Второе столкновение.

Прошел ровно год с того момента, как я понял, что влюбился в призрачный черно-белый образ. Это чувство было настолько отвратительным и, вместе с тем, окрыляющим, что я чувствовал себя архангелом, чьи крылья обволакивала скользкая и липкая жидкость. Временами я думал, что этой «Монохромной девочки» и не существовало вовсе. Это был образ, созданный моей фантазией, чтобы разукрасить мои яркие разноцветные будни в серый цвет. И этот образ был самым великолепным плодом моего воображения. И уход этого образа такой болезненный, что я уже ровно год отказываю всем в различного рода отношениях.

Монохромная девочка не выходила из моей головы и по другой причине: ее серость и обыденность по-настоящему выделяла ее из толпы. Она хотела в ней затеряться, но не получилось. Все вокруг настолько обезумели со своей «оригинальностью», что из серой обыденной кучки народу превратились в толпу обезумевшей каши из разных цветов. Такое сочетание режет мой глаз. Наверное, я еще не привык к «новому миру» из разноцветных людей. Серый, на мой взгляд, смотрелся куда успокаивающе… Снова в голову пришла тонкая фигурка, покачиваясь, шагающая по дорожкам моего разума. А смог бы кто-нибудь другой избегать ярких красок в одежде? Пожалуй, даже я не смогу отказаться от своего черно-красно-оранжевого панковского стиля. И знаете, я совсем не заморачиваюсь по этому поводу. Не хочется портить чей-то столь примитивный, но такой красивый образ…

Я выпустил из легких струю табачного дыма. Серое облако, возникшее около меня, задержалось у моего лица минуты на две, прежде чем рассеяться и снова дать понять, что я не встречусь с тем мимолетным видением, посетившим меня полгода назад. Зато дым — любой, будь то клубни серых облаков около костра или колечки сигаретного дыхания — будет каждый раз напоминать мне о хлипкой девичьей фигурке, которую я до сих пор хочу обнять. Да, любовь она такая — когда перестаешь в нее верить, дает о себе знать.

Что касается меня, то у меня совсем ничего не изменилось. Меня по-прежнему зовут Олег, я одеваюсь во все черное, и стою около толстого прилавка с кучей листовок из магазина химической хозяйственной продукции. Я по-прежнему лениво и беззаботно разглядываю окружающую себя толпу, положив стопку листовок около себя и время от времени зевая. Хотя… Есть одна деталь, которая не может не изменяться во мне с течением времени: к сожалению, я не бессмертный, и возраст мой перевалил за отметку 23. Как жаль, что я не смогу остаться обычным двадцатидвухлетним парнем, ожидая, когда повзрослеет мимолетный образ, в который влюбился. Но время течет вперед, оно нещадно со всеми людьми, безжалостно передвигая стрелки часов, заставляя шестеренки двигаться все дальше и дальше. Вот, уже одиннадцать часов утра.

Сегодняшний день поразил меня огромным скоплением людей на выезде из города. Люди, проходящие мимо меня, даже брали листовки с моего прилавка, не сказав, как обычно, ни слова. Я закатил глаза, когда тетка, взявшая в руки флаер, просмотрела его и, скомкав, выбросила в урну неподалеку. Ну что за люди? Никакого уважения к типографии. Но толпа народу действительно меня поражала. В основном это были люди среднего возраста. И они явно не спешили на рынок — рынок находился с другой стороны.

— Хей, пацан! — окликнул я мимо пробегавшего непоседу.

Кажется, он был школьником и шел с родителями, но отстал от них.

— Чего тебе? — отозвался малой и подошел к прилавку.

— Куда это все идут? Демонстрация, что ли? — мой взгляд упал на толпу, словно река, медленно перетекающую через дорогу на другую улицу.

— Так там это, магазин какой-то открылся. Мои родители тоже меня туда потащили. Даже разбудили рано, — мальчуган сморщился, словно ему в рот только что пихнули лимон целиком.

— Ясно… Ну, бывай тогда, — я помахал ему рукой и посмотрел вверх.

Каркая, небольшая стайка ворон перелетела с голого дерева на крышу торгового центра, около которого я стоял. Их карканье почему-то отвлекало меня от гомона двигающейся мимо толпы. Я бросил окурок в урну, предварительно туда заглянув. Добрая половина моих флаеров лежала именно там. Надеюсь, начальство не зажмет мне две сотни рублей из-за того, что некоторые проходящие мимо вандалы так по-свински обходятся с наружной рекламой.

Я выдохнул последнее облако серебристого дыма. Кто-то в толпе закашлял, сквозь шум я расслышал что-то типа: «Сам себя губишь, еще и окружающих людей наказываешь». Тихий смешок сам вырвался из груди. Но мое внимание привлек звук. Настолько знакомый и нелепый, что я даже ненароком покраснел. Хотя не думаю, что румянец выделяется на моем смуглом лице. Это было кряканье утки. Точнее, скрип, на него похожий. Я напряг извилины, пытаясь вспомнить, где же я слышал этот звук, но тут решение проблемы пришло ко мне на помощь само.

Тонкие руки, засунутые в карман, стройные ноги, шатающаяся походка… Черные густые волосы были собраны теперь в длинный хвостик на затылке. Отпустила волосы? А я как раз подстригся. Толстые круглые очки так и не изменились. Сквозь них с неподдельным страхом на толпу смотрели мутные болотного цвета глаза. Монохромную девочку я узнал издалека. Кажется, она шла на вокзал, снова к кассам. В ее черной сумочке лежала пара тетрадок. Мое любопытство не позволяло мне проигнорировать интерес к этим тетрадкам. Но больше всего меня раздражало то, что огромные дяди и тети, находившиеся в активном потоке людей, совсем не замечали это серое добро и толкали из стороны в сторону, невзирая на тихие «извините» и «можно пройти?».

Я решил состроить из себя джентльмена и не бросить даму в беде. Протянув руку, я моментально вытянул Монохромную девочку из толпы. То ли от неожиданности, то ли от того, что я резко потянул на себя, робкая и хрупкая девушка упала прямо в мои руки. В голове крутилась куча непонятных и самых разнообразных мыслей, сменяя одна другую по цикличному кругу. Если бы я олицетворил мысли, то сказал бы, что они похожи на карусель. Но, наверное, все гораздо сложнее.

Самой моей первой мыслью было то, что я, наконец, обнял это милое создание, которое сидит в моем сердце уже на протяжении года. Далее я подумал о том, что Монохромная девочка все-таки не плод моего воображения, она все-таки существует! В конце концов в голову пришла мысль о том, что вокзал вместе с кассами совершенно в противоположной стороне. Тогда… Куда шла эта очаровательная девушка?

— Здра… — милое создание, находящееся в моих руках, заговорило. Она увидела мое лицо и запнулась, тут же постаравшись освободиться от объятий.

— И тебе привет, Монохромная девочка, — боже, как же мне нравилось ее так называть! — Как жизнь, куда спешишь? Или снова потерялась?

— Я хотела пойти к кассам, но эта толпа меня сбила… Пришлось идти с ними, пока я не выберусь, — пожаловалась девушка, прикусив нижнюю губу, — Видимо, эти люди разойдутся нескоро…

— Оооо, поверь, еще очень нескоро, — я рассмеялся. Наверное, это испугало девушку и она растерянно помотала головой.

— И что же мне теперь делать? — она словно сжалась в комочек, снова приняв стойку невинной жертвы.

— Ну, можешь помочь мне с флаерами, — я, как всегда, гениален. Могу припахать любого. Правда, не уверен, справится ли она с этим.

В конце концов, я не думаю, что Монохромная девочка легко входит в контакт с людьми.

— Снова забрать их, что ли? — девушка нахмурилась и скрестила руки на груди. В ее глазах я все еще видел грусть и растерянность, но помимо них там вспыхнул огонек недоверия.

— Нет. Просто ходить и раздавать вот это, — я ткнул пальцем в листовки, — всем прохожим. Их тут так много, что, если постараться, можно успеть.

— Я… Я боюсь говорить с людьми, — честно призналась девушка и подошла ко мне ближе. Вот зачем она это делает? — можно работу попроще?

Я вздохнул. Нет. Пусть уж лучше постоит со мною рядышком. Так будет спокойнее и мне, и ей. Мой взгляд снова прилип к ее невинной худенькой фигурке. Опустив голову, девушка смотрела в пол, на подсушенные желтые листья. «Серое пятно на фоне пестрой желтой осени, — думал я, — И правда, похоже на сигаретный дым».

— Куришь? — спросил я и достал из пачки сигарету. В ее ответе я был более, чем уверен.

— Нет, — что и требовалось доказать, — И вам не советую. Вы травите не только свои легкие, но и окружающих. В конце концов, в сигаретном дыме во много раз больше губительных веществ, чем в самой сигарете, — отчеканила девушка.

Ее душещипательная речь заставила меня запихнуть сигарету обратно в коробку. Хорошо, умная девочка. Не буду тебя травить, раз ты так хочешь.

— Оу, откуда такие глубокие познания? — я улыбнулся. Мне очень нравилось то, с какой уверенностью девушка говорила об этом.

Но вся эта уверенность мигом пропала, когда начала отвечать.

— Моя старшая сестра… Она в меде учится. А отец курит частенько на лоджии. А лоджия в моей комнате. И весь дым оттуда ко мне… Вот. Курящие парни, конечно, круто смотрятся, но это так вредно… — Монохромная девочка неловко улыбнулась, заправив за ухо локон непослушных черных волос.

— «Круто», значит? — мне почему-то стало забавно. Казалось, сейчас эта девушка готова открыть мне всю свою душу.

Она промолчала, еле заметно кивнув. Я снова обратил внимание на тетрадки в ее сумке.

— А сегодня что за дела забросили тебя сюда?

— Я… Сестре приходила помочь. Она — самое дорогое, что у меня есть, я не могу отказать ей в помощи. И, кажется, сегодня я опоздаю на работу, — девушка обречено вздохнула.

У меня сложилось впечатление, что они с сестрой живут одни.

— Ты говорила, что у тебя есть отец… Я думаю, он должен быть кормильцем семьи. Так почему же в таком юном возрасте ты уже работаешь?

— Отец… Я терпеть его не могу. Он нас тоже. Мама в больнице лежит. Это, может быть, и хорошо, но папа трясется только за мать, про нас совсем забыл. Вот и приходится хоть какие-то средства зарабатывать.

Монохромная девочка говорила очень серьезно, сдвинув брови и целеустремленно глядя вперед. Мне даже показалось, что там, впереди, она видит всю свою семью. Вдруг на уголки ее глаз начали наворачиваться слезы. К чему бы это?

— Но… Я так любила отца. И маму… А сейчас они про нас забыли. Осталась только сестра. Если с ней что-то случится, я не выдержу. А ведь у нее все так плохо с учебой…

Наверное, Монохромная девочка забыла обо всем на свете. Она расплакалась и прильнула ко мне, обняв. Я впервые оказываюсь в подобной ситуации. Настолько ранимый и впечатлительный ребенок… Я впервые побеспокоился о ее будущем. На свое мне уже плевать. Я уже вымахал двадцатитрехлетним амбалом. И, как видите, ничего не добился. А она… У этой малышки все еще впереди.

— Меня зовут Олег. Если хочешь, я буду твоим другом…. — мои руки легли на ее голову, и я ощутил, насколько же мягкими были ее растрепанные волосы, выбивающиеся из густого хвостика. Проведя по ним пальцами, я восхищенно выдохнул.

Девушка продолжала плакать, крепко меня обнимая. Кажется, зря я поднял тему о ее семье. Мне нужно было как-то ее утешить.

— Пошли ко мне… Я тебя чаем напою? — я и сам знал, насколько абсурдно и развратно звучит эта фраза, но с нашим контекстом это могло вполне проиграть.

К тому же, у меня совсем нет денег, чтобы водить ее по чайным забегаловкам. Я еле свожу концы с концами в однокомнатной коммуналке.

— Мне нельзя… Ходить с незнакомцами, — Монохромная девочка отпустила меня и освободилась от моих рук на своей голове.

— Но я же теперь твой друг? — я попытался оправдаться, пожав плечами и улыбнувшись, как конченый придурок.

Девушка задумалась. Похоже, мои слова сработали.

— А сколько тебе лет? — вздернув брови, спросила она.

— Двадцать три года на прошлой неделе исполнилось, — со вздохом ответил я и поставил на прилавок табличку «закрыто».

Даже если эта милая дама мне откажет, я уйду домой. Нет желания больше пялиться на скучную толпу.

— Я… Хорошо, я согласна, — было видно, с каким трудом девушке далось это решение.

Я улыбнулся. По-доброму, искренне. Такую улыбку может вызвать только она. Я вдруг понял, что если мы сейчас окажемся один на один у меня дома, это может плохо кончиться.

Нет, это определенно плохо кончится.

До дома дошли без происшествий. Всю дорогу мы молчали, но между нами словно велась безмолвная беседа в виде жестов и взглядов. Теперь все было наоборот: если при первой нашей встрече я смотрел на девушку, изучая каждую ее черту, то сейчас я чувствовал на себе ее пристальный взгляд сквозь толстые линзы. Боковым зрением я видел, как она разглядывает мое лицо со шрамом на брови — когда-то в детстве упал с велика, с кем не бывает? — мои грубые черты… Интересно, как она отреагирует на мою полугодовую щетину? «Небритябрь» — всплыло в голове. Я невольно улыбнулся. Кажется, эта улыбка ее отпугнула. Монохромная девочка тут же отвернулась и стала внимательно рассматривать дорогу под ногами. Больше она на меня не смотрела.

Когда я открыл дверь своей однокомнатной дыры, девушка ужаснулась. Еще бы, зрелище не для слабонервных: повсюду валяется разнообразное шмотье, халат, висящий на телике, расправленная постель, открытые шкафы. Конечно же, не один я постарался над этим бардаком: ко мне частенько заходила симпатичная соседка — Светка — из квартирки напротив. Но мне не было до нее дела, сколько бы эта развратная пигалица не намекала на мне о том, как сильно хочет меня трахнуть.

— Я на кухню. Тебе чай или кофе? — спросил я, все еще сомневаясь о предпочтениях девушки. Интересно, существует ли серый чай? Не хочется ломать образ этой дымчатой особи.

— Чай. Желательно крепкий. Без сахара. Теплый, не горячий, — на одном дыхании выпалила девушка, ошарашив меня своей готовностью ответить.

— Насчет крепкого не обещаю, завариваю из пакетиков… А вот все остальное учту, — я усмехнулся и пошаркал на кухню.

По всему дому приятно пахло бабскими духами. Да, Светка постаралась на славу. Но, признаться честно, запах осени мне нравился больше. Аромат падали и дождя всегда производил на мою память неизгладимое впечатление. Прошаркав тапками по скользкому полу до самой кухни, я открыл свою полку. Четыре банки кофе, три пакета сока — и что они здесь забыли? — три пачки соли… Где чай? Я и не заметил, как коробка неплохого чая затерялась среди скляночек со специями. Надо бы эти специи обратно родителям пихнуть — мне эти порошки и даром не нужны.

Когда я достал кружку, услышал, как девушка в моей комнате повысила голос на тон, что-то упорно доказывая позвонившему — не могла же она разговаривать сама с собой? Ее голос был некрасивым, скрипящим. Когда она говорила тише, мне нравилось больше. И кто довел ее до крика? Чайник закипел как раз вовремя. Я наполнил кружку горячей водой, разбавил холодной и с двумя чашками медленно поплелся обратно в свою комнату.

— Нет, папа! Я скоро приеду… Правда… Но папа! С сестрой правда все в порядке будет! Ты веришь ей вообще!? — после этих слов в трубке что-то пробормотал мужской голос, и Монохромная девочка сбросила вызов, яростно запихнув телефон обратно в сумку.

— Что случилось? — я был уверен, что случилось что-то очень важное. Девушка чуть не плакала.

— Отец… Запрещает мне работать. И ездить к сестре. Говорит, что она все равно завалит экзамены и ей придется жить с нами. Но я не верю в это! Все будет хорошо… Спасибо за чай, — она приняла чашку из моих рук и начала медленно пить. Кажется, она о чем-то думала.

Я не стал мешать ей, пригубив свою чашку и глядя в окно. Погода резко испортилась: вместо солнца небо заволокли тучки, поднялся сильный ветер, нагнувший деревья и заставивший людей задрать воротники курток. Кажется, ноябрь дает о себе знать.

— Монохромная девочка… — вдруг спросил я, заметив, как по ее щеке катится слеза, — ты любишь осень? — мне хотелось отвлечь девушку от раздумий.

— Люблю. Но зиму люблю больше, — пробормотала она и допила чай, — а еще мне пора домой. Олег, ты и правда друг… Я думала, ты пригласил, чтобы подлезть ко мне или что-то в этом духе… Но ты… Ты даже помог мне. Спасибо тебе большое.

— Но ведь я ничего не сказал. И не сделал… — я вздернул бровь. Почему она так решила? Странная…

— Именно поэтому и помог. Многие люди пытаются утешить пустыми обещаниями или дать ненужные советы… А ты просто посидел рядом и помолчал. Это меня успокоило.

Монохромная девочка улыбнулась. И я подумал, что дороже этой улыбки для меня может быть только бесплатная квартира в центре Питера. Девушка поднялась с места и, покачавшись, собиралась выбираться из моей квартирки, чтобы побрести домой, но поскользнулась о тонкий шелковый халатик и упала… Прямо на меня.

— Светка, будь ты неладна, шлюха, — зарычал я, подхватив девушку. Она бы все равно не упала, но почему-то мне захотелось прикоснуться к ее тонкой хрупкой фигурке.

«Обычная», — снова всплыло в голове. Она такая рассеянная, неловкая, серая… Тихая, как мышь. И правда, обычная. Настолько обычная, что эта обыденность делает ее оригинальной.

И я не знаю, что двигало мною в тот момент. Чувства или инстинкт? Любовь или похоть? Я не имею понятия. Я просто коснулся ладонью ее овального лица, прочертил пальцем линию скул и челюсти, спустился по шее к воротнику толстовки… Она же просто смотрела на меня. Растерянно и испуганно… Я видел, как ее бледные щеки наливались красивым розоватым румянцем, как приоткрылись ее губы, будто безмолвно спрашивая о том, что же я творю? Я бы не ответил на этот ее вопрос. Когда моя рука вновь коснулась мягких черных волос, я притянул ее голову за затылок к себе и мягко поцеловал. Признаться честно, я целовался уже не в первый раз. Мои видавшие виды губы кого только не целовали — и на спор, и просто так. А вот ее невинные губы, кажется, впервые касаются чьих-то чужих губ. И я старался подарить ей нежный, ласковый первый поцелуй. Наверное, она очень сильно рассердится на меня за это. Знакомы ведь от силы два дня… С большим перерывом в один год.

Девушка не сопротивлялась, прижимаясь крепче и даже стараясь как-то отвечать на мой наглый и неожиданный поцелуй. Может… Может, она принимает мои чувства? Это звучит очень лирично и пафосно, но как же иначе в данной ситуации? Я не такой порядочный, как можно подумать с первого раза, и именно поэтому интуитивно потянул вверх серую толстовку, черную водолазку, брюки, колготки… Жуткий стыд перед этой милой девушкой перекрывал все остальные эмоции, но я продолжал. Монохромная девочка втянулась. Кажется, ей все это нравится. Дрожащими тонкими пальцами она тянула меня за волосы, прижимаясь всем хрупким тельцем и дрожа от холода. Кажется, раздевать ее не было лучшей идеей. Но я хотел большего, чем все эти поцелуи. Вот чем взрослые в корне отличаются от детей — они уже не видят наслаждения в простых ласках. Все, что их заботит — физическое удовлетворение. Понимает ли это Монохромная девочка?

Кажется, да. Ее рука неторопливо лезет под мой свитер. Повторяет ли она просто мои движения или же действительно хочет дальше. И я помогаю ей, снимая с себя свитер, и следуя за ее пальцами. Прикасаться к ее нежной коже так приятно, что я просто не могу сдержаться и второй рукой провожу по ее спине. Я хочу ее. Эти слова врезаются в мою бесстыжую голову клином. Я не могу ничего поделать. Прижимаю крепче к себе девушку и дрожащими губами говорю:

— Прости меня. Прости… Я такой нехороший. Не надо бы мне делать этого.

И тут же рывком меняю положение, оказавшись над хлипкой фигуркой. Сжав ноги, девушка прижала к небольшой груди тонкие ручки. Я умилился с этой картины, снова и снова проклиная себя за то, что разрушу сейчас ее невинность.

Мои требовательные губы впивались в ее шею, ощущая горьковатый привкус еще не рассеявшихся духов и солоноватый вкус пота. Мне это нравится, я продолжаю. Не грубо, но настойчиво я убираю руки с ее груди и стягиваю темно-серый бюстгальтер. Такие разве существуют? Я видел черные или белые, но серые… Монохромная девочка убирает руки, позволяя моим ладоням массировать ее грудь. Она прерывисто вздыхает, тихо пытаясь что-то сказать, но я не могу себя остановить, чтобы выслушать ее. Двигаюсь дальше, Лаская ее тело руками, все еще мучая себя мыслями о том, что будет дальше. Но эти мысли покидают меня как только в квартирке слышится первый стон. Я начинаю чувствовать прилив тепла в животе, и потому стараюсь ускорить процесс…

Когда настал «момент истины», я совершенно потерял над собой контроль. Единственное, на что хватило моей адекватности — вспомнить про предохранение. Я, конечно, буду полным уебаном после всего этого, но если сделаю мамашей шестнадцатилетнюю простушку, то стану конченым козлом. Я чувствовал ее тонкие пальцы в своих волосах, чувствовал, как ее пальцы прижимают мою голову к своей шее. Упираясь руками в скомканную простынь, я не мог прикоснуться к ней, но мне и не нужно этого. Девушка сама прижималась ко мне, тихонько нашептывая мое имя… Впервые в жизни я слышу, как приятно и желанно мое имя звучит в чужих устах. Все происходило слишком быстро, и я уже чувствовал, как скоро наступит мой предел. Но, ясное дело, девушка выгнулась дугой чуть раньше меня, после чего все еще прижималась всем телом и ожидала моего конца. Наши расслабленные тела упали рядом друг с другом. У меня не хватило смелости ее обнять, поэтому я всего лишь укрыл ее теплым красным пледом, который лежал у меня под рукой. Прости, белого или черного в моей комнате не наблюдалось…

Я не заметил, как провалился в сон, набросив на себя покрывало. Проснулся я уже вечером, когда тучки рассеялись и обнажили ранний закат. Проснулся от того, что кто-то около меня всхлипывал… Потерев глаза, я вспомнил, что случилось несколько часов назад. И как только я это вспомнил, по всему телу растеклось неутолимое чувство стыда перед этой девушкой. Она плакала из-за меня… Я никогда раньше не позволял девочкам плакать из-за моих проступков. И вот, такое случилось. Все однажды случается впервые, и я не исключение.

Испортил такую невинность. Ее непорочность, наверняка, была частью ее особенности, частью обычности, превращающей ее в необычность. И я сломал эту частицу. Протянув руку, я коснулся плеча Монохромной девочки. Она вскрикнула.

— Не трогай меня! — сквозь слезы произнесла девушка и завернулась в плед, — Отвернись. Я оденусь.

Я послушно отвернулся, не сказав ни слова. Хотя нет, все-таки я тихо нашептывал всевозможные «прости» и «извини». Но она этого не слышала. Незаметно для себя, я заплакал. Две слезы прокатились по моим щекам и упали на покрывало, в котором я сидел. Что же я наделал… Закрыв лицо руками, я и не заметил, как ко мне подошла Монохромная девочка.

— Оденься и проводи меня до вокзала. Иначе я заблужусь. Не хочу находить еще одного такого придурка, как ты, чтобы спросить дорогу.

Я послушно кивнул. Девушка оставила меня одного, давая возможность одеться. И пока я натягивал на себя все, что было сорвано ранее, каялся в душе. Конечно же, этому никто не поверит. Ведь даже для той, кто стоит около двери в мою квартиру, я теперь придурок-педофил, о котором она непременно расскажет, как минимум, сестре.

Мы вышли на улицу. Свежий вечер подарил нам прохладу… Девушка поежилась. Я снял с себя пиджак и протянул ей.

— Не стоит, — заплаканным голосом сказала она.

— Прости. Я виноват. Я… Я не удержался, — я закусил губу и отвел глаза в сторону. Как тогда… Не хочу видеть ее раздраженного и хмурого лица.

Девушка вздохнула и взяла пиджак у меня из рук.

— Ладно. В конце концов, я тоже виновата. Не нужно было тебе верить.

Больше никто не сказал ни слова. Но обстановка была менее напряженной, и я даже замечал, что она снова меня разглядывает, поспешно отводя глаза, если наши взгляды пересекались. Ее щеки снова краснели.

— Я и в самом деле в тебя влюбился, — выпалил я, когда мы дошли до вокзала, — Ты такая необычная… Такая…

— Серая? Серый, значит, обычный. Не ври… — Монохромная девочка нахмурилась и скрестила руки на груди.

— Ты ошибаешься. Оглянись вокруг. Разве ты видишь кого-то такого же серого, как ты?

Она послушно осмотрелась. Никого больше не было. Все вокруг ходили в ярких, или не очень, вычурных одеждах. Серой была одна лишь она.

— Я… И правда, — растерянно пробормотала девушка.

— Ты похожа на облачко дыма на фоне осени… — произнес я и виновато улыбнулся.

Смущенная девушка опустила голову. И я вновь не удержался, схватив ее за руку и поцеловав прямо в губы.

На этот раз ответа не последовала. Девушка проехалась своей сумкой по моей голове и убежала… Да, от таких извращенцев, как я, подальше бежать нужно…

— Хоть телефончик бы дала! — закричал я так, чтобы она услышала, — Пообщались, может… Ты бы тогда меня меньше ненавидела… — добавил я уже тише. Думаю, это она услышала тоже.

Именно после последних моих слов Монохромная девочка остановилась. Тонкие пальцы потянулись к белым листочкам бумаги и ручке. На весу девушка нацарапала что-то и вернулась ко мне.

Когда я вновь увидел ее лицо, я заметил, что она плакала. Свежие капли слез катились по ее щеке, прокладывая дорожки. Монохромная девочка протянула мне листочек дрожащей рукой. Неровным детским почерком на листочке был написан номер. Присмотревшись, я увидел в конце: «Олеся. Обязательно позвони!» Когда я оторвал взгляд от листочка, рядом со мной уже никого не было, а ее маршрутка выезжала с остановки в другой город…

На этот раз на сердце не оставалось печали или тоски. Я просто стоял и улыбался как придурок, прижимая к сердцу заветный листочек. Я позвоню ей. Сегодня или завтра…

Ведь я не должен терять «Монохромную девочку», с которой совершенно не зря меня дважды столкнула сама тетушка Судьба…