За его спиной

За его спиной

Снова я в мокром и грязном плаще тащусь через хляби чужих земель,

Снова мне в жизни немного надо — хлеба и добрый стакан коньяка.

Лютня меня обнимает за плечи, я последний спятивший менестрель,

И безумье мое идет впереди, и знамя несет в руках.

…в полумраке казалось, что в двери зашел кусочек лета. Шальная улыбка, взгляд цвета полуденного неба, сильные руки с тонкими запястьями и длинными пальцами. Руки, созданные для ласки и любви.

Он шагнул ко мне, не замечая ничего и никого, и это было как четыре ноты Бетховена: судьба.

…мне снова снился он. Дотрагивался то бережно, то страстно, заставлял трепетать и вздыхать, и лететь за ним в неведомые дали, плакать и стонать, и верить ему, только ему. Каждый раз — первый и последний. Единственный.

— Просыпайся, моя прекрасная леди, — глубокий голос заставил меня вынырнуть из грез.

Я прильнула к нему, готовая отозваться… и застыла. Он пах женщиной. Четвертый вечер подряд — одной и той же. И думал о ней!

Вывернувшись из его рук, я упала обратно в кресло. Я вся звенела от возмущения…

Но растерянность была ему к лицу. Эта закушенная губа, взгляд за окно — там пела вьюга. Люблю слушать её, но ненавижу холод. Все равно! Сегодня же уедем. Найдем, где перезимовать без жадных девиц.

— Иди ко мне, моя злюка, — от страсти в его голосе я задрожала, чуть не поддалась...

— Скорее! — вклинилось фальшивое контральто, впустив в комнату сквозняк и гул нетрезвых голосов. — Он уже пришел! Ты знаешь, чего мне стоило уговорить на прослушивание…

Прослушивание? О нет! Снова они хотят, чтобы он любил меня напоказ, не для меня — для них! Нет. Ни-за-что!

— Иду, — отозвался он и схватил меня. — Пожалуйста, не упрямься, моя девочка. Это не надолго, всего лишь зиму. А весной…

Я дрожала от злости: «Мы уезжаем сегодня!»

— Там холодно, сыро…

Я молчала. Он вздохнул, погладил нежно и попросил:

— Только сегодня, ты и я. И уедем.

Отвечать было не обязательно, он понял и так. Просиял, шепнул какую-то глупость…

Потом был полный людей бар и мы, совсем одни среди толпы. Мы занимались любовью, словно в первый и последний раз, и фламенко уносило нас за край света, от восторженных воплей и горящих глаз продюсера:

— Сенсация! Гастроли! Альбомы! Гонорары!..

Но мы уже неслись дальше, под рокот мотоцикла и колыбельную вьюги. Мой бард и я — в уютном кожаном чехле за его спиной.