там кто-нибудь приглянется.

— Среди мертвых мужиков???

— Ну есть же еще достойные мужики. Пардон, были.

Она расхохоталась и он вместе с ней. В скорых питерских сумерках, на холодном ветру девушка с солнечными розами бродила среди бесплатных надгробий в поисках достойного мужика. Пыталась всмотреться, сама не зная куда. Оооо, вон там… Белое надгробие… Подошла ближе, мраморное изваяние с телефоном в руках. Ндааа… Вот тебе и лавра… Мертвец с телефоном в руках… Расстроилась.

И все-таки Бородин одобрил бы ее. Две розы Ивану Георгиевичу Зубкову, погибшему в сорок четвертом на боевом посту. Четыре розы — морякам в общей могиле тридцать девятого года. Грустно. И все-таки есть достойные мужики. Вернее были.

— Ты конечно великолепно пошутил тогда. Может тебе там кто-нибудь приглянется… Я чуть не упала.

— Я просто испугался. Когда мы поняли, что к Бородину не попадем, у тебя такое лицо было… Я подумал, что тебе очень плохо. Очень-очень. Нужно было спасать.

Лицо. Лицо у нее такое было потому, что после лавры они поехали в аэропорт. Он провожать, она улетать. Дурак такой.